10

Прошло несколько дней.

Была ли миссис Уилкокс из тех неприятных людей — а таких немало, — кто сначала заманивает нас своей искренностью, а потом отворачивается? Они пробуждают наш интерес и симпатию, заставляют нас бессмысленно тратить на них свои душевные силы, а потом делают вид, что нас нет. Когда в этот процесс вовлекается и физическая страсть, для такого поведения существует определенное название: «флирт», — и если он заходит слишком далеко, то наказывается по закону. Но никакой закон — да и никакое общественное мнение — не осуждает тех, кто кокетничает с дружбой, хотя причиняемая ими тупая боль, чувство затраченных понапрасну усилий и опустошенности иногда бывают столь же невыносимыми. Не была ли миссис Уилкокс как раз из таких людей?

Поначалу Маргарет испугалась, что это так, ибо с присущим лондонцам нетерпением хотела все решить сразу. Она не доверяла периодам затишья, которые необходимы для созревания истинного чувства. Стремясь записать миссис Уилкокс в друзья, она настаивала на соответствующих ритуалах, письменно в том числе, тем более что все семейство Уилкоксов разъехалось и обстановка сложилась самая благоприятная. Но пожилая женщина не склонна была торопиться. Она отказывалась вливаться в компанию, собиравшуюся на Уикем-плейс, вновь обсуждать историю с Хелен и Полом, которую Маргарет попыталась использовать, чтобы быстрее добиться желаемого результата. Миссис Уилкокс не торопила время, а быть может, наоборот, отдалась его течению, и когда наступил решающий момент, все уже было готово.

Момент этот пришел, когда Маргарет получила записку: не присоединится ли мисс Шлегель к миссис Уилкокс, когда та отправится за покупками? Близится Рождество, а миссис Уилкокс не успевает купить подарки. Ей пришлось несколько дней побыть в постели, и теперь надобно наверстать упущенное. Маргарет приняла приглашение, и одним унылым утром, в одиннадцать часов, они выехали из дома в одноконном двухместном экипаже.

— Прежде всего, — начала Маргарет, — нужно составить список и отмечать галочкой фамилии. Так всегда делает моя тетушка, да и туман может в любой момент усилиться. У вас есть идеи?

— Я думала, мы пойдем в «Харродс» или «Хеймаркет сторс», — неуверенно проговорила миссис Уилкокс. — Там наверняка все есть. Ходить по магазинам не мой конек. Меня этот гомон все время сбивает с толку, но ваша тетушка права — нужно непременно составить список. Так что возьмите блокнот и напишите свое имя вверху страницы.

— Ура! — сказала Маргарет, выполняя просьбу. — Как мило с вашей стороны начать с меня!

Но дорогого подарка ей не хотелось. Их знакомство было скорее особенным, чем близким, и она интуитивно догадывалась, что клану Уилкоксов не понравится, если на человека со стороны будут потрачены значительные средства. Даже не столь многочисленным семьям это не понравилось бы. Маргарет не хотелось, чтобы ее сочли второй Хелен, которая хватает подарки, раз не удалось ухватить жениха; в равной мере ее не привлекала и участь тетушки Джули, подвергшейся оскорблениям со стороны Чарльза. Лучше было проявить в желаниях сдержанность, и Маргарет добавила:

— Пожалуй, мне не хочется рождественского подарка. Нет, он мне ни к чему.

— Отчего же?

— Оттого что у меня есть некоторые странные идеи по поводу Рождества. Оттого что я могу себе позволить купить все, что мне нужно. Для меня лучше приобрести больше друзей, а не вещей.

— Мне хотелось бы подарить вам что-то такое, что было бы достойно нашего знакомства, мисс Шлегель, в память о доброте, которую вы проявляли ко мне за две недели, что я жила в одиночестве. Так получилось, что все разъехались, а вы не давали мне предаваться грусти. Ведь я вообще-то склонна грустить.

— Если это так, — сказала Маргарет, — если я вам и в самом деле пригодилась, о чем даже не подозревала, то у вас не получится дать мне взамен ничего материального.

— Наверное, нет, но мне так хотелось бы. Может, я что-нибудь придумаю, пока мы ходим по магазинам.

Имя Маргарет так и оставалось во главе списка, но рядом с ним ничего не появилось. Они ездили от магазина к магазину. Воздух был белым, и, выходя из экипажа, они ощущали на языке привкус холодных пенсов. Иногда они проходили сквозь сгустки чего-то серого. В то утро миссис Уилкокс совсем не проявляла энтузиазма, и Маргарет пришлось самой выбирать лошадку для одной маленькой девочки, куклу-негритенка для другой и медный поднос с подогревом для жены пастора.

— Слугам мы всегда дарим деньги.

— Деньги? Да, так намного проще, — согласилась Маргарет, почувствовав, как гротескно незримое влияет на зримое, и перед ней предстали забытые ясли Вифлеема, из которых изливается поток монет и игрушек. Вульгарность правит бал. Пивные, помимо своих обычных призывов забыть об умеренности, приглашали мужчин «вступить в Рождественский гусиный клуб» и получить бутылку джина, а может, и две, в дополнение ко всему остальному, что им причитается в зависимости от подписки. Афиша, изображавшая женщину в трико, объявляла о рождественской пантомиме, а на множестве рождественских открыток изображались маленькие красные черти, ставшие вновь популярными в этом году. Маргарет не относилась к числу мрачных идеалистов и вовсе не жаждала искоренить этот деловой ажиотаж и саморекламу, но их проявления ежегодно поражали ее до глубины души. Многие ли из этих блуждающих вдоль прилавков покупателей и утомленных продавцов понимают, какое чудесное событие свело их вместе? Впрочем, она, стоя в стороне, это понимала. Маргарет не была христианкой в обычном смысле этого слова и не верила, что Бог когда-то работал среди нас как юный мастеровой. Окружающие, или большинство из них, в это верили, и если бы от них потребовали подтверждения, то так и сказали бы. Но видимыми проявлениями их веры были Риджент-стрит и Друри-лейн, немного грязи, перенесенной с одного места на другое, немного потраченных денег и немного еды, приготовленной, съеденной и забытой. Неадекватность. Но кто, пребывая в обществе себе подобных, может адекватно выразить незримое? Зеркало перед бесконечностью держит лишь частная жизнь. Личное общение, и только оно, дает возможность получить хотя бы приблизительное представление о человеке, отличное от будничного восприятия.

— Нет, я, в общем, не люблю Рождество, — объявила Маргарет. — С присущей ему незатейливостью оно, конечно, приближается к Миру и Благоволению, но с каждым годом оно, ей-богу, все более незатейливо.

— Вы думаете? А я привыкла к деревенскому Рождеству.

— Мы обычно встречаем Рождество в Лондоне и с увлечением играем в эту игру — рождественские песнопения в аббатстве, незатейливый обед днем, незатейливый ужин для горничных, за ним елка и танцы для бедных детей в сопровождении песен Хелен. Для этого прекрасно подходит гостиная. Мы ставим елку в маленькую туалетную комнатку и, когда зажигаются свечи, отодвигаем занавес. С зеркалом позади елка выглядит очень мило. Хорошо бы у нас была такая туалетная комнатка в новом доме. Конечно, елку приходится выбирать очень маленькую и не вешать на нее подарки. Подарки мы раскладываем на некоем подобии горки из мятой оберточной бумаги.

— Вы сказали «в новом доме», мисс Шлегель. Значит, вы съезжаете с Уикем-плейс?

— Да, года через два-три, когда закончится срок аренды. Придется.

— А вы давно здесь живете?

— Всю жизнь.

— Вам будет жаль покидать этот дом.

— Наверное. Но мы пока плохо это осознаем. Мой отец… — Маргарет осеклась, потому что они подошли к отделу канцелярских товаров в «Хеймаркет Сторс», где миссис Уилкокс собиралась заказать несколько поздравительных открыток.

— Если можно, что-нибудь особенное, — вздохнула она.

У прилавка она встретила знакомую, пришедшую сюда с той же целью, и вступила с ней в ничем не примечательную, бесконечную беседу. «Мой муж и дочь отправились в путешествие на автомобиле». «И Берта тоже? Подумать только, какое совпадение!» Маргарет, хотя и не была человеком практическим, в этой компании могла бы блеснуть. Пока дамы разговаривали, она просмотрела кипу открыток и протянула один образчик миссис Уилкокс. Та обрадовалась — такая оригинальная картинка, такие милые пожелания. Она закажет сотню, и у нее нет слов, чтобы выразить свою благодарность. Потом, когда продавец начал оформлять заказ, она вдруг сказала:

— Знаете, я подожду. Все-таки подожду. Ведь еще масса времени, не правда ли? И у меня будет время узнать мнение Иви.

Кружными путями они дошли до экипажа. И когда обе уселись, миссис Уилкокс спросила:

— Но разве нельзя ее возобновить?

— Простите? — не поняла Маргарет.

— Я имею в виду аренду.

— Ах аренду! Значит, вы все это время о ней думали? Как вы добры!

— Уверяю вас, что-нибудь можно сделать.

— Нет, земля теперь стоит дорого. Они собираются снести дом на Уикем-плейс и построить такие же апартаменты, как ваши.

— Но это ужасно!

— Ужасны арендодатели.

— Это чудовищно, мисс Шлегель! — с негодованием воскликнула пожилая дама. — Это неправильно. Я и подумать не могла, что над вами нависло такое несчастье. От всего сердца вам сочувствую. Расстаться с домом, с домом своего отца — этого нельзя допустить. Это хуже, чем смерть. Я бы скорее умерла… О, бедные девочки! Можно ли назвать справедливой цивилизацию, если люди не могут умереть в стенах, в которых родились? Дорогая, мне так жаль…

Маргарет не знала, что и сказать. Миссис Уилкокс, должно быть, устала от магазинов и теперь была на грани истерики.

— Однажды чуть было не снесли Говардс-Энд. Меня бы это убило.

— Говардс-Энд, судя по всему, не такой дом, как наш. Мы любим свой дом, но в нем нет ничего примечательного. Как вы могли заметить, это обычный лондонский дом. Мы легко найдем другой.

— Это вам только кажется.

— Опять недостаток опыта, полагаю! — воскликнула Маргарет, потихоньку пытаясь сменить разговор. — Мне нечего возразить, когда вы поднимаете эту тему, миссис Уилкокс. Жаль только, что я не вижу себя такой, какой представляюсь вам, — уменьшенной до Backfisch. Настоящей ingénue. Очаровательной, хорошо начитанной для своего возраста, но неспособной…

Однако миссис Уилкокс не желала разговаривать о другом.

— Поедемте со мной в Говардс-Энд, — сказала она с необычайной горячностью. — Я хочу, чтобы вы его увидели. Вы ведь его никогда не видели. Мне интересно, что вы о нем скажете, потому что вы умеете так хорошо говорить о разных вещах.

Маргарет взглянула на злой туман вокруг, на усталое лицо своей спутницы.

— Когда-нибудь позже я с удовольствием поехала бы с вами, — сказала она, — но сегодня погода совсем не благоприятствует такому путешествию. Лучше отправимся потом, со свежими силами. К тому же дом ведь наверняка закрыт?

Ответа она не получила. Миссис Уилкокс казалась раздосадованной.

— Мы могли бы поехать туда в другой раз?

Подавшись вперед, миссис Уилкокс постучала по стеклу.

— Назад, на Уикем-плейс, пожалуйста! — велела она кучеру, не сочтя нужным ответить на вопрос Маргарет. — Тысяча благодарностей, мисс Шлегель, за вашу помощь.

— Не стоит.

— Какое облегчение больше не думать о подарках — особенно о рождественских открытках. Я очарована вашим выбором.

Теперь пришла очередь миссис Уилкокс не получить ответа. Раздосадована была Маргарет.

— Муж и Иви приедут послезавтра. Поэтому я и вытащила вас сегодня в магазины. Я осталась в городе, в основном чтобы купить подарки, но до сегодняшнего дня так ничего и не купила, а теперь он пишет, что вынужден сократить поездку — погода плохая, и повсюду на дорогах сидят в засаде полицейские. Ужасно, почти как в Суррее. Наш шофер такой осторожный, и мужу крайне неприятно, что к ним относятся как к каким-нибудь лихачам.

— Почему?

Ну, разумеется, потому что он… он не лихач.

— Он превысил скорость, как я понимаю, и придется ему пострадать вместе с низшими существами.

Миссис Уилкокс замолчала. Они ехали домой в атмосфере все большей натянутости. Город имел сатанинский вид, его улицы, те, что поуже, производили гнетущее впечатление, напоминая галереи угольной шахты. Туман не повредил торговле, ибо лежал высоко, и сквозь освещенные окна магазинов можно было увидеть роящихся внутри покупателей. Скорее это было помрачение духа, охватившее человеческое сознание и нашедшее в его глубине еще более мрачную тьму. Раз десять Маргарет пыталась заговорить, но что-то перехватывало ей горло. Она чувствовала себя ничтожной и неловкой, но ее размышления о Рождестве становились все скептичнее. Мир? Быть может, Рождество и приносит какие-то дары, но есть ли на свете хоть один лондонец, к которому в Рождество приходит умиротворение? Желание испытать радостное возбуждение и насладиться праздником в полной мере уничтожило этот чудесный дар. Благоволение? Разве она заметила его следы в толпах покупателей? Или в себе? Она не удосужилась откликнуться на приглашение миссис Уилкокс только потому, что оно показалось необычным и требовало работы воображения, — она, кому от природы было назначено лелеять это самое воображение. Нужно было согласиться, чуть больше сблизиться с миссис Уилкокс за время поездки, а не отвечать холодным тоном: «Мы могли бы поехать туда в другой раз?» Весь скептицизм Маргарет улетучился. Другого раза не будет. Эта печальная женщина больше ее не позовет.

Они расстались у апартаментов. Сказав положенные при прощании слова, миссис Уилкокс вошла внутрь, а Маргарет смотрела, как высокая одинокая фигура медленно проплывает по холлу в сторону лифта. Когда закрылись стеклянные двери, у Маргарет возникло ощущение, что миссис Уилкокс заточили в темницу. Сначала исчезла ее красивая голова, все еще закутанная в меха, а потом и длинный шлейф юбки. Женщина непостижимой исключительности поднималась к небу, словно редкий экземпляр, заключенный в бутылку. Но что это было за небо — свод, совсем черный, похожий на адский, с которого вниз летит сажа!

Во время обеда Тибби, заметив, что Маргарет хочется помолчать, стал приставать к ней с разговорами. Не то чтобы брат был вредным, но с младых ногтей какая-то злая сила заставляла его делать вещи неприятные и неожиданные. Нынче он стал долго и подробно рассказывать ей о своей школе без пансиона, которой иногда оказывал честь своим посещением. Рассказ был интересный, и обычно Маргарет сама настаивала, чтобы он делился с ней впечатлениями, но сейчас она не могла увлечься беседой, ибо ее мысли сосредоточились на незримом. Она поняла, что у миссис Уилкокс, любящей жены и матери, была одна-единственная страсть в жизни — ее дом, и что тот момент, когда она пригласила Маргарет разделить с ней эту страсть, был наполнен особым смыслом. Ответить «в другой раз» значило проявить глупость. «В другой раз» годилось для кирпичной кладки, а не для Святая Святых, в которую превратился Говардс-Энд. Особого любопытства Маргарет не испытывала. Летом она достаточно наслушалась об этом месте. Девять окон, дикий виноград, шершавый вяз не пробуждали в ней никаких чувств, и она предпочла бы отправиться на концерт. Но воображение взяло верх. Пока брат разглагольствовал, Маргарет приняла решение, чего бы ей это ни стоило, пойти и уговорить миссис Уилкокс вместе поехать в Говардс-Энд. После обеда она зашла в апартаменты.

Миссис Уилкокс только что уехала и вернется только на следующий день.

Маргарет сказала, что это не важно, быстро спустилась по лестнице и взяла экипаж до вокзала Кингс-Кросс. Она была уверена, что эта поездка важна, хотя едва ли могла объяснить почему. Здесь было что-то от заточения и побега, и хотя она не знала, когда отходит поезд, все-таки внимательно вглядывалась в часы Сент-Панкраса.

Вскоре из тумана выплыли и часы Кингс-Кросса, вторая луна на этом инфернальном небе, и кеб остановился. Поезд на Хилтон отходил через пять минут. От волнения она попросила билет только в один конец. И тут ее приветствовал негромкий счастливый голос, произнесший слова благодарности.

— Я поеду с вами, если вы не передумали, — сказала Маргарет, нервно смеясь.

— И вы останетесь переночевать, дорогая. Мой дом красивее всего утром. Вы непременно переночуете. На мой луг нужно смотреть, когда встает солнце. Эти туманы, — она показала на вокзальную крышу, — никогда далеко не расходятся. Осмелюсь сказать, жители Хартфордшира вечно греются на солнышке, и вам не придется раскаиваться, если вы к ним присоединитесь.

— Я никогда не раскаюсь, если присоединюсь к вам.

— Это одно и то же.

Они пошли по длинной платформе. Далеко, в самом ее конце, стоял поезд, грудью отражая напирающий мрак. Но до поезда они не дошли. Воображению не суждено было восторжествовать. Послышался крик: «Мама! Мама!» — и девушка с густыми бровями, выбежав из помещения для хранения багажа, схватила миссис Уилкокс за руку.

— Иви! — ахнула та. — Иви, детка моя…

— Папа! — закричала девушка. — Ты только посмотри, кто здесь!

— Иви, доченька моя, почему вы не в Йоркшире?

— Нет… автомобиль разбился… планы поменялись… вон папа идет.

— Рут, откуда ты? — воскликнул, подходя к ним, мистер Уилкокс. — Какой счастливый случай привел тебя сюда, Рут?

Миссис Уилкокс справилась с эмоциями.

— Ах, Генри, дорогой! Вот приятный сюрприз… Но позволь представить тебе… Хотя ты, наверное, помнишь мисс Шлегель.

— О да, — ответил он, не проявляя ни малейшего интереса. — Но ты-то как, Рут?

— Как нельзя лучше, — весело ответила она.

— И мы тоже. И автомобиль наш был в полном порядке. Мы прекрасно доехали до Рипона, но там эта дрянная повозка с балбесом кучером…

— Мисс Шлегель, нашу небольшую загородную прогулку придется предпринять в другой раз.

— Так вот, я и говорю, что этот балбес кучер, с чем согласился даже полицейский…

— В другой раз, миссис Уилкокс. Конечно.

— Но поскольку мы застрахованы от рисков третьего лица, все это не столь важно…

— Повозка и машина двигались практически под прямым углом…

Голоса счастливой семьи разносились далеко вокруг. Маргарет осталась одна. Она была лишняя. Миссис Уилкокс покидала Кингс-Кросс в окружении мужа и дочери, слушая их обоих.