На этот раз развести костер оказалось труднее, хотя видимость была несравненно лучше. При свете полной, ничем не затененной луны Сэм и Лидия поднялись на ближайшую возвышенность к темной массе растительности, которая вблизи оказалась редкой вересковой порослью без единого деревца. Жалкая охапка веток, корни вывернутого куста и немного сухого бурьяна – вот и все топливо, которое им удалось собрать. Сэм разложил костер в углублении торфяной почвы, чтобы как можно экономнее расходовать тепло, но вскоре понял свою ошибку. Прикорневой слой был слишком сухим и пористым, он мог заняться заодно с дровами и привести к пожару. Пришлось потушить весело потрескивающий огонь, выложить углубление плоскими камнями и начать все заново. Новый костер был жалким подобием первого, зато значительно безопаснее.

Вопреки всем этим неувязкам Лидия охотно принимала участие в устройстве лагеря и даже начала бубнить себе под нос какой-то мотивчик, заранее предвкушая, как вопьется зубами в сочное мясо жаренного на вертеле кролика. Поглядывая на Сэма, она думала о том, как чудесно быть объектом его интереса, хотя и неясно, к чему этот интерес приведет. «Я хочу, чтобы мы оба были совсем голые…» Совсем голые! Не то чтобы Лидия собиралась раздеваться, но в самой этой идее было нечто завораживающее, поэтому она так и эдак поворачивала ее в голове, глядя поверх костра на Сэма. По мере того как заживали царапины и ссадины, лицо его все больше обретало присущую ему красоту, словно над ним, убирая все лишнее, трудился невидимый скульптор. Лидия нашла, что Сэму нельзя отказать в благородстве черт, и поймала себя на искренней благодарности тем мифическим существам, что зажгли «болотные свечки», сбили их с толку и не дали выбраться к людям.

Она была совершенно счастлива провести на пустоши еще одну ночь и ничуть не скучала по Лондону. Прошлый сезон принес ей лишь разочарование и скуку, хотя, увы, иного способа завести семью для леди не существовало. В этом году ей исполнилось двадцать пять, дебют в обществе давно остался позади, и пора было всерьез подумать об устройстве личной жизни. Это было не так уж сложно, требовалось лишь по очереди вычеркивать имена в списке поклонников, пока не останется одно, самое многообещающее. Так поступали все, так предстояло поступить и Лидии. Выйти замуж для леди означало прежде всего обеспечить себя на будущее. Это был своего рода долг перед обществом, перед своим социальным кругом, но Лидии почему-то казалось, что этот долг висит над ней как Дамоклов меч.

Вот почему она так нуждалась в передышке. И она ее получила. Ненадолго можно было забыть об условностях, о жестких правилах этикета и просто приглядеться к миру и к себе самой. Она заслужила это уже тем, что не утонула в болоте, не умерла с голоду и не простудилась насмерть. Но как же это вышло? Еще неделю назад она могла поклясться, что и дня не проживет без удобств, что любые трудности ее попросту убьют. С ранних лет ее убеждали в этом доктора, родители ни на минуту не выпускали ее из виду, всегда готовые подхватить, поддержать, сдуть пылинки. И вот она сидит у костра на болоте, живая, невредимая и даже окрепшая, и не собирается умирать ближайшие лет шестьдесят. Лидия возблагодарила судьбу за каждый день, который ей предстояло здесь прожить. Избегнув опасностей, победив страхи, закалившись в борьбе за выживание, она получила в награду несколько дней безграничной свободы. Здесь она сама по себе, может принимать решения по своему усмотрению, проводить время так, как ей заблагорассудится.

Не к этому ли она стремилась всю свою жизнь? Рвалась стряхнуть с себя, как оковы, законы и правила своего круга, чужие представления о том, как должна или не должна поступать Лидия Бедфорд-Браун. Там, где она сейчас находилась, имело значение лишь то, как она выглядит в своих собственных глазах. Что не во вред, то на пользу – таков был единственный закон, которого она собиралась придерживаться в ближайшее время.

Мысленно высказав все это, Лидия ощутила себя на верху блаженства.

Костер был разложен чуть в стороне от болота, на едва заметном каменистом возвышении. Пока он прогорал, Сэм освежевал и выпотрошил кролика. Потом он насадил его на вертел и оставил жариться над пышущими жаром углями, а сам затеял охоту на лягушек, обещая угостить Лидию закуской из лапок. Лягушки решительно отказывались потакать ему в этом и не давались в руки, так что пришлось носиться за ними по кочкам в свете луны и болотных огней, чье зловещее мерцание освещало феерическую картину. Лидия по локоть вымочила рукава, промочила ботинки и нахохоталась до колик. В конце концов усилия увенчались успехом, и они с Сэмом вернулись в лагерь, неся добычу за длинные лапки. Это был своего рода триумф.

– Это будут… мм… «лягушачьи лапки au lapin», – сказал Сэм.

Во французском языке его техасский акцент был еще заметнее, но Лидии все же удалось разобрать слово «кролик». Она не ожидала найти в своем товарище по несчастью полиглота и не смогла скрыть удивления. Как оказалось, Сэм побывал в Париже, провел там три месяца.

– Был в турне с «Шоу Буффало Билла»? – полюбопытствовала Лидия, а когда он бросил на нее нелюбезный взгляд, пожала плечами. – Все понятно. Ты и там служил наемником.

– Exactement, – подтвердил он.

Слово вышло до того искаженным – «экзактамон», ни дать ни взять имя египетского фараона, – что Лидия прыснула.

– Я бы лично перестрелял всех французов за один только их гундосый язык! – сердито заметил Сэм. – Жаль, было мало времени, всего пару и завалил.

В первый момент Лидия подумала, что это шутка, потом заколебалась, но все-таки решила не принимать услышанного всерьез. Трудный субъект, мистер Коди, ничего больше не добавил. Он нарочно отмерял сведения по капле, наслаждаясь тем, что разжигает ее любопытство.

После ужина они отправились умыться к ручейку, обнаруженному по чистой случайности: оба влетели туда на полном ходу в азарте охоты на лягушек и опомнились лишь тогда, когда в обуви захлюпало. Умывание показалось Лидии верхом роскоши. Наконец-то она получила возможность смыть двухдневную грязь с лица и рук. При этом они с Сэмом поспорили, стоит ли утром пойти вверх по течению ручейка, Лидия надеялась, что он берет начало в каком-то естественном водоеме, а где водоем, там непременно кто-нибудь живет. Она стояла за то, чтобы воспользоваться этой путеводной нитью, в то время как Сэм находил эту затею сомнительной и ратовал за продолжение поисков дороги. Не достигнув согласия, они решили, что утро вечера мудренее.

Все время до, после и во время ужина они болтали обо всем и ни о чем. Непринужденность их общения казалась удивительной, речь то и дело перемежалась взрывами смеха, и время текло незаметно. Однако настал момент, когда голоса сами собой стали понижаться, словно из опасения быть подслушанными. Придвинувшись друг к другу вплотную и погруженные в доверительную беседу, Сэм и Лидия сидели у тлеющего костерка.

– А ты бывала во Франции?

– Конечно.

– А видела, каких там разводят быков? Тебе известно, что и во Франции можно посмотреть корриду?

Сэм лежал на боку, опершись на локоть и держа бутылку джина. Последние полчаса он только и делал, что к ней прикладывался.

– Да, я слышала. На юге, у подножия Пиренеев. Но я терпеть не могу корриду. Мы ходили на нее с дядей. Признаюсь, я так и не поняла, что люди находят в этот кровавом зрелище. Что интересного в том, что перед быком машут плащом, а он старается поднять того, кто это делает, на рога? Абсурд! Одному такому, с плащом, бык почти сразу всадил рог в бедро. Он упал и получил еще пару ран, пока его отбивали у разъяренного животного. Не знаю, выжил он или нет – кровь лилась рекой. Но всего ужаснее мне показался сам бык с окровавленными рогами! Я надеялась, что его пристрелят.

– Пристрелить быка? – удивился Сэм. – Бык-то чем виноват? Он всего лишь защищался.

– Он был такой злобный!

– Его намеренно разозлили.

– Но почему он поддался? Почему просто не повернулся спиной?

– Иногда бык так и делает, но его не оставляют в покое, пока не рассердят и не заставят бросаться на пикадора. – Сэм невесело хмыкнул. – Если хочешь знать, бык тут вообще ни при чем. Вообрази себя в его шкуре. Тебя 149

растят специально для корриды, в нужный день привозят в нужное место, выпускают из темного закутка на ярко освещенную арену, а вокруг собрались люди, которые жаждут твоей крови. – Он помолчал, над чем-то размышляя. – Странное существо – человек, правда? Выводит специальную породу животных, настоящую тупую машину для убийства, играет на их инстинктах – и все это ради того, чтобы кто-то мог раз за разом принародно доказывать свою храбрость. Неужели нет другого, менее идиотского способа? Вот было бы забавно, если бы они поменялись ролями!

– А в Париже тоже бывает коррида? – спросила девушка, когда он умолк.

– Не думаю, по крайней мере я никогда о ней там не слышал.

– Значит, ты бывал на корриде где-то еще, не во Франции, – заключила Лидия, думая о том, как точно Сэм выразил ее смутные ощущения.

– Просто я достаточно долго имел дело с быками. – Ответ показался Лидии уклончивым, но прежде чем она успела заговорить, Сэм добавил: – Бык бросается на плащ матадора потому, что не может иначе. Этот инстинкт заложен слишком глубоко, чтобы ему противиться. Для каждого есть своя «красная тряпка».

Лидия подождала разъяснений, но их не последовало. Сэм, похоже, быстро погружался в сон, она поняла это по тому, как изменился ритм его дыхания. Мало – помалу к нему прибавилась более густая и хрипловатая нота. Еще прошлой ночью Лидия открыла для себя, что на спине Сэм обычно похрапывает – негромко, но упорно. Стоило толкнуть его в бок, как это прекращалось и он отворачивался, бормоча невнятные извинения. Прежде она понятия не имела, как ведет себя по ночам тот или иной мужчина – это касалось и домашних, поэтому сейчас ей казалось, что она знает о Сэме нечто весьма интимное и трогательное. Да и вообще, этот американец был очень мил.

Не дожидаясь, пока бутылка с джином опрокинется и разольется, Лидия вынула ее из слабеющих пальцев Сэма, закупорила и отложила в сторону. Потом прилегла, прижавшись спиной к размеренно дышащему телу, наслаждаясь исходящим от него теплом. Только теперь она ощутила, насколько продрогла с тех пор, как догорел костер. При первом же прикосновении Сэм повернулся к Лидии, обнял ее и слегка привлек к себе.

«Ну наконец-то», – счастливо подумала она. Сейчас он поцелует ее сам, без всяких просьб. В эту ночь он, похоже, не собирался от нее шарахаться.

Прошла минута, другая, и Лидия поняла, что Сэм крепко спит. Он и обнял ее во сне, бессознательно. А причиной тому был джин. Бутылка была почти пуста, когда она ее забирала.

Поскольку сна у Лидии не было ни в одном глазу, ее первым побуждением было расшевелить Сэма, однако она оставила его в покое и провела бессонный час, то и дело возясь под обнимающей рукой и все больше раздражаясь, пока Сэм не положил этому конец, тесно прижав ее к себе и уткнувшись носом в затылок. Он так и не проснулся, только пробормотал несколько невнятных слов.

– Что? – спросила девушка чисто автоматически, не ожидая ответа.

– Твои волосы пахнут… – сонно произнес он и умолк.

– Пахнут чем? – не унималась Лидия. Для верности она подтолкнула его в бок.

– Что? – спросил Сэм, вздрогнув.

– Ну, мои волосы?

– Что с ними?

– Ты мне скажи! Начало было такое: «Твои волосы пахнут…»

– Ах, это! Чудесно пахнут, как же еще. Имбирем, лимоном, цветами. У тебя лучшие волосы на свете.

Лучшие волосы на свете! Лидия мгновенно согрелась. Вернее, ее обдало жаром, словно из духовки. Только что она чувствовала лишь приятное волнение при мысли, что их тела так близко, так крепко прижимаются друг к другу. Теперь она была возбуждена, полна томления и неясной жажды. О сне можно было забыть. Лидии хотелось общения, еще каких-то ласковых слов, она безмерно досадовала на то, что Сэму вздумалось в этот вечер набраться. Будь он более разговорчив, она начала бы с вопроса, почему он назвал ее волосы самыми лучшими в мире и как сумел выделить в их запахе столько различных ароматов.

Костер прогорел, но от него все еще исходило тепло. Сэм то впадал в дремоту, то выходил из нее, но так и не мог уснуть по-настоящему. Вернее, сначала он был уверен, что спит и видит сны, но усомнился в этом, увидев Лидию сидящей у костра в паре шагов от него. Картина была слишком реалистичной, даже луна, освещавшая ее, находилась в положенной части небес.

Глядя из-под дремотно тяжелых век, Сэм не то чтобы думал по-настоящему, а как бы прочувствовал, пережил неожиданно возникшую идею. Девушка, к которой был прикован его затуманенный взгляд, обычно казалась хрупкой, болезненно худощавой, но порой – вот как сейчас, в потоке лунного света – в ее облике появлялся мимолетный проблеск подлинной красоты, от которого сжималось сердце.

Она сидела, уронив на колени свои маленькие белые руки, руки настоящей леди. В этих тонких запястьях и узких изящных пальцах была все та же хрупкость, они казались слабыми и вызывали в памяти паутинку, которую самый легкий ветер рвет и уносит прочь.

Но вот Лидия запустила свои маленькие руки под волосы и без усилия приподняла всю их тяжелую массу. Отведя локти назад, она потянулась, омытая лунным светом. Округлости грудей явственно обрисовались под платьем, и стало заметно, до чего они полные. Природа наделила Лидию уникальным телосложением и из ряда вон выходящим характером. Хрупкая телом, сильная духом; тонкая в кости, округлая во всех самых интересных местах. Даже пальцы у нее были особенные: тонкие, но с такими пухлыми подушечками, что их хотелось прикусить зубами. Выгибаясь дугой, чтобы как следует потянуться, Лидия выглядела невыразимо чувственно. Глаза ее были прикрыты, руки придерживали на отлете гриву роскошных волос, и верилось, что вот только что

она была чем-то иным, волшебным и, быть может, даже опасным, но уже сбросила с себя чары и вновь стала человеческим существом. Кем она была минуту назад?

В памяти Сэма возникла прекрасная сказка, та самая, которую он безуспешно пытался вспомнить прошлым вечером. Сказка о черном лебеде, способном превращаться в женщину, – «Лебединое озеро».

– Одиллия… – прошептал он. – Черный лебедь…

Та, что наложила заклятие на принца и заставила его забыть о другом лебеде, белоснежном и непорочно чистом. Самое странное, что так оно и вышло. Он совсем не думал о Гвен, он забыл, что она вообще когда – либо существовала. Ни разу за последнее время Сэм не был так доволен жизнью, как в эти два дня. С Гвендолин Петере он никогда не чувствовал себя так непринужденно.

Лидия вздрогнула от звука его голоса, уронила руки и уселась в прежней позе.

– Ты что-то сказал?

– Вчера я хотел вспомнить, но не мог. «Лебединое озеро», сказка про зачарованных лебедей.

«Быть может, – думал Сэм, – она хотела от чего-то убежать. Не важно, от чего именно, потому что ей это удалось. Ее освободили от чар ночной мрак, и лунный свет, и древняя, как мир, магия вересковой пустоши. Лидия наконец стала тем, кем ей было предназначено быть изначально, – женщиной из плоти и крови».

– Значит, ты бывал на балете? – спросила она озадаченно. Сообразив, что подобный тон может показаться обидным, она слегка смутилась и попыталась исправить дело: – Я хочу сказать, как мило, что ты видел именно этот балет.

– А чего такого-то? – сказал Сэм, имитируя грубый простонародный говор. – Вообще-то я больше люблю сидеть вечерами на заборе и слушать, как воют койоты, но уж если надоест, то хожу посмотреть, как скачут полуголые девчонки.

Лидия поспешно опустила глаза.

– Прости, я не хотела быть заносчивой. Тебе понравилось?

– Твоя заносчивость или балет?

– Балет.

– В смысле, когда девочки задирают ноги выше головы? Смеешься? Я чуть не свихнулся от радости. Так аплодировал, что руки отбил.

Сэм помолчал, вспоминая отца, который считал балет извращенным видом искусства и неподходящим зрелищем для настоящего мужчины. Может, потому сам он так болезненно воспринимал всякое любопытство на этот счет.

– Ладно. Мне и в самом деле нравится искусство классического танца, умение в совершенстве владеть своим телом. А музыка… она превыше всяческих похвал. Что скажешь?

На лице Лидии возникло настороженное выражение. Сэм засмеялся. Он и верил, и не верил ей. В конечном счете она вполне могла оказаться кем-то более занятным, чем горничная.

– Да ладно тебе! Ты же дочь виконта. Должна бывать на балете по крайней мере раз в неделю – и уж конечно, в обществе своей кузины, королевы.

– Не так часто, – сказала Лидия, потупившись.

«Ну надо же, – подумал Сэм, – и это все? Неужели не будет никаких сочных подробностей? Неужто она упустит возможность лишний раз наврать? Хороша парочка! Врунья и еще больший лгун».

– Нас с тобой надо показывать за деньги, – сказал он.

– Значит, ты никогда не бывал на балете?

– Нет, но как-то раз я о нем читал, – усмехнулся Сэм. – Уж не помню где.

Лидия была явно разочарована. Ну и пусть! Какая разница, был он на балете или не был? Сама она не была замужем и не служила горничной. Ни богатой, ни знатной она, конечно, тоже не была, но в деньгах не нуждалась. Что с того? Независимо от своего положения она считала себя на порядок выше его и стыдилась того, что ее к нему влечет. Он был для Лидии все равно что копеечная книжонка про Буффало Билла. Она держалась так, словно и впрямь была дочерью какой-нибудь незначительной титулованной особы, и он бы

поверил в это, если бы давным-давно не зарубил себе на носу, что леди никогда не отправится в дорогу одна. Лидия без передышки лгала, она втайне его презирала. Она не заслужила узнать правду о нем.

Обычно, когда Сэму случалось увлечься, он распускал перед своей избранницей хвост, пускал ей пыль в глаза, старался выставить себя в самом выгодном свете. Это происходило помимо его воли. К его великому удивлению, восторгу и недоумению, с Лидди все было иначе: он только и делал, что принижал себя, но все равно ей нравился.

Кто мог подумать, что среди прекрасного пола встречаются и такие, как она – бескорыстные? Лидди видела в нем нищего ковбоя, но как будто не имела ничего против. Конечно, он был не восточный султан по части богатства и не наследный принц по части знатности, но большинство женщин не пропускало ни одного из этих пунктов в оценке мужчины. Впервые кому-то был интересен он сам как личность.

Отчасти поэтому Сэм предпочитал не вдаваться в подробности о себе.

Сэм засыпал, а Лидия не сводила с него глаз, думая: «Ты – моя заветная мечта. Ты мне нужен, просто необходим. Я хочу всего, чего хочешь ты. Чтобы ты целовал меня, а я была под тобой и в полной твоей власти. Чтобы сорвал с меня одежду, закрыл рот жадными, грубыми поцелуями и трогал меня везде, где захочешь. Чтобы был внутри – моего рта, моей одежды, моего тела. Чтобы мы оба были совсем голые и чтобы ты мог проникнуть в меня. Ты нужен мне, мой американский друг по несчастью, дикарь, хранитель огня, охотник, защитник, повар и чтец!»

Он уснул, а Лидия все смотрела и смотрела, пока не перестал тлеть последний уголек, пока единственным источником света не осталась луна. Ей не хотелось расставаться с этим новым ощущением – всеобъемлющей потребностью в другом человеке. Она хотела сорвать запретный плод, потому что была достаточно сильна для этого, потому что была свободна.

Лидия улеглась спать, чувствуя себя полностью опустошенной, с гудящими от усталости ногами. Ей снилась все та же ходьба по пустоши, от болота к болоту, под хмурым облачным небом.

Свежий ветер дул ей в лицо, земля послушно стелилась под ноги.