Глава 2

Леди Феддрингтон была охвачена страстью ко всему египетскому, и поскольку она располагала средствами, чтобы потакать всем своим прихотям, ее бальный зал был оформлен в псевдоегипетском стиле. По обеим сторонам больших створчатых дверей на метровых пьедесталах располагались скульптуры Анубиса – египетского бога смерти и покровителя умерших. Эти возлежащие на черных пьедесталах шакалы были гипсовыми копиями скульптуры Анубиса из музея в Каире.

– Сперва я не могла с уверенностью сказать, что мне в них не нравится. Но потом… Они не слишком… любезные, – поведала леди Феддрингтон, улыбнувшись Аннабел. – Теперь я отношусь к ним скорее как к стражам моего жилища. Они молча сторожат мой дом. И они не хватят лишку. – Она захихикала: леди Феддрингтон была не очень умной особой.

Но Аннабел была вынуждена признать, что с другой стороны зала, откуда открывался хороший вид, Анубисы-шакалы смотрелись как две черные собаки, морды которых отнюдь не казались добродушными, а глаза имели инфернальное выражение. Они взирали на танцующих людей так, что сама мысль о принадлежности их к сторожам казалась смехотворной.

На плечах Аннабел была прозрачная, почти невидимая накидка, которая была бледно-золотистой, в тон ее платью, и украшена вышивкой из вытянувшихся в ряд вьющихся папоротников. Золотистые нити на золотистом фоне смотрелись великолепно. Она снова бросила взгляд на египетские скульптуры. В их присутствии суетившиеся вокруг люди казались вульгарными.

– Анубис, бог смерти, – раздался рядом низкий голос, – конечно, не самый подходящий созерцатель бальных танцев и веселья.

Несмотря на то что их первая встреча длилась не более мгновения, она узнала голос Ардмора. Да и как ей было его не узнать? Она росла, слыша вокруг этот мягкий, картавый шотландский говор, хотя их отец грозился отречься от нее с сестрами, если услышит его из их уст.

– Они действительно похожи на богов, – сказала Аннабел. – Вы путешествовали по Египту, милорд?

– Увы, нет.

Ей не следовало даже спрашивать об этом. Ей, как никому другому, слишком хорошо была известна жизнь обедневшего шотландского дворянина, которая состояла из часов, проведенных в попытках свести концы с концами. Тут было не до увеселительных поездок по реке Нил.

Он взял ее ладонью за локоток.

– Могу я пригласить вас на танец, или мне следует испросить позволения на это удовольствие у вашей дуэньи?

Подняв глаза, она улыбнулась ему – одной из тех своих редких улыбок, которыми не стараются обольстить, а просто выражают дружеское расположение.

– Ни в том, ни в другом нет надобности, – весело ответила она. – Уверена, вы можете найти более подходящую партнершу для танцев.

Моргнув, он уставился на нее, походя более на дюжего батрака, чем на графа. Она довольно много узнала о графах, да равно как и о герцогах и прочих лордах. Их дуэнья, леди Гризелда, полагала своим долгом обратить их внимание на всякого титулованного господина в пределах их окружения. Мейн, брат Гризелды, был типичным английским лордом – холеным и слегка надменным, с тонкими пальцами и изысканными манерами. Волосы его ниспадали тщательно уложенными локонами, которые блестели на свету, и от него пахло так же приятно, как и от нее самой.

Но этот шотландский граф был совсем другим. Рыжие волосы его ниспадали на воротник густой копной взъерошенных кудрей. Глаза его, обрамленные длинными ресницами, были ярко-зеленого цвета, а ощущение свежего воздуха и простора, которым от него веяло, граничило со своего рода примитивной чувственностью. Мейн носил шелк и бархат, тогда как Ардмор был облачен в черный шерстяной костюм. Черный с толикой белого у горла. Немудрено, что Имоджин сочла, что он дополнит ее траурное одеяние.

– Почему вы мне отказываете? – спросил он удивленным голосом.

– Потому что я выросла рядом с парнями вроде вас, – ответила она, подпустив в голос чуточку шотландского акцента. «Парень» было не совсем верным словом – только не по отношению к этому огромному северянину, который явно был мужчиной, но значение этого слова соответствовало тому, что она имела в виду. Он мог быть другом, но никак не поклонником. Хотя она едва ли могла объяснить ему, что намеревается выйти замуж за какого-нибудь богача.

– Вы дали клятву не танцевать со своими земляками? – осведомился он.

– Что-то вроде того, – молвила она. – Но я могла бы представить вас подходящей юной леди, если вам угодно. – Она знала немало дебютанток, располагавших более чем приличным приданым.

– Означает ли это, что вы также отклоните предложение выйти за меня замуж? – спросил он. На губах его играла легкая, загадочная улыбка. – Я был бы счастлив просить вашей руки, если это будет означать, что мы сможем танцевать вместе.

Его дурачество вызвало у нее широкую улыбку.

– Вы никогда не найдете невесту, если будете вести себя подобным образом, – сказала она ему. – Вам следует относиться к поискам более серьезно.

– Но я и вправду отношусь к ним серьезно. – Он привалился к стене и посмотрел на нее сверху вниз так пристально, что у нее защипало в глазах. – Вы выйдете за меня, пусть даже вы не станете со мной танцевать?

К нему невозможно было не проникнуться симпатией. Глаза его были столь же зелеными, как океан.

– Я определенно не выйду за вас, – ответила она.

– А… – вымолвил он. Из тона его голоса явствовало, что он не слишком-то расстроен.

– Вы не можете просить руки женщин, с которыми едва знакомы, – прибавила она.

Казалось, он не сознавал, что стоять, привалившись к стене, в присутствии леди, как и мерить ее лениво-оценивающим взглядом, не вполне учтиво. Аннабел ощутила прилив сочувствия. Так он никогда не сможет заполучить богатую невесту. Она должна помочь ему, хотя бы потому, что.он ее соотечественник.

– Отчего же? – поинтересовался он. – Чтобы почувствовать взаимную совместимость, вовсе не требуется многих встреч, иногда достаточно и одной. К тому же человек может догадаться, основываясь на фактах.

– Вот именно: вы же ничего обо мне не знаете!

– Не совсем, – тотчас ответил он. – Во-первых, вы шотландка. Во-вторых, вы шотландка. И в-третьих…

– Я могу угадать, – сказала она.

– Вы красивы, – докончил он, и его лицо на мгновение расплылось в улыбке.

Теперь он стоял, скрестив руки на груди, и улыбался, глядя на нее с высоты своего огромного роста.

– Благодарю вас за комплимент, но я вынуждена поинтересоваться, почему вы приехали в Лондон, чтобы найти невесту, принимая во внимание первые два ваших требования? – спросила Аннабел.

– Я приехал, потому что мне посоветовали так сделать, – ответил он.

Аннабел не нуждалась в дальнейших пояснениях. Всем было известно, что богатых невест можно найти в Лондоне, а бедных – в Шотландии. Он, видимо, надеялся, что ее красивое платье подразумевает наличие у нее хорошего приданого.

– Вы судите по внешнему виду, – сообщила ему она. – Мое единственное приданое – это лошадь, но, как я уже сказала, я была бы счастлива представить вас нескольким подходящим юным леди.

Он открыл было рот, но в этот момент у ее плеча возникла Имоджин.

– Дорогая, – обратилась она к Аннабел, – я тебя обыскалась! – И, не дав себе передышки, повернулась к графу: – Лорд Ардмор, – промурлыкала она. – Я леди Мейтленд. Очень рада с вами познакомиться.

Аннабел смотрела, как граф нагнулся к руке ее сестры. Имоджин выглядела столь же вызывающе, как богиня-мстительница. Она одарила Ардмора взглядом, которому ни один мужчина, в особенности мужчина, озабоченный поисками богатой невесты и повстречавшийся лицом к лицу с состоятельной молодой вдовой, не подумал бы сопротивляться. В сущности, он очень походил на один из призывных взглядов из копилки самой Аннабел.

– Я нестерпимо хочу танцевать, – молвила Имоджин. – Вы окажете мне честь, лорд Ардмор?

«Нестерпимо?» Но Ардмор не смеялся – он снова поцеловал руку Имоджин. Аннабел сдалась. Придется ему самому выпутываться из сетей Имоджин. С Имоджин всегда было так: если уж она что-то решила, то ее ничто не остановит.

– Я вернусь к своей дуэнье, – сказала Аннабел, сделав реверанс. – Лорд Ардмор, рада была побеседовать с вами.

Леди Гризелда щебетала в углу комнаты; их опекун растянулся на диванчике рядом с ней со стаканчиком виски. Не то чтобы в этом было что-то из ряда вон выходящее: герцог Холб-рук всегда имел при себе стаканчик виски. Он пошел встретить Аннабел, когда увидел, как та пробирается сквозь толпу.

Теперь, сведя знакомство с некоторыми представителями английского титулованного дворянства, Аннабел все более и более дивилась, как мало Рейф походил на герцога. Он отказывался следовать нормам этикета, приличествующим своему титулу. И был совершенно не похож на надушенных, подвитых и пышно разодетых лордов, живущих светской жизнью. Для званого вечера лакею удалось облачить его в приличный сюртук из тонкого голубого шелка, но дома он питал склонность к удобным панталонам и видавшей виды белой рубахе.

– Гризелда сведет меня с ума, – без церемоний заявил он. – И если ей это не удастся, то Имоджин окончательно меня добьет. Что она вытворяет, любезничая с этим шотландским увальнем? Я даже его не знаю.

– Она решила, что ей нужен чичисбей, – сообщила ему Аннабел.

– Полная чушь! – пробормотал Рейф, пробежав рукой по своим волосам, которые и так уже были в ужасном беспорядке. – Я могу сопровождать ее куда ей будет угодно.

– Ей не дают проходу охотники за приданым.

– Боже правый, тогда почему она выбрала в партнеры по танцам нищего Шотландца? – взревел Рейф, запоздало оглядевшись вокруг.

– Быть может, при более близком знакомстве она охладеет к нему, – ответила Аннабел, пытаясь разглядеть, нет ли где лорда Россетера. На данный момент лорд Россетер являлся ее главным кандидатом в мужья.

– Она ставит себя в глупое положение, – сказал Рейф. По какой-то неведомой причине ужимки Имоджин всегда доводили Рейфа до белого каления, в особенности с тех пор, как она вернулась в Лондон и принялась заказывать платья, которые сидели на ней словно вторая кожа. Но как бы он ни ревел и ни бушевал, она просто усмехалась, глядя ему в лицо, и говорила, что вдовы могут одеваться в полном соответствии со своими желаниями.

– Наверняка все не так плохо, – рассеянно молвила Аннабел, по-прежнему выискивая в толпе Россетера.

Она поймала взгляд леди Гризелды, которая подозвала ее:

– Аннабел! Подойдите-ка сюда на минутку.

Их дуэнья не имела ничего общего с кислого вида пожилыми дамами, которые обыкновенно удостаивались сего эпитета. Она была столь же хороша собой, сколь и пользующийся дурной славой, бросающий невест у алтаря граф Мейн. Само собой разумеется, никто из них не ставил поведение брата в упрек Гризелде: она была подавлена, когда Мейн умчался прочь из дома Рейфа примерно за пять минут до того, как должна была состояться их с Тесс свадьба.

– Отчего, скажите на милость, Рейф так вопит? – вопросила Гризелда, впрочем, без особой тревоги в голосе. – Он весь побагровел, точно слива.

– Рейфа беспокоит то, что Имоджин выставляет себя на посмешище, – поведала ей Аннабел.

– Уже? Она и впрямь женщина слова.

Аннабел кивком головы указала вправо. Играли вальс, и граф Ардмор чересчур близко прижимал к себе Имоджин. Или, возможно, беспристрастно подумала Аннабел, это Имоджин прижимала его к себе. Кто бы ни был инициатором, Имоджин кружилась в его объятиях так, словно ими с графом владела безоглядная страсть.

– Бог мой! – воскликнула Гризелда, обмахиваясь веером. – Они смотрятся, как самая настоящая пара. Черное на фоне черного… Имоджин, несомненно, была права насчет эстетической стороны выбора Ардмора в партнеры.

– Ничего из этого не выйдет, – заверила ее Аннабел. – Имоджин просто хвасталась. Я уверена в этом.

Но слова застряли у нее в горле, когда Имоджин закинула руку графу на шею и принялась поглаживать его волосы в возмутительно интимной манере.

– Она хочет скандала, – скучающим тоном молвила Гризелда. – Бедняжка. Некоторые вдовы действительно проходят через подобную неприятность.

Из ее уст это прозвучало так, словно Имоджин вот-вот схватит мерзкую простуду.

– И вы тоже? – поинтересовалась Аннабел.

– Слава Богу, нет, – ответила Гризелда, слегка вздрогнув. – Но я искренне считаю, что чувства Имоджин к лорду Мейтленду были глубже, нежели мои к лорду Уиллоби. Хотя, – прибавила она, – я, естественно, питала к своему мужу все надлежащие чувства.

Имоджин улыбалась, глядя на Ардмора, – веки ее были полуопущены, словно… Ну и ну! Аннабел отвернулась.

Что Имоджин хотела, то Имоджин получала. Она много лет любила Дрейвена Мейтленда и не придавала никакого значения тому, что тот был помолвлен с другой женщиной. Как только Имоджин представился удобный случай, она каким-то образом умудрилась растянуть лодыжку, да так, что поправляться ей пришлось в семейном кругу Мейтлендов. То растяжение лодыжки оказалось необычайно удачным. Не успела Аннабел опомниться, как ее сестра уже сбежала с Дрейвеном Мейтлендом. В сущности, принимая во внимание силу духа Имод-жин, Аннабел склонялась к мысли, что Ардмору, возможно, придется искать себе невесту и добиваться ее руки в следующем сезоне.

– Вы не видели лорда Россетера? – осведомилась она у Гризелды.

Но Гризелда была заворожена – как и, несомненно, почти все респектабельные дамы в комнате – поведением Имоджин на танцевальной площадке.

Аннабел снова взглянула на сестру. Имоджин не могла бы более ясно дать понять свое намерение стать участницей скандальной любовной истории. Она цеплялась за Ардмора так, словно обратилась в плющ.

– О Господи, – простонала Гризелда.

Теперь Имоджин поглаживала шею Ардмора точно так, как если бы собиралась нагнуть его голову к своей.

Старшая сестра Аннабел, Тесс, плюхнулась в кресло рядом с ними.

– Кто-нибудь может оказать мне любезность и объяснить, почему Имоджин ведет себя как распутница?

– Где ты пропадала весь вечер? – поинтересовалась Аннабел. – Мне показалось, что в начале бала я мельком видела вас с Фелтоном, но после я не могла тебя найти.

Тесс оставила ее вопрос без ответа.

– Своим поведением она может погубить себя! Люди сделают вывод, что она любовница Ардмора.

– И будут правы, – вмешавшись в их разговор, спокойно заметила Гризелда. – Как вы, моя дорогая? У вас цветущий вид.

Но Тесс прямо-таки уставилась на Гризелду:

– Имоджин завела любовника? Я знала, что она вне себя от горя, но…

– Она называет это «завести чичисбея», – сказала Аннабел.

В центре бального зала Имоджин кружилась в танце с шотландцем, прижимаясь бедром к его бедру и запрокинув назад голову в чувственно-порочной позе.

– Надо что-то делать, – мрачно сказала Тесс. – Одно дело – завести чичисбея, если это то, чего она хочет. Но, продолжая вести себя подобным образом, она вызовет такой страшный скандал, что ее перестанут приглашать на званые вечера.

– О, в этом отношении она уже перешла все границы дозволенного, – молвила Гризелда чересчур веселым голосом, что не способствовало успокоению Аннабел. – Помните, она сбежала со своим первым мужем. А после этого представления… Но ее, *конечно же, по-прежнему будут приглашать на самые большие балы.

Тесс воспитывала трех своих младших сестер с того дня, как умерла их мать, и не собиралась так легко мириться с позором Имоджин.

– Так не годится, – заявила она. – Я просто скажу ей, что… Аннабел покачала головой:

– Не тебе давать советы. Вы обе только что уладили ссору многонедельной давности. – И поскольку вид у Тесс был бунтарский, Аннабел прибавила: – Если только ты не хочешь затеять очередную перепалку с Имоджин.

– Все это так нелепо, – пробормотала Тесс. – Мы по-настоящему и не ссорились.

В это самое мгновение появился Лусиус Фелтон, запечатлел поцелуй на волосах своей жены и подмигнул Аннабел.

– Дай мне возможность – и я отыщу повод, чтобы самой перестать с тобой разговаривать, – сказала Аннабел, улыбнувшись ему. – Все эти супружеские нежности тягостны для желудка.

– Имоджин очень мило извинилась, – сообщила Тесс. – Но я по-прежнему полагаю, что ее поведение было на удивление неоправданным.

– Твой муж… – начала было Аннабел.

– Жив, – сказала Тесс, поняв, куда она клонит. – Но неужели это означает, что я должна, не сказав ни слова, позволить своей сестре погубить себя?

Но Аннабел ощутила прилив сочувствия к Имоджин, увидев, как Лусиус поднес к губам руку Тесс, прежде чем покинуть их, чтобы принести ей бокал шампанского.

– Ты полагаешь, Ардмор осведомлен, что Имоджин только что овдовела? – спросила Тесс. – Возможно, ты смогла бы воззвать к его лучшим чувствам. Разве ты только что не разговаривала с ним?

– Он понятия не имеет, что Имоджин – моя сестра, – с сомнением сказала Аннабел. – Я…

– Это не имеет никакого значения, – вставила свое слово Гризелда. – Ранее этим вечером Имоджин довольно ясно дала понять, что она твердо намерена устроить скандал. И, честно говоря, если это и есть та манера, в какой она намерена действовать, то я признательна, что она выбрала шотландца, а не моего брата. Я все еще в некоторой степени питаю несбыточную надежду на появление племянника. Может, Мейн и спал с большей частью доступных женщин в свете, но он никогда не устраивал публичных представлений.

Глаза Тесс сузились.

– Она хотела выбрать Мейна?

– Да, Мейна, – подтвердила Аннабел. – Полагаю, она забрала себе в голову некую донкихотскую мысль о том, чтобы наказать его за то, что он бросил тебя у алтаря.

– Глупости! – сказала Тесс. – Мейн сам себя достаточно наказывает. – Она повернулась к Гризелде; – Он приехал сегодня?

– Конечно, – удивленно ответила Гризелда. – Он как раз был в игорной комнате, когда я в последний раз туда заглядывала. Но…

Тесс быстро направилась в ту комнату, где мужчины сидели вокруг карточного стола, надеясь, что жены не утащат их на паркет в бальном зале.

– Я собиралась сказать, – продолжила Гризелда, – что, полагаю, он собирался отбыть в свой клуб. Я почти не имею возможности видеться со своим собственным братом теперь, когда он перестал повесничать. Он не пробудет на балу и получаса.

Аннабел вновь посмотрела на Имоджин. Неужели этот вальс никогда не кончится?

Но в эту минуту Рейф протолкнулся сквозь толпу в круг танцующих. Не успела Аннабел перевести дух, как рыжеволосый шотландец уже кланялся, а Рейф тащил Имоджин прочь.

Имоджин была изумлена не менее сестры. Минуту назад она скользила по бальному залу с Ардмором, от души наслаждаясь каждым возмущенным взглядом, устремленным на нее, и вдруг была вырвана из его объятий своим бывшим опекуном.

– Что это вы себе позволяете? – вопросила она, стараясь держаться от Рейфа как можно дальше.

– Спасаю твой несчастный маленький зад, – огрызнулся он в ответ. – Ты хоть представляешь, как позоришь себя своим поведением? – Волосы Рейфа стояли дыбом, а его карие глаза почернели от гнева.

Имоджин выгнула бровь.

– Напомните-ка мне еще раз, на каком основании вы указываете мне, что делать?

– Что ты хочешь этим сказать? – Он круто развернул ее и зашагал обратно в конец бального зала.

– Какое право вы имеете интересоваться хоть малейшей особенностью моего поведения? Вы перестали быть моим опекуном, когда я вышла замуж за Дрейвена.

– Как бы я хотел, чтобы это было так! Как я уже сказал тебе, когда ты завела тот нелепый разговор о том, чтобы арендовать дом, что я по-прежнему считаю себя твоим опекуном и что ты будешь жить под моей опекой до тех пор, пока снова не выйдешь замуж. Или не станешь достаточно взрослой, чтобы держать себя в узде – не важно, что произойдет раньше.

Она улыбнулась ему – движение ее губ противоречило ее гневному взору.

– Быть может, вас это удивит, но я не согласна с вашей оценкой моего положения. Я намерена в самом скором будущем обзавестись своим собственным домом.

– Только через мой труп! – рявкнул Рейф. Имоджин свирепо воззрилась на него.

– Я не знаю, в какие игры ты играешь с Ардмором, – сказал Рейф, – но ты губишь свою репутацию ни за что ни про что. Парень ищет невесту, а не мимолетную интрижку с вдовой, не имеющей видов на замужество.

Внезапно у него сделался такой вид, словно он почувствовал к ней жалость, как если бы гнев его постепенно испарился. Меньше всего Имоджин нуждалась в сочувствии своего подвыпившего опекуна.

– Ни за что ни про что? – переспросила она, поддразнивая его. – Вы, должно быть, слепы. А как же плечи Ардмора, его глаза, губы…

По ее телу прокатилась дрожь воображаемого удовольствия.

Которая превратилась в нечто совершенно иное, хотя ей понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать это. Он тряс ее! Рейф выпустил ее руку и грубо встряхнул ее, словно она была ребенком в самом разгаре истерики.

– Как вы смеете! – задохнулась она, чувствуя, как шпильки выскальзывают у нее из волос.

– Твое счастье, что я не выволок тебя отсюда и не запер в комнате! – рявкнул он. – Ты того заслуживаешь.

– Потому что я нахожу мужчину привлекательным?

– Нет! Потому что ты лгунья. Ты говорила, что любила Мейтленда.

Она вздрогнула.

– Не смейте говорить, что это не так!

– Хорошенький же ты выбрала способ почтить его память, – сухо молвил Рейф. Его руки соскользнули с ее плеч.

Волна стыда захлестнула Имоджин.

– Вы не имеете никакого понятия…

– Да, никакого, – согласился он. – И не желаю ничего знать. Когда моя жена станет вдовой, я надеюсь, она не будет так вести себя после моей смерти.

Имоджин сглотнула. Слава Богу, они были в конце комнаты, потому что она почувствовала, как слезы комом встали у нее в горле. Круто развернувшись, она молча вышла в дверь. Рейф следовал за ней по пятам, но она, не обращая на него внимания и ничего не видя перед собой, шла к парадной двери.

В своей половине комнаты Аннабел тяжело вздохнула. Ее сестренка всегда была вспыльчива до крайности и, к несчастью, Рейф, покладистый Рейф, который любил всех и вся, воспылал острой неприязнью к Имоджин почти с первого взгляда. Как только оба они покинули комнату, бушевавший вокруг них шквал сплетничавших голосов достиг наивысшей отметки, превратившись в визгливое кудахтанье, словно в курятнике ожидалось появление обитающей по соседству лисы.

– Если Рейф хотел, чтобы она вышла замуж за этого шотландца, – заметила Гризелда, – он не мог бы более поспособствовать этому браку.

– Она не выйдет за Ардмора, – сказала Аннабел.

– Может статься, у нее не будет выбора, – мрачно молвила Гризелда. – После того как Рейф устроил подобную демонстрацию родительских чувств, Ардмор скорее всего смекнет, что в случае самого незначительного скандала Рейф будет настаивать на браке, и он сможет добраться до ее состояния, если верить слухам.

– Она не выйдет за него, – повторила Аннабел. – Вы не видели сегодня Россетера?

Взгляд Гризелды просветлел.

– Ах! Все эти земельные владения в Кенте и никакой свекрови. Я одобряю, моя дорогая. – Гризелда всегда зрила в корень.

– Он приятный человек, – напомнила ей Аннабел. Ее дуэнья махнула рукой.

– Если считать, что молчание – золото.

Аннабел поправила на плечах свою накидку из золотистого шелка.

– Не вижу ничего худого в том, что ему недостает словоохотливости. Я вполне могу говорить за нас обоих, коли в том возникнет надобность.

– Он танцует с прыщеватой дочерью миссис Фулдженс, – сказала Гризелда. – Но не бойтесь. Россетер не из тех, кто смотрит на несовершенства сквозь пальцы, не так ли?

Бросив взгляд в направлении кивка Гризелды, Аннабел увидела, что Россетер покидает бальную площадку. Он не принадлежал к числу тех мужчин, чья наружность сразу поражает красотой: он определенно не был большим, дюжим мужчиной, который швыряет женщин по бальному залу, точно мешки с зерном. Нет, в его объятиях женщина парила над паркетом. У него было узкое лицо с высоким лбом и серые глаза. Вид он обыкновенно имел бесстрастный и довольно отстраненный – она находила это милым отличием, особенно по сравнению с теми желторотыми юнцами, которые умоляли ее подарить им танец и присылали букеты роз с вложенными в них рифмованными стишками.

Россетер прислал ей один-единственный букет – из незабудок. При нем не было стихотворения – только записка: «Полагаю, они подходят к цвету ваших глаз». Была в этой записке некая восхитительная небрежность. Она тотчас приняла решение выйти за него замуж.

Теперь он, как и предсказывала Гризелда, распрощался с Дейзи и направился в их сторону. Мгновение спустя он уже склонился перед леди Гризелдой, целуя ей руку и говоря в своей бесстрастной манере, что она выглядит особенно прелестно.

Повернувшись к Аннабел, он не стал затруднять себя сочинением комплиментов, а просто поцеловал кончики ее пальцев. Но выражение его глаз согрело ей сердце.

– Мадам Мейзоннет? – спросил он, указав на ее наряд своей тонкой рукой. – Превосходный выбор, мисс Эссекс.

Аннабел улыбнулась в ответ. Они не разговаривали во время танца. Да и зачем? Насколько Аннабел знала – а она обычно знала, что думают мужчины, – они великолепно подходили друг другу. Их брак не будет расколот ни слезами, ни ревностью. У них будут красивые дети. Он чрезвычайно богат, и поэтому отсутствие у нее приданого нисколько его не обеспокоит. Они будут добры друг к другу, и она сможет разговаривать сама с собой, коли ей будет недоставать беседы за завтраком.

Для человека, столь мало терпимого к пустой болтовне, как она, эта перспектива была вполне приятной. В сущности, единственным недостатком, который приходил ей на ум, было то, что беседа с собой содержала мало неожиданностей. Равно как и прощание Россетера с ней в этот вечер.

– Мисс Эссекс, – сказал он, – вы не сочтете за дерзость, если я поговорю с вашим опекуном завтра поутру? – Он сжал ее пальцы в самой что ни на есть обнадеживающей манере – рука его была белоснежной, худой и изящной.

– Я буду весьма счастлива, лорд Россетер, – пробормотала Аннабел.

Она с трудом сдерживалась, чтобы не улыбнуться во весь рот. Наконец – наконец! – до исполнения ее заветного желания было рукой подать. Она жаждала этого мгновения многие годы, с тех самых пор, когда отец обнаружил в ней способности к арифметике и проворно перевалил ведение всех счетных дел в имении на ее плечи. И с тех пор, как ей сравнялось тринадцать, Аннабел целыми днями занималась тем, что рядилась с торговцами, проливала слезы над гроссбухом, который показывал куда более расходов, чем приходов, умоляла отца продать самых дорогих животных и увещевала его не тратить все их деньги на бегах…

И в награду заслужила его неприязнь.

Но она продолжала стоять на своем, прекрасно сознавая, что ее управление денежными делами зачастую было тем единственным, что стояло между ее сестрами и настоящим голодом, единственным, что не давало прийти в упадок конюшням, которыми ее отец так дорожил.

Отец называл ее мисс Зануда. Если она приближалась к нему, когда он стоял с друзьями, то он закатывал глаза. Иногда он вынимал из кармана монетку и швырял в ее сторону, после чего принимался острить со своими приятелями, что она держит его на коротком поводке – как сварливая жена. А она всегда подбирала монетку… нагибалась и подбирала ее, потому что то была одна из монеток, сэкономленных на ненасытной утробе конюшен. Сэкономленных, чтобы купить муку, или масло, или же курицу к ужину.

Поэтому она начала мечтать о муже, который когда-нибудь у нее будет. Она никогда не утруждала себя попытками вообразить его лицо: лицо лорда Россетера подходило ей не более чем лицо практически любого богатого англичанина. Что она рисовала в своем воображении, так это рукава из сияющего бархата и шейные платки – белые, сшитые из первосортного льна.

Одежду, которая покупалась ради красоты, а не прочности. Руки в том безупречном состоянии, которое кричало, что в физическом труде нет надобности.

Руки Россетера вполне бы ее устроили.