Глава 27

Браун улыбнулся, обнажив редкие зубы.

– Ясное дело, она вам доверяет, потому что вы будете ей полезны. И я тоже вам доверяю, Марден, только проследите, чтобы я получил свою законную долю.

– Я прослежу, чтобы вас повесили.

Нож вжался в шею Афины. Капля крови была красной, как медальон из рубина в форме сердца, его дар, который она носила. Йен с шумом втянул в себя воздух, пытаясь сохранить спокойствие. Показать свои чувства теперь означало бы причинить ей еще больше вреда. Он судорожно сглотнул.

– Подумай-ка, приятель. Ты же не можешь удрать с ней.

– Почему же? Меня ждет карета за углом.

Йен махнул рукой в обе стороны.

– Но между тобой и каретой десять человек, и еще больше на дороге. Они вооружены и будут в седле прежде, чем ты доберешься до своего экипажа.

– Никто из них меня не тронет, если вы им прикажете.

Йен не мог поверить в такую глупость.

– Думаешь, что я позволю тебе уехать с моей женой?

– Позволите, если не хотите стать вдовцом. Если я умру, то умру не один. Дайте мне увезти ее теперь, и она будет в целости и сохранности, пока вы не привезете мне славный тяжелый кошелечек. Потом мы поторгуемся. Конечно, вы дадите мне слово, что вы и ваши люди не пойдут за мной и не выстрелят мне в спину, когда я отъеду. Джентльменское соглашение, понимаете? – И он причмокнул от удовольствия, назвав себя джентльменом.

– Не делайте этого, Йен, – сказала Афина. – Вы сдержите слово, а Браун – нет.

Карсуэлл согласился с ней.

– Он убьет ее в любом случае, – тихо сказал он, так, чтобы слышал только Йен.

– Я должен попытаться.

Афина поняла их тихий разговор.

– Нет, Йен, даже если он меня отпустит, мы никогда не будем в безопасности. Он захочет еще денег или новой мести. Он сказал мне, мой отец обещал больше, чем получила мать Алфи, а Спартак отобрал даже эту малость. Сколько бы вы ни заплатили ему, он не будет удовлетворен.

– Ах, барышня, раньше вы не думали обо мне так плохо. – Браун встряхнул ее. – Лучше надейтесь, что ваш муж поверит моему слову, иначе мы с вами оба покойники.

Афина начала понимать, что ей, вероятно, не уцелеть, что Йен не может ее спасти. Слезы навернулись ей на глаза, но она стряхнула их. Если ей осталось пробыть на земле несколько минут, она не хотела пропустить ни одного мгновения, пока может видеть своего любимого мужа. Бедный Йен, он будет винить себя, хотя в сложившейся ситуации он бессилен. Йен был не готов признать свое поражение.

– Если ты доверяешь моему обещанию не последовать за вами, почему бы не поверить мне, не пугая при это мою жену? Отпусти ее, и я буду гораздо щедрее. Я уговорю Ренсдейла увеличить сумму.

Браун фыркнул:

– Я верю светскому щеголю, пока он может что-то получить. Действуйте, Марден. Отпустите ваших людей и поклянитесь, что дадите мне уехать с девчонкой. У меня уже рука устала держать нож.

Йен посмотрел на Карсуэлла, а тот сверкнул глазами на сапог Йена, куда был засунут нож. Он посмотрел на сыщиков, которые были готовы броситься на ублюдка, заставившего Афину плакать. Способны ли они двигаться достаточно быстро? Может ли он рискнуть? Потом он заметил, что капитан Бичем, Трой и Уиггз вышли из дома и торопятся в парк – капитан на деревянной ноге, а Трой на костылях.

Браун тоже их заметил и снова рассмеялся, и слюна потекла у него из краешка рта.

– Поглядите-ка, двое калек идут на помощь, а с ними еще и священник. Уверен, что этот трус Ренсдейл сидит в безопасности у огня, предоставив мальчишке и старику сражаться вместо себя, а этому зануде молиться за них.

Никто не выразил несогласия с такой оценкой Ренсдейла, хотя капитан пробормотал что-то насчет того, что его назвал стариком какой-то плавучий хлам вроде Брауна, а Уиггз сказал:

– Ишь ты, ишь ты!

Он остановился поодаль, а брат и дядя Афины подошли ближе.

– Уберите вашу шпагу, кэп. Вам придется проткнуть ею свою родственницу, прежде чем вы доберетесь до меня.

Трой проковылял вперед, а его дядя сунул шпагу в ножны, которые он впопыхах пристегнул к ремню. Юный Ренслоу не остановился, пока не оказался ближе всех к дубу. Собака прыгнула к нему, и он опустился на колени, уронив один костыль, чтобы погладить ее по голове. Он сердито посмотрел на Алфи, но скрестил взгляды с сестрой, бирюзовые глаза смотрели в бирюзовые глаза, и на мгновение Йен ощутил ревность к этой связи между братом и сестрой. Потом он увидел, что Афина едва заметно кивнула, и задумался, что замышляют эти двое? Он мотнул головой в сторону Карсуэлла, чтобы тот был готов действовать, и шагнул на один шаг к женщине, которая должна быть в его объятиях, а не в объятиях какого-то негодяя.

– Прекрасно, – сказал он. – Я даю слово. Я не пойду за вами, если вы поклянетесь не причинить вреда моей жене. Мы встретимся через час где тебе будет угодно. К тому времени я смогу сходить в банк и взять деньги.

Браун оглядел собравшихся.

– А ваши люди?

– Я за них ручаюсь. Они дадут вам уйти, если с леди Марден ничего не случится.

– А дядя? – спросил Браун, все еще не обращая внимания на Троя.

– Неужели ты думаешь, что я смогу угнаться за тобой, когда у меня одна нога хромая, а другая деревянная? – сказал капитан Бичем. – Радуйся, что я не могу этого сделать, недоумок, иначе ты пошел бы на корм акулам за то, что посмел угрожать членам моей семьи.

Уиггз твердил свои «ишь ты, ишь ты», стоя за спиной одного из сыщиков.

– Это совершенно никуда не годится, Браун. Да, совсем никуда не годится. Каждый злой поступок, который мы совершаем, возвращается назад и преследует нас, как тебе известно, в загробной жизни. Тебе придется отвечать перед Всемогущим после того, как ты ответишь перед своей совестью Ты непременно будешь жалеть об этом дне.

– А я вот жалею, что у меня нет ножа, я бы приставил его к вашему тощему горлу, Уиггз, даже если вы не заткнете свою пасть.

Пока внимание Брауна было сосредоточено на Уиггзе, Трой медленно двигался вперед. Йен протянул руку вниз. Карсуэлл отвел руку за спину, где за поясом у него был заткнут второй пистолет, но Йен покачал головой. Промахнуться на долю дюйма означало попасть в Афину. Риск был слишком велик.

– Значит, договорились, Марден? – поинтересовался Браун. Он торопился, пока не прибыли новые зрители и не стали между ним и его каретой, между ним и свободой, между ним и богатством.

– Договорились, – ответил Йен. – Но знай, если хоть один волос упадет с головы моей жены, я выслежу тебя даже на краю света. И когда я тебя найду, тебе не придется ждать Судного дня, чтобы испытать все муки ада.

Браун мотнул головой в знак согласия и привлек Афину ближе к себе. Потом начал отходить от дерева. Он старался держать ее между собой и графом, голову опустил так, чтобы не оказаться мишенью. На Троя он не обращал внимания.

– Вы знаете, любимая, я сделаю все, что могу, чтобы вернуть вас, – сказал Йен Афине, Йен, который мог только стоять и смотреть, как ее тащат прочь, точно мешок с мукой.

– Конечно, я знаю, любимый. Вы ведь обещали, что я буду в безопасности? А вы всегда держите обещания.

– Всегда, – сказал он, адресуя эти слова и ей, и Брауну.

– А я буду всегда верить вам. – Афина не сопротивлялась, но втыкала каблуки в землю, чтобы Брауну было труднее тащить ее.

Когда они подошли на самое близкое расстояние к тому месту, где Трой наклонялся над собакой, опираясь о костыль, она подняла брови и глянула на брата. И тогда он швырнул в Брауна собаку.

Рома рассердилась, и ей не потребовалось нового поощрения, чтобы наброситься на пнувшие ее рваные сапоги. Браун глянул вниз, намереваясь снова пнуть собаку, и его рука, державшая нож, чуть-чуть расслабилась. Афина запустила ногти в его руку и оттолкнула его. Трой бросил костыль в ногу Брауна, собака зарычала, Браун вскрикнул, граф выхватил нож. Карсуэлл выстрелил поверх их голов в дуб, отчего сверху посыпались листья и веточки. Когда Браун поднял руку, чтобы прикрыть голову, Афина крикнула:

– Вперед!

Нож Йена попал прямо в руку Брауна. Афина оттолкнула вторую его руку, вырвалась, а Йен метнулся к ножу, который Браун все еще сжимал в руке.

– Нет! – крикнула она, увидев, что ее безоружный муж бросился на разъяренного, обезумевшего от боли негодяя. Она схватила костыль Троя и принялась вертеть им в воздухе.

Карсуэлл поспешил вырвать у нее костыль, чтобы она случайно не ударила Йена. Карсуэлл и Йен зажали Брауна между собой, а кто-то третий надел на него ручные кандалы. Трой сидел на земле, обнимая собаку, дядя Барнаби с гордостью похлопывал его по спине. Уиггз прятался за стволом дуба, его тошнило, а Йен пытался отдышаться и при этом качал головой, глядя на Афину.

– Слишком рискованно, девочка. Кажется, вы обещали быть осторожной, – сурово проговорил он, но протянул к ней руки, и она бросилась в его объятия.

Браун кричал:

– Я поверил вам! Вы дали слово! Что же вы за джентльмен?!

Йен прижал Афину к себе, прижал так крепко, что ребра у нее заболели. Но это не заботило ни ее, ни его.

– Я джентльмен, для которого главное – его семья. Зачем мне честь, если я потеряю жену?

– Ах, Йен! – сказала, вздыхая, Афина. – Это самые хорошие слова, которые вы когда-либо говорили мне. Вы действительно любите меня.

– Конечно, люблю, глупышка.

Трой повернулся к дяде:

– Кажется, мне сейчас станет плохо, как Уиггзу.

Карсуэлл подал ему костыли и помог встать.

– Думаю, мой мальчик, вы заговорите по-другому лет этак через десять.

Браун все еще кричал, что его ограбили, что ему обещали состояние, что его мать должна была стать леди Ренсдейл, что лорд Марден – лживый, предательский кусок…

Он резко оборвал свои вопли, потому что капитан Бичем вытащил нож из его плеча – без особой осторожности. И Браун рухнул без сознания на руки стражников. Они опустили его на землю, тоже без особой осторожности, и никто не поспешил приложить салфетку к его кровоточащей ране.

– Что вы собираетесь с ним делать? – осведомился капитан.

Трой считал, что этого человека нужно забить до смерти его костылем за то, что тот ранил его, пнул его собаку и перепугал его сестру.

– Это противозаконно, – сказал кто-то из сыщиков, но отвернулся, когда Трой случайно наступил кончиком костыля на ногу Брауну.

– Он должен пострадать за свои преступления! – Это наконец прибыл лорд Ренсдейл – ведь опасность уже миновала. – Этого ублюдка следует зажарить в масле или утопить и четвертовать.

– Ишь ты, ишь ты! – сказал Уиггз, вытирая лицо. – Мы, милорд, разумеется, слишком цивилизованные люди для этого. Повешение – подходящее наказание для таких злодеев, как Браун.

Афина была слишком мягкосердечна:

– В половине совершенных им преступлений виноваты вы, Спартак, потому что вы непомерно скупы. Если бы вы с уважением отнеслись к обещанию нашего отца и помогли бы матери Алфи, он не стал бы таким злобным и мстительным.

– Можете теперь довести вашего мужа до разорения, если хотите. Я избавился и от вас, и от Брауна. Я еду домой, как только увижу, что этого негодяя заковали в цепи.

– А я считаю, что ему нужно дать денег и посадить на корабль, идущий в Америку, где он сможет начать новую жизнь, – заявила Афина.

– Это слишком рискованно, любимая, – сказал Йен. – Он может вернуться и попытаться опять отомстить нам. Я не смогу спать спокойно, если не буду знать, где он находится. Думаю, его нужно выслать в Австралию, где он никому не сможет досаждать.

– Если он выдержит путешествие в те края, – добавил Карсуэлл, заслужив за это хмурый взгляд Мардена, не считавшего, что Афине обязательно знать об условиях, существующих на транспортах судах.

К дискуссии присоединился ее дядя:

– Я считаю, что его нужно отдать во флот. Это единственное практическое решение вопроса – хоть какая-то польза будет от этого бездельника. Нам требуется как можно больше крепких спин, чтобы защищать нашу страну, и я навербую целую команду новобранцев, прежде чем вы скажете: «Эй, на судне!» Я прослежу, чтобы его отвели на корабль с таким капитаном, который знает, как обращаться с нарушителями закона. Он больше никогда не сойдет на берег.

– Пожизненное заключение.

– Поставить перед взводом и расстрелять.

– Суды нынче слишком снисходительны.

– Хотите, милорд, избавить Корону от хлопот, и мы устроим это прямо здесь?

– Ишь ты, ишь ты!

Пока обсуждали его будущее, Браун одержал верх над всеми спорившими. У него остановилось сердце. И спорившие стали решать, где похоронить негодяя.

Афина настаивала на погосте рядом с могилой матери Брауна и с памятником. Ренсдейл обязан сделать это для него.

Наконец ее брат согласился, после того как Йен сердито посмотрел на него. Лорд Марден предложил оплатить перевозку тела, потому что Ренсдейл не пожелал возвращаться домой со своим незаконнорожденным братом-негодяем.

– Ну вот, дорогая. Дело сделано. Теперь мы можем жить дальше. – Тут он заметил, что его рубашка становится все сырее и сырее. – Гром и молния, вы что же, опять плачете?

Она покачала головой, всхлипнула и засопела.

– Да, плачете. Вы ведь невредимы, а? – Он отодвинул ее от себя на расстояние вытянутой руки, осмотрел на предмет наличия повреждений. Волосы у нее рассыпались, платье было разорвано на плече, но маленькая царапина на шее уже не кровоточила.

Она покачала головой и взяла из его рук носовой платок.

– Только не говорите, что оплакиваете Брауна.

– Я не могу не думать о том, какой это был несчастный человек, но я об этом ничего не знала.

– А если бы и знали? Чем вы могли ему помочь? Отдали бы ему ваши карманные деньги? Предложили бы ему присутствовать на занятиях Троя? Его воспитанием и образованием должен был заниматься его отец. Ваш родитель не мог официально признать Брауна, но мог сделать его до какой-то степени джентльменом. Но предпочел не делать этого. Вы не в ответе ни за несчастную жизнь Брауна, ни за его смерть.

Она прочистила нос, отчего он стал красным. Щеки у нее тоже были в красных пятнах, глаза распухли. Йен подумал, что она самая красивая женщина из всех, кого он видел. Он решил, что будет думать так пятьдесят лет начиная с этого момента, даже когда волосы у нее поседеют, а лицо покроется морщинами. У нее все равно будут глаза, подобные летнему небу, и она все равно будет принадлежать ему.

– Не плачьте, любовь моя. Браун того не стоит.

– Но это был мой брат, такой же, как Спартак.

– Я понимаю, что вы плачете из-за вашего родства с Ренсдейлом, а не из-за потери Брауна. Он был всего лишь бешеной собакой, которую следовало убить.

– Вы никогда не поступите так, правда? Не отвернетесь ни от одного вашего сына?

Йен не мог не рассмеяться.

– Поскольку у меня никогда не будет сына, который не был бы одновременно и вашим сыном, дорогая, вам придется содействовать тому, чтобы наши сыновья росли так, как приличествует графским детям. В этом мы товарищи, не так ли?

Она снова была в его объятиях, и она улыбалась.

– Товарищи.

В тот вечер они отправились в Воксхолл, чтобы отпраздновать не смерть Брауна, а собственную свободу и радость. Вдовствующая графиня объявила, что они должны показаться в городе, чтобы положить конец слухам, которые непременно возникнут в свете. Капитан Бичем был доволен, что они поплывут туда на лодке.

Ренсдейл хотел покутить, чтобы прогнать дурные воспоминания. На самом деле ему хотелось провести одну ночь в садах наслаждений, прежде чем отправиться утром домой. Все знали, что его жена ни за что не одобрит такие фривольные развлечения, которые можно найти в Воксхолле с его музыкой, фейерверками и простецкими актерами, в Воксхолле, где чистая публика смешивается с простонародьем. Она явно не одобрила бы Дарк-Уок, где женщины с возможностями поджидали мужчин со средствами. Ренсдейл надеялся порезвиться напоследок, скрывшись от глаз сестры-цензора и шурина, внезапно ставшего воплощенной добродетелью.

Леди Дороти и Карсуэлл тоже думали не о приличиях, а только о том, как им улучить несколько минут и побыть наедине. После бесконечного количества романов Карсуэлл знал каждую уединенную ротонду и скрытую от глаз лужайку. Леди Дороти всегда очень хотела расширить свои знания, обретая новый опыт. Карсуэлл же просто очень хотел.

И Йен, и Афина предпочли бы провести вечер наедине, но Трой слишком долго сидел взаперти в четырех стенах, решила Афина, не знавшая, что Йен выходил с мальчиком из дома столько раз, сколько тому было по силам. Трой был в восторге, он шел развлекаться со взрослыми, пусть там и не будет лошадей. Уиггз решил, что ему тоже лучше пойти проследить, как бы мальчик не оказался в дурном обществе.

Оказавшись в саду, леди Дороти и Карсуэлл исчезли. Вдовствующая графиня, капитан и Ренсдейл отправились искать зарезервированный для них кабинет и заказать ужин. Афина, Йен и Уиггз вынуждены были идти медленно из-за Троя, не только потому, что он не мог быстро ходить. Мальчику хотелось посмотреть канатоходцев и жонглеров. Уиггз зацокал языком, но Афина посоветовала ему пойти и посидеть с остальными, если он не хочет помешать Трою развлекаться.

Йен улыбнулся. Он был уверен, что его жена в восторге от простых развлечений не меньше, чем ее юный брат. Когда они медленно шли к ротонде, его останавливали друзья и знакомые, которым хотелось узнать правду о слухах, распространившихся по городу. Они не обращали внимания на Троя, они не смотрели на этого увечного юношу, но Йен представлял его как героя дня, и Афину распирало от гордости за обоих своих провожатых.

Они ужинали, слушали музыку, а потом Йен и Афина впервые танцевали вальс как муж и жена. Танцевальная площадка была переполнена, и Йену не понравилось, что мужчины с вожделением посматривают на его супругу в серебристом платье с низким вырезом – он замечал это, когда ему удавалось самому отвести глаза от этого очаровательного зрелища. Он увлек ее обратно в кабинет, где они ужинали, и накинул на нее шаль.

Ренсдейл ушел, и Уиггз наслаждался прославленным араковым пуншем несколько больше, чем приличествует духовному лицу. Вдовствующая графиня дремала в своем кресле, а Трой с дядей обсуждали, где дают лучшее образование – в Оксфорде или Кембридже. Йен посмотрел на часы и на декольте своей жены.

Наконец настало время фейерверков. Они медленно прошли туда, откуда все смотрели на это зрелище. Трой устал, но был полон энтузиазма. Он опирался на костыли и смотрел как зачарованный. Йен не сводил глаз с жены, которая тоже была увлечена зрелищем. Когда оно закончилось, он взял ее за руку и шепнул на ухо:

– Я знаю, где мы можем устроить наш собственный фейерверк. Если только вы не «недомогаете», как было до сих пор.

Афина порадовалась, что темнота скрыла ее румянец, и еще больше порадовалась, что муж не меньше, чем она, жаждет возобновить их любовные ласки.

– Но мне не хотелось бы ехать в ваш кенсингтонский дом. Все время думать о других женщинах, которых вы там принимали.

Йен получше укутал Афину в кашмирскую шаль и сказал:

– Не беспокойтесь. Я подарил этот дом леди Пейдж. Полагаю, мне повезло. Я избавился и от этого дома, и от этой женщины. Еще лучше будет, если она поселит там Уиггза. Я же предлагаю апартаменты в «Кларендоне», которые заказал для нас.

– А как же Трой?

– Его мы не пригласим.

Когда она рассмеялась, он сказал:

– Сначала мы отвезем его домой. Он уже клюет носом. Другие сами доберутся. Наконец-то это будет наша ночь.

Фейерверк в Воксхолле казался просто-напросто свечой – или падающей звездой – по сравнению с очаровательной, усыпанной розами спальней, которую украсили по велению Йена и которая стала прибежищем их восторгов и волнений. Ночь воистину была их ночью, потому что никто больше не мог бы так хорошо ее использовать. Утро и вторая половина дня тоже принадлежали им, потому что они ждали так долго и потому что им нужно было слишком многому научиться, слишком многому научить.

– Боже мой, я и забыла, что сегодня утром уезжает мой брат!

– Мы увидим его, когда родится младенец. Этого недолго ждать.

Ренсдейл вполне обойдется без их прощаний, а Трой должен научиться обходиться без сестры, если намерен поступать в университет. Что же до остальных, если они наслаждаются вполовину меньше, чем Йен и Афина, должны считать себя счастливыми.

Начало получилось неловкое, точно шутиха взорвалась раньше, чем взлетела на должную высоту, и произвела скорее шум, чем прекрасное зрелище. Хорошо, что обошлось, в общем, безболезненно. Йен был уверен, что страдал большие, чем его изящная жена, когда старался не вызвать у нее лишнего потрясения.

Второй раз они ласкали друг друга медленнее, и звезды кружились, и пламя вздымалось к небу, и пламя зажгло Вселенную, и Вселенная съежилась до размеров этой комнаты, этой кровати, этого мгновения.

Третий раз… На третий раз Афина поняла, почему леди Доро и Карсуэлл то и дело куда-то исчезают. После третьего раза они сбились со счета.

Когда Йен снова обрел способность дышать, он поцеловал полуопущенные веки Афины и сказал:

– Подождите, дорогая моя. Будет еще лучше.

У Афины едва хватило сил пошевелить губами, чтобы ответить. Она плыла по морю наслаждения.

– Невозможно. Я вам не верю.

Йен оперся на локоть рядом с ней, их тела все еще не разъединились.

– Что такое? А я-то думал, вы мне верите.

Она улыбнулась и откинула с его лба влажные темные завитки волос.

– Да, но вы нарушили обещание, данное Алфи Брауну. Может, вы и мне лжете?

Так что пришлось показать ей, как бывает еще лучше, лаская каждый дюйм ее тела, и Афина обнаружила, в конце концов, что ей вовсе не хочется спать. Йен сдержал обещание, как и подобает человеку чести, каковым он был, только время от времени кое-что нарушая из своих обещаний.

– И будет еще лучше завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, клянусь вам. Я вас люблю, леди Марден, и буду любить всегда.

– Обещаете?

– Слово джентльмена.

– Это хорошо. Потому что я люблю вас, лорд Марден, пусть даже вы небезупречны.

Он поднял брови.

– Небезупречен?

– Вы же лгали, и вы это знаете. Но я думаю, что люблю вас еще больше, потому что ваше великолепие небезупречно. И потом, никто не безупречен. Посмотрите на Троя, на вашу сестру, на дядю Барнаби. Несмотря на все их недостатки, они любимы.

– А Карсуэлл?

– О, он слишком безупречен.

Йен попытался понять ее логику.

– Ну вот вы, дорогая, вы почти безупречны, если не считать бородавки на колене и веснушек на носу, которых я никогда не замечал. Но я не могу придумать, чего вам не хватает.

– Вздор. Я маленького роста, волосы у меня слишком сильно вьются, и они…

– Безупречны, – заявил Йен, – Только вы совершенно не можете петь. Хотя не могу сказать, что мне не нравится, как вы поете, – торопливо добавил он.

– Ах, я люблю вас, Йен! И буду любить всегда.

– Обещаете?

– Слово леди.

Этого для лорда Мардена было достаточно. Так и должно быть, потому что его супруга уже крепко спала с улыбкой на зацелованных губах.

Йен тоже улыбался. Его жена. Его товарищ. Навсегда.

– Это должно длиться довольно долго, – прошептал он, прежде чем глаза у него закрылись. – Это должно быть… безупречно.