Глава 19

– Могу я занять ее?

– Ч-что? Прости, Мойра, кажется, я отвлеклась. – Джоселин заставила себя сосредоточиться на текущих делах, хотя голова была забита самыми разными мыслями. – Я плохо спала прошлой ночью, поэтому повтори, пожалуйста, что ты спрашивала.

– У вас такой усталый вид, словно вы несколько ночей не спали! Бедняжка! – Мойра закусила нижнюю губу. – Вам нужно попросить миссис Брукс приготовить один из ее знаменитых пуншей. Когда я только появилась здесь, я плохо спала и она мне помогла покончить с бессонницей.

Джоселин обхватила голову руками и мысленно попросила всех богов, чтобы ее оградили от веселых симпатичных девиц и пуншей миссис Брукс.

– Мойра, просто повтори, что ты сказала.

– Могу я занять бывшую комнату Амелии? Изабель сказала, что не хочет перебираться туда, а мне нравится цветовая гамма в этой комнате. Можно, я… перенесу свои вещи?

Джоселин подняла глаза.

– Как хочешь.

– Ой, спасибо! Спасибо большое! – Мойра захлопала в ладоши, как ребенок, и удалилась, чтобы собрать свои вещи и сообщить новость всем остальным.

Джоселин сникла, как только за Мойрой закрылась дверь. У нее едва хватало сил, чтобы решать всякие бытовые мелочи, и она была согласна на все, только бы Мойра ушла и оставила ее одну.

Чтобы навести в комнатах порядок после ухода Алекса, потребовался целый день. Джоселин вышла из себя, убитая горем и доведенная до неистовой ярости жестокостью бессердечного предательства. У нее была целая библиотека житейской мудрости о том, как не потерять голову в процессе интимных отношений, а о любви она ничего не знала.

Джоселин теперь всеми фибрами души ненавидела «Колокольчик», ради которого пожертвовала всем. Провести здесь всю жизнь… Этого она не вынесет. Она долго плакала, но потом слезы иссякли. Прошло почти десять серых, унылых дней, и теперь Джоселин просто пребывала в оцепенении.

«Таков был мой выбор. Жить такой жизнью. Познакомиться с Алексом и узнать, что такое отдать тело и душу. Позволить ему уйти».

– Госпожа?

В комнату неслышно вошел Рамис. Его хладнокровная манера держать себя была уничтожена скорбными днями уединения. Джоселин видела в его глазах застывшую боль, а на лице читались такие тоска и опустошенность, что Джоселин невольно вздрогнула.

– Тебе следует отдохнуть, Рамис. – Она подошла к нему, протянув руки и стараясь его утешить. – Доктор сказал, что ты должен хоть немного поспать.

Рамис покачал головой и, не обратив внимания на протянутые к нему руки, упал на колени перед столом Джоселин. Этот внезапный жест испугал ее. Но когда Рамис склонил голову, она поняла, что он не упал от нервного истощения, а встал перед ней на колени.

– Рамис! – Джоселин подавленно опустилась на пол рядом с ним, обняла за плечи, пытаясь поднять его. – Перестань немедленно! Что ты делаешь? Что все это значит?

Он на мгновение поднял голову и снова уткнулся в пол.

– Мне нет прощения, госпожа. Никогда, как бы мне этого ни хотелось, потому что теперь уже трудно что-либо исправить.

В глазах Джоселин кипели слезы, но она старалась держаться. Так много произошло за эти дни, она едва сдерживала себя, чтобы не заплакать, но она сейчас нужна Рамису.

– Успокойся, мой друг. Пожалуйста, посмотри на меня. Ты должен знать, тебе не за что извиняться… И нечего исправлять. Пожалуйста, успокойся.

Рамис поднял голову, по щекам текли слезы. Но голос прозвучал твердо:

– Вы многого не знаете, госпожа. И сейчас настало время уравновесить чаши весов, если я смогу.

– Как хочешь, – прошептала Джоселин, и в ее мозгу промелькнуло чувство неосознанного страха. – Это ты… о Джилли?

Рамис покачал головой:

– Только в том смысле, что ее душа требует, чтобы я стал лучше, чтобы стал достоин ее в загробной жизни.

У Джоселин расширились глаза от тревоги.

– Если ты собираешься что-то сделать с собой, Рамис, тогда…

Рамис нетерпеливо поднял руку, прерывая ее слова:

– Нет, госпожа. Мне предстоит долгая жизнь, прежде чем я соединюсь с ней.

Джоселин с облегчением вздохнула.

– Рамис, говори яснее. О каких весах ты толкуешь? Что ты пытаешься исправить?

– Мне бы следовало понять, что после смерти вашей матушки я мог сделать вас свободной. У меня была сила, но я не осознавал этого.

– Я не понимаю. Моя мать…

– Легче ничего не менять. Теперь, когда я потерял Джиллиам, я понимаю страдания и ненужную боль, которые я безучастно наблюдал и позволил вам пережить, взвалив на ваши плечи слишком тяжелую ношу в юном возрасте.

В голове Джоселин крутились десятки вопросов, но она терпеливо ждала, когда он продолжит, не желая больше огорчать его.

– Мне следовало понять это. Но ваша матушка заставила меня поклясться, что я помогу вам занять ее место и… сохраню от вас ее секрет.

– Ее секрет? О том, что она была владелицей «Колокольчика»?

Рамис медленно покачал головой.

– О вашем отце. Она никогда не хотела, чтобы вы знали, потому что она стыдилась этого и хотела вас оградить. Он стал таким жестоким и изворотливым, что ваша матушка хотела уберечь вас от него любой ценой.

В комнате повисла долгая тишина. Джоселин смотрела в его бесконечно печальные глаза и наконец поняла, о ком шла речь.

– Марш. – Ей даже не нужно было видеть утвердительного кивка Рамиса, слышать подтверждение правильности ее догадки.

Марш. Ее отец. Человек, которого она ненавидела девять лет. Человек, который ежемесячно настаивал на случайных визитах, чтобы выплеснуть на нее свою злобу, хотя Джоселин просила его не приходить. Он ругался, пинал ногами стулья, потом приходил снова и снова, чтобы похвастаться знанием ее уязвимых мест… предупредить об угрозах со стороны других владельцев борделей… намекнуть на скрытые опасности, на которые ей следует обратить внимание. Фергус Марш. Ее отец.

«Он наблюдал за мной странным способом. Он… защищал меня».

Рамис склонил голову.

– Он подозревал, но ваша мать никогда не подтверждала его догадки. Даже сейчас, я думаю, он не уверен. Они стали врагами, и я не могу сказать, что сейчас творится в его сердце. Но от этого мой… грех еще больше.

– Твой грех? – выдохнула Джоселин.

– Я собирался убить его, госпожа.

– Н-но ты не сделал этого. Полиция найдет того, кто убивал девушек и…

– Госпожа! – Голос Рамиса звучал тихо, и Джоселин вся обратилась во внимание.

– Да, Рамис. – Она замерла, не зная, сможет ли вынести еще какие-то откровения, потом коснулась его руки. – Продолжай.

– Я всегда мог освободить вас от этих дел и теперь даже не знаю, смогу ли искупить свою вину. – Он отдернул руку. – Вы – поистине затворница. Эта маска сослужила вам хорошую службу. Вас не знают в обществе, вы для них – тайна. В своем кругу вы как тень, и даже если есть те немногие, кто знает вас в лицо, я хорошо заплачу им за молчание.

– Рамис, о чем ты говоришь?

– Люди видят то, что они хотят увидеть. Ни один человек в уважаемых домах Лондона не узнает вас. Потому что они не ожидают увидеть вас там.

– Я тоже не ожидаю увидеть себя там, Рамис.

– И даже если они уловят в вас сходство с хозяйкой борделя, которую они однажды видели, то будут держать язык за зубами, чтобы спасти свою репутацию. Все очень просто.

– Все очень просто… Что ты имеешь в виду?

– Я возьму управление «Колокольчиком» на себя. Именно я показывал вам, как ваша мать управляла заведением. У меня были необходимые для этого знания, но я настоял, чтобы вы взвалили на себя столь тяжкую ношу, вместо того чтобы уберечь вас от этой жизни. Я сохраню все, как было при вашей матери и при вас, и буду следить, чтобы никто больше не пострадал. Я смогу защитить всех так, как никто другой не сможет этого сделать.

Джоселин уже приготовилась возразить ему, но благоговейный трепет от проникающих в душу слов заставил ее молчать. «Он был здесь всегда. На его авторитет я полагалась первые месяцы и годы. Рамис был здесь направляющей силой. Ему не нужна моя поддержка, чтобы твердо стоять на ногах. Он может управлять «Колокольчиком», кухней и прислугой, и они едва ли заметят мое отсутствие. Ничего не изменится».

– Возьмите с собой Эдит в качестве служанки, ей не надо здесь оставаться. – Наставления Рамиса прервали ее размышления.

– Рамис, я не уверена, что могу просто…

– Уходите. Уходите из этого дома. Вы ведь всегда говорили об этом. Забирайте свое огромное состояние, которое заработали, и стройте ту жизнь, какая вам нравится. – Рамис опять склонил голову. – Жизнь, которую у вас украли.

– Ты никогда ничего не крал у меня! – Джоселин обняла Рамиса за шею, не обращая внимания на его напряженность, удивление и полную неготовность к этому жесту. Она уткнулась ему в плечо, из глаз потекли слезы, оставляя соленые дорожки на щеках. – Т-ты так много дал мне… Я… я не знаю, что сказать.

– Скажите, что вы уйдете.

Слишком просто. Это слишком просто. О Господи… – Я уйду, – прошептала Джоселин, и рыдания сотрясли ее тело. Она оплакивала клятвы, которые они давали, любовь, которую они потеряли.

– Достаточно! – Рамис посмотрел на нее с тревогой. – Вы теперь свободны. Вам предстоит многое сделать, госпожа. – Он встал и помог Джоселин подняться на ноги.

– Многое сделать?

– У вас есть имя, которое надо похоронить, и имя, которое необходимо воскресить.

Джоселин почувствовала, как губы растягиваются в улыбке, и какое-то неведомое ранее ощущение снизошло на нее. И только позже она поняла, что это было.

Надежда.