Глава 13

Она растерянно молчала, не зная, что сказать. Филипп улыбнулся:

– Я должен просить у вас прощения. Я не собирался приглашать на сегодняшний обед призраки прошлого. Нам предстоит попробовать еще несколько блюд, и Бакари рассердится на меня, если его шедевры остынут.

Мередит поняла, что Филипп хочет сменить тему, и обрадовалась. Она надеялась, что простой и банальный процесс поедания пищи рассеет атмосферу интимной откровенности, опасно сгустившуюся во время разговора. Только как справиться с тем смятением чувств, которое вызвал в ней рассказ Филиппа?

Следующим блюдом оказалась утка, нарезанная тонкими ломтиками; за ней последовало вкуснейшее рагу из ягненка, после которого Мередит почувствовала, что она совершенно сыта, спокойна и всем довольна. Ей казалось, что в мягких подушках она лежит, как в шелковом коконе.

– Никак не могу решить, что было самым вкусным, – сказала она, наблюдая за тем, как Филипп снимает крышку с очередного блюда. – Бакари – замечательный повар. На вашем месте я определила бы его на кухню, а не в прихожую.

Филипп рассмеялся:

– Подождите решать, попробуйте сначала это.

Он держал в руках маленькую фарфоровую вазочку с каким-то незнакомым Мередит десертом: светло-коричневый крем с тонкими прослойками бисквита, посыпанный рублеными орехами и залитый золотистым сиропом. Филипп зачерпнул небольшую ложечку лакомства и поднес к губам Мередит. Тонкий аромат меда и корицы дразнил обоняние, но она не решалась взять угощение в рот, испуганная интимностью его жеста.

– Попробуйте, Мередит, – искушал ее Филипп. – Обещаю, что вы не пожалеете.

Она приоткрыла губы, и Филипп медленно вложил в них маленькую серебряную ложечку, а потом так же медленно достал ее. Рот Мередит заполнился восхитительной комбинацией густого шелковистого крема, мягкого пористого бисквита, хрустящих орешков и тягучего меда, но под пристальным взглядом Филиппа ей было трудно жевать. Волнение и жар, на какое-то время вытесненные ощущением комфорта и сытости, вернулись с удвоенной силой.

Филипп откинулся на подушки, вытянул ноги и подпер голову рукой, по-прежнему не сводя с нее глаз. Мередит невольно залюбовалась его длинным, стройным и мускулистым телом.

– Нравится? – спросил он негромко.

Она поспешно отвернулась. Нравится? «Я в жизни не видела ничего соблазнительнее». Взгляд Мередит упал на фарфоровую вазочку, которую он все еще держал в руке, и ее щей вспыхнули. Боже мой! Он же спрашивает о десерте!

– Д-да, очень вкусно. – Увидев, что он зачерпнул еще одну порцию, она спросила дрожащим голосом: – А вы тоже попробуете?

– С удовольствием, – отозвался Филипп. Он сел на подушках, протянул ей вазочку и пододвинулся так близко, что их колени соприкоснулись.

Мередит с сомнением глядела на лакомство. Она понимала, чего он ждет от нее. Разум, требовавший поставить вазочку на стол и уйти, боролся с непреодолимым женским любопытством. Интересно, каково это – кормить с рук мужчину.

С бьющимся сердцем она зачерпнула немного крема и поднесла ложечку к его губам, дождалась, пока Филипп слижет ее содержимое и так же медленно, как и он минуту назад, вынула ее обратно. Наблюдая за тем, как Филипп жует, Мередит думала о том, какой красивый у него рот, и вспоминала, как нежно он ласкал ее кожу.

Филипп протянул руку и легко прикоснулся к ее нижней губе.

– Капелька крема, – объяснил он и, не торопясь и не сводя с Мередит взгляда, поднес палец ко рту и облизал его.

Мередит почудилось, что ее окунули в огонь. Она не знала, куда смотреть и что говорить, но Филипп выручил ее, забрав у нее из рук вазочку с десертом и поставив ее на стол. Вместо нее он взял овальное глиняное блюдо, на котором лежали нарезанные фрукты, маслины и очищенные орехи. Филипп выбрал маленький кусочек какого-то плода.

– Это инжир, или фига, – сказал он. – Древние греки очень ценили его. Попробуйте. – Он протянул ей угощение, но когда Мередит захотела взять его, отрицательно покачал головой: – Тогда было принято, чтобы гость, если ему понравилось угощение, съедал десерт из рук хозяина. Это служило гармоничным завершением обеда.

– Понимаю, – медленно проговорила Мередит. Она попыталась убедить себя, что соглашается принять это угощение прямо из его пальцев лишь для того, чтобы почтить древний обычай и не обидеть хозяина, но это была слишком бесстыдная ложь. Совсем не древний обычай заставил ее наклониться к Филиппу и взять губами предложенный ломтик фиги. Она отметила ароматную сладость плода, но та не могла сравниться со сладостью от прикосновения его пальцев к ее раскрытым губам.

– Гость при желании мог оказать такую же любезность озяину, – сообщил Филипп, – если хотел показать, что поучил удовольствие от его компании.

Удовольствие? Господи, разве это слово может хоть что-нибудь передать? Соблазн. Искушение. Блаженство. Не в силах противиться, Мередит выбрала на блюде очищенный ломтик апельсина и протянула его Филиппу. Глядя ей прямо в глаза, он осторожно обхватил ее запястье и притянул к себе, а потом взял в рот сочный оранжевый кусочек, захватив и держащие его пальцы. Мередит коротко и судорожно вздохнула, когда они оказались в теплом плену его рта и кончик языка легко и дразняще прикоснулся к ним. Ее собственные губы чуть приоткрылись, следуя за этой лаской, а Филипп, выпустив ее пальцы, быстро и легко поцеловал их кончики.

– Как вкусно, – проговорил он непонятно о чем, а потом взял с блюда крупную черную маслину.

– После сладкого хозяин обычно предлагал гостю что-нибудь соленое, как знак особого уважения.

Будто в трансе Мередит смотрела, как Филипп подносит маслину к ее рту и, перед тем как позволить съесть, медленно проводит ею сначала по верхней, а потом – по пухлой нижней губе. Контраст пикантного вкуса маслины и сладости, еще остававшейся во рту от инжира, оказался изысканным и волнующим.

– Гость тоже может угостить хозяина. Если захочет, – сказал Филипп, не сводя с нее испытующего взгляда карих глаз.

Мередит уже призналась ранее, что получает удовольствие от его компании, и теперь не могла отказать ему в знаке уважения. Пугаясь собственной смелости, она выбрала самую большую маслину и поднесла ее ко рту Филиппа. Рука слегка дрожала, и он опять бережно и твердо взял ее за запястье и осторожно забрал угощение из ее пальцев, прикоснувшись к ним губами и теплым языком.

Желание, с которым Мередит не в силах была более бороться, переполняло ее, бурлило в венах, ускоряло пульс. Ей безумно хотелось ощутить вкус его поцелуя.

– А заканчивали обед обычно вот этим. – Филипп взял с тарелки темно-красный фрукт, размером напоминающий апельсин.

– Что это такое?

– Гранат.

– Я слышала о нем, – сказала Мередит, с любопытством разглядывая диковинку, – но никогда не видела.

– Его называют райским фруктом, и он упоминается во множестве легенд и мифов самых разных народов.

– Я первый раз узнала о нем из «Ромео и Джульетты» Шекспира. Помните, там запел жаворонок, и Ромео сказал, что наступило утро и пора расставаться, а Джульетта уговаривает его: «То пенье соловья. Он по ночам поет вон там, на дереве граната»*.

*Перевод Б. Пастернака. – Здесь и далее примеч. пер.

– Да, я помню. Она не хочет, чтобы Ромео уходил, и уверяет, что это не утро, а ночь. Вы любите Шекспира?

Не молчи. Говори скорее. Скажи хоть что-нибудь, чтобы не думать о том, как тебя влечет к нему.

– Да. И больше всего «Ромео и Джульетту». Когда я ее читала, я забывала обо всем, погружалась в книгу, словно переносилась в другое измерение...

Мередит внезапно замолчала, вспомнив себя в двенадцать дет и растрепанный томик, который кто-то у них забыл. «Ромео и Джульетта». Она поспешила спрятать его туда, куда прятала все свои немногочисленные сокровища, а ночью, забравшись, как часто это делала, в огромный буфет под лестницей, читала при свече и переносилась мыслями в Верону, где расцвела эта удивительная любовь, которой не бывает на самом деле. Углубившись в книгу, Мередит несколько часов могла не слышать ненавистных ей звуков и забыть обо всем, о чем хотела забыть.

– Мередит... что-то не так?

Вопрос вернул ее к действительности. Она провела рукой по лицу, словно стараясь снять с него паутину прошлого.

– Нет-нет, все в порядке.

– Ваши глаза вдруг стали грустными.

– «Ромео и Джульетта» – очень грустная история, – попыталась улыбнуться Мередит. Она не хотела больше говорить о невозможной любви и спросила: – А как едят гранат? Как яблоко?

– Нет. Его разрезают и едят семена, которые находятся внутри. – Филипп взял со стола и протянул ей фарфоровую вазочку, наполненную мелкими зернышками, похожими на темно-красные жемчужины. – Этих семян внутри так много, что гранат долгое время считался символом плодородия, изобилия и вечной жизни. Древние египтяне клали его в могилы своих близких, надеясь, что те когда-нибудь воскреснут. – Двумя пальцами он осторожно взял одно зернышко и поднес его к губам Мередит. – Там внутри маленькая косточка, которую тоже можно съесть. Попробуйте.

Поколебавшись лишь мгновение, Мередит послушно приоткрыла рот, и он положил семечко граната прямо ей на язык. От короткого прикосновения его пальцев к губам Мередит сладко вздрогнула. Она осторожно раскусила мягкое зернышко и поразилась тому, какое количество сладкого сока оказалось внутри.

– Удивительный фрукт, правда? – улыбнулся Филипп.

– Правда. Я не ожидала, что нечто такое маленькое может содержать так много вкуса. Он и сладкий, и терпкий одновременно.

Филипп протягивал ей новое зернышко:

– Хотите еще, Мередит?

Звук собственного имени, произнесенного прерывистым низким шепотом, подействовал на нее, как прикосновение. Сам вопрос казался простым, но огонь в глазах Филиппа свидетельствовал о том, что он спрашивает не только о фрукте. Он хотел знать, нравится ли ей возникшая между ними близость. Нравится ли кормить его и самой есть с его рук. Нравится ли прикасаться к его губам и ощущать на своих вкус его пальцев. И Мередит не могла не признаться себе, что на все эти вопросы существует только один правдивый ответ.

Только стоит ли говорить ему об этом? Она может притвориться, что не поняла истинного смысла вопроса. Должна притвориться. Но все было против нее: расслабляюще-пышное убранство комнаты, атмосфера близости, вкусная еда и тонкое вино; откровенность Филиппа, разделившего с ней свои воспоминания, и неприкрытый жар желания, исходивший от него. Мередит казалось, что ее окутал густой туман. И все-таки она должна притвориться. Должна, но не может...

– Да, Филипп, я хочу еще.

Его глаза потемнели. Не говоря ни слова, он поставил на стол фарфоровую вазочку и поднялся на ноги.

Мередит еще не успела понять, что именно почувствовала: разочарование или облегчение оттого, что обед подошел к концу, когда он обошел ее и опять опустился на подушки у. нее за спиной.

– Вытяните ноги, Мередит, – шепнул он ей прямо в ухо, отчего по позвоночнику пробежали мурашки удовольствия.

Она сделала так, как он сказал, и замерла, выпрямившись и боясь шевельнуться. Филипп поудобнее устроился у нее за спиной, придвинулся ближе и вытянул вперед свои длинные ноги. Теперь внутренняя сторона его бедер касалась бедер бередит, а грудь тесно прижималась к ее спине. Она задрожала, но не потому, что замерзла. Еще никогда в жизни ей не было так тепло. Она была окружена жаром его тела, погружена в него, как в мягкое бархатное одеяло.

– После обеда, – прошептал Филипп, и Мередит почувствовала его теплое дыхание на своей шее, – необходимо отдохнуть. – Он начал нежно массировать ее плечи. – Вы очень напряжены, Мередит. Расслабьтесь.

Расслабиться? В то время, когда он прикасается к ней? Но не успела Мередит подумать, что это невозможно, как почувствовала, что ее поза становится естественнее под магическим воздействием его сильных рук.

– Вот так гораздо лучше, – нашептывал Филипп. – Именно так и обходились с закутанными в шелка принцессами... Кормили их, покате возлежали на подушках, а потом массировали до тех пор, пока тело не расслаблялось. – Его пальцы прикоснулись к ее шее, поднялись выше и начали медленно вынимать шпильки из прически. Мередит наклонила голову, и хотя разум требовал, чтобы она немедленно остановила его, язык отказывался подчиняться, и она не произнесла ни слова. Освобожденные локоны рассыпались по плечам и спине.

– Когда вы сидите вот так, с распущенными волосами, среди шелковых подушек, мне кажется, что вы – сама принцесса Нефертити. – Филипп говорил, и его губы и дыхание Щекотали нежную кожу ее затылка. Дрожь желания охватила Мередит.

– Вы знаете, что означает «Нефертити»?

Не в силах вымолвить ни слова, она лишь покачала головой.

– Оно означает «Красавица грядет». Древние египтяне посвящали ей стихи и легенды. Во время своих странствий я обнаружил несколько таких стихотворений. Одно из них особенно прелестно. Хотите послушать?

Мередит опять молча кивнула. Она почувствовала, что Филипп еще теснее прижимается грудью к ее спине. Она закрыла глаза и не двигаясь наслаждалась этим ощущением близости. Он говорил, почти касаясь губами ее уха:

Она похожа на звезду, что всходит утром,

И год, когда она взошла,

Счастливым будет.

Светло сияет ее кожа,

Глаза чисты, и сладки речи...

Легка походка, которою она

Ласкает землю и мое пленяет сердце.

Мужчины все, забывшись, смотрят вслед ей;

И счастлив тот, кого она обнимет.

Он будет первым средь людей.

Руки Филиппа обвили талию Мередит, теплые губы прижались к шее.

– Мередит, – едва слышно выдохнул он ее имя.

Она уже не пыталась сопротивляться страсти и тысяче вспыхнувших желаний, которые так долго старалась подавить. Сейчас они вырвались наружу, зажигая ее кровь и приводя в смятение разум. Почему этот человек так действует на нее? Почему одно его прикосновение сводит с ума? Мередит знала о том, что происходит между мужчиной и женщиной в темной комнате, но все, что она слышала и чему была свидетелем, сводилось к пыхтению, звукам торопливой борьбы и резким, грубым выкрикам. Этому она с легкостью могла бы противостоять.

Но медленная ласка и вкрадчивая нежность Филиппа лишали ее сил. Мередит с коротким стоном откинулась назад и повернула голову, чтобы ему удобнее было целовать ее шею.

Филипп отодвинул в сторону ее волосы и медленно, словно дразня, провел языком по чувствительной, теплой коже. Мередит пронзила дрожь, а внизу живота возникла такая тягостная и сладкая боль, что она нетерпеливо пошевелилась, ее ягодицы прижались к возбужденной, твердой плоти Филиппа, и он коротко и болезненно вздохнул.

Филипп слышал ее стон и губами ощутил тонкую вибрацию горла. Он чувствовал, что все меньше владеет своими чувствами и, сознавая это, все же не мог остановиться. Он устроил этот обед для того, чтобы ухаживать за Мередит, а не соблазнять ее. Но сейчас, когда она была так близко, желания уже не подчинялись ему.

Филипп снял с ее плеч кружевную накидку, и его губы и руки жадно накинулись на обнажившуюся душистую и теплую кожу. Он целовал нежный изгиб шеи и мягкие плечи, а его руки добрались до полной груди и ласкали ее через тонкий шелк платья.

– О, Филипп... – простонала Мередит, и от звука ее исполненного страстью голоса его желание вспыхнуло с утроенной силой. Борьба, которую Филипп собирался вести со своим телом, оказалась проигранной, еще не начавшись.

Он немного повернул Мередит в своих объятиях, и их губы встретились. Поцелуй, который вначале был осторожным и нежным, быстро превратился в горячий и жадный. Рука Филиппа проскользнула за ее корсаж. Пока его язык исследовал терпко-сладкие, шелковые глубины ее рта, пальцы изучали упругую мягкость груди, прикасались к твердому, как камешек, соску, возбуждая его еще больше. Упиваясь ее жарким дыханием, Филипп потерял всякое представление о действительности, забыл о времени и месте, и только раскаленное, безудержное желание владело им. Больше! Он хотел большего!

Он застонал, оторвавшись от ее губ, и с удовлетворением Услышал ответный стон Мередит. Сняв запотевшие очки и нетерпеливо швырнув их на стол, Филипп опять повернулся к ней, прикоснулся пальцем к лихорадочно пульсирующей жилке в ямочке у основания шеи.

– Вы хотя бы понимаете, как вы обворожительны сейчас? Как действуете на меня? – Филипп схватил ее ладонь и прижал к тому месту на груди, где его сердце колотилось так, словно он долго бежал под палящим солнцем. – Вот что вы делаете со мной, Мередит. Каждый раз, когда я вас вижу, прикасаюсь к вам, думаю о вас. – Он расстегнул несколько пуговиц рубашки и медленно увлек ее руку внутрь, провел ее раскрытой ладонью по своей груди. Закрыв глаза, он наслаждался жаром ее руки на своей коже. – Погладьте меня еще.

Поколебавшись мгновение, Мередит медленно и несмело провела раскрытой ладонью по его животу и ребрам, коснулась пальцами сосков. Филипп вздрогнул, но, взяв себя в руки, не набросился на нее, как ему больше всего хотелось, но, наклонившись, осторожно провел языком по ее пухлой нижней губе. Мередит ответила ему такой же лаской, и их поцелуй оказался долгим и захватывающим, словно вместе с губами слились их тела и души.

Филипп опять поменял позу и теперь лежал на боку, глядя на распростертую перед ним на подушках Мередит. Оторвавшись от соблазна ее полуоткрытых губ, он нежными короткими поцелуями проложил дорожку по подбородку, вдоль горла – все ниже и, наконец, нетвердой рукой сдвинул вниз корсаж, обнажая белые полные полукружия груди, увенчанные маленькими коралловыми сосками.

Он медленно обвел один из них языком, оставляя влажный след на горячей коже, потом так же неторопливо забрал его в рот. Мередит застонала от наслаждения, обхватила его голову, запутавшись пальцами в волосах, и дугой выгнула спину, словно предлагая ему всю себя.

Филипп воспользовался этим предложением, и его нетерпеливая рука скользнула вниз, провела по ее бедру, опустилась к лодыжке. Пальцы торопливо завладели шелковым подолом, подняли его кверху, и Мередит задрожала, почувствовав, как они осторожно коснулись внутренней стороны бедра.

Сейчас, когда его рот ласкал податливую мягкость женской груди, кончики пальцев прикасались к шелку кожи, а в ушах звучали ее вздохи, Филипп уже не вспоминал, что минуту назад собирался взять себя в руки. Все его действия были подчинены единственному жгучему желанию, и, столкнувшись с препятствием в виде ее завязанных на шнурок панталон, он быстро справился с ним.

«Я хочу ее. Сейчас. Немедленно». Филипп твердил эти слова как заклинание, и они пьянили его. «Дотронуться до нее. Сейчас».

Когда его пальцы коснулись нежной плоти между ее ног, они оба замерли. Мередит быстро и коротко вздохнула, и Филипп, приподнявшись, взглянул на нее. Ее голова была откинута, а темные волосы разметались в беспорядке; черные ресницы дрожали на раскрасневшихся щеках; губы опухли и слегка приоткрылись; соски на обнаженной груди, влажные от его поцелуев, напоминали пики гор. Она показалась Филиппу воплощением соблазна, сиреной, лишающей мужчин воли.

Мередит открыла глаза, и их взгляды встретились.

– Раздвиньте немного колени, Мередит.

Она молча повиновалась, и его палец погрузился в женскую мякоть, ставшую горячей и влажной ради него.

– О Боже, – чуть слышно прошептала Мередит и еще шире развела ноги.

Не отрывая глаз от ее запрокинутого лица, впитывая каждый оттенок его выражения, Филипп медленно и умело возбуждал ее. Бедра Мередит начали несмело двигаться навстречу его руке, и с каждым движением его возбуждение нарастало все больше и больше, пока наконец Филипп не почувствовал, что не может больше терпеть. Его пальцы уже спешили, и дыхание Мередит стало коротким и прерывистым. Ее бедра нетерпеливо двигались ему навстречу, словно желая ускорить развязку. Он наклонился и прижался к ее губам, проникая языком в глубину рта и погружая одновременно сначала один, а потом и другой палец в ее жаркую влажную плоть.

Мередит замерла на несколько мгновений, и Филипп упивался вкусом ее рта, ощущением податливой тесноты, охватившей его пальцы, представляя себе, как овладел бы ею по-настоящему. От этой мысли испарина выступила на его лбу, и, застонав, он еще сильнее приник к ее губам, двигая языком так, как хотел бы двигаться в ее теле, и одновременно дразня ее пальцами. Вдруг Мередит вцепилась ему в плечи, выгнула спину, и, прервав поцелуй, Филипп поднял голову и наслаждался зрелищем ее экстаза и ритмичным сжатием плоти вокруг своих пальцев.

Мередит глубоко вздохнула и, выпустив его плечи, откинулась на спину. Он тоже вздохнул и приподнялся на локте, жадно вдыхая опьяняющий аромат ее страсти и желая только одного – проникнуть в нее, слиться с ее телом, освободить себя от непереносимого возбуждения. Филипп закрыл глаза и скрипнул зубами.

Окутывавший Мередит чувственный туман медленно рассеивался. Она раньше никогда не чувствовала себя такой расслабленной и счастливой и даже не могла себе представить, что такое возможно. С трудом подняв веки, она повернула голову и замерла, увидев Филиппа. Он лежал на боку, подперев голову рукой, и казался совершенно неподвижным, если не считать мускула, мелко дрожавшего на щеке. Его взгляд, направленный на Мередит, обжигал как огонь. Он взял ее безвольную руку, поднес к губам и осторожно поцеловал ладонь, а потом прижал ее к своей груди – к тому месту, где бешено колотилось сердце.

Мередит внимательно разглядывала Филиппа. Его волосы были растрепаны ее пальцами, рубашка измята и наполовину распахнута, и, Господи помилуй, ей больше всего хотелось сейчас расстегнуть ее до конца, стянуть с его плеч и пальцами осторожно исследовать игру каждого мускула под загорелой кожей. Мередит перевела взгляд ниже и не могла не заметить его возбуждения, которого не скрывали свободные шаровары. Ей до боли захотелось прикоснуться к нему, избавиться от мешающей, ненужной одежды, разглядывать, трогать, почувствовать его внутри себя, разделить с ним самые глубокие, самые сокровенные ласки. И ведь он, очевидно, хотел того же, но все-таки что-то остановило его. В одно мгновение Мередит открылась пугающая правда, безжалостная, как пощечина: что-то, но не она. Она не хотела, чтобы он остановился. Хуже того – если бы тогда она могла говорить, она сама попросила бы его заняться с ней любовью.

Очарование рассеялось, и чувство вины и раскаяния охватило Мередит. Господи, о чем она думала? Нескольких мгновений оказалось достаточно, чтобы она забыла о чувстве долга и приличиях и чуть было не превратилась в такую женщину, какой боялась стать всю жизнь.

Резко отдернув руку от груди Филиппа, Мередит решительно села. С пылающими щеками она торопливо спрятала в корсаж обнаженную грудь, одернула задравшиеся юбки и мучительно ясно представила себе, как минуту назад лежала, широко раскинув ноги и выгнув спину, словно предлагая себя мужчине. Да, яблочко от яблони... Как ни старалась она забыть о своем происхождении, оно властно напомнило о себе при первом же серьезном испытании. Вероятно, ей следует поблагодарить Филиппа за его сдержанность, потому что у нее самой она, как оказалось, совершенно отсутствует.

А сейчас надо уходить! Немедленно. Пока она не сказала или не сделала что-то, чего нельзя будет исправить. Ведь даже сейчас, осознав всю неприличность своего поведения, она по-прежнему больше всего на свете жаждала его объятий и понимала, что стоит ему прикоснуться к ней, и она опять не сможет противостоять его нежности и желанию.

Глаза Мередит наполнились горячими слезами, и она сжала губы, чтобы не всхлипнуть. Торопливо и неловко она пыталась привести волосы в порядок и в панике оглядывалась вокруг в поисках своих шпилек. Обнаружив несколько, Мередит поспешно воткнула их в наскоро закрученный узел.

– Мередит, остановитесь. – Филипп взял ее за руки. Она постаралась выдернуть их, но безуспешно. Глубоко вздохнув, Мередит постаралась не поддаться подступающей панике.

Собрав остатки гордости, она взглянула ему прямо в глаза:

– Пожалуйста, отпустите меня. Я хочу уйти.

– Я вижу. Но я не хочу, чтобы вы уходили... так. Нам надо поговорить.

– Мне нечего сказать. Я могу лишь извиниться перед вами.

– За что, черт возьми?

– За... свое поведение. – Господи, она не может больше выдерживать его взгляд.

Филипп смотрел на нее серьезно и задумчиво, потом отпустил одну ее руку и осторожно убрал со щеки спутавшийся завиток волос.

– Господи, Мередит, вам не за что извиняться. Вы потрясающая. Если кто-то и должен просить прошения, так это я, но, видит Бог, я не хочу каяться. Единственное, что меня огорчает, – это то, что вы, очевидно, жалеете о происшедшем.

– Как же иначе? Это было ошибкой. Глаза Филиппа потемнели:

– Ничего подобного. Это было прекрасно! И неизбежно, учитывая влечение, связывающее нас. Возможно, все произошло слишком стремительно. – Он ласково провел пальцем по ее щеке. – Хотя я безумно хочу вас и не могу даже скрыть этого, я не собирался соблазнять вас сегодня вечером.

– В самом деле? – Мередит выразительно оглядела комнату. – Для чего тогда все эти приготовления?

– Для того чтобы ухаживать за вами.

– Во всем этом нет ничего приличного, Филипп. Мередит замолчала. Что тут можно сказать? Она знала об этом с того самого момента, как вошла в комнату. И все-таки осталась. Ей некого винить, кроме себя. Проклятие! Как приятно было бы переложить вину на кого-то другого. На него – но он ничего не взял у нее силой. Или на вино – но она выпила всего один бокал.

– Уверяю вас, что у меня были самые благородные намерения. Но когда вы оказались в моих объятиях, я забыл обо всем. – Филипп взял ее лицо в ладони. – Мередит, вы сводите меня с ума. Все в вас пленяет меня. Да, я очень хочу заняться с вами любовью, но я хочу и гораздо большего.

Мередит застыла и смотрела на него с ужасом. Его слова, его серьезное и взволнованное выражение, заверение, что он собирался ухаживать за ней, и упоминание о благородных намерениях... Она почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

Господи, неужели он собирается сделать ей предложение?