Глава 9

Дафне хотелось поскорее вернуться на яхту и спрятаться в своей каюте, хотя она понимала, что это будет выглядеть глупо. Когда она туда вернется, она как следует отчитает себя. Она не может снова превратиться в беспечную девчонку, какой когда-то была, и поддаваться своим страстям. Тогда она была наказана за легкомыслие брачной тюрьмой, а теперь расплатится своей репутацией, опозорив Майлса, который предоставил ей возможность продолжать ее труды и не дал сойти с ума.

«Если собственная честь ничего для тебя не значит, — говорила она себе, — то хотя бы подумай о его чести».

Вслух же Дафна сказала со всем спокойствием, на какое в эту минуту была способна, что ей очень хочется посмотреть пирамиды, после того как скопирует картуши.

Мистер Карсингтон достал из ее седельных сумок рисовальные принадлежности, затем, пока она работала, старался держаться в стороне. У нее это заняло немного времени, и, закончив, она оглянулась и с удивлением увидела, что он стоит под деревом и рисует.

— Я не знала, что вы умеете рисовать, — сказала она.

— Это одна из моих величайших тайн. Честно говоря — единственная, да уж не такая это тайна. Мой отец убежден, что джентльмен должен уметь рисовать, как и фехтовать и стрелять. Если я вернусь домой без рисунков, то меня сживут со света нравоучениями. Вот. — Он показал ей рисунок.

На нем был изображен колосс Рамзеса и она, сидящая на табурете и снимающая копии со знаков на каменном запястье фараона.

— Очень хорошо, — удивилась Дафна. И то, что на картинке была она, неожиданно доставило ей удовольствие, но и встревожило ее, потому что в изображении ей показалось что-то… интимное. Нет, это просто чувства сыграли шутку с ее разумом. Кто догадается, что это Дафна Пембрук, эта крохотная фигурка рядом с громадным фараоном?

Пирамиды в Саккара считались более древними, чем пирамиды Гизы. «Они все еще впечатляют своим величием», — думала Дафна, когда они пересекали равнину.

Их целью была главная из пирамид — ступенчатая.

Приблизившись к каменистому склону, ведущему на плато пирамид, они с Карсингтоном, жалея животных, спешились.

Дорога была усыпана обломками. Он на минуту остановился, со странным выражением на лице пристально глядя на дорогу. Дафна ничего не сказала, а только с удивлением смотрела, каким суровым становится его лицо, и с трудом узнавала его. Холодная маска напомнила ей, как изменился его голос, когда он обнаружил трупы в пирамиде.

И сейчас Дафна снова видела перед собой незнакомца. Обычно, если на его лице не было улыбки, она все равно чувствовала, что в душе он улыбается. В его темных глазах она обычно замечала насмешливый блеск, как будто ему была известна очень хорошая шутка. Без сомнения, именно поэтому она так легко приняла его за добродушного идиота.

Хорошее настроение исчезло без следа. Руперт выпрямился и, не говоря ни слова, решительно двинулся вперед. Нечего было и думать догнать его.

Озадаченная Дафна присела, чтобы получше рассмотреть мусор, покрывавший землю. Обломки мрамора и алебастра. Глиняные черепки. Блестящие синие и зеленые осколки. Клочья грязной коричневой ткани. Какие-то странные темные куски и белые… кости.

Она посмотрела вокруг себя.

Они попали на разграбленное кладбище, по которому были разбросаны остатки того, что находилось в могилах. Темные куски — это все, что осталось от мумий. Обрывки ткани — остатки священных покровов, которыми их обертывали. Остальное —должно быть, осколки погребальных предметов.

— Бедняги, — прошептала она, у нее до боли сжалось горло.

Дафна вытерла глаза и велела себе не сентиментальничать. Ее коллекция папирусов украдена из могил древних египтян, как и маленькие деревянные египтяне.

«Какая ты идиотка и лицемерка, чтобы оплакивать их теперь», — упрекнула она себя. Но кажется, она вела себя как идиотка с самого утра. Она протерла зудевшие глаза, глубоко вдохнула для успокоения и продолжила путь к пирамиде.

Она увидела мистера Карсингтона около зловещего черного отверстия в северной стене. Холодный жесткий взгляд исчез, и его глаза снова блестели. Рядом с ним стоял европеец в арабском одеянии. Мистер Карсингтон представил его как синьора Сегато. Ей сказали, что он ведет раскопки в пирамиде для барона Минутоли.

— Он говорит мне, что ходы внутри пирамиды необыкновенно запутаны, — сообщил Руперт. — Если его послушать, то гробница Хефрена — детская игрушка по сравнению с этой.

Дафна, осмелев, подошла ближе. Отверстие было намного больше, чем вход в пирамиду Хефрена.

— Шахта всего лишь в восемнадцать футов глубиной, — сказал Руперт.

— Не верю, что так легко проникнуть внутрь, — заметила Дафна.

— Нет, это начало. Погребальная камера находится примерно на глубине сотни футов, под пирамидой.

— Сто футов, — в ужасе повторила она.

— Спуск плавный, — продолжал Руперт. — Целые мили наклонных проходов и лестниц. Есть место, где могут посыпаться камни. Вы рискнете, миссис Пембрук?

Ей не хотелось лезть в эту дыру. Инстинкт самосохранения восставал против этого, и здравый смысл предостерегал ее от опрометчивых поступков.

— Там на двери есть иероглифические знаки, — сказал Руперт.

— Внутри? — удивилась она. Дафна никогда не слышала, чтобы кто-нибудь нашел иероглифы внутри пирамиды. Но эти раскопки начались недавно. Она повернулась к синьору Сегато и на итальянском засыпала его вопросами.

— Да, да, — согласился он с синьорой — это очень необычно. Я страшно удивился, когда увидел их: птицы, змеи, насекомые и другие мелкие рисунки. Усыпальница тоже украшена очень красиво.

Дафна сглотнула.

— Хорошо, — сказала она Руперту. — Мне бы хотелось взглянуть на эти надписи.

Путь к усыпальнице оказался ужасно долгим и неудобным, а жара на такой глубине была такая, что можно было обжигать кирпичи. Но как только они зажгли несколько факелов, а она перестала кашлять от дыма, Дафна сумела оценить интересную и сложную систему коридоров и расположения камер, так непохожую на простоту пирамиды Хефрена в Гизе. Эта пирамида тоже была пуста, в ней не было сокровищ, что никого уже не удивляло. В Египте разграбление гробниц стало не просто обычным явлением, но и профессией, по крайней мере со времен Хеопса.

Однако Дафна обнаружила для себя достаточно сокровищ глубоко внизу, во чреве пирамиды.

В погребальной камере она нашла то, что обещал синьор Сегато, и даже больше. На темно-синем потолке блестели золотые звезды. Стены были облицованы фаянсовыми плитками бирюзового цвета. Но самой удивительной оказалась дверная рама. Сверху и по бокам ее покрывали рельефы с изумительными иероглифами.

На боковых рельефах рисунок повторялся. Сокол, увенчанный короной фараона, стоял на прямоугольном постаменте, разделенном на два квадрата. В верхнем квадрате сверху был изображен топор, символизировавший бога, под ним миндалевидный овал, который, как Дафна решила, был звуком «р»; и еще ниже был знак, уже менее ей известный: трещотка, насекомое, цветок или музыкальный инструмент — в последнем она не была уверена. Нижний квадрат делился на четыре вертикальные секции. «Не означают ли они колонны? — подумала она. — Или двери?»

— А это и есть бог Гор? — раздался за ее спиной звучный голос Карсингтона.

Словно молния пробежала по ее спине. В целях самозащиты Дафна прибегла к своему поучающему тону.

— Кажется, да. А под ним находится знак, который, по мнению доктора Янга, обозначает бога. Как вы видите, на голове Гора корона фараона. Считалось, что цари — боги. Возможно, этот фараон ассоциируется с Гором.

— Синьора умеет читать древние надписи? — поинтересовался синьор Сегато.

— Да нет, — поспешил возразить Руперт. — Но она немного читает по-гречески.

— Геродота, — подхватила Дафна.

Ей и в самом деле следовало держать свои рассуждения об иероглифах при себе. Как заметил Ноксли, египтяне любят болтать, и новости здесь распространяются очень быстро. Если этот исследователь расскажет об англичанке, умеющей расшифровывать иероглифы, об этом скоро узнает весь Египет… включая и тех безумных негодяев, похитивших Майлса, и они без колебаний бросятся искать ее.

— Она опирается на Геродота, в основном ей помогает женская интуиция, — объяснил Карсингтон тем снисходительным тоном, который и требовался от такого высшего существа, как мужчина.

Дафна против обыкновения не возмутилась, что к ней относятся свысока, а порадовалась, что он так умело скрыл ее промах. Какая ирония! Она может положиться на его умение хранить ее секреты в отличие от себя самой. Она вглядывалась в иероглифы, в знакомые изображения кобры и стервятника, пчелы и топора. Она задумалась над значением полукружий, размещенных под большинством рисунков. Корзины, самые большие из них стоят как надо? Что означают маленькие, опрокинутые вверх дном? Звук или символ? Эти вопросы, размышления, предположения скоро заставили ее забыть обо всем.

Для того чтобы оттащить миссис Пембрук от этих проклятых соколов и всего прочего, черт знает, как оно там называется, потребовались настойчивые и терпеливые уговоры. Совсем не этим хотел заниматься Руперт. Наблюдая за ней и слушая ее, он хотел видеть Дафну раздетой. Тот потрясающий поцелуй, от которого он все еще не мог прийти в себя, создавал у него ощущение, подобное тому, которое он испытывал по утрам после попойки, с той лишь разницей, что болела не голова, а нечто другое. Теперь, что бы она с ним ни делала, Руперт не был уверен, что он ее правильно понимает.

Ей удалось до некоторой степени скрыть свои знания от Сегато. Однако она не сумела скрыть свое возбуждение. Оно просто витало в воздухе.

Поскольку Дафна не могла открыто здесь бегать, жестикулируя, высказывая предположения и болтая одновременно на шести языках, она держалась поближе к Руперту. Когда она не могла сдержаться, что случалось каждые несколько минут, она хватала его за руку и тянула к себе, чтобы приблизить его ухо к своим губам. Он чувствовал ее дыхание, ее губы были так близко, что ему стоило только повернуть голову и еще раз ощутить их вкус… и увидеть звезды.

Но Руперт не мог повернуть голову. Он должен был вести себя прилично, потому что они были не одни, и терпеть эту пытку.

К счастью для нее, Сегато был итальянцем. Полагая, что эти перешептывания были романтическими, а не научными, он деликатно держался на расстоянии. Его предположение могло отразиться на репутации миссис Пембрук. Все же могло быть и хуже.

Нетрудно догадаться, что сделал бы Дюваль со своей бандой, если бы узнал, что они похитили не того родственника. Они бы схватили ее и убили бы всех, кто попытался бы им помешать: капитана, команду, Лину, Тома. Если о тайне миссис Пембрук узнают, никто из них не будет в безопасности.

Хранить эту тайну и дальше становилось труднее, чем Руперт мог предвидеть. Каждый раз, когда Дафна видела иероглиф, она вела себя одинаково: дрожала как камертон, мысли вырывались на свободу, выдавая все хранившиеся в ее голове тайны: греческий, и латынь, и язык коптов, имена ученых и кто во что верил, и один алфавит по сравнению с другим алфавитом, и фонетические знаки по сравнению с символическими.

День уже угасал, когда они наконец выбрались из пирамиды.

Кое-кто из их группы пришел сюда с равнины, чтобы ожидать их поблизости. Они принесли с собой еду и воду, но леди не удостоила их вниманием. Она заметила в нескольких футах от них груду камней и направилась к ней.

Том подбежал к Руперту с одеждой, которую тот сбросил на пути сюда. Несмотря на то что день клонился к закату, воздух даже не начал остывать. Но в любом случае Руперту хотелось сначала смыть с себя песок и пот. Покачав головой, он отвернулся и стал наблюдать за миссис Пембрук.

Стоявший рядом Сегато и тоже наблюдавший за нею, заметил, что трудно найти женщину, которая бы разделяла с другим человеком страсть к исследованиям и так легко переносила бы все тяжести этого труда.

Он ее недооценивал. Она, должно быть, по крайней мере была такой же потной, грязной и усталой, как и Руперт. Как и он, она с утра ничего не ела. И все же вместо того, чтобы броситься к слугам, доставившим еду и воду, Дафна присела перед куском каменной плиты, торчавшим из груды щебня.

Она смахнула с него песок, наклонилась ближе, покачала головой и с нетерпеливым жестом опустилась на колени. Дафна подсунула под плиту руку и освободила от земли углы. Затем, ухватившись за край, подняла плиту. Это, по-видимому, была какая-то памятная доска, ибо на ней было что-то написано.

Руперт видел, как она прислонила плиту к куче камней и как в эту минуту появилась темная тень. Змея поднялась, и у него замерло сердце. Миссис Пембрук снова опустилась на колени и…

— Не двигайтесь! — закричал он, уже устремляясь к ней. Он выхватил из рук мальчика свою куртку, отбросив остальную одежду, и быстро подбежал к месту, где, замерев от страха, стояла Дафна. Змея, которую неожиданно разбудили, раскачивалась на том же месте, все еще плохо соображая, с какой стороны ей ждать нападения.

Дафна, насколько могла, откинулась назад, опираясь на руку, зеленые глаза не отрываясь смотрели на змею.

— Не двигайтесь, — уже более спокойно повторил Руперт. Он взмахнул курткой, как тореадор взмахивает своим плащом. Змея сделала бросок в его сторону, не отрываясь от земли и не удаляясь от миссис Пембрук. Это существо не забывало о ней, видя в ней более серьезную угрозу. Змея оставалась все еще очень близко и, приготовившись к нападению, выжидала. Если женщина пошевелится, она бросится на нее.

Слегка помахивая курткой, чтобы привлечь внимание змеи, Руперт осторожно продвигался к Дафне. Когда наконец куртка оказалась между нею и змеей, он тихо сказал:

— Давайте назад. Старайтесь не шуметь.

Она сделала, как он сказал, но змея, должно быть, уловила движение. Полосатая голова мелькнула как молния, и зубы впились в куртку.

В этот момент Дафна быстро отодвинулась. Когда она оказалась вне досягаемости змеи, Руперт сказал:

— Все в порядке, теперь можете встать.

Хотя он и знал, что она встала и вне опасности, он продолжал отвлекать змею.

— Ну, ну, моя дорогая, — успокаивал он ее. — Тебе больше ничего не угрожает, нехорошая леди ушла. Прости, что мы побеспокоили тебя. — Продолжая ласково разговаривать со змеей, он постепенно отводил от нее куртку.

Когда Руперт оказался достаточно далеко, змея начала успокаиваться. Руперт осторожно опустил куртку на землю. Полосатая голова опустилась, и через мгновение, пресмыкающееся с удивительной быстротой скользнуло в ближайшую щель между камнями.

Руперт не спускал с нее глаз, пока она не скрылась внутри. После этого он поискал глазами Дафну.

К своему удивлению, он увидел, что она не убежала прочь, вниз по песчаному склону, а стоит неподалеку, переводя взгляд с него на нору, в которой скрылась змея.

— Вам надо быть осторожнее среди этих камней, — сказал он, застегивая жилет, почему-то ему стало холодно.

—Да, — она стряхнула с себя песок, — как глупо с моей стороны. Спасибо. — Она выпрямилась и направилась к ожидавшим ее слугам.

Руперт пошел вместе с ней.

И только тогда он заметил, что стоит зловещая тишина. Египтяне никогда не ведут себя так тихо. Как показывал его опыт, они с утра до ночи болтают. Руперт огляделся. Его люди и помощники Сегато сбились в кучу. Молча и не шевелясь, они во все глаза смотрели на него. Тишину нарушил Сегато, бросившийся к миссис Пембрук.

— С синьорой все в порядке? Вы не пострадали? Дафна ответила, что все прекрасно.

Он обратился к Руперту:

— Я не могу поверить своим глазам. Это произошло так быстро. Я только открыл рот, чтобы предупредить леди, но было уже поздно. Я видел, как это произошло — вот так. — Он щелкнул пальцами.

— Змеи не любят неожиданностей, — сказал Руперт. И добавил, обращаясь к миссис Пембрук: — Вы испугали ее. Она напала только потому, что думала, что ей грозит опасность.

— О, вы даже успели определить, что это была «она»? — спросила Дафна высоким звенящим голосом.

— Могла бы быть, она достаточно красива. Вы заметили расцветку?

— Я знаю эти отметки на коже, — сказал Сегато. Он посмотрел в сторону норы, в которой скрылась змея. — И знаю этот звук. Здесь все его знают, похоже на звук пилы. La vipera delle piramidi. Как это по-английски?

— Випера? — сказала миссис Пембрук еще громче. — Из пирамид?

— Si. Очень злая, очень подвижная и очень быстрая. Быстродействующий яд. Это не просто vipera, а из всех змей в Egitto самая смертоносная.

Лицо Дафны побелело, и она покачнулась. Руперт сказал: «Не надо», — но она наклонилась, и он уже протянул руки, чтобы подхватить ее, когда Дафна свалилась в глубоком обмороке.

Дафна почти тотчас же пришла в себя, но Руперт спустился по песчаному склону, неся ее на руках, не переставая отчитывать.

— Сколько раз я говорил вам — никаких обмороков.

— Это был не обморок, — солгала она, — у меня закружилась голова от жары. Теперь вы можете опустить меня.

Руперт продолжал нести ее, а у нее не было сил сопротивляться. Ее моральные устои были так слабы, что она была счастлива оставаться там, где оказалась.

Он был таким очень большим, таким очень сильным и теплым, таким полным жизни. Он был ее джинном, уносящим ее куда-то, и Дафна позволяла себе чувствовать себя ребенком, верящим в сказки. Она обиженно вздохнула, сдаваясь, и положила голову ему на плечо.

Его рубашка пропотела, а щетина на щеке царапала ее лицо. Но он был жив, а ведь вес могло кончиться плачевно. Змея могла броситься на него в любую минуту. Именно такую картину Дафна представила себе, когда синьор Сегато рассказал о царице пирамид. Она видела мертвого Руперта, распростертого на засыпанной щебнем земле. А затем она услышала шипящий звук и увидела, как мелькнуло что-то яркое, и черная волна захлестнула ее, и она упала.

— «Я никогда не падаю в обморок», — передразнил он ее.

Нет, он был абсолютно живым и нисколько не подавлен происшедшим.

— Не падаю, — сказала она, уткнувшись в его шею.

— Но упали.

— У меня на мгновение закружилась голова.

— Вы свалились как марионетка, у которой срезали нитки. Я могу определить обморок, когда вижу его. Вы упали в обморок после того, как я все время просил вас этого не делать.

— Может быть, это немножко был и обморок, но я этого не хотела.

Руперт продолжал отчитывать ее: она сделала все возможное, чтобы добиться этого обморока. Полдня задыхалась от жары внутри пирамиды. Она позволила себе ужасно взволноваться от множества соколов в шляпах. Она ничего не ела и почти не пила. Когда наконец они с Сегато оттащили ее от этих проклятых хищников, она не переставая болтала, пока они проходили эти длинные мили по коридорам и лестницам. Затем, когда они выбрались на свежий воздух, разве она остановилась отдохнуть и что-нибудь съесть, как сделала бы любая разумная женщина? Нет. Она, не останавливаясь, отправилась к груде камней, до смерти напугала змею, которая мирно дремала и не лезла в чужие дела. Бедный мистер Сегато! Он великодушно и терпеливо показывал ей чудесные вещи. В ответ она повергла его в такой шок, от которого чувствительный итальянец мог никогда не оправиться.

Дафна не спорила. Все это, полагала она, было правдой. Так много всего произошло за этот день! Она не привыкла к такому обилию событий. Она была скучным человеком, ее единственной страстью был древний забытый язык.

Сейчас, когда мистер Карсингтон, широко шагая по песчаному склону почти с такой же быстротой, с какой поднимался по нему, несмотря на то что нес взрослую и довольно увесистую женщину, делал ей выговор, она думала о том, какой она стала теперь. Дафна собиралась спросить, не тошнит ли его от разбросанных вокруг останков, но она слишком устала, чтобы прервать его проповедь. Она закрыла глаза и слушала, как он ругает ее. Его речь звучала для нее как колыбельная песня.

Когда ее тело обмякло в его руках, Руперт только надеялся, что от слишком напряженной работы ее слишком сложного ума у нее не началось воспаление мозга. Черт побери, она снова потеряла сознание? Или впала в кому?

— Никаких обмороков, — сердито проворчал он. — Никакой комы.

Она что-то пробормотала, ее губы коснулись его шеи, и она слегка пошевелилась в его руках. Нет, не в коме. Спит.

— Надеюсь, вам удобно, мадам, — тихо сказал он. — Спите. Временами вы ведете себя как ребенок.

Но он лукавил. Руперт нес ее вниз по склону, обломки и обрывки древних египтян крошились под его сапогами, а он ощущал лишь дьявольски соблазнительные формы ее тела. Когда они добрались до равнины, стало легче. Если бы он захотел окончательно потрясти египтян своей силой, он мог нести ее всю дорогу до «Изиды».

Но держать в объятиях спящую женщину, которая к тому же продолжала прижиматься губами к его шее и шептать что-то неразборчивое ему на ухо, требовало от него невозможного самообладания. Руперт знал, что ему еще долго не удастся раздеть ее. Она воздвигла стену из моральных принципов, которую ему предстоит преодолеть наряду с другими более непонятными препятствиями.

Руперт подозвал погонщиков, разбудил Дафну и посадил на ослика. Затем, предоставив слугам следить, чтобы она не свалилась, Руперт сел на своего осла и, стараясь не думать о своих разочарованиях, сосредоточил внимание на возможном появлении змей и разбойников.