25

Иви узнала о помолвке отца, когда участвовала в теннисном турнире, и вся игра пошла прахом. То, что она выйдет замуж и покинет родителя, казалось делом совершенно естественным, а вот то, что он, оставшись в одиночестве, сделает то же самое, было уже предательством. К тому же Чарльз и Долли уверяли, что в произошедшем была целиком ее вина. «Но мне даже в голову не могло прийти такое, — ворчала она. — Папа иногда брал меня с собой, когда заходил к ним в гости, а однажды попросил пригласить ее к Симпсону. Я никак не могла ожидать ничего подобного». Кроме того, поступок отца был оскорбителен по отношению к памяти матери — в этом все проявили единодушие, и Иви решила «в знак протеста» вернуть ему кружева и украшения миссис Уилкокс. Против чего именно был направлен такой протест, она не очень ясно себе представляла, но поскольку Иви было всего лишь восемнадцать, идея отречения ей нравилась, тем более что ни кружево, ни украшения ее не привлекали. Долли предложила, чтобы Иви и дядя Перси сделали вид, что они расторгают помолвку, и тогда, возможно, мистер Уилкокс поссорится с мисс Шлегель и разорвет свою. А еще можно было вызвать телеграммой Пола. Но тут Чарльз велел им не болтать чепуху. В результате Иви решила выйти замуж как можно скорее — нечего давать повода этим сестрам Шлегель глазеть на нее в доме отца. Таким образом, дата свадьбы была перенесена с сентября на август, и Иви, в восторге от полученных подарков, обрела вполне радостное расположение духа.

Маргарет поняла, что от нее ожидается участие в торжестве, причем участие весьма активное. Это такая замечательная возможность лучше узнать все семейство, сказал Генри. Будет сэр Джеймс Биддер, все Кахиллы и Фасселлы, да еще его невестка, миссис Уоррингтон-Уилкокс, к счастью, вернулась из кругосветного путешествия. Маргарет любила Генри, но его близкие… она не знала, понравятся ли они ей. Он не владел даром окружать себя приятными знакомыми — будучи человеком с недюжинными способностями и добродетелями, он совершенно не умел выбирать друзей. В этом деле у него не было никакого основополагающего принципа, кроме разве что отдавать предпочтение посредственностям. Его нисколько не смущало, что он столь легкомысленно решает такую важную жизненную проблему, и поэтому если инвестиции он делал удачно, то с друзьями все получалось наоборот. Генри говорил ей: «О, такой-то и такой-то — замечательный человек, просто великолепный», — а потом, при встрече, Маргарет обнаруживала, что его знакомец или грубиян, или зануда. Она поняла бы, если бы Генри испытывал к нему симпатию, потому что симпатия все объяснила бы. Но Генри, похоже, вообще не испытывал никаких чувств. «Просто великолепный» человек мог в любой момент оказаться «парнем, в котором никогда не было проку, а уж тем более теперь», и от него с радостью отделывались. Маргарет сама вела себя так, когда училась в школе. Однако теперь она никогда не забывала тех, кто был ей когда-то дорог. Не прерывала с ними связь, хотя связь эта могла оставить горькие воспоминания, и надеялась, что Генри когда-нибудь станет вести себя так же.

Иви не хотела, чтобы свадьба состоялась на Дьюси-стрит. Церемония ей виделась где-нибудь за городом; к тому же в Лондоне в это время никого не будет, поэтому она привезла свой багаж на несколько недель в Онитон-Грейндж, а имена вступающих в брак были, как полагается, оглашены в местной приходской церкви. На несколько дней городок, дремавший среди красноватых холмов, встрепенулся, разбуженный бряцанием нашей цивилизации, и потянулся к дороге, по которой должен был проехать автомобильный кортеж новобрачных. Онитон открыл мистер Уилкокс, и, надо сказать, не очень-то гордился этим своим открытием. Усадьба располагалась неподалеку от границ Уэльса, и добраться до нее было так трудно, что, по мнению Генри, она должна была бы представлять собою нечто особенное. Разрушенный замок стоял в центре парка. Но когда вы приезжали туда, выяснялось, что заняться там, собственно, нечем. Охота плохая, рыбалка не лучше, чем в других местах, да и пейзаж, по отзывам женщин, не представлял собою ничего выдающегося. Получалось, что он приобрел имение, черт бы его побрал, не в той части Шропшира, и хотя вслух мистер Уилкокс никогда не клял свою собственность, он лишь ждал случая сбыть Онитон с рук — пусть достается кому-нибудь другому. На свадьбе Иви усадьба в последний раз предстала перед публикой. Лишь только был найден арендатор, как ее тут же, как и Говардс-Энд, обрекли на забвение.

Однако Онитону суждено было произвести сильное впечатление на Маргарет. Она смотрела на него как на свой будущий дом, и ей не терпелось сразу же познакомиться с пастором и с местным обществом и, если возможно, увидеть, как протекает здешняя жизнь. Это был рыночный город — маленький рыночный городок, какие часто встречаются в Англии, — который веками обслуживал уединенную долину и прикрывал наши походы против кельтов. Несмотря на торжественность момента, несмотря на ошеломляющее веселье, которое встретило Маргарет в зарезервированном салон-вагоне на Паддингтонском вокзале, ее чувства были обострены, и она внимательно следила за происходящим. И хотя Онитон в конце концов оказался одним из ее многочисленных фальстартов, она запомнила его навсегда, как запомнила и то, что там произошло.

Из Лондона на свадьбу ехали лишь восемь человек: Фасселлы — отец с сыном; две англичанки из Индии, которых звали миссис Плинлиммон и леди Эдсер, миссис Уоррингтон-Уилкокс с дочерью и, наконец, маленькая девочка, очень милая и тихая, которая внимательно следила за Маргарет, — она была из тех, что обычно появляются на многих свадьбах, нареченная невеста. Долли не было — домашние дела задержали ее в Хилтоне, — Пол прислал телеграммой смешное поздравление, а Чарльз должен был встретить их в Шрусбери с тремя авто. Хелен отказалась от приглашения, Тибби просто не ответил. Торжество было устроено великолепно, что и следовало ожидать, когда за дело брался Генри; за всеми приготовлениями ощущались его рассудительность и щедрость. Сев в поезд, они все сразу же стали его гостями — специальные ярлычки на чемоданах, железнодорожный агент, нанятый для обслуживания путешественников, особый ленч. Им оставалось лишь выражать удовольствие и по возможности красиво выглядеть. Маргарет с отчаянием представляла себе собственную свадьбу, организацией которой скорее всего займется Тибби. «Мистер Теобальд Шлегель и мисс Хелен Шлегель имеют счастье пригласить многоуважаемую миссис Плинлиммон по случаю бракосочетания их сестры Маргарет». Невероятная фраза, но она должна вскоре быть напечатана и отослана, и хотя нет смысла сравнивать Уикем-плейс с Онитоном, Шлегели должны как следует накормить гостей и обеспечить их достаточным количеством стульев. Ее свадьба будет либо безалаберная, либо буржуазная — Маргарет надеялась на последнее. Действо, которое она наблюдала сегодня, устроенное с таким умением, что оно представлялось ей почти прекрасным, находилось за гранью ее возможностей и возможностей ее друзей.

Тихое и мягкое урчание экспресса «Грейт вестерн» не самый плохой фон для беседы, и путешествие прошло довольно приятно. Любезность двух мужчин была выше всяких похвал. Они поднимали окна для одних дам и опускали для других, звонком вызывали слугу, перечисляли названия колледжей, когда поезд плавно шел через Оксфорд, и ловили книжки и ридикюли, когда те падали на пол. Однако в вежливости Фасселлов не было ничего нарочитого: от нее веяло привилегированной частной школой и хоть чересчур подчеркнутой, но мужественностью. На наших спортивных площадках было выиграно больше битв, чем на поле при Ватерлоо, так что Маргарет кивала обаянию, которое не вполне одобряла, и ничего не сказала, когда ее попутчики перепутали названия оксфордских колледжей. «Мужчину и женщину сотворил их»; путешествие в Шрусбери подтвердило это спорное утверждение, и длинный застекленный салон-вагон, который двигался так плавно и был таким удобным, стал теплицей, где вызревала проблема пола.

В Шрусбери они вдохнули свежий воздух. Маргарет очень хотелось оглядеть окрестности, и, пока остальные заканчивали чаепитие в «Во́роне», она аннексировала один из автомобилей и поспешила прокатиться по удивительному городу. Водителем был не верный Крейн, а итальянец, который обожал опаздывать. Когда они вернулись в гостиницу, на пороге стоял Чарльз — невозмутимый, но с часами в руке. Все в полном порядке, сказал он ей, — она не последняя. И нырнул в кофейную комнату. Оттуда до нее донеслось: «Ради Бога, поторопите женщин. Так мы никогда не уедем». Чарльзу ответил Альберт Фасселл: «Только не я. Свои обязанности я уже выполнил», — а полковник Фасселл высказал мнение, что дамы напрашиваются на расстрел. Вскоре появилась Майра (дочь миссис Уоррингтон), и, поскольку она была кузиной Чарльза, получила от него небольшую взбучку: девушка меняла свою очаровательную шляпку для путешествия в поезде на очаровательную шляпку для путешествия в автомобиле. Затем вышла сама миссис Уоррингтон, ведя за собой тихую девочку. Две англичанки из Индии всегда приходили последними. Горничные, обслуживавшие путешественников агенты и тяжелый багаж уже отбыли по боковой ветке на ближайшую к Онитону станцию, но следовало еще сложить пять шляпных коробок и четыре дорожных несессера, надеть пять плащей, защищающих от дорожной пыли, чтобы в последний момент снять, потому что Чарльз объявил их ненужными. Сборами с неизменным благодушием руководили мужчины. В половине шестого компания была готова и выехала из Шрусбери по Уэльскому мосту.

В Шропшире не было уединенности, присущей Хартфордширу. И хотя из-за быстрой езды Шропшир лишился половины своего очарования, ощущение холмистой местности все же передалось путешественникам. Они приближались к опорам моста, отталкиваясь от которых Северн начинает течь на восток, становясь английской рекой, и солнце, садившееся за «валлийских стражей», било им прямо в глаза. Забрав по дороге еще одного гостя, они повернули на юг. Дорога шла вдалеке от высоких гор, но перед путешественниками поднимались отдельные вершины, закругленные и пологие, по цвету отличные от земли внизу, и очертания их менялись медленно. Тихие тайны копошились за этим волнистым горизонтом: запад, как всегда, отступал, унося с собой некую загадку, которую, возможно, не стоит разгадывать, но которую человеку практическому все равно никогда не разгадать.

Говорили о тарифной реформе.

Миссис Уоррингтон только что приехала из колоний. Как и многие другие критики империи, подкупленные имперскими благами, она не решалась высказаться откровенно и лишь восхищалась радушием, с каким ее принимали, и предостерегала родную страну от легкомысленного отношения к молодым титанам.

— Они угрожают отделением, — взволнованно говорила она. — И что с нами тогда будет? Мисс Шлегель, вы позаботитесь о том, чтобы Генри действовал разумно относительно тарифной реформы? Это наша последняя надежда.

Маргарет весело призналась, что она выступает на другой стороне, и обе начали цитировать каждая из своей настольной книги, а мотор уносил их все ближе к холмам. Холмы скорее вызывали любопытство, чем потрясали воображение, ибо их очертания нельзя было назвать красивыми, а розовые поля на вершинах напоминали разложенные на просушку носовые платки великана. Неожиданно выступающая горная порода, появляющиеся роща или «лес», коричневый и лишенный деревьев, — все указывало, что дальше их ждут дикие места, но доминирующим цветом был зеленый, цвет сельского хозяйства. Воздух стал прохладнее; последний раз они поднялись в гору и увидели внизу Онитон: церковь, расходящиеся от нее дома, замок и опоясанный рекой мыс. Рядом с замком стоял серый особняк, незамысловатый, но милый, а прилегающие к нему земли тянулись от одного конца мыса до другого — такого рода особняки строились по всей Англии в начале прошлого века, когда архитектура все еще оставалась выразительницей национального характера. Вот и усадьба, сообщил Альберт через плечо и вдруг ударил по тормозам. Автомобиль замедлил ход и остановился.

— Простите, — сказал он обернувшись. — Не могли бы вы выйти из машины? Вон через ту дверь справа. Не волнуйтесь.

— Что случилось? — спросила миссис Уоррингтон.

Сзади подъехала вторая машина, и сразу послышался голос Чарльза:

— Сейчас же высадите женщин.

Вокруг столпились мужчины, и Маргарет вместе с остальными, кто сидел в машине, спешно высадили и препроводили в другой автомобиль. Что произошло? Когда затарахтел мотор, открылась дверь придорожного домика, и какая-то девушка, повернувшись к ним, принялась громко кричать.

— В чем дело? — воскликнули дамы.

Не говоря ни слова, Чарльз проехал сотню ярдов и лишь потом ответил:

— Ничего страшного. Ваш автомобиль только что задел собаку.

— Так остановитесь! — в ужасе закричала Маргарет.

— Но с ней ничего не случилось.

— Правда ничего не случилось? — спросила Майра.

— Да.

— Пожалуйста, остановитесь! — попросила Маргарет, подавшись вперед. Она встала, и другие пассажирки схватили ее за колени, чтобы она не потеряла равновесие. — Я хочу вернуться. Пожалуйста!

Чарльз не обращал внимания.

— Там остались мистер Фасселл, — сказал кто-то, — и Анджело, и Крейн.

— Да, но ни одной женщины.

— Полагаю, немного… — миссис Уоррингтон потерла ладонь, — будет куда нужнее, чем любая из нас.

— Этим займется страховая компания, — заметил Чарльз. — А Альберт обо всем договорится.

— Но послушайте, я все равно хочу вернуться! — повторила Маргарет разозлившись.

Чарльз не обращал на нее внимания. Автомобиль с удравшими пассажирами очень медленно ехал дальше, вниз с холма.

— Там мужчины! — подхватили все хором. — Мужчины все уладят.

— Мужчины не могут этого уладить. О, это просто нелепо! Чарльз, я прошу вас остановиться.

— Незачем нам останавливаться, — протянул Чарльз.

— Незачем? — переспросила Маргарет и выпрыгнула из машины.

Она упала на колени, порвала перчатки; шляпа съехала ей на ухо. Вслед раздались взволнованные крики.

— Вы ударились! — воскликнул Чарльз, который выпрыгнул за ней.

— Конечно, ударилась! — парировала она.

— Могу я спросить, зачем…

— Здесь нечего спрашивать, — отрезала Маргарет.

— У вас рука в крови.

— Знаю.

— Мне родитель голову оторвет.

— Надо было раньше об этом думать, Чарльз.

Прежде Чарльзу не доводилось бывать в подобной ситуации. От него ковыляла прочь взбунтовавшаяся женщина, и эта картина была слишком необычной, чтобы у него осталось место для гнева. Только когда к нему присоединились остальные пассажиры, он пришел в себя. Как вести себя с этими людьми, он знал — и приказал всем немедленно вернуться в автомобиль.

Вдали появился Альберт Фасселл.

— Все в порядке! — прокричал он. — Это была не собака, а кошка!

— Вот видите! — торжествующе воскликнул Чарльз. — Всего лишь паршивая кошка.

— Для одного худенького у вас в машине место найдется? Я сбежал, как только понял, что это не собака. Там водители утешают девушку.

Но Маргарет все равно шла вперед. Почему девушку должны утешать водители? Дамы прячутся за спинами мужчин, мужчины прячутся за спинами слуг — вся эта схема ложна, и Маргарет должна бросить ей вызов.

— Мисс Шлегель! Боже правый, вы порезались!

— Я только пойду и посмотрю, — сказала Маргарет. — Не ждите меня, мистер Фасселл.

Второй автомобиль вывернул из-за угла.

— Все в порядке, мадам. — Теперь это произнес Крейн, который взял за правило обращаться к ней «мадам».

— Что в порядке? Кошка?

— Да, мадам. Девушка получит за нее компенсацию.

— Очень грубияно била девушка, — сказал Анджело, с глубокомысленным видом выглянув из третьей машины.

— А вы на ее месте не были бы грубым?

Итальянец развел руками, словно говоря, что он и помыслить не может о грубости, но непременно готов ее выказать, если Маргарет это доставит удовольствие. Ситуация становилась абсурдной. Джентльмены вновь засуетились вокруг Маргарет, предлагая помощь, а леди Эдсер начала бинтовать ей руку. Маргарет, тихо извинившись, поддалась на уговоры, и ее отвели назад к машине. Пейзаж вновь заскользил мимо, исчезли одинокие домики, и перед ними на своей покрытой дерном подушке вырос замок. Компания прибыла на место. Маргарет, без сомнения, уронила себя в глазах общества. Впрочем, у нее было впечатление, что все их путешествие из Лондона нереальное. У этих людей не было никакой связи с землей, с тем, чем дышит земля. Их удел — пыль, вонь и космополитическая болтовня, а вот девушка, чью кошку они сбили, жила куда более глубокой жизнью.

— О, Генри! — воскликнула она. — Я так дурно себя вела. — Она выбрала такую линию поведения. — Мы сбили кошку. Чарльз говорил мне, что не надо выпрыгивать, но я выпрыгнула и — полюбуйся! — Она протянула ему свою забинтованную руку. — Вот как шлепнулась твоя бедняжка Мег!

Мистер Уилкокс смутился. Он стоял в холле в вечернем костюме, встречая гостей.

— Она думала, что это собака, — добавила миссис Уоррингтон.

— Да, собака — друг человека! — вставил полковник Фасселл. — Собака всегда помнит хозяина.

— Ты сильно ушиблась, Маргарет?

— Даже говорить не о чем; к тому же рука левая.

— Ну тогда быстренько иди переоденься.

Она повиновалась, как и все остальные. Затем мистер Уилкокс обратился к сыну:

— Ну, Чарльз, что там у вас стряслось?

Чарльз честно рассказал, что произошло. Описал случившееся, как ему это представлялось. Альберт раздавил кошку, и у мисс Шлегель, как и у любой женщины, сдали нервы. Ее благополучно пересадили в другую машину, но когда автомобиль тронулся, она снова выскочила, несмотря на все уговоры. Немного пройдя по дороге, она успокоилась и попросила прощения. Отец принял объяснение сына, но ни тот ни другой не поняли, как искусно Маргарет подготовила для него почву. Такое толкование весьма удачно согласовывалось с их взглядами на женскую природу. Однако после ужина, сидя в курительной комнате, полковник высказал мнение, что мисс Шлегель совершила свой поступок из озорства. Он прекрасно помнил, как в юности, когда ему однажды случилось быть в гавани Гибралтара, девушка — тоже, кстати, красивая — на спор прыгнула за борт. Он как сейчас видит ее и всех ребят, которые ринулись следом за ней. Но Чарльз и мистер Уилкокс пришли к заключению, что в случае с мисс Шлегель дело было все-таки в сдавших нервах. Чарльз был мрачен. Ну и язык у этой женщины. Прежде чем покончить с ними, она скомпрометирует отца. Он медленно поднялся на холм, где стоял замок, чтобы все обдумать. Вечер был восхитительный. С трех сторон Чарльзу что-то нашептывала небольшая река, несшая вести с запада; над его головой на фоне неба вырисовывались узоры руин. Чарльз принялся тщательно разбирать отношения своих родных с этой семейкой, и вот наконец Хелен, Маргарет и тетя Джули предстали перед ним участницами хорошо продуманного заговора. Отцовство сделало Чарльза подозрительным. У него уже было двое детей, которых требовалось вырастить и поставить на ноги, потом появятся еще, и с каждым днем вероятность того, что его отпрыски станут богатыми людьми, уменьшалась. «Это очень хорошо, — размышлял он, — что родитель собирается быть справедливым ко всем, но нельзя же быть справедливым до бесконечности. Деньги не тянутся как резина. А что будет, когда у Иви появятся дети? И уж если на то пошло, то же самое может случиться и в семье отца. На всех не хватит, поскольку ни от Долли, ни от Перси никаких поступлений не жди. Проклятье!» Чарльз с завистью посмотрел на Онитон-Грейндж, из окон которого лился свет и слышался смех. В общем и целом, эта свадьба влетит в копеечку. По террасе прогуливались две дамы, и когда до его слуха донеслось разложенное на слоги слово «империализм», Чарльз догадался, что одна из них его тетя. Она могла бы ему помочь, если бы у нее тоже не было собственной семьи. «Каждый сам за себя», — повторил он. Принцип, некогда вселявший в него бодрость, прозвучал достаточно мрачно среди руин Онитона. Чарльзу не хватало отцовской деловой хватки, поэтому для него так важны были деньги, и он боялся, что без богатого наследства его дети могут оказаться бедняками.

Пока он сидел в раздумье, одна из дам спустилась с террасы на луг. По белевшей в темноте повязке он признал в ней Маргарет и, чтобы огонек его не выдал, потушил сигару. Маргарет, петляя, поднялась на холм; временами она наклонялась, словно хотела погладить дерн. Предположение абсолютно неправдоподобное, но Чарльзу на мгновение показалось, что эта женщина в него влюбилась и вышла специально, чтобы его соблазнить. Он верил в существование соблазнительниц, без которых не обходится жизнь сильного человека, а поскольку был напрочь лишен чувства юмора, то не смог прогнать эту мысль улыбкой. Маргарет, помолвленная с его отцом и приглашенная на свадьбу к его сестре, шла своей дорогой, не замечая Чарльза, и ему пришлось признать, что он ошибся. Но что она делала? Зачем она карабкалась по камням, цепляясь платьем за ежевику и репейник? Обходя главную башню замка, она, должно быть, оказалась с наветренной стороны и почувствовала запах его сигары, потому что крикнула в темноту:

— Ау! Кто здесь?

Чарльз не ответил.

— Сакс или кельт? — продолжила она со смехом. — Впрочем, не важно. Кто бы вы ни были, придется вам меня выслушать. Я влюблена в это место. Я влюблена в Шропшир. Я ненавижу Лондон. И как я рада, что это будет мой дом. О Господи! — Теперь она двигалась назад, по направлению к дому. — Как здорово, что мы приехали!

«От этой женщины добра не жди», — сжав губы, подумал Чарльз. Через несколько минут он последовал за нею, потому что земля начала сыреть. От реки стал подниматься туман, и вскоре воды уже не было видно, хотя речной шепот зазвучал громче. На валлийские холмы обрушился ливень.