Глава 6

Ночь, проведенная в полицейском участке, лишила Дафну ее обычной сообразительности. Она не смыкала глаз, прислушиваясь к тому, что происходило за дверями, и ругая себя за то, что так несдержанно вела себя с полицейскими. Если они бьют или пытают мистера Карсингтона, то в этом виновата она, ее отвратительный характер. Пять лет мягких упреков Верджила не смогли укротить его. Наоборот, они только распаляли ее.

Мистеру Карсингтону ее характер даже нравился. «Восхитительным» назвал он его — хотя из-за нее их обоих могли убить. Она подняла глаза и посмотрела, как он справляется с ее волосами и тюрбаном.

Он был… в нем столько жизни.

Дафна отчетливо чувствовала, как он дышит, изредка ловила внимательный взгляд черных глаз. А его ловкие сильные руки! Такие нежные и опасные, вызывающие в ней нетерпеливую жажду… его прикосновений. Ее сердце билось все сильнее.

Дафна решительно отстранилась от Карсингтона.

— Не надо, — сказала она. — Я накину шаль.

Она поспешно вышла из комнаты и столкнулась с Линой. Дафна сердито на нее посмотрела и пошла дальше. Когда он уже не мог их услышать, она спросила:

— Ты подслушивала за дверью?

— Да, — нисколько не смутившись, призналась Лина. — Но у него такой низкий голос, что я почти не разобрала слов. Он занимался с вами любовью?

— Конечно, нет. — Дафна поспешила дальше. Лина не отставала от нее.

— Но у вас распущены волосы!

— Я рассердилась и сбросила тюрбан. Мне надо переодеться. Я иду на базар.

— Сейчас? — удивилась Лина.

Они вошли в спальню Дафны. Она достала из шкафа женские турецкие шаровары и рубашку. Затем сорвала с себя одежду, которую не снимала со вчерашнего дня, и бросила на пол.

— Сожги ее, — приказала она служанке.

— Не понимаю я вас, — сказала Лина. — Почему вы не пошлете меня в лавку, а сами не останетесь и не позволите ему раздеть вас? Какой толк быть богатой леди, если вы делаете работу, которую должны делать слуги, и не получаете никакого удовольствия?

Дафна подошла к умывальнику. Торопливо моясь, она напомнила Лине, что сейчас не время для удовольствий. Не говоря уже о том, что она дочь одного английского священника! И вдова другого!

— Да, но они умерли, а вы живы, — возразила Лина, подавая хозяйке полотенце. — А этот мужчина, о Аллах! Вы видели, как он поднял большого Вадида. — Она прижала пухлые руки к своей пышной груди. — Такой сильный, такой красивый. Я видела, как вы смотрели на него. Вы…

— Мой брат пропал, — сурово прервала ее Дафна, — убиты люди.

— Да, но не вы же. — Лина помогла ей надеть свободную рубашку. — Я бы хотела оказаться с таким мужчиной в темном месте. Я не спешила бы его покинуть.

Моральные принципы Лины оставляли желать лучшего. Но она была умной, знающей языки и очень энергичной. Пока она отчитывала хозяйку за упущенные возможности, — жизнь коротка и непредсказуема, — ее руки работали не менее проворно, чем язык.

Вскоре Дафна вернулась в ка-а, каирский аналог английской гостиной или салона.

Мистер Карсингтон некоторое время разглядывал ее, его взгляд медленно спускался с ее вуали, которую Лина приколола к шапочке, вниз по накидке, прикрывавшей тонкую рубашку и верхнюю часть шаровар. Его руки сделали бы это лучше.

Дафна воображала эти руки и почти чувствовала их. Чувствовала кожей и едва могла стоять спокойно.

Он наклонил голову набок в одну сторону, потом в другую.

— Сдаюсь, — сказал он. — Кто вы на этот раз? «Сумасбродная, вспыльчивая, дурная девчонка… Нет, женщина, умеющая подавлять свои самые неблагопристойные порывы», — подумала Дафна.

— Это не важно, — сказала она. — Все будут глазеть на вас. Я просто затеряюсь на вашем фоне.

— Я так не думаю.

Она посмотрела вниз на свое тело, которого никогда не понимала и которому ее научили не доверять.

— Я пытаюсь не выглядеть иностранкой.

— Было бы полезнее выглядеть соблазнительной. Так очаровать Аназа, чтобы он открыл свои тайны.

— Каким бы полезным это ни было, — возразила она, — я не могу этого сделать.

— Не можете?

— Нет, — твердо сказала она. — Я не из тех, кто… — Руперт пристально смотрел на нее, взгляд его черных глаз был непроницаем. Ее сердце громко стучало, туман в голове сгущался. — Я не такая, как женщины, с которыми вы встречались в обществе… и в других местах. Я люблю книги.

— Чтение развивает ум, — сказал он, и в его глазах не было насмешки.

— Но не улучшает личность. Я неинтересна, бестактна, раздражительна и упряма.

То, в чем она признавалась, смущало ее. И внутренняя борьба, о которой Дафна никогда не смогла бы сказать вслух, вызывала чувство стыда. И она знала, что краснеет.

В чем Дафне нельзя было отказать, так это в упорстве.

— Мужчинам все это не нравится, — сказала она. — Мы должны найти другой способ выведать секреты мистера Аназа.

— Безусловно, — согласился Руперт. — Я выбью их из него, если пожелаете. — Странный пронизывающий взгляд бесследно исчез, и он снова превратился в веселого тупицу, каким она представляла его поначалу.

Дафна немного расслабилась. Она привыкла, что на нее не обращали внимания или если и обращали, то только когда она вызывала у некоего мужчины неодобрение или разочарование. Она научилась не принимать это близко к сердцу. Такие вещи больше не задевали ее. Руперт же слушал ее и вызывал в душе целую бурю эмоций.

Дафна опустила вуаль:

— Нам пора идти. — Она повернулась к стоявшей в дверях Лине, которая смотрела на нее с неодобрением и разочарованием. — Если кто-нибудь спросит, — сказала ей Дафна, — мы пошли покупать ковер.

Ванни Аназ когда-то был наемником, но никто точно не знал его происхождения: был ли он армянином, албанцем, сирийцем или греком. Но всем было известно, что он давно поселился в Египте, где успешно торговал коврами, наркотиками и древностями. По дороге Дафна рассказала мистеру Карсингтону, что его лавка больше похожа на европейскую, чем на обычные, размером со шкаф, «Духаны», расположенные в главных торговых кварталах.

В типичной лавке, в лучшем случае размером семи футов высотой и тремя или четырьмя шириной, могли помещаться не более трех покупателей сразу. Они сидели, курили и торговались полдня из-за куска ткани или медного горшка. Пол в лавке был приподнят на два или три фута над уровнем мостовой, и такой же высоты были казенные скамьи, установленные перед лавкой, мешавшие прохожему протиснуться в узкой каирской улице. Эти каменные или кирпичные препятствия назывались «мастабами», объясняла Дафна, и именно на них совершались сделки.

Лавка Аназа больше походила на жилой дом. Покупатель входил внутрь, чтобы выбрать ковер, и торговался с хозяином, сидя на диване.

Когда они вошли, то не увидели там собранных Аназом предметов древности, которые он и его люди награбили в гробницах.

— Его считают уважаемым купцом, — шепотом сообщила Дафна, пока они ждали появления торговца коврами. — Но слово «уважаемый» в Египте имеет более широкое значение, чем в Англии. Я не думаю, что сочинение сказок об иероглифах, которые показывают дорогу к сокровищам фараона, заслуживает большого уважения.

— Вы говорили, что на папирусе есть царские символы, — сказал мистер Карсингтон. — По крайней мере какой-то фараон там упомянут, если я правильно понял.

Она кивнула:

— Имя фараона заключено в овал, называемый картушем. На папирусе Майлса их два. Более простой включает в себя круг, скарабея, три коротких вертикальных черты и плоскую вазу или корзину.

Она сердито посмотрела на дощатую дверь, ведущую во внутренние помещения.

— Этот человек когда-нибудь выйдет? Пока он там прохлаждается, воры могут вынести половину его лавки.

— Может быть, он там с женщиной? — предположил мистер Карсингтон.

— Вы когда-нибудь думаете о чем-то другом? — прошипела Дафна.

— Я пытаюсь поставить себя на его место. Я спрашиваю себя, что бы я делал. Или что бы мог делать.

Он пристально посмотрел ей прямо в глаза, и этот темный как ночь взгляд взволновал Дафну. Ей стало трудно дышать, ноги у нее подкосились. Дафна протянула руку и чуть не ухватилась за Карсингтона.

Шум за дверью разрушил наваждение.

Руперт повернулся в сторону звука, Дафна в смятении тоже. Тихий язвительный внутренний голос насмехался над ней: «Ты пропала, тебе не излечиться от наваждения».

— Мистер Аназ, — окликнул торговца Карсингтон.

Он произнес это негромко, но его звучный голос, казалось, заполнил всю лавку. Такой голос, подумала Дафна, мог бы командовать армиями или мгновенно усмирять пьяные толпы, собиравшиеся в римском Колизее. Он вернул ее к действительности и заставил насторожиться.

Однако не заставил хозяина выбежать к ним. На лице мистера Карсингтона появилось суровое выражение. Он шагнул к двери и рывком распахнул ее.

— Будь оно проклято, — произнес он и предупреждающе поднял руку, — не двигайтесь.

Дафна не обратила внимания на предупреждение и подбежала к двери. Руперт протянул руку, но она оттолкнула ее и взглянула на то, что он пытался от нее скрыть.

Ван ни Аназ лежал на полу, глядя на них широко раскрытыми глазами. Красная полоса пересекала его горло, и лужа крови растеклась под его головой.

Руперт не стал выяснять, упала она в обморок или нет, а выхватил свой кинжал и бросился в глубь помещения. Он заметил, когда вошел, как заколыхалась дверная занавеска. Убийца не мог уйти далеко.

Руперт не слышал прячущегося человека, но ощущал его присутствие, это ощущение укрепилось, когда он приблизился к закрытой занавеской двери. Руперт отдернул ее в сторону и тотчас же отступил. Огромная каменная фигура рухнула на пол как раз на то место, где он должен был стоять, если бы инстинкт подвел его.

Увидев удаляющуюся фигуру, Руперт бросился вслед за ней. Он проигнорировал крик Дафны: «Не надо! — и набросился на неизвестного. Убегавший упал, но вывернулся из рук Руперта и попытался подняться. Он ударил ногой Руперта, державшего его за ступню, пытаясь сбросить его. Сильным рывком Руперт повалил беглеца. Человек пытался откатиться в сторону, отбиваясь руками и ногами. Руперт успокоил его, ударив локтем по голове, и скоро он лежал, придавленный коленом, упершимся ему в спину.

— Берегитесь! — крикнула миссис Пембрук.

Руперт нагнулся, и удар пришелся ниже виска. Звезды посыпались из его глаз. Он тоже увидел второго негодяя, с поднятым ножом приближавшегося к нему. Руперт бросился на него. Они, сцепившись, свалились на пол и боролись среди осколков сыпавшейся с полок глиняной посуды.

Откуда-то появилась еще одна фигура, и чей-то голос что-то выкрикнул по-арабски. Пока Руперт расправлялся с одним врагом, краем глаза он заметил, как миссис Пембрук подняла что-то с пола и вмешалась в драку.

Он не мог определить, что это было, у него не было времени. Но он услышал вопль, и один из нападавших, пошатываясь, пошел в сторону, на голове его не было тюрбана, и он держался за голову. Высоко держа тяжелый предмет, она бросилась за ним, и он побежал. Затем что-то ударило Руперта в затылок. Он погрузился в темноту, где ярко вспыхивали и гасли огни. Земля разверзлась под его ногами, и он полетел вниз. Огни погасли.

Свет медленно возвращался. Руперт чувствовал запах ладана и амбры и чего-то еще, что ассоциировалось с понятием «она». Его голова лежала на чем-то мягком, пахнувшем женщиной. Он мгновенно понял, что это женская грудь. Его щеку приятно поглаживала нежная гладкая женская рука. Ее рука. Экзотическое благоухание принадлежало тоже ей. Ладан. Аромат богини!

— Мистер Карсингтон, вы должны поговорить со мной, — сказала она.

Руперт предпочел бы помолчать. Оставаться все в том же положении, положив голову на ее грудь, и вдыхать ее аромат, в то время как она нежно поглаживает его по щеке.

— Мистер Карсингтон. — Рука уже не поглаживала, а с нарастающим нетерпением похлопывала его по щеке.

Помня о вспыльчивом характере леди, он понимал, что вскоре похлопывание превратится в пощечины. Он открыл глаза и встретил взгляд ее зеленых глаз, в котором беспокойство сменялось раздражением.

— Где я? — спросил он, хотя ответ ему был хорошо известен. Руперт тянул время. Ее грудь была идеальной подушкой. Ему не хотелось покидать ее.

— На полу в кладовой Аназа, — сказала она. — Кажется, у вас обморок.

— Обморок? — недоверчиво повторил он. — Меня ударили по голове. Мне следовало быть внимательнее, это случается довольно часто.

— Это многое объясняет. — Дафна собралась подняться. Сознавая, что она без угрызений совести позволит его бедной разбитой голове стукнуться об пол, он поспешил сесть.

Руперт огляделся. Пол был усеян осколками и маленькими человеческими фигурками. Неподалеку лежал каменный сокол приблизительно в фут высотой. Он подобрал его и взвесил на руке. Сокол был сделан из тяжелого полированного черного камня. Вот с ним-то она и напала На бандита.

— Этот сокол — олицетворение бога Гора, — объяснила Дафна. — Хорошо, он оказался у меня под рукой. Эти маленькие фигурки очень милы, но для защиты не годятся.

Раскрашенные деревянные фигурки были похожи на тех, что стояли на полке у нее дома. Руперт поднял одну.

— Что это такое? Куклы? Священные идолы?

— Никто не знает. Их, как и разбитые сосуды и мумии, обычно находят в гробницах. Грабители сбежали с сокровищами давным-давно.

— Как много тайн, — заметил он. Спрятав одну фигурку в нагрудный карман, Карсингтон встал. — Кажется, Ванни Аназ будет хранить свои тайны до Судного дня.

— Отнюдь, — возразила миссис Пембрук. — Пока вы безрассудно набросились на бандитов, не зная, сколько их там, я остановилась посмотреть, жив ли он. Вернее, был еще жив. Перед смертью он успел сказать: «Ищите Рамзеса». — В ее голосе слышалось раздражение.

И только тогда Руперт заметил темные пятна на ее накидке. Вероятно, она встала на колени, чтобы помочь умирающему, впоследствии помогла ему самому. Она не упала в обморок, не закричала, не убежала. Дафна ворвалась в кладовую, схватила оружие и дралась с убийцами рядом с ним.

Она оказалась храброй до глупости.

Странные вещи происходили в его душе — неожиданная вспышка чувства, которому Руперт не знал названия. В нем, естественно, было и плотское желание, поскольку он был мужчиной, и требовалось нечто большее, чем несколько пятен крови на ее одежде, чтобы заглушить его. Однако страсть была с ним неразлучна, как старый друг, естественна как дыхание. То чувство, которое присоединилось к ней, казалось таким же загадочным, как и деревянная фигурка, спрятанная в карманы.

Руперт не понимал этого чувства и даже не пытался понять. Он видел, что Дафна расстроена. И причин для этого было предостаточно.

— Прошла всего парадней, а уже куча покойников, — сказал он, направляясь к ней.

Она предостерегающе подняла руку. Рука только чуть дрожала, и он не заметил бы этой дрожи, если бы смотрел на Дафну не так внимательно.

— Не надо, — сказала она. — И не вздумайте успокаивать меня.

Руперт действовал инстинктивно, что было на него не похоже. Он знал, как обнять женщину, и, сцепив зубы, позволить ей выплакаться на своем плече. Он ненавидел слезы, но мог это вытерпеть. Не то чтобы ему было неприятно обнимать ее, но он предпочел бы обойтись без рыданий.

— У вас был шок. Вы ведь не каждый день находите людей с перерезанным горлом?

— Мне не нужны утешения, — ответила Дафна, — мне нужны ванна и чашка чая. Но сначала… — Она закрыла глаза, покачала головой и снова открыла. — Мы должны сообщить властям.

— Вы с ума сошли? У вас на одежде кровь. Вспомните, вы говорили мне, как невероятно глупы здесь полицейские. Они решат, что это мы убили торговца коврами.

— Сбежать было бы намного подозрительнее, — возразила она.

Руперту тоже требовалась ванна и глоток чего-нибудь покрепче чая. Ему не хотелось снова идти в полицейский участок и смотреть, как она спорит с безмозглыми грубиянами. Он не мог утихомирить кого-либо или юмором разрядить обстановку, потому что не знал языка. И уж конечно, он не хотел провести еще одну ночь в тюрьме отдельно от миссис Пембрук и не в состоянии защитить ее.

Он не хотел, чтобы снова освобождать их явился Бичи и решил, что поручать заботу о сестре Майлса Арчдейла Руперту Карсингтону было большой ошибкой. И Руперт не хотел, чтобы секретарь предложил мистеру Солту доверить лорду Ноксли опеку миссис Пембрук. А мистера Карсинггона отправить в пустыню, где, если повезет, на него свалится многотонный обелиск.

Руперт не собирался посвящать Дафну в ход своих размышлений.

На его лице появилось благородное выражение.

— Как пожелаете, мадам. Думать — это ваша обязанность, — сказал он, изображая идиота.

Не прошло и часа, как мистер Бичи, полицейские, местный шейх и переводчик собрались в лавке Аназа. Сейчас они толпились в первой комнате. В ней, если не считать пятен крови на полу, все было в порядке. Однако кладовые, расположенные за ней, были разграблены. Вероятно, как предположил Руперт, в то время, когда один из грабителей отвлекал Аназа разговором в передней комнате.

— Может быть, Аназ услышал шум, — рассуждал он, — и направился посмотреть, в чем дело, в этот момент первый грабитель и перерезал ему горло.

Когда это перевели шейху, тот нахмурился и пошел осмотреть тело. После осмотра труп унесли.

Тем временем Бичи тихо дал понять Руперту, что положение становится крайне неприятным. Ванни Аназ не был одним из сотен ничтожных египетских торговцев. Он был важным иностранцем, оказывавшим многочисленные услуги Мухаммеду Али, и вследствие этого пользовался расположением паши. Более того, он оказался третьим человеком, убитым поблизости от миссис Пембрук и мистера Карсинггона в течение последних двух дней.

К счастью, шейх Салим оказался более умным и логично мыслящим человеком, чем полицейские. Осмотрев тело, он обследовал кладовые и расспросил торговцев из соседних лавок. Он вернулся и рассказал, что соседи видели людей, выбегавших через заднюю дверь, один из них был без головного убора. Взрослый мужчина, если он не европеец, появившийся на улицах Каира без тюрбана, был таким же редким и странным явлением, как и взрослый мужчина в тюрбане на улицах Лондона.

Шейх пришел к заключению, что все совпадает с объяснениями «ученого джентльмена», под которым подразумевался Руперт!

Объяснения давал не он, а миссис Пембрук, чтобы не произошло ошибки при переводе. Но когда она говорила, шейх смотрел не на нее, а на Руперта и отвечал Руперту, а не ей. Как будто ее и не было, она с таким же успехом могла бы находиться в Нортумберленде.

Руперт был уверен, что это возмущало ее, даже он находил это вызывающим, но что бы она ни чувствовала, Дафна хорошо это скрывала. Или, возможно, она просто слишком устала или была слишком потрясена случившимся, чтобы обращать внимание на подобную неучтивость.

И все же шейх оказался внимательным. Он сказал им, что они свободны и могут идти. А он заставит полицейских прочесать город и найти человека без тюрбана и с большой шишкой на голове.

— Скажите им, чтобы они искали человека с признаками сотрясения мозга, — сказал Руперт. — Миссис Пембрук сильно ударила его по голове, а статуя была из крепкого камня.

Бичи бросил на него мрачный взгляд, но ничего не сказал, что сделал позднее, когда они отправились домой. Уже Давно наступила ночь, и они ехали следом за эскортом из полицейских и слуг, сопровождавшим миссис Пембрук.

Секретарь приостановился и сказал:

— По-моему, я ясно объяснил, что миссис Пембрук следует всеми силами оберегать от неприятностей и огорчений.

— Она не любит, когда ее оберегают. Она бурно протестует, она не хочет, чтобы с ней обращались как с ребенком.

— Это не оправдывает вашего отношения к ней, как к одному из ваших отчаянных приятелей, — сказал секретарь. — Вам не приходило в голову, что поблизости могли прятаться другие негодяи, и вы должны были немедленно позвать на помощь? Прежде чем ввязываться в драку вам следовало подумать, что на нее могут напасть, ее могли убить или еще хуже.

Руперт резко остановился.

— Что, по-вашему, могло быть хуже ее гибели?

— Я полагал, что передал вам мнение и пожелания мистера Солта относительно исчезновения мистера Арчдейла, — сказал Бичи. — Думаю, я выражался достаточно понятно.

— Да, — ответил Руперт. — Я рассказал об этом миссис Пембрук.

— Вы рассказали… — После паузы, сдерживая возмущение, Бичи продолжил: — Вы не могли передать ей наши подозрения о… э… местах сомнительной репутации. Это одна из ваших шуток, полагаю?

— Она заявила, что ее брат не может находиться в борделе или опиумном притоне и что я ни в коем случае не должен его искать в таких местах. Я подчинился, как и был обязан сделать. Вы же мне сказали, что я не должен расстраивать ее, разве не так?

Последовало гневное молчание, так хорошо знакомое Руперту.

Он не в первый раз заставлял собеседника замолчать, и этот не будет последним. Далее они шли молча, и Руперт думал, сколько еще у него остается времени до того, как Солт отошлет его в пустыню.

Несмотря на то что леди хорошо охраняли, Руперт следовал за кортежем всю дорогу до ее дома.

Он задержался, наблюдая, как охранники занимали сторожевые посты вокруг дома, затем распрощался с Бичи и дальше пошел один.

Было темно, и Руперт знал, что разумные люди не выходят на улицу после наступления темноты, но безопасный путь никогда не привлекал его.

Он шел той же дорогой, по которой они с миссис Пембрук проезжали два дня назад. Даже ночью он без труда нашел дом лорда Ноксли, ему лишь пришлось останавливаться несколько раз, чтобы успокоить подозрительных полицейских, армейских часовых и бдительных привратников.

Улицу перегораживали ворота, но он запомнил пароль. Сторож сказал что-то непонятное, на что Руперт ответил: «Ла илаха ила ла».

Все же следовало бы заняться изучением языка, подумал он. В этом он видел и светлую сторону — учиться арабскому у миссис Пембрук было бы приятнее, чем греческому и латинскому у занудных учителей.

Наконец после того, как он несколько раз старательно произнес «послание от мистера Солта» и «британский консул», его впустили в дом его милости. Это было нарушением правил, как позднее понял Руперт. Однако ему повезло — его появление совпало с бурной вспышкой гнева ревнивой молодой женщины.

Смуглую красавицу, которую он заметил во время первого посещения, звали Джуман. Она бушевала на галерее, когда услышала, как он зовет привратника. Она впустила Руперта и вскоре на ломаном английском языке, сопровождаемом выразительными жестами, поведала ему свою историю.

Лорд Ноксли купил ее у работорговца на рынке. Желая угодить красивому иностранцу, спасшему ее от жизни с более старым и менее привлекательным хозяином, она усердно учила английский язык. Поскольку Джуман к тому же была чрезвычайно красива, его милость позволил ей угождать ему. В результате у нее появилась надежда — как это нередко случается с женщинами — на прочные отношения, предпочтительно скрепленные брачными узами.

Ее надежды рухнули вчера, когда его милость покинул Каир и отправился на поиски брата английской леди.

Покинутая Джуман все еще сердилась. Вот почему она сказала привратнику, что он должен впустить в дом человека из консульства. Вот почему она рассказала Руперту о всех личных делах своего господина. И вот почему она предложила продемонстрировать ему и другие таланты, которыми она обладает, кроме умения подслушивать. Джуман была чрезвычайно настойчива. Руперту потребовалось вся его решимость, чтобы избавиться от нее.

Он еще долго удивлялся своей неуступчивости. В конце концов, смуглые красавицы не падают в буквальном смысле вам на колени каждый день. Когда с неба сваливаются такие дары, только грубый невежа откажется от них. Хотя Руперту вполне хватало недостатков, грубости среди них не было.

«Дурной признак», — сказал он себе. Затем повернулся на бок и уснул. Ему снились разгневанные зеленоглазые богини в тюрбанах.

В то время когда Руперт видел сны, Гази со своими людьми собирался отправиться в Восточную пустыню.

Они нашли двоих людей, ограбивших Ванни Аназа, отобрали у них папирусы и другие произведения древнего искусства, которые те украли, и избивали их до тех пор, пока они не рассказали им, что произошло в доме торговца.

Как скоро понял Гази, они были обыкновенными ворами, которых наняли, чтобы отвести подозрения от Дюваля и чтобы предыдущая кража папируса казалась одним звеном в цепи обычных преступлений. Поскольку воры почти ничего не знали, Гази мог бы сохранить им жизнь. Но они допустили страшную ошибку — убили Ванни Аназа, полезного и ценного человека. Гази удавил их.

Основываясь на том, что узнал от них, Гази вскоре получил сведения от других людей. В течение нескольких часов он узнал все, что хотел узнать.

Похитители со своим пленником плыли на какой-то лодке. Папирус везли отдельно, по суше. Встреча была назначена в деревне к югу от Миньи, более чем в ста пятидесяти милях вверх по реке.

Гази соответственно разделил своих людей: одна группа будет преследовать похитителей, другая — следовать за папирусом. Эту он возглавлял сам. Похитители явно были не самыми умными и предприимчивыми из наемников Дюваля. С другой стороны, Фарук, охранявший папирус, отличался проницательностью, хладнокровием и остротой ума.

Гази с нетерпением ждал встречи с достойным противником.