Глава 5
Уже стоя наверху, перед запертым чердаком, Джек заколебался. Стоит ли ему стучать? Чувствуя себя глупо, он все же постучал в дверь. Прижав ухо к замочной скважине, он еле расслышал презрительное фырканье Лорел.
— О, будьте добры, входите. — Даже толстые дубовые доски не смягчили иронии в ее голосе.
Тяжелый ключ согрелся в его кармане. Лицо пылало от смеси стыда и неловкости, приправленных чуточкой раздражения. В единый миг он ощутил сразу три чувства, которых никогда раньше не испытывал.
Он повернул ключ, а затем медленно-медленно отворил дверь… И едва увернулся от осколков полетевшей ему в голову посудины.
— Ух ты, промахнулась!.. — Она произнесла это спокойно, но в голосе кипела ярость.
Джек сначала спрятался за дверью, но затем отбросил постыдную трусость. Он это сотворил и теперь должен лицом к лицу встретиться с последствиями.
Эти последствия продолжали нарастать. Осколки летели неустанно. Он заслонил глаза рукой:
— Проклятие, Лорел!..
— Ты хотел войти, так заходи.
— Прекрати.
— О, Джек, мне и в голову не придет причинить тебе вред.
Он шагнул в комнату и тут же рванулся в сторону, уклоняясь от треснувшей тарелки, летевшей ему в голову.
— Ой! А я-то решил, что ты не хочешь причинять мне вреда!
Лорел помедлила, взвешивая в руке тяжелый чайник без ручки.
— Я не хочу причинять тебе вреда. Я хочу тебя убить! — Чайник полетел в его сторону и почти попал в плечо, если бы Джек не сумел увернуться.
Она свирепо сдвинула брови.
— Перестань двигаться.
Он умиротворяюще поднял руки.
— Лорел, я понимаю, что был не прав, запирая, тебя здесь…
В мгновение ока она нагнулась к лежащей у ее ног груде брошенной посуды и с трудом швырнула в него тяжелой супницей. На этот раз Джек не стал дергаться, а просто отбил ее предплечьем.
— Как же это было больно!
Впрочем, ему, видимо, удалось скрыть боль, потому что Лорел вытаращила глаза от удивления и заколебалась, выбирая очередной снаряд. Это стало ее первым просчетом. Как солдат, бросающийся на засаду, Джек кинулся через комнату и оттащил Лорел от ее арсенала.
— Отпусти меня! — Она старалась лягнуть его, но ее одетые юбки защитили Джека.
Он крепко принимал ее к себе, спиной к своей груди, плотно обвив ее руками, так что она не могла шевельнуться.
Пахла она восхитительно!
Это было бы не важно… если б не напоминало ему о чем-то…
Лорел отчаянно сдерживала слезы и старалась вырваться из его хватки. Слезы не приводят ни к чему хорошему. Уж ей ли не знать, ведь за последние четыре года она пролила их столько, что теперь знала это точно. А вот сохранять злость… это полезно. Она никогда в жизни не испытывала такого всепоглощающего бешеного гнева. По крайней мере, никогда раньше не давала себе в этом волю.
Но Джек, этот невероятно бесчувственный негодяй, столько украл у нее…
Ее тело затрепетало от близости его большого и сильного тела.
— Нет! С давно сдерживаемым рыданием Лорел вырвалась от него. Стиснув зубы, чтобы не выдать себя, она попятилась, отталкивая Джека.
Она готова была схватить что угодно: чайник, метлу, кочергу, и с радостью огреть его по голове, а потом забрать свое дитя и навсегда исчезнуть, оставив избитого, окровавленного лорда Редгрейва навсегда в своем прошлом.
Он стоял теперь перед ней с тем же отрешенным и недоумевающим видом. Она помнила его не таким. Смеющийся молодой человек постепенно переродился в ее памяти в хитрого манипулятора. Она мстительно забыла того сломленного, горюющего человека, с которым провела единственную ночь. Но теперь она вновь видела призрак того, по-прежнему несчастного и потерянного, такого же опустошенного и далекого от всего Джека.
Она тряхнула головой, стараясь избавиться от этого образа. Она не должна распылять свою ярость. Только гнев даст ей достаточно силы, чтобы совершить задуманное. Понимание и сочувствие были никчемными и расслабляющими эмоциями, именно они привели ее в то состояние, в котором она пребывала сейчас.
Нет, в данном случае она станет такой, как Амариллис. Она постарается ухватить свой шанс и сдаст выигрышные карты только себе самой.
Ради своей дочери она сделает все. Даже станет подражать своей бессердечной сестрице.
— Отдай ее мне. — Это ее голос или материнское угрожающее рычание? — Отведи меня к ней. Немедленно.
— Что ты собираешься делать?
— Сбежать. — Она вызывающе вздернула подбородок. — Убежать далеко и никогда сюда не возвращаться. По-моему, ты потерял все права на нашего ребенка.
«Нашего ребенка?!» Джек был потрясен. «Нашего?» Но…
А Лорел продолжала:
— Эта проделка с чердаком лишь последний из ваших грехов, и какое бы будущее с Мелоди вы себе ни воображали, я его не…
Ошеломленный Джек просительно поднял руку, прерывая ее:
— Подожди…
Наконец что-то подвернулось ей под руку. Длинная палка, мутовка для перемешивания белья при стирке, стояла в углу помещения. Сухое потрескавшееся дерево тут же вонзилось в руку занозами. Наконец-то у нее в руке настоящее оружие. Сможет она убить человека? Этого сможет.
По крайней мере, сможет с радостью огреть его так, чтоб он потерял сознание.
Он подступил ближе. Она покрепче сжала свою палку и сделала глубокий вдох. Еще один его шаг… Он сделал этот шаг, в явной растерянности прижимая ладонь ко лбу. Теперь… если бить, то теперь…
Палка взметнулась. Он увидел её, опоздав на мгновение, и попытался увернуться, но удар все-таки пришелся по его плечу.
Его спас инстинкт. Он вырвал палку из ее рук и рванулся к Лорел. Он всем телом прижал ее к стене и схватил мертвой хваткой ее запястья.
Однако на таком близком расстоянии их поджидала большая опасность. Ощущение ее прижатого тела, то, как она извивалась, стремясь высвободиться, аромат ее тела, ее учащенное от борьбы дыхание на его коже…
«Я ее узнаю! — И откуда-то из темной глубины… — Она нужна мне!»
Он не двигался, но не мог сдержать нарождающегося, нарастающего желания. Сердце стучало, как молот, его стук громом звучал в ушах. Кожа пылала, поле зрения сузилось. Желание. Потребность в ней.
Сейчас.
Он почувствовал, что ее борьба стала утихать, а злые выкрики перешли в бессвязные протестующие восклицания.
Уронив голову к ее лицу, он заколебался. Его рот оказался в одном дюйме от ее губ, а глаза стали огромными, бездонными озерами синевы, в которых можно утонуть. Однако он должен был узнать… разобраться…
Когда Джек поцеловал ее снова, после гигантского перерыва. — Боже, какого огромного! — Лорел хотела оттолкнуть его, отбиться, укусить губы, стремящиеся завладеть ее ртом. Но еще сильнее, чем стремление причинить ему боль, была жажда, страстная потребность в его поцелуе.
Его рот был жарким и твердым, одновременно знакомым и чужим. Когда она приоткрыла рот, чтобы лучше ощутить этот чужой вкус, она услышала зародившееся в его горле низкое рычание, которое сотрясло его тело и передалось, отозвалось в ней.
Он еще выше поднял ее зажатые в его пальцах руки и перехватил их в один большой кулак. Лорел пришлось подняться за ними на цыпочки, отчего ее рот оказался еще теснее прижатым к его рту. Свободной рукой он взял ее за подбородок и сильнее повернул к себе ее личико, чтобы углубить поцелуй. Поцелуй был жгучим и влажным… и она ответила ему так же жестко. Их ищущие языки сплетались и боролись, а ее томные стоны терялись в его горле. Желание драться совершенно оставило ее, и она, забыв о всяком стыде, отдалась его поцелую. Утонула в нем.
Рука Джека оставила ее лицо и скользнула по шее вниз, слушая пульс, лаская и дразня чувствительное местечко, там, где шея переходит в плечо, затем его большая горячая рука обхватила ее грудь.
Лорел ничего не могла поделать. Она невольно оказалась в ловушке… в капкане. За все, что происходило с этого момента, она ответственности не несла. Вскрик, вырвавшийся из ее горла, был просто стоном возбужденного животного.
При этом звуке его рука легонько сжалась на ее груди. А потом скользнула вниз по телу, переходя на ягодицы, а потом на бедро. На миг его рот оставил ее, и она позволила своей голове запрокинуться, дрожа и задыхаясь от стыда и отчаянной нужды в нем. Почувствовав, что его рука скользнула ей под платье, а потом выше к колену и по внутренней стороне бедра, Лорел закрыла глаза и обмякла. Она его ненавидела. Он погубил ее жизнь. Ее потребность в нем была унизительной, безумной… и абсолютно неконтролируемой.
И когда язык Джека вошел в ее рот, его длинный палец повторил внизу это же движение.
Он знал, как обращаться с женщиной. Его прикосновение было твердым и уверенным, ласковым, но не допускающим отказа. Он снова повел палец вниз и снова внутрь, создавая ритм, совпадающий с ритмом движения его языка.
Это началось где-то в самой глубине ее существа, с маленького пятнышка, и распространилось вовне. Сначала жар, потом дрожь, пока всю ее не затрясло. Она испускала краткие стоны прямо ему в рот, а он глотал их и воспринимал как призыв к ускорению темпа своих прикосновений. Она повисла в его объятиях, насаженная сначала на один его палец, а затем на два, сомкнутых вместе. Эти пальцы раскрывали ее шире. Она инстинктивно сжалась вокруг них, невольно усиливая трение, усиливая свое наслаждение.
Снова и снова. Нежно и неумолимо. Его мощное, большое и твердое тело, тесно прижимающееся к ней, его рот, решительно завладевший ее ртом, его рука, его пальцы, проникшие в нее, покорившие и захватившие ее. Слишком много ощущений… слишком много Джека. Ни чего не соображая, она стиснула бедра, так что ему пришлось с силой вставить колено между ними, чтобы вновь раскрыть ее.
Пригвожденная. Беспомощная. Она ничего не могла с этим поделать…
И ощущала огромное облегчение.
Когда ее настиг пик наслаждения, Лорел разлетелась на мелкие осколки, как замерзший пруд, в который попал большой камень. Ноги ее бессильно подогнулись, и она выкрикнула свое облегчение в его жаркий требовательный рот. Он еще крепче прижал ее к стене своим мускулистым телом, чтобы она оставалась на весу, выпрямленной, а тело содрогалось в мощных судорогах экстаза. Его пальцы продолжали свое вторжение, не отпуская ее, давая ей испить наслаждение до дна, наконец она обмякла в его руках, слабо постанывая в последних ритмических трепетаниях, пробегавших по всем ее членам.
Джек отпустил ее руки и позволил им упасть, принимая на грудь вес ее тела. Он не станет думать о том, что сейчас сделал. Он не может думать об этом.
Вытащив руку из-под юбок, он поднес пальцы ко рту, чтобы ощутить ее вкус.
И тогда он все понял. Это и была истина. Он знал вкус этой женщины, как знал вид собственного лица в зеркале. Ее голос с возрастом стал глубже, тело — более зрелым, но солено-сладкий нектар ее соков навсегда сохранился в его памяти.
В памяти о той ночи.
Той ночью он занимался любовью с Лорел Кларк. Это она пришла к нему в комнату, чтобы утешить, прогнать его кошмары. Это она так беззаветно и щедро отдалась ему той ночью.
Это ее синие глаза плакали, когда его вышвырнули из их дома…
После того как он сделал предложение ее сестре!
«Это была Лорел!»
Лорел покрывала его лицо нежными поцелуями, чтобы облегчить смертельный ужас его сновидений?.. Лорел гладила маленькими прохладными ручками его кожу, прогоняя страх и напряжение, владевшие им?
Лорел, нежная и добрая, страстная и буйная, извивалась под ним? Это она выкрикивала его имя, когда он потерял себя в ее сладостной, жаркой, прекрасной живительности?
Он смог только растерянно вытаращиться на нее:
— Лорел?!
Несмотря на все мелодраматические события, случившиеся потом, Джек никогда не жалел о той ночи. Не мог забыть тот миг слияния двух душ, мерцающего светом согласия. Этот миг был единственной причиной того, что год, назад он не бросился с крыши «Браунса».
Он никогда и никому об этом не рассказывал, даже Эйдану и Колину. В тот вечер, когда они нашли его на крыше с бутылкой виски в руке, задумчиво оценивающего расстояние до булыжников мостовой… они подумали, что убедили его жить. Убедили, что это его долг наследника, его долг перед теми, кто зависел от его дяди, долг нести дальше фамильное наследие доброго управления.
Все это были отличные и разумные основания для того, чтобы жить дальше. Впрочем, не такие хорошие, как слабый огонек надежды, тепла и нежности, подаренный ему той ночью.
Если кто-то мог так прикасаться к нему, так обнимать и верить и так отдаться ему…
Что ж, тогда, наверное, внутри такого человека, как он, было нечто достойное спасения.
«Господи, что же я натворил?!»
Снова!
Он выпустил ее из рук, и она, спотыкаясь, попятилась от него.
— Ты!.. — Его голос превратился в хриплый шепот. — Ты и я…
Лорел упрямо вздернула подбородок:
— Я знала, что ты меня забудешь.
— Никогда! — Джек посмотрел в ее синие глаза, помнящие предательство. — Я просто помнил не тебя…
Она растерянно моргнула.
— Кого же ты помнил вместо меня? — И когда он промолчал, не отзываясь на ее сарказм, широко открыла глаза: — Эми? Ты решил, что с тобой была Эми?!
— Ежевичка!.. Прости… — Он потянулся к ней, но Лорел отодвинулась на безопасное расстояние, лицо ее пылало, брови сдвинулись… до нее наконец дошло, как ужасно, чудовищно они все перепутали.
— Лорел, ты отдала Мелоди…
— Нет! — Глаза ее потемнели от бури, бушевавшей в душе. — Я не бросала ее. Ее у меня украли! Они сказали мне, что она умерла!
— Они?
— Мои родители. Мать и отец!.. И повитуха. Я клялась, что слышала ее крик, но они твердили, что она родилась мертвой, что я сошла с ума от горечи и родовых мук. И я поверила… Я должна была знать, что им нельзя верить. Что никогда нельзя доверять моей сестре… Все лгут. — Она опустила глаза и одернула юбку. — Все эти годы я плакала по ней, а она была жива! Все это время она жила здесь.
Джек покачал головой. По крайней мере, в этом он не был виноват.
— Только несколько последних месяцев. Ее оставили на пороге клуба. Мы не знаем, кто это сделал.
Лорел ужаснулась:
— Где же она была столько времени?
— Мы не знаем.
Она прижала руки к сердцу.
— А если это было ужасное место? — От волнения и расстройства она перешла на скороговорку: — Если ее там запугивали… или били… или того хуже? Хорошо ли ее кормили? Не мерзла ли она?
Джек только развел руками.
Лорел отвернулась от него и обхватила себя руками.
— Я горевала по своей дочери, но я никогда не стану горевать по своим родителям. Никогда! Как они могли так поступить со своей внучкой?!
Джек внимательно наблюдал за ней. Было очевидно, что Лорел по-настоящему тревожилась о счастье Мелоди. Если бы теперь ему удалось урезонить ее.
— Значит, ты не станешь ее забирать?
Она снова повернулась к нему. Лицо ее было белым от переживаний.
— Я заберу ее, Джек. Я не хочу видеть ни тебя, ни мою сестрицу, ни одного уголка Англии. До конца дней моих…
— Но…
Она шагнула вперед:
— Ты, Джек, погубил меня и даже не узнал моего имени! Ты запер меня здесь, а потом… — Она яростно махнула рукой в сторону стены, недавнего момента страсти. — Какой из тебя отец! И человек ты негодный!
Ее слова больно ранили Джека, но он лишь молча стоял перед ней. Она права. Не было у него никаких оправданий своим поступкам. И вообще, стена, окружавшая его, оказалась слишком высока, чтобы ее можно было преодолеть просто словами. У него было чувство, что Лорел слишком далека от него, чтобы услышать. А может быть, это он был слишком далек…
Поэтому он сделал только то, что смог придумать. Хотя, делая это, он понимал, что поступает неправильно. Он вынул ключ и посмотрел на нее.
— Я не могу позволить тебе убежать. Я не могу позволить тебе забрать Мелоди. — С этими словами он отступил за порог, закрыл дверь и запер ее. Тихий щелчок замка не смог заглушить ее возглас протеста.
Джек запер Лорел, но почти сразу понял, что в клетке оказался он сам.
В конце приятного, мирного вечера лорд Олдрич шаркающей походкой направлялся по коридору в свои комбинаты. Мать Эйдана, прежняя графиня Бланкеншип, была любовью всей его жизни с тех пор, как он достаточно повзрослел, чтобы понимать это выражение.
Тем не менее ослиное упрямство его дражайшей половины — или, говоря вежливо, прелестная твердость ее духа — подчас действовала на него весьма утомительно.
Какой-то звук за спиной заставил лорда Олдрича помедлить в его неуклонном продвижении к портвейну и блаженной тишине. Он обернулся и посмотрел сквозь толстые стекла очков в дальний конец коридора.
Кто-то спускался с чердачной лесенки. Судя по черным волосам и прямой спине один из молодых джентльменов. Бланкеншип? Нет, это был Редгрейв. Вернее, после прибытия дневного письма маркиз Стрикленд.
Лорд Олдрич был стар и достаточно тактичен, чтобы не поздравлять молодого Стрикленда с его возвышением после смерти дяди. Все же несколько слов соболезнования произнести стоило. Странный он тип, этот капитан Джек, как прозвала его крошка Мелоди.
Лорд Олдрич повернулся и зашаркал по длинному коридору назад. Его мягкие туфли были почти не слышны на толстой ковровой дорожке.
Стрикленд остановился и отряхнул что-то с рукавов и плеч. Затем, не замечая Олдрича, деловито заторопился вниз.
Олдрич помедлил у двери на чердак, затем отодвинул щеколду и посмотрел вверх, на чердачную лесенку. Падавший сзади свет освещал лишь нижнюю ее ступеньку. Олдрич прислушался. В отличие от зрения слух у него был лучше, чем полагали окружающие. Он предпочитал, чтобы они думали, будто он глух: это ведь помогало избегать долгих и нудных светских разговоров.
Нет, все тихо. Перед ним просто старый чердак, полный пыльных, никому не нужных вещей.
Он повернулся и пошел прочь, к своему портвейну. Под ноги попало что-то шершавое. Он медленно, с трудом нагнулся и провел пальцами по ковру, размышляя о тяготах возраста.
Какие-то острые кусочки укололи его пальцы. Он поднес их ближе к глазам и пригляделся.
Битая посуда. Маркиз Стрикленд стряхивал с себя осколки посуды!
Согласно долгому жизненному опыту лорда Олдрича, битая посуда означала женщину. Очень сердитую.
Как интересно.
Ворча что-то под нос, лорд Олдрич направился в свои комнаты, к долгожданному портвейну. Он почти позабыл, как увлекательна бывает иногда жизнь в «Браунсе».
А Лорел в своей чердачной тюрьме беспокойно металась на куче простыней, которые навалила в углу комнаты. Она заснула поздно и спала урывками. Заснув наконец по-настоящему, она плакала во сне, который был и не сном вовсе, а цепочкой воспоминаний.
С того момента как он перекатил ее под себя, Лорел принадлежала Джеку. Она была его собственностью, чтобы он держал ее, целовал, делал все, что захочет. Она так давно, так долго его любила. И теперь, наконец, ее преданность была вознаграждена.
И как вознаграждена! Никогда раньше не испытывала она таких ощущений. Его губы на ее губах, вкус его языка, который она втягивала в свой рот, сосала, гладила, следовала за каждым его движением, намеком, так тесно льнула к нему, что, казалось, они становились единым существом. Его мысли стали ее мыслями. Его желания и потребности стали ее желаниями.
Когда его рот перешел с губ на подбородок, а потом вниз по шее, она ощутила шершавую жесткость его щетины на коже. Эта разница мужского и женского возбудила ее. Он был таким большим и сильным, широким и мускулистым, таким мужественным, таким не похожим на ее собственную нежность и хрупкость. Обвив руками его обнаженные плечи, Лорел измерила мощный размах мужского тела. Под ним она чувствовала себя маленькой и слабой, но при этом сильной своей уязвимостью. Именно она была той, которую он желал. Ее он целовал.
Ее ночную рубашку он стащил с плеч, выпустив на волю ее груди, чтобы его рот мог пожирать их. Она ахнула, когда он втянул в рот ее девственные соски, сначала один, потом другой. Они отвердели и остриями направились на него, как делали, когда она вылезала из теплой ванны на холод. Порочный восторг пронзил ее и заставил вновь и вновь, задыхаясь, повторять его имя.
Он сосал все сильнее, втягивал их в себя, скользил острыми зубами по их мякоти, пока она громко не застонала от мучительного блаженства и не запустила пальцы ему в волосы, чтобы теснее и крепче привлечь к себе его голову.
Теперь другая часть ее тела ощутила, что скромная ночная рубашка стала всего лишь клочком муслина на бедрах. Ее обнаженные груди предались его рту, а живот и бедра стали доступны его ищущим рукам.
Она почувствовала, как его рука оказалась меж ее колен, большая, горячая, мозолистая. О, райское наслаждение! Его прикосновение обжигало огнем. Вся кожа запылала, когда Лорел раздвинула нежные нетронутые бедра, с полным доверием позволяя бродить там его пальцам. Он гладил, твердо водил ладонями по ее телу, изучая, исследуя ее бедра. Она извивалась, стремясь теснее приблизиться к его прикосновению, пока он не пригвоздил ее к постели своей ногой.
Большие жаркие руки были необычайно ласковыми, игривыми. Легкие, как перышко, дразнящие касания дразнили и мучили, пока она не стала молить его о большем. Она хотела много большего. Хотела того, для чего у нее не было имени. Она жаждала всего и хотела этого только от Джека… только от Джека.
Всегда только Джек.
Продолжая сосать и перекатывать во рту ее соски, он на конец позволил кончикам своих пальцев пройтись вверх по ее расщелинке, от ожидания ставшей невероятно влажной и скользкой. Вторжение его грубых и нежных пальцев заставило ее громко вскрикнуть от наслаждения.
Другая его рука нежно и неумолимо накрыла ее рот, заставляя молчать. Но Лорел благодарно продолжала окрикивать в теплоту этой приглушающей ладони. У нее начисто пропало чувство самосохранения. Она хотела выдыхать, выстанывать, выкрикивать свое наслаждение, которое дарили его дразнящие пальцы, скользя вверх, словно моля о внимании.
Она лежала под ним, пригвожденная и обездвиженная, а он пожирал ее груди. Как это было дерзко, порочно… и как возбуждало! Это блаженство беспомощности, тяжесть его жаркого тела, его рот и настойчивые пальцы… все это казалось чересчур для ее неопытных чувств.
Этот мужчина был и не был ее Джеком. Мрак, наполнявший его, нашел выход в поцелуях, в отчаянной грубости прикосновений. Желание и безграничное буйство сделали его просто опасным.
И эта дикая, не прирученная сторона его натуры еще больше возбуждала Лорел. Она извивалась, вскидывалась и кричала под его руками… Наслаждение накатило волной, сотрясло ее, пошло по телу судорогами экстаза. Она криком закричала ему в ладонь, дикое бессмысленное существо, бессильно трепещущее под его властными руками.
Она словно сорвалась с утеса в бездну, упала в блаженство, продолжавшее бомбардировать ее легкими дразнящими ударами остаточного наслаждения.
В этот момент он жестко сунул в нее свой мощный палец. Это толстый безжалостный палец входил и выходил из нее, быстро и беспощадно.
Это остановило ее на середине падения и вернуло в нарастающий экстаз. На этот раз она оказалась на шаг позади, не в силах сопротивляться его настойчивости, вскидываясь под его сдерживающей хваткой, и он заставил ее еще раз испытать острое наслаждение. К ее растерянному удивлению.
Он вырвался из ее горла животным воем, по-прежнему приглушенный рукой на губах. В самый момент пика Джек ввел в нее второй палец, напористо вторгаясь в тесное отверстие. Однако боль растяжения стала едва заметной за волнами наслаждения. Все чувства взметнулись, затопили ее, а мысли иссякли, растворились в безумии экстаза.
Джек отнял рот от ее груди и приложил к ушку.
— Ну же, давай! — хрипло потребовал он.
И по его команде она снова дала себе волю, в третий раз. В эту минуту она была просто пустой оболочкой, сосудом, наполненным трепещущим, мучительным удовольствием и страстной потребностью в нем. Ее безмолвные крики продолжались, сопровождая водоворот наслаждения, ураган, в котором она затерялась.
И когда она отчаянно сжимала в горстях простыни и выгибалась ему навстречу, беспомощно содрогаясь, Джек перекатился и лег меж ее бедер.
Все еще затерянная, задыхающаяся, с тяжело бьющимся сердцем, она едва сознавала, едва ощущала давление его мощного и твердого копья, вжимавшегося в ее набухшую влажную сердцевину. Он обхватил большими горячими ладонями ее щеки и стал крепко и глубоко целовать.
Лорел обвила его руками и страстно ответила на поцелуй.
