Глава 7

Мастерская сапожника находилась в самом центре Ньюпорт-Ньюса, и хотя день быстро клонился к вечеру, Гейдж не покинул городок, не выполнив последнее из задуманных дел, а именно не купив обувь для служанки. Он остановил повозку перед мастерской и помог сыну и Шимейн сойти на тротуар. Он заметил, как несколько прохожих застыли и уставились на них с бесцеремонным любопытством. Их внимание привлекала в основном Шимейн, и после недавнего разговора с миссис Макги Гейдж без труда догадался, о чем думает большинство зевак. Кроме того, весть о недавней схватке Шимейн с Поттсом наверняка уже облетела весь город, и кое-кто, несомненно, хотел выяснить, как чувствует себя девушка.

Холостяки подходили поближе, чтобы получше разглядеть Шимейн. Вряд ли миссис Петтикомб расхваливала красоту каторжницы, но другие горожане, ставшие свидетелями покупки, могли подробно описать ее внешность. Разумеется, эти разговоры распалили любопытство молодых щеголей. Впрочем, учитывая немногочисленность приличных женщин в городе, холостяки с вожделением посматривали бы на любую миловидную девушку.

Гейдж был знаком с этими людьми: с одними водил дружбу, с другими просто здоровался. Одно время двое из этих юнцов даже работали у него подмастерьями, но не оправдали ожиданий хозяина, и он рассчитал их. В целом Гейдж представлял, какую борьбу приходится выдержать холостяку, чтобы обзавестись женой. Подобные затруднения испытал и он сам, прежде чем жениться на Виктории и потом после ее смерти. Если бы кто-нибудь из городских холостяков обладал решимостью Гейджа, он пренебрег бы мнением городских кумушек и посетил бы «Гордость Лондона». Но этого не произошло, и теперь Гейдж был готов на все, лишь бы не позволить этим людям воспользоваться плодами его трудов. Шимейн являлась его собственностью, и продать ее Гейдж согласился бы только ее родителям, и больше никому, сколько бы за нее ни предлагали. Именно такую служанку он хотел найти, а Шимейн не только оправдала его ожидания, но и превзошла их.

— Кого я вижу! Да ведь это мистер Торнтон и Шимейн О'Хирн! — послышался насмешливый женский голос. Голос показался Гейджу знакомым, а Шимейн мгновенно узнала его — нахлынули мрачные воспоминания о томительных часах, проведенных в трюме, о том, как тонули в море безжизненные тела. Глубоко вздохнув, чтобы собраться с силами, Шимейн повернулась к женщине, которую она и другие каторжники пренебрежительно именовали миссис капитан Фитч.

— Мадам, — учтиво произнес Гейдж, приподнимая шляпу. Он узнал Гертруду. Не менее краткого приветствия он удостоил ее мрачного мужа: — Капитан Фитч!

Гертруда окинула хмурым взглядом предмет своей ненависти и испытала горькое разочарование, отметив, как аккуратно выглядит девушка. Брезгливо поджав губы, она заметила:

— Жизнь служанки пошла тебе на пользу, Шимейн.

Гертруда Фитч горела желанием узнать, как поживает болотная жаба в своей новой роли. В сущности, Гертруда попросту потребовала, чтобы муж сопровождал ее, и отправилась в город, надеясь услышать вести о злоключениях Шимейн, которыми наверняка захотят поделиться горожане. Но увидев, как рослый колонист спрыгнул с повозки и галантно подал руку Шимейн, Гертруда едва не задохнулась от ярости. Что бы ни выражал этот жест — сочувствие, внимание или, хуже того, нежную привязанность, — в сердце Гертруды вновь вспыхнула злоба. Когда этот человек покупал Шимейн, Гертруда считала, что девушку ждет невыносимая жизнь.

Пока Гертруда гневно оглядывала Шимейн, наступила пауза, но капитан Фитч, совершенно равнодушный к зависти жены, прервал молчание, с пренебрежительной усмешкой объяснив:

— Моя жена еще никогда не покидала берегов Англии. Эта колония настолько заинтересовала ее, что она даже угрожала мне скандалом, если мы не побываем в городе. — Маскируя раздражение невеселым смешком, капитан закачался на каблуках. Безошибочно угадав, что Гертруда надеялась услышать вести о новых напастях, постигших Шимейн, он продолжал с тонким намеком: — Я уверял ее, что здесь не на что смотреть, но она все же надеялась найти какие-нибудь безделушки… или услышать желанные новости.

Эверетт Фитч мельком взглянул на Шимейн. Тщательно причесанная, с косой, уложенной узлом на затылке, девушка выглядела строго и мило, чего никак нельзя было ожидать при ее нынешних обстоятельствах. Понимая, как обманулась Гертруда в своих надеждах, капитан представлял, каково в эту минуту его жене.

Гейдж заметил украдкой брошенный на Шимейн взгляд и искры, вспыхнувшие в серых глазах капитана. Уловив значение его слов, Гейдж быстро нашелся с ответом:

— Да, здесь можно найти сокровища… Для кого-то они станут желанными и дорогими. В сущности, многие готовы на все, лишь бы завладеть ими.

Многозначительный намек больно уколол Эверетта, однако он промолчал, боясь выдать себя. Он по-прежнему злился, понимая, что Шимейн для него потеряна, но еще большее раздражение вызывало у него воспоминание о том, как этот дерзкий колонист поставил под сомнение его власть на корабле, ловко заставив Гертруду продать ему Шимейн. Гейдж моментально понял, что заправляет на корабле не Фитч, а его супруга. Покупка Шимейн стала сокрушительным ударом для гордости капитана, к тому же негодование Эверетта Фитча усугубляли подозрения, что Хорас Тернбулл умышленно распорядился, чтобы Гертруда присутствовала при всех сделках — очевидно, с целью унизить своего зятя.

Гертруда не обратила внимания на реплики мужчин. Ее взгляд скользил по грязной улице и деревянным строениям вдоль тротуара. Наконец она процедила, не скрывая отвращения:

— Не вижу ничего достойного в этой дыре.

Гейдж снисходительно улыбнулся:

— Ньюпорт-Ньюс — младенец по сравнению с Лондоном, мадам. Но поблизости есть и другие города, уже достигшие юности, — например, Уильямсберг. Дворец губернатора — примета более изысканного образа жизни, чем тот, что вы видели здесь, в порту. Мне же нравится жить у реки, я дорожу свободой и простором. Здесь процветает дух приключений, и это мне по душе.

Гертруда не слишком ценила убеждения неотесанных колонистов, в особенности тех, кого считала простолюдинами.

— Не сомневаюсь, что вас восхищают красоты дикой природы, но лично я предпочитаю утонченность Англии этой жалкой и грязной деревушке. Само собой, только просвещенный англичанин способен оценить свое культурное наследие.

Ее язвительный тон встревожил Эндрю. Малыш слышал о ведьмах от своего товарища Малькольма Филдса и опасался, что сейчас видит одну из них. Попятившись, он повернулся и уткнулся лицом в кожаные штаны отца, желая только одного: чтобы эта безобразная женщина с грубым голосом исчезла.

Гейдж мягко пригладил волосы сына.

— Я хорошо знаю Лондон, мадам. Я вырос там и работал на верфи моего отца. Мне не раз довелось встречаться с аристократами, которые считали, что знают в тысячу раз больше любого простолюдина. Однако взгляды многих из них, если не всех, выдавали ограниченность ума.

Гертруда надменно фыркнула. Этого болвана следовало поставить на место, причем наилучшим способом — напомнить о его происхождении.

— Вы говорите, что вашему отцу принадлежала судостроительная верфь, но вряд ли кто-нибудь в Англии слышал о нем. Если бы он преуспевал, вам не пришлось бы жить здесь, в глуши. Как его имя?

— Уильям Медфорд Торнтон, — ответил Гейдж, умышленно пропустив титул лорда.

Гертруда покачала головой, не припомнив этого имени, но не приняла во внимание, что круг ее знакомств чрезвычайно узок и ограничивается лишь несколькими подругами. Первую победу она подкрепила еще одним ударом:

— Зато я уверена, вы слышали о моем отце. Он известная персона в высших кругах. Почти все, кто связан с торговлей, знают имя Хораса Тернбулла.

Гейдж приподнял бровь в насмешливом удивлении.

— Как вы сказали? Хорас Тернбулл?

— Стало быть, вы слышали о нем?

— Разумеется! — коротко отозвался Гейдж. Добившись своего, Гертруда расцвела в улыбке:

— Да, его слава разнеслась по всему миру! Расскажите же, мистер Торнтон, как вы узнали о моем отце?

Гейдж ответил ей взглядом в упор, нахмурив темные брови:

— Не знаю, стоит ли, мадам…

— Конечно, стоит! — настаивала она. — Я с удовольствием выслушаю вас.

Гейдж посмотрел на Шимейн, которая жалась к нему, будто невольно прося защиты, как Эндрю. Вероятно, его рассказ стал бы отмщением за Шимейн. Он ободряюще пожал ей руку.

— Около десяти лет назад мой отец поручил мне разыскать вашего отца, мадам, — начал он, пристально глядя на матрону. — Незадолго до этого Хорас Тернбулл приобрел у моего отца корабль и оставил в уплату сундук, полный монет. Содержимое сундука было тщательно пересчитано, прежде чем сделка состоялась, а когда ваш отец отплыл из Англии на этом корабле, мы доставили сундук в один лондонский банк. Когда его открыли, оказалось, что он наполнен дробью. В какой-то момент ваш отец ухитрился подменить сундук другим точно таким же, за исключением содержимого. Позднее мы узнали, что в этом деле замешан Лендон Крокет, доверенное лицо моего отца.

Пережидая возмущенный возглас Гертруды, Гейдж заметил, что его рассказ весьма заинтересовал капитана Фитча. Бессвязные попытки женщины убедить слушателей в честности ее отца постепенно утихли, и Гейдж продолжал:

— Хотя Тернбулл заверил Лендона Крокета, что вся вина падет на банкиров и никто не узнает о щедром подкупе, похоже, он хотел взвалить вину на нашего помощника. Мистер Крокет оказался достаточно умен: понял, что его провели, и во всем признался, слегка укоротив весьма продолжительный срок своего пребывания в Ньюгейте.

Хотя в то время мне было чуть больше двадцати лет, отец доверил мне корабль и экипаж, приказав выследить Тернбулла хоть на краю света. Мы нашли его корабль в Портсмуте и дождались вечера перед отплытием, когда матросы пустились в разгул в портовых тавернах. Пока они веселились, мы пробрались на корабль, выбросили вахтенных за борт и поплыли обратно к Темзе. Мой отец продал груз и оставил прибыль себе, полностью возместив все, что украл у него ваш отец. Тернбулл пришел в ярость и заявил, что это грабеж, но он совсем забыл о Лендоне, сидящем в Ньюгейте, а тот дал согласие свидетельствовать в нашу пользу. Тернбулл, конечно, откупился, его отпустили, и он продолжил торговлю. Незачем упоминать, что с тех пор мой отец не строил для него корабли.

— Никогда еще не слышала такой нелепой лжи! — возмущенно выпалила Гертруда. — Не знаю, каковы ваши намерения, мистер Торнтон, зато могу твердо заявить: весь ваш рассказ от первого до последнего слова — не более чем гнусная клевета!

Ее глаза вспыхнули неудержимой яростью, едва Гертруда перевела взгляд на Шимейн.

— Это ты убедила своего хозяина оклеветать моего отца, шлюха? — Лицо Гертруды приобрело густо-багровый оттенок. — Что потребовал у тебя взамен мистер Торнтон? Переспать с ним?

— Довольно! — рявкнул Гейдж. — Шимейн здесь ни при чем! Вы настаивали, и я рассказал вам все, что знаю, мадам! А если вам непременно нужно кого-нибудь обвинить, поговорите при встрече со своим отцом — может быть, он скажет вам правду. А девушку оставьте в покое! Она ни в чем не виновата!

Гертруда недоверчиво фыркнула:

— Как бы не так! Она готова на все, лишь бы опозорить меня!

— Вы сами опозорили себя, мадам, — резко возразил Гейдж. — Срывали злобу на ни в чем не повинных людях, судили о них по себе. Уверяю вас, мадам: вам и вашему отцу еще отольются страдания, причиненные вами. А теперь всего вам хорошего. — Выпустив пальцы Шимейн, он взял ее за локоть и повел к двери. Чувствуя, как дрожит девушка, Гейдж негромко успокоил ее, но сапожник уже ждал на крыльце, а позади кипела от возмущения миссис Фитч.

Эндрю боязливо оглянулся на тучную женщину и прижался к отцу. Прожив на свете два года, он еще ни разу не встречал такого злобного существа. У крыльца он вдруг остановился и подергал отца за штанину, привлекая его внимание. Указав на глядящую им вслед матрону с багровым лицом, малыш спросил:

— Папа, толстая ведьма сошла с ума?

Услышав вопрос сына, Гейдж успокоился — впервые после прибытия в город. Оглянувшись на Гертруду Фитч, он с трудом подавил усмешку, но едва дверь мастерской закрылась за ним, он оглушительно расхохотался, изумив Шимейн.

— Что с вами, мистер Торнтон? — спросила она, поскольку впервые слышала столь бурный смех от человека, который улыбался крайне редко и нехотя.

— Толстая ведьма сошла с ума! — передразнил сына Гейдж и кивнул в сторону Гертруды, которая что-то бормотала, глядя на окна мастерской. — По-моему, не в бровь, а в глаз!

Глядя на бурлящую от негодования толстуху, Шимейн ощутила, как в ней нарастает непривычное удовлетворение. После всего что она выстрадала по вине Гертруды, было отрадно видеть, как мстительной мегере нанесен сокрушительный удар.

«Вы оба у меня еще поплатитесь!» — мысленно поклялась Гертруда.

Пока она призывала колдовские чары, или, скорее, Провидение, отомстить за нее, из-за спины раздался вкрадчивый голос:

— Как вы намерены поступить с этими людьми, миссис Фитч? Неужели позволите любовнику Шимейн уйти безнаказанным — и это после того, как он назвал вашего папашу вором?

Гертруда неуклюже повернулась всем телом и увидела, что от двери ближайшего дома к ней с уверенной улыбкой идет Морриса Хэтчер, очевидно, подслушавшая весь разговор. В последний раз Гертруда видела Моррису, когда эта блудница покидала корабль вместе с крикливо одетой пожилой женщиной, купившей ее. В порыве воодушевления Морриса посылала воздушные поцелуи матросам и приглашала их в таверну.

— А тебе какое дело, Морриса? — угрюмо ответила Гертруда.

— Никакого, миссис Фитч, но, по-моему, надо заставить их замолчать, если они распускают ложь про вашего папашу. — Морриса небрежно пожала плечами. Она была недовольна, узнав, что Поттс так и не сумел прикончить ее соперницу. Гертруда Фитч сослужила ей хорошую службу на корабле, и если действовать хитростью, могла и впредь быть полезной союзницей. Судя по словам Гертруды, которая постоянно воспевала хвалу своему отцу, вскоре его корабль должен был причалить где-то у северного побережья Виргинии. — Будь лорд Тернбулл здесь, ручаюсь, он придумал бы, как расправиться с клеветниками.

Гертруда мнила себя хитрой и проницательной женщиной, однако в руках Моррисы она становилась податливой, как размокшая от дождя земля. Тонко рассчитанной похвалы в адрес ее отца хватило, чтобы Гертруда вновь раздулась от гордости и задумалась над предложением Моррисы. Гертруда знала, что через пару недель отец прибудет в гавань Нью-Йорка на «Черном принце» — самом огромном и быстроходном из его торговых судов. Вероятно, получив письмо от дочери, Тернбулл согласится зайти в порт Ньюпорт-Ньюса и разделаться с Торнтоном. Столкнувшись с гневом Хораса Тернбулла, этот колонист и его любовница-служанка сразу поймут, как безрассудно поступили, оклеветав его!

Гертруда выразила благодарность сдержанной и циничной усмешкой — по ее мнению, большего Морриса не заслуживала.

— Не беспокойся, Морриса. Вскоре они получат по заслугам.

Нахмурив брови, Морриса изобразила озабоченность.

— Мистер Тернбулл — такой прославленный, такой известный человек, миледи! Позор, когда какой-то мужлан-колонист порочит доброе имя вашего папаши! — Улыбнувшись, она игриво помахала рукой капитану Фитчу, заставив его смущенно вспыхнуть. Чтобы облегчить ему пытку, Морриса попрощалась с Гертрудой тем же жестом. — Доброго вам вечера!

Гертруда с отвращением фыркнула, наблюдая, как броско разодетая блудница, качая бедрами, неторопливо направилась к таверне. Неожиданно она бросила быстрый взгляд на мужа, который с притворной сосредоточенностью смотрел в противоположную сторону. Гертруда не выпускала Эверетта из виду с самого отплытия из Англии — он был таким же узником «Гордости Лондона», как каторжники.

Вновь заглянув в окно мастерской сапожника, Гертруда нахмурилась и погрозила жирным пальцем:

— Ты еще пожалеешь, что встала у меня на пути, грязная жаба!

Шимейн, которая смотрела на нее через стекло, пожала плечами и повернулась к своему хозяину:

— По-моему, вы намеренно разозлили эту женщину, мистер Торнтон. За это я готова расцеловать вас.

Гейдж расцвел в улыбке:

— Если это обещание, Шимейн, я попрошу исполнить его, когда мы вернемся домой.

— Нет-нет, я… я просто хотела сказать… — Шимейн удивлялась способности Гейджа вгонять ее в краску, ибо в присутствии Мориса она ни разу не испытывала смущения. А ведь ее жених носил титул маркиза!

Вспомнив о терпеливо ждущем сапожнике, Шимейн неловко кивнула в его сторону:

— Кажется, вы собирались поскорее заказать туфли и вернуться домой засветло…

Взмахом руки Гейдж подозвал сапожника.

— Майлс, я привел к тебе девушку, которой нужна пара туфель. Найдется что-нибудь подходящее?

Седовласый мужчина с усердием закивал:

— А как же, Гейдж!

— Шимейн, позвольте представить вам мистера Майлса Беккера. Майлс, это госпожа Шимейн О'Хирн.

Майлс Беккер улыбнулся.

— Зовите меня просто Майлсом, мисс О'Хирн, — предложил он. Усадив Шимейн в кресло, он устроился рядом на скамеечке и снял с нее растоптанные туфли. Он восхищенно воззрился на изящные ножки в чулках, а подняв голову, обнаружил, что смотрит в бесподобно-изумрудные глаза девушки. Отъявленный холостяк, Майлс удивился, почувствовав, как стремительно забилось его сердце при виде этих искрящихся глаз. Снимая мерку с ноги Шимейн и обводя контур ее ступни на дощечке, он не осмелился произнести ни слова, боясь, что голос подведет его. В этот момент ему хотелось только одного: заглушить неожиданно вспыхнувшие желания порцией спиртного.

Гейдж слегка нахмурился, заметив внезапное замешательство сапожника, и без труда догадался, в чем дело. В общении с Шимейн О'Хирн есть свои недостатки, понял он. Она способна свести с ума закоренелого холостяка вроде Майлса Беккера одним-единственным невинным взглядом. Ни один мужчина не в силах устоять перед ее красотой и обаянием, тем более оказавшись так близко к Шимейн.

— Какую обувь вы хотели бы приобрести, мисс О'Хирн? — спросил Майлс дрогнувшим голосом и нервно прокашлялся, надеясь, что Шимейн не обратит внимания на его смущение.

— Простую и прочную, — ответила Шимейн, удивляясь перемене в самой себе. Еще совсем недавно она выбрала бы самые дорогие шелковые туфельки или сапожки из мягчайшей кожи, не задумываясь, сколько они продержатся. Впрочем, в то время за ее одежду и обувь платил отец. А теперь ей надо помнить об ограниченных средствах хозяина и не становиться для него обузой. — Она должна быть мне впору и стоить как можно дешевле.

— У меня найдется такой товар, — сообщил Майлс, направляясь к рабочему столу. Порывшись в куче разнообразной обуви, он вытащил две пары туфель, подходящих Шимейн по размеру. — Вот эти неуклюжие и неприглядные, зато чрезвычайно прочные.

Шимейн прикусила губу, взглянув на обе безобразные пары. Сможет ли она носить их? Очевидно, грубая кожа тяжелых, как гири, туфель, станет натирать ноги. К несчастью, она не могла позволить себе беспокоиться о таких мелочах. Она рабыня, а рабыням не пристала разборчивость.

— Если мистер Торнтон согласен… — Она вопросительно уставилась на Гейджа.

Упрекая себя за то, что, подобно Майлсу Беккеру, он не может устоять против взгляда Шимейн, Гейдж взял туфли и внимательно их осмотрел, попытался согнуть носок и вернул их сапожнику, укоризненно качая головой.

— Лошадиные подковы нам не нужны, Майлс. Эта девушка должна носить обувь полегче и помягче, чем эти громоздкие башмаки.

— Лучшая кожа обойдется тебе недешево, Гейдж, — заметил сапожник. — И долго не продержится.

— Какое тебе дело до моего кошелька? — сухо осведомился Гейдж. — Покажи что-нибудь получше. Не хочу видеть, как Шимейн ковыляет в этих галошах.

Майлс подчинился, и наконец Гейдж остановил выбор на более изящных туфлях. Он отсчитал деньги, кивнул сапожнику на прощание, подхватил на руки Эндрю и повел Шимейн на улицу.

Уже смеркалось, в таверне неподалеку зажгли лампы. Из открытых дверей доносились громогласный хохот и визг скрипичных струн.

— Папа… я хочу есть…

— И я тоже, Энди, — отозвался Гейдж, вспомнив, что с утра ничего не ел. — Я так проголодался, что вряд ли вытерплю до возвращения домой.

Повернувшись к Шимейн, он кивком указал на таверну:

— Здесь нет приличных заведений вроде кофеен, которые я повидал в Каролине. Обычно в таких тавернах собираются пьянчуги и драчуны — неподходящая компания для благовоспитанной юной леди. Но в Ньюпорт-Ньюсе больше негде перекусить, и если не возражаете…

Шимейн коротко улыбнулась. После драки с Поттсом она так и не смогла проглотить ни крошки в доме у вдовы Макги.

— По правде сказать, я так проголодалась, что готова поужинать где угодно, даже в хлеву.

— Скорее всего мы встретим там матросов с «Гордости Лондона», — предупредил Гейдж. — В этой таверне часто бывают моряки и их подруги.

В ответ Шимейн пожала плечами. По-видимому, Гейдж пытался предостеречь, намекая, что в таверне может случиться всякое, но Шимейн за время плавания на «Гордости Лондона» прошла огонь и воду. Трехмесячное пребывание в одной камере с Моррисой многому научило ее.

— Пожалуй, сейчас ради еды я готова стерпеть даже еще одну встречу с миссис Фитч.

Пересадив Эндрю на другую руку, Гейдж обнял Шимейн за талию и повел ее по тротуару к таверне. Шимейн напряглась, сознавая близость рослого красавца, идущего рядом, и тепло его ладони.

Быстрое движение тени у входа в лавку приковало внимание Гейджа. Жестом приказав Шимейн оставаться на месте, он поставил Эндрю рядом с ней и подкрался к двери лавки, гадая, неужели Джейкоб Поттс решил подкараулить их и отомстить. Но, подойдя поближе, Гейдж вздохнул с облегчением, увидев, что в тени прячется горбун.

Убедившись, что его заметили, Каин вышел на свет и остановился перед Гейджем. В руке он сжимал увядший букетик полевых цветов. Горбун протянул цветы Гейджу и невнятно объяснил, указывая на Шимейн:

— Цветы для Шимейн. Пожалуйста, отдай ей цветы.

— Подойди и отдай их сам, — посоветовал Гейдж, жестом подзывая служанку поближе. — Не бойтесь, Шимейн — это Каин. Он хочет сделать вам подарок.

Шимейн взяла за руку Эндрю, но тот отчаянно замотал головой, опасаясь приближаться к калеке. Никакими уговорами Шимейн не удалось успокоить малыша: тот боялся даже смотреть на Каина. Наконец, оставив Эндрю на месте, Шимейн подошла к двери лавки, где стоял Гейдж. Каин вновь отступил было в тень, но ободренный улыбкой Шимейн, неуклюже добрел до нее и протянул букет.

— Спасибо вам за цветы, Каин. Они прелестны, — ласково произнесла Шимейн и, повинуясь порыву, склонилась и поцеловала горбуна в щеку.

Каин в изумлении отпрянул, разинув рот, а затем со смущенным видом, словно не веря, приложил ладонь к месту, к которому прикоснулись ее губы.

Гейдж с улыбкой наблюдал за происходящим.

— Вы покорили его, Шимейн.

Со времени ареста Шимейн довелось повидать немало душераздирающих сцен, и каждый раз ее раздражало чувство собственной беспомощности. Ничто не заставляет так ценить доброе слово или милосердный поступок, как тяготы тюремного заключения. Ненавистные оскорбления, злобные преследования, которым она подвергалась за время пребывания за решеткой, были еще свежи в памяти Шимейн, побуждая ее сострадать отверженным и несчастным. Она без труда догадалась, что этот безобразный, больной от рождения человек отчаянно нуждается в дружбе и участии.

Шимейн приколола букетик к лифу платья.

— Я буду беречь ваш подарок, Каин, — мягко пообещала она. — Еще раз спасибо за вашу доброту, и еще за то, что вы вернули мне туфли. В этом городе я почти ни с кем не знакома, и если вы не против, я буду считать вас своим другом.

Не зная, что ответить, калека вскинул голову и уставился на Гейджа, словно прося объяснений у того, кто близко знал эту приветливую девушку. Гейдж ничем не мог помочь горбуну: он сам удивлялся умению Шимейн сострадать людям.

Ошеломленный и вместе с тем исполненный почти благоговейного трепета, Каин проскользнул мимо ребенка, в испуге вытаращившего глаза.

Пожалев перепуганного сына, Гейдж взял его на руки. Эндрю уткнулся лицом в отцовскую шею и вздохнул с облегчением, видя, что чудовище исчезло.

— Ты хочешь есть? — мягко спросил Гейдж, отстраняясь, чтобы видеть лицо сына. Ребенок усердно закивал, улыбнулся и еще крепче обхватил ручонками шею отца. Гейдж улыбнулся в ответ, перевел взгляд на Шимейн, рассматривающую цветы, и прошептал на ухо Эндрю: — Позови Шимейн.

— Шимейн, идем! — крикнул Эндрю, замахав рукой. — Папа хочет есть!

Шимейн рассмеялась, увидев два сияющих улыбками лица. Она направилась к отцу и сыну, но тут из таверны донеслась знакомая мелодия, милая ее сердцу, и с негромким возгласом радости Шимейн прошлась в стремительной джиге. Эндрю расхохотался, Гейдж с улыбкой наблюдал за ней.

Когда Шимейн остановилась рядом, Гейдж вновь обнял ее за талию. Этот дружеский жест уже успел стать для него привычным. Гейдж решительно не хотел думать о том, какие догадки строят жители городка — наслаждался прикосновением к гибкой талии Шимейн.

— Пожалуй, надо поскорее отвезти вас домой, — заметил он, с трудом сдерживая улыбку. — Иначе придется драться с целой толпой городских холостяков — совсем не по той причине, по которой я дрался с Поттсом. Пусть только попробуют отбить вас!

Шимейн отчетливо представила себе, как гордая и элегантная Эдит дю Мерсер упала бы в обморок, став свидетельницей ее ребяческой выходки. Подражая манерам светской дамы, она сложила руки на воображаемом серебряном набалдашнике трости, с которой Эдит не расставалась, вздернула подбородок и распрямила плечи.

— Полагаю, вы предпочли бы, чтобы я держалась более надменно, сэр.

Глаза Гейджа вспыхнули при виде этой очаровательной пантомимы.

— Нам с Эндрю вы нравитесь такой как есть.

Приподнявшись на цыпочки, Шимейн повернулась к нему и опустилась в глубоком, грациозном придворном реверансе, которым некогда щеголяла на пышных балах. Вызвав у зрителей продолжительные аплодисменты, Шимейн рассмеялась и девчоночьим жестом развела руками.

— Во всем виновата моя ирландская кровь, мистер Торнтон. Несмотря на все мои усилия, она непрестанно одерживает верх и зачастую побуждает меня шутить и дурачиться.

Ее лукавство заворожило Гейджа.

— Вы вселили в нас надежду, Шимейн, и прогнали уныние, — признался он с улыбкой. — Вдохнули в нас жизнь.

Неожиданная похвала польстила Шимейн. Сияя, она склонилась в реверансе.

— Я очень рада, что вы довольны, сэр!

Услышав смех Гейджа, Эндрю захлопал в ладоши.

— Шимейн смешная, папа!

— А ты еще смешнее! — воскликнула Шимейн, передразнивая малыша. Она шутливо ущипнула ребенка за нос, вызвав заливистый хохот.

У таверны их оглушил доносящийся изнутри шум. Эндрю предусмотрительно зажал уши, Шимейн поморщилась, жалея, что не может последовать его примеру. Очевидно, и Гейдж не знал, долго ли выдержит в этом бедламе. Таверну переполняли подвыпившие матросы и продажные женщины в цветастых нарядах. Шимейн увидела Моррису Хэтчер, сидящую на колене у какого-то мужчины и томно потягивающую эль из оловянной кружки. Облачение Моррисы красноречиво свидетельствовало о ремесле, которым она занималась у новой хозяйки. Пока Морриса не замечала новых посетителей, и Шимейн искренне надеялась поскорее скрыться в уединенной нише. Впрочем, никто из завсегдатаев таверны не обращал на нее ни малейшего внимания. Занятые игрой, беседами и выпивкой, посетители позабыли об окружающем мире. Матросы широким жестом швыряли на столы монеты, платя за еду и спиртное; измученные служанки сновали между столами, чудом удерживая на подносах полные тарелки и кружки. Одна из служанок прошла мимо двери, и Эндрю вытаращил глаза, увидев, с какой легкостью она балансировала тяжело нагруженным подносом, пробираясь сквозь толпу.

— Надеюсь, где-нибудь в глубине зала найдется тихий уголок, — предположил Гейдж, взял Шимейн за руку и начал проталкиваться сквозь толпу.

Джеймс Харпер уже успел нагрузиться щедрой порцией эля, когда заметил рослого темноволосого мужчину и признал в нем колониста, купившего Шимейн. Внезапная гримаса исказила черты Харпера, и он растолкал собутыльников, преграждая Гейджу путь. Покачиваясь, Харпер остановился перед соперником и уставился на него.

— Вы мне противны, мистер Торнтон, — заплетающимся языком выговорил он и пошатнулся. Пытаясь держаться с достоинством, он одернул сюртук и шагнул ближе. — Вы — самый упрямый и лживый негодяй, какой когда-либо рождался на свет. Вы недостойны Шимейн О'Хирн!

— Я пришел сюда перекусить, — сухо известил его Гейдж. — Если хотите скандала, подождите до завтра. А сейчас со мной Шимейн и мой сын.

Брови Джеймса Харпера взлетели до самых волос, когда он заметил за спиной колониста предмет его мечтаний. Ошеломленно приоткрыв рот, он вытаращил глаза, быстро оценив перемены к лучшему во внешности Шимейн. Потом широко раскинул руки и двинулся навстречу Шимейн, словно собираясь заключить ее в объятия, но Гейдж вовремя поймал его за лацкан и удержал на месте.

— Держитесь от нее подальше, мистер Харпер, — приглушенно предостерег он. Несмотря на то что на другой руке Гейджа сидел Эндрю, ему удалось приподнять Харпера над полом, зажав словно стальными клещами. — Теперь Шимейн принадлежит мне, и я обломаю вам руки, если вы дотронетесь до нее хоть одним пальцем. Вы поняли?

— Ты меня не запугаешь, — пробормотал Джеймс, скосив глаза на побелевший кулак, сжимающий ткань сюртука. — Тупой колонист…

Гейдж резко встряхнул боцмана, и у того выкатились глаза.

— Ладно, пусть я тупой колонист, зато ты болван, если надеешься, что я не сведу с тобой счеты на виду у твоих товарищей. Имей в виду: если ты не оставишь нас в покое, то узнаешь, каково вылизывать пол языком. Так ты все понял? — подчеркнув угрожающим тоном последние слова, Гейдж поднял безвольно болтающегося противника повыше.

Джеймс Харпер перепугался, попытавшись сделать вдох и обнаружив, что это невозможно — кулак Гейджа давил ему на горло. Внезапно засомневавшись в разумности своей выходки, Харпер закивал, и его тут же поставили на ноги. Железный кулак разжался. В следующую секунду Гейдж взял за руку Шимейн и повел ее мимо зрителей, застывших с вытаращенными глазами.

Потирая сдавленное горло, Джеймс Харпер несколько раз судорожно сглотнул и вытянул шею, убеждаясь, что не пострадал. Он чувствовал себя поразительно трезвым для человека, изрядно перебравшего эля. Рухнув на табурет, он расслабился. Слава Богу, жив, размышлял он со вздохом облегчения, распространяя вокруг густые пары спиртного.

Одна из девушек помедлила рядом с ним, склонив голову набок, словно оценивая состояние боцмана, а затем — пару, которая быстро удалялась в глубь таверны.

— Вы еще легко отделались, — сообщила она моряку. — В гневе Торнтон страшен. Однажды я видела, как он избил человека вдвое толще его самого — этот мерзавец пристал к жене Торнтона на улице. Теперь миссис Торнтон мертва и кое-кто считает, что Торнтон сам убил ее, но, по-моему, такой душка не в состоянии убить хоть кого-нибудь, а тем более жену.

Харпер с трудом разбирал ее исковерканные ирландским выговором слова. Его осенило через несколько мгновений после того, как девушка замолчала. Вскинув голову, он ошарашенно уставился на болтливую особу.

Девушка сообразила, в чем дело, заметив гримасу страха на его лице.

— Напрасно вы так встревожились. — Она по-матерински потрепала боцмана по плечу. — Мистер Торнтон наверняка уже все забыл. Не бойтесь.

Морриса Хэтчер, проталкивающаяся через толпу, отпихнула с дороги девушку и прошла мимо боцмана. Джеймс Харпер впился тяжелым взглядом в ее плавно покачивающиеся бедра, но блудница не обратила на него никакого внимания, спеша добраться до рыжеволосой соперницы. Остановившись возле выбранного Гейджем стола, Морриса приняла обольстительную позу и провела ладонью по пышной груди, дожидаясь, когда ее заметят. Гейдж придвинул стул для Эндрю, помог сесть Шимейн и, наконец повернувшись к Моррисе, поприветствовал ее, слегка скривив губы:

— Если не ошибаюсь, Морриса Хэтчер?

— Верно, дружок. — Распутница рассчитанным движением согнула руку, отчего рукав ее пурпурного платья упал с плеча, обнажая его. — Я ждала тебя, но не знала, что ты приведешь с собой сынишку. Красивый мальчик! — Она задумчиво оглядела Эндрю и заключила: — Должно быть, ты исправно исполнял супружеский долг с его мамашей. Мальчик — вылитый ты.

— Вам что-нибудь нужно? — нетерпеливо перебил Гейдж, не расположенный терпеть намеки Моррисы.

— Ничего особенного, дружок, — пожала она плечами, ухитрившись обнажить почти всю грудь. — Просто хотела пригласить тебя как-нибудь повеселиться здесь, когда за тебя не будут цепляться младенец и Шимейн. Если не против, я могла бы исполнить все твои мужские желания. Я знаю, как доставлять удовольствие мужчинам — могу даже поучить тебя.

Шимейн густо покраснела, поняв намеки Моррисы. Быстро повернувшись к Эндрю, который не доставал носом до края стола, Шимейн вскочила, взяла стоящий неподалеку пустой бочонок и, когда Гейдж приподнял малыша, поставила бочонок на стул.

Усадив Эндрю поудобнее, Гейдж вновь повернулся к блуднице и с раздражением убедился, что она до сих пор стоит на прежнем месте. Он тяжело вздохнул:

— Морриса, я хочу остаться с сыном и Шимейн. Надеюсь, я прошу не слишком многого.

— Тебя не назовешь приветливым, дружок, — оскорбилась Морриса.

— Вот именно, — подтвердил Гейдж. — Где бы я сегодня ни оказался, я везде натыкаюсь на знакомых с «Гордости Лондона» и, поскольку эти встречи каждый раз кончаются ссорами, прошу вас оставить меня в покое, пока мое терпение не лопнуло.

— Подумаешь! — фыркнула Морриса. — Я всего лишь предложила свои услуги — я-то знаю, каково жить под одной крышей с недотрогой. — Морриса уже повернулась, но вдруг перевела взгляд на Шимейн. Блудница пришла в ярость, узнав, что ненавистная ирландка спаслась от Поттса и ничуть не пострадала. Моррисе не терпелось нанести смертельный удар немедленно, но вокруг было слишком много свидетелей, и ей пришлось избрать более приемлемый способ. — Я слышала, Энни продали тому коротышке, что вчера приходил на «Гордость» смотреть на нас. Он холост, так что Энни не придется нянчиться с ребятней. Но сдается мне, скоро она сбежит от хозяина. Такие коротышки, как Сэмюэл Майерс, бывают злобными, словно крысы, особенно с теми, кто беспомощен.

— Вы закончили? — сухо осведомился Гейдж, раскусив коварный замысел шлюхи. Шимейн нахмурилась, тревожась за судьбу подруги.

— Ухожу, ухожу, дружок! Еще увидимся — когда тебе надоест миледи Гордячка. — С этими словами Морриса встряхнула темной гривой и отошла прочь, покачивая бедрами.

Шимейн повернулась к Гейджу:

— Мистер Торнтон, неужели Энни и вправду грозит опасность? Кто такой мистер Майерс?

Гейдж взглянул в перепуганные глаза служанки:

— Не знаю, Шимейн, но, если хотите, могу расспросить горожан, которые с ним знакомы.

— Я была бы вам благодарна, мистер Торнтон! Энни так много выстрадала! Она заслуживает хорошей работы и мирной жизни.

— Я выясню все, что смогу.

Одна из служанок таверны подошла к столу и усталым голосом известила посетителей:

— У нас есть только бургу и галеты. Хотите — берите.

— Мы возьмем, — ответил Гейдж и указал на Эндрю. — Для мальчика порцию поменьше.

— Бургу и галеты? — в замешательстве повторила Шимейн, когда женщина отошла. Ей приходилось жевать твердые безвкусные галеты на корабле, но слово «бургу» она слышала впервые.

Гейдж объяснил:

— Бургу — это рагу из мяса и овощей, а галеты — здешние хлебцы. Они гораздо вкуснее морских галет.

Через несколько минут перед ними поставили рагу на отдельных тарелках и большое блюдо галет. Увидев, как Гейдж намазывает маслом галету для Эндрю, Шимейн последовала его примеру и откусила хлебец. К ее удивлению, он оказался вкусным.

Гейдж улыбнулся, отметив, как заблестели глаза Шимейн, когда она осторожно попробовала рагу.

— Вкусно?

— Очень! — усердно закивала Шимейн.

— Вкусно, папа, — подтвердил Эндрю с широкой улыбкой. Гейдж вопросительно взглянул на девушку и улыбнулся:

— Значит, прощаете меня за то, что я привел вас сюда?

Шимейн изумилась, услышав, что ее хозяин просит прощения у служанки.

— Вас не за что прощать, мистер Торнтон. Вы не отвечаете за чужие поступки. Изменить поведение Моррисы или мистера Харпера вы не способны, как и повелевать солнцем.

— И все-таки я искушал судьбу, приведя вас сюда. Я знал, что эта таверна еще несколько лет назад стала местом сборищ для моряков, приходящих сюда с разными целями.

Повидавшись с Моррисой, Шимейн догадывалась, какими могут быть эти цели.

— Вы дали мне возможность отказаться, но должна признаться, сэр, на борту «Гордости Лондона» мне довелось повидать всякое. Если до ареста я совершенно не знала жизни, то теперь могу честно сказать: за время испытаний я многому научилась, хотя предпочла бы забыть эти уроки. Уверяю вас, я отнюдь не стеклянная. И не разобьюсь от неловкого прикосновения. Будь я столь хрупкой, сейчас я бы здесь не сидела. Вероятно, миссис Фитч или Морриса убили бы меня прежде, чем корабль вошел в гавань.

— Хорошо, что плавание закалило вас, Шимейн, — отозвался Гейдж, — потому, что эта земля сурова и жизнь здесь временами становится пыткой. Слабые здесь умирают. Трудности способны измучить и в конце концов сломить даже сильных духом людей, если они не готовы к тяготам жизни в диких местах. Нас спасает лишь выносливость.

— Я выросла в мирном родительском доме и даже представить себе не могла, что когда-нибудь меня постигнут такие беды. — Шимейн словно размышляла вслух. — До ареста считала, что мне предначертано стать маркизой. Я не могла и предположить, что вскоре стану жертвой людей, облеченных властью и имеющих право распоряжаться мною, не знала, что меня ждет совершенно незнакомая жизнь. Но с тех пор как ловец воров схватил меня, я усвоила несколько жестоких уроков и поняла, что не лишена силы и выносливости. Пожалуй, эти семь лет пойдут мне на пользу.

— Перемену в вас я заметил еще вчера, — сверкнул улыбкой Гейдж.

Шимейн вспыхнула, поняв, что слишком расхвасталась.

— Я понимаю, мистер Торнтон: вы заранее приготовились к моим многочисленным промахам, и теперь любая удача становится для вас радостью. Знаю, мне еще предстоит многому научиться, но, если вы наберетесь терпения, я постараюсь избавиться от всех недостатков.

— Вы даже не представляете себе, Шимейн, каким благословением вы стали для меня и Эндрю, — честно признался Гейдж. — Вы подобны освежающему весеннему ливню после суровой зимы. У вас столько достоинств, что мне просто некогда замечать ваши недостатки.

Шимейн улыбнулась, услышав эту похвалу.

— Если мы вернемся домой не слишком поздно, вам с Эндрю перед сном удастся полакомиться пирогом. Тесто я приготовила еще утром.

Свет лампы, висящей за спиной Гейджа, окружал его голову золотистым сиянием, придавая благородным чертам оттенок отполированной бронзы. Шимейн он казался ожившим божеством. Огонек отражался в его прекрасных глазах цвета прозрачного янтаря. Но не глаза, а мягкое сияние его улыбки наполняло сердце Шимейн странным, волнующим теплом.