Глава 14
Просыпаясь, Лорел с наслаждением потянулась и удовлетворенно мурлыкнула. Ей было на редкость уютно и приятно, тепло и удивительно мягко на пышном матрасе…
Пальцы ее скользнули по шелковым простыням… и глаза мгновенно распахнулись. Простыни?! Да-да, на матрасе были простыни. Матрас лежал на полу, но… Она перекатилась к его краю и свесила голову вниз. На полу перед матрасом раскинулся небольшой ковер. Вообще-то ковров и ковриков оказалось несколько. Они покрывали дощатый пол так, что досок практически не было видно.
В льющемся в окно солнечном свете ковры сияли сочными цветами драгоценных камней, поражали дорогой выделкой. Льющемся из окна свете?..
Она резко повернула голову. Еще накануне грязное окно было чисто вымыто. Ну, по крайней мере, оно стало чище, чем вчера. Каждое его стекло было тщательно протерто изнутри и снаружи точнее, внешняя сторона была протёрта в пределах досягаемости при открытом окне.
Он сделал все это в темноте, свешиваясь из окна над далекой улицей внизу… наверняка не видя толком, что делает. Все-все он проделал в темноте: разложил ковры, перенес матрас, принес ведерко угля, которое теперь стояло перед разожженным камином.
В полном молчании.
Он уложил ее на матрас, не разбудив. Ужаснувшись, она торопливо заглянула под простыню. Ее сорочка была по-прежнему на ней, хотя подол был подоткнут вокруг бедер. Ключ все так же висел на ленте вокруг шеи. Между грудями. Если б Джек стал ее разглядывать, то наверняка обнаружил бы подарок Мелоди.
Но Джек ее совсем не потревожил.
Конечно, она славилась крепким сном, но ведь сознания не теряла.
— Ад и все его дьяволы!— потрясенно прошептала она, затем нахмурилась и вновь шлепнулась на матрас, натянув простыни на лицо.
Она не станет считать это трогательным. Что тут сказать? Тюремщик постарался сделать тюремную камеру уютной. Ну и пусть! Она не поддастся!
Но тут она учуяла запах бекона. Всхлипнув с досады, она выглянула из-под простынь, и нос направил ее взгляд к маленькому столику, на котором стоял накрытый поднос. Глубоко втянув в себя струящиеся ароматы, Лорел роняла, что слышит самый прекрасный запах в мире… подваренного хлеба, смазанного маслом.
В животе отчаянно заурчало. Накануне она поела очень мало, потому что после того как Мелоди подарила ей ключ, она решила копить хлеб, сыр и яблоки. Она складывала все в чемодан, готовясь к побегу.
Ее желудку эти приготовления категорически не нравились, и теперь он бунтовал, демонстрируя свое недовольство голодными спазмами. Она с усилием сглотнула слюну. Такой отчаянный голод был ей непривычен. С давних пор она ела очень мало, лишь слегка ковыряя пищу. Ha вкус ей все казалось опилками. Теперь же все пахло божественно. Казалось, что все ее чувства проснулись в тот день, когда она узнала, что ее дочь жива.
Так что, несмотря на последующие обстоятельства, она не могла отрицать, что мир стал ярче, сердце билось быстрее, серый мрак, так долго окутывавший душу, рассеялся. Она чувствовала себя живой… но, разумеется, все это случилось благодаря Мелоди, а не ему. То есть не имело никакого отношения к возбуждающему влиянию маркиза.
Никакого отношения!
А вот завтрак был совершенно другим делом. Жизненно важным. Радостно ухмыляясь, Лорел скатилась с матраса и, как была, в ночной рубашке отправилась через комнату к столику. Подняв крышку, она с наслаждением вдохнула исходящий от еды аромат. Там действительно были бекон и тосты. Вареное яйцо стояло в серебряной чашечке на ножке. Однако не было никакого приспособления, чтобы срезать верхушку скорлупы.
Ох уж эти мужчины!..
Но все же на углях стоял кипящий чайник и рядом — элегантный фарфоровый заварник с уже засыпанными в него пахучими листочками. Тут же находились сахарница и молочник. Но никакой чашки нигде не наблюдалось.
Лорел с досадой скрестила руки на груди.
— Ох, Джек!.. Ну что, с тобой поделать?!
Ей что, лить кипяток из чайника прямо в горло?!
Ничего трогательного не было в этой мужской неспособности собрать нормальный поднос с завтраком. Ни капельки.
Поднеся ломтик поджаренного хлеба ко рту, она откусила кусочек… и замерла.
На другой стороне комнаты, рядом с новым матрасом, на крючке висело платье.
Она чуть не подавилась и удивленно заморгала. Оно было из светло-синего шелка, счастливого, радостного, синего, как полуденное летнее небо.
Ее любимого цвета.
Ноги перенесли ее через комнату прежде, чем она успела осознать, что двигается. Рука потянулась к божественному шелку… и тут же отдернулась… чтоб не запачкать масляными пальцами переливчатую ткань. Метнувшись назад, к подносу с завтраком, она со злостью убедилась, что никакой салфетки тоже не было.
— Мужчины!..
Впрочем, тут она заметила фаянсовый кувшин, стоявший в тазу для умывания, достаточно близко к углям, чтобы вода слегка нагрелась. Идеально. Мыла не было, но Лорел сильно потерла руки и затем вытерла их насухо подолом ночной сорочки. После этого она торопливо вернулась к платью. Подняв руки, она бережно сняла платье с крючка и, разложив перед собой, залюбовалась его элегантной простотой.
Ей никогда не нравились бантики и оборочки. Любовью к ним отличалась Амариллис. Лорел восхищалась греческой строгостью стиля Лементье…
«Л»! Метка на пакетах и картонках той леди внизу. Но эти роскошные дамские вещи не могли иметь отношение к ней, Лорел, запертой на чердаке. Это чудесное платье, но ведь не мог Джек взмахом руки призвать такого творца, как Лементье, к созданию подобного шедевра всего за одну ночь.
Она приложила платье к плечам и посмотрела на себя. Вроде бы подходило идеально… даже по длине. Она рассмеялась и закружилась, не выпуская платья из рук. Ее нога зацепилась за кучку коробок, прятавшихся за углом матраса. Они рассыпались по ковру, выбросив на пол мерцающие ленты, деликатный муслин, перчатки, туфельки…
На крышке каждой картонки стояло знаменитое «Л».
У Лорел пересохло во рту. Она замерла, окруженная рассыпавшимися сокровищами, представлявшими собой полный комплект наряда от знаменитого и недоступного Лементье.
А она чуть не испачкала его масляными пальцами. Бережно, словно могла повредить его дыханием, Лорел разложила платье на постели и, заложив руки за спину, отступила на шаг.
Крепко сплетя пальцы, она любовалась этим великолепным, изысканным и совершенно неприемлемым подарком.
Она не могла его принять. Принять — означало сдаться, потерпеть поражение.
— Проклятие!
От этого могла разрыдаться любая женщина: вот так отказаться от наряда изумительной красоты… Она никогда в жизни не имела ничего подобного, потому что от девичьих муслинов перешла сразу к трауру. Это было платье дамы, а не девушки. Оно было воплощением женственности, праздником груди, изящных рук и элегантных лодыжек.
В этом платье она могла бы потягаться с Амариллис!
Задумчиво покачиваясь на носках, Лорел сжала губы и размышляла, что если не наденет это платье, то при следующем посещении Джека должна будет встретить его лишь в своей коротенькой ночной рубашке.
А это была категорически плохая мысль!
Так что, по сути, выбора у нее не было. В конце концов, он же украл все ее остальные платья. Значит, придется надевать это или остаться полуголой.
А потом, когда она с Мелоди пустится в бега, можно будет продать это платье и все аксессуары за хорошие деньги.
По её лицу расплылась медленная улыбка. Вообще-то получалось, что это вовсе и не подарок! А просто частичное возмещение неоплатного долга Джека. Сотня таких платьев не искупит то, чего он ее лишил.
Значит, это платье он был ей должен.
Ухмыляясь, как сельский дурачок, Лорел взяла платье с постели. Ее красивый новый наряд засверкал в солнечном свете, как драгоценный камень.
И конечно, здесь не оказалось и осколка зеркала, чтобы посмотреть на себя в нем.
Ох уж эти мужчины!
За завтраком Мелоди была переполнена впечатлениями от прогулки по саду. Кто-то, вероятнее всего Бейливик, сообщил ей, что увидеть жабу — к счастью. Кто-то еще, на этот раз, видимо, Эван, рассказал ей, что, если потрогать жабу, появятся бородавки. Отсюда быстрый ум Мелоди пришел к заключению что бородавки — это символ счастья.
— Папа, у тебя есть бородавки?
Джек замер, не донеся до рта вилку с кусочком восхитительного омлета — а ведь он уже забыл, когда завтракал с аппетитом! — и задумался над вопросом.
— Полагаю, что нет. Мелоди грустно покачала головой:
— Как плохо.
Джек не мог не осведомиться:
— А как этим чудным утром обстоит дело с бородавками у вас, капитан Мелоди? Лицо Мелоди просветлело.
— Я потрогала жабу, так что у меня должна будет появиться бородавка! — Она высоко подняла указательный пальчик. — Ты еще ее не видишь?
Джек долгую минуту пристально всматривался в розовый пальчик, затем с сожалением покачал головой:
— Боюсь, пока никаких изменений.
Мелоди насупилась:
— Надеюсь, они скоро появятся. Мне не хочется сноба тыкать пальцем в жабу. Это противно.
— Можно предположить, что жаба тоже была не в восторге от этого столкновения.
Мелоди соскользнула со своего стула и направилась к Джеку, для скорости путешествуя под столом. Ей почти не нужно было пригибаться. Джек отклонился назад и вежливо приподнял скатерть для ее выхода. В этот момент в столовую вошла Мэдлин. — Мелоди! Ради Бога, обойди вокруг стола.
Мелоди без малейшего раскаяния на личике спокойно вскарабкалась на колени к Джеку. — Папу нужно пожалеть, Медди. — Она обвила его за шею пухлыми ручками и положила голову на плечо. — У него нет ни одной бородавки.
Мэдлин недоуменно заморгала.
— Прими мои поздравления. — Она помедлила около своего обычного места за столом, но потом решительно двинулась на другой его конец, чтобы сесть поближе к Джеку и Мелоди. Уилберфорс материализовался рядом, чтобы усадить Мэдлин на новое место. В течение нескольких секунд перед ней появились тарелка с завтраком и чай с молоком в предпочитаемой ею пропорции.
Мэдлин улыбнулась Уилберфорсу:
— Все замечательно, как всегда.
Уилберфорс поклонился:
— Я передам это повару. Он будет счастлив.
Уилберфорс бесшумно и неторопливо долил Джеку кофе: и перенес тарелку Мелоди на другую сторону стола. Джек ощутил неловкость, сообразив, что никогда не передавал комплиментов отличнейшему повару клуба.
Он громко откашлялся, все замерли и посмотрели на него. Чувствуя себя не совсем уютно, он сухо кивнул Уилберфорсу:
— Пожалуйста, прибавьте к словам леди Мэдлин и мои комплименты.
Уилберфорс два раза моргнул, что для него означало полное потрясение.
— С большим удовольствием, милорд.
Когда Уилберфорс покинул комнату, Джек смущенно повел плечами.
Медди послала ему легкую сочувственную улыбку.
— Я прошу прошения, Джек, за то, что так удивилась. Просто ты редко говоришь с кем-нибудь, кроме Мелоди.
Мелоди с чувством закивала головой:
— Она права, папа. Ты говоришь только со мной. — Она снова прильнула к его плечу. — И с Горди Энн.
— Горди Энн — отличная слушательница.
Леди Мэдлин скрыла улыбку за салфеткой.
Мелоди еще сильнее вжалась в него.
— Дядя Колин говорит то же самое.
Когда-то отличной его слушательницей была Лорел. Когда Джек с ней разговаривал — действительно разговаривал, — почему она не желала его слушать? Это казалось невозможной задачей: раскрыть душу под ее ненавидящим взглядом. Он совершил много непростительных поступков. Если бы имело смысл просить прощения, он попытался бы преодолеть привычку молчания и побороть сумерки, наполнявшие его.
Он приказал бы себе стать другим, раскрыться, дотянуться до нее, коснуться ее волос, уткнуться лицом в ее шею, пробежаться ладонями по ее телу, так прекрасно расцветшему после материнства… такое пышное, и жаркое, влажное под его прикосновением.
— Э-э, Джек?
Он вырвал себя из фантазии, заставившей бурно забиться сердце, и увидел, что комната опустела. В ней оставался только Колин, который стоял у стола, дожевывая кусочек тоста и хмуро разглядывая друга.
Джек судорожно сглотнул, чувствуя, что краска бросилась ему в лицо.
— Доброе утро. А куда подевалась Мелоди?
Колину пришлось торопливо дожевать то, что было у него во рту, прежде чем ответить.
— Четверть часа назад я видел, что она поднималась наверх. — Он недоуменно хмыкнул. — А где пребывал ты? «О, я тоже был наверху. На чердаке. В Лорел».
— Задумался, — буркнул Джек.
Колин дожевал и проглотил свой кусочек и, ухмыляясь, произнес:
— Ты затерялся в своих мыслях. Я уж было собрался принести тебе карту возврата.
Джек встал на ноги и бросил на стол салфетку. Его тарелка с остывшим завтраком стояла нетронутой.
Ему не нужна была никакая карта возврата. Ему нужна была Лорел. Нет, подождите. Самым важным в жизни была Мелоди. Это Мелоди вывела его из мрачной черноты к свету.
А может быть, ему были нужны все трое… Мелоди, Лорел… и он сам.
Словом, ему была нужна семья.
