Глава 1

Сыну Хью Фицуорена предстояло принять мученическую смерть – быть убитым толпой бретонских крестьян в убогом жилище, провонявшем коровами и навозом.

Морван толкнул ногой скамью, придвинув ее к стене, что находилась против входной двери. Он тяжело опустился на нее и положил меч на колени.

Справа от него, там, где находились стойла, храпел и бил копытами его жеребец. Он словно чувствовал, какая опасность грозит хозяину. А слева на деревянной кровати у очага стонал от невыносимой боли юный Уильям.

Не иначе как милосердные небеса послали несчастному такой конец. Лучше уж отправиться на тот свет как можно скорее, чем долго мучиться от хвори, которая сжигает мозг и покрывает тело черными язвами.

И откуда только они заявились, эти оборванцы, выкрикивающие угрозы и проклятия? Сквозь толстые каменные стены и затворенные дверь и окно голоса их доносились до него как отдаленный грозный гул. Комнату освещал лишь огонь в очаге, который он развел, когда внес сюда Уильяма.

Когда он и его люди пришли сюда, ища, куда бы поместить Уильяма, в деревне не было ни души. Казалось, жители ее покинули. Болезнь заявила о себе вчера. Из-за этого-то стражи затворили перед ними ворота Бреста, преградив доступ в портовый город. Им не оставалось ничего другого, как двинуться на север по прибрежной дороге.

И лишь после того, как он отослал воинов назад в Брест, откуда ни возьмись появились эти проклятые поселяне. Он успел прибить к двери черную тряпицу, это был знак, что в доме больной. Жителям деревни было из-за чего злиться и вопить от ярости – смерть уже собрала в Бретани обильную жатву и вот теперь пожаловала к их порогу в образе двух англичан.

Он поднял глаза к соломенному потолку. Они не рискнут его разобрать, чтобы проникнуть внутрь. Оружием их будет огонь. Им недостает только вожака, который отдаст команду. А еще они, скорее всего, подождут, пока стемнеет. Такие дела легче вершить под покровом ночи.

Можно было бы уйти и оставить здесь оруженосца. Но он не мог сделать этого хотя бы потому, что они с Уильямом совсем недавно сидели в одном седле, а значит, болезнь скоро поразит и его. Воины обождут его у последнего перекрестка, как было условлено, они простоят там целый день, а то и больше. Но разве он может к ним приблизиться, неся в себе смерть? Нет, самое лучшее – это остаться умирать здесь. Джон примет на себя командование, он приведет воинов в Брест, а оттуда они поплывут через море в Англию. Джона они не очень-то жалуют, но прекословить ему не осмелятся.

Шум снаружи стих на несколько мгновений, затем раздался чей-то отрывистый выкрик, на который толпа ответила сдержанным гулом. Жители деревни обрели своего лидера.

Уильям метался по кровати, дыхание его стало сиплым, тяжелым. Несколько раз он жалобно позвал сэра Ричарда, гасконского вельможу, которому они служили, покатого не скосила чума вместе со всем его семейством. Морван взялся доставить Уильяма домой.

Ярость толпы все нарастала. Предводитель выкрикивал какие-то слова, остальные тотчас же их подхватывали. Морван почти не говорил по-бретонски, но те несколько слов, которые они повторяли, были ему знакомы. Они кричали: «Не допустим! Не бывать этому!»

Возможно, они не станут ждать наступления темноты…

Голоса стали громче, разъярившиеся крестьяне нараспев повторяли свои угрозы. Сердце Морвана гулко билось в груди в такт их выкрикам. Он сжал рукоять меча, приготовившись защищаться. Толпа вопила все неистовее, и вот уже ритм сломался, за стенами дома раздавался сплошной оглушительный рев.

И вдруг он смолк, словно по команде, поглощенный гробовой тишиной.

Морван напрягся в ожидании нападения. Они не разошлись. Напрягая слух, он улавливал негромкие звуки, доносившиеся снаружи. Разумеется, после недавних воплей он мог услышать их лишь на фоне наступившего безмолвия. Он догадался, что разбушевавшуюся толпу усмирил кто-то неведомый и грозный.

Дверь приоткрылась, и по земляному полу скользнул золотистый луч света. Он вскочил со скамьи, приготовившись защищаться, а заодно защищать беднягу Уильяма и, возможно, жителей деревни.

Но вот дверь распахнулась настежь, и, щурясь от яркого солнца, он увидел в проеме двух рыцарей. И хотя для него они были всего лишь темными силуэтами, окруженными ослепительным сиянием, он успел заметить, что оба вооружены и держат наготове мечи.

Одному из них на вид было около тридцати. Его золотистые волосы, зачесанные ото лба назад, волной спускались на плечи. Среднего роста, довольно крепкого сложения, он был в доспехах, но без шлема. Его темные, глубоко посаженные глаза составляли странный контраст со светлыми волосами.

Второго, стоявшего немного поодаль, рассмотреть было сложнее. Солнечные лучи заливали нестерпимо ярким светом всю его высокую, сухощавую фигуру и рассыпались огненными искрами в пышных кудрях цвета спелой пшеницы. Всю его одежду составляли короткая серая полотняная туника, серые панталоны и черный широкий плащ. Судя по этому скромному одеянию, его можно было бы принять за оруженосца, в пользу данного предположения говорил также и его возраст – он был заметно моложе своего спутника, но уверенная манера держаться, властность, сквозившая в каждом его жесте, в осанке, безошибочно указывали на то, что главный из двоих именно он.

– Спрячь свое оружие. Ты здесь в безопасности, – дружелюбно, но твердо обратился он к Морвану.

Тот привстал на цыпочки и выглянул наружу через плечо коренастого рыцаря. Убедившись, что крестьяне разбежались, он повиновался. Юный рыцарь, отстранив своего спутника, вошел в дверной проем и направился к постели Уильяма.

– Стойте! – крикнул Морван. – Ваши крестьяне не зря хотели нас прикончить. Мы принесли с собой смерть.

– Меня это нисколько не страшит, – возразил молодой рыцарь и остановился у постели больного. Старший присоединился к нему. Они обменялись несколькими отрывистыми фразами, после чего рыцарь в доспехах поспешно вышел из дома.

– Вы были одни? – Голос юноши, звонкий и мелодичный, звучал, тем не менее, уверенно и властно.

– О, нет.

– Где же остальные?

– Ждут. С час или дольше.

– Смерть проворна, она никого не щадит, и, быть может, они уже носят ее за плечами. Им надлежит остаться здесь. Обещаю вам и вашим людям неприкосновенность и уход, но при условии, что все они возвратятся сюда.

Морвану ничего не оставалось, кроме как довериться ему. Он рассказал, что воины ждут его на пересечении двух дорог.

– Они вам охотно повинуются?

– Да.

– В таком случае дайте мне свой плащ как доказательство, что мы явились от вашего имени.

Морван отстегнул пряжку у ворота, снял плащ и отдал его юноше. Вдвоем они вышли из дома.

Снаружи их ожидали старший из рыцарей и шестеро всадников, а также молоденький оруженосец. Неподалеку, задумчиво глядя на людей, стояли две лошади. Одна из них, стройная гнедая кобыла, застыла в такой неподвижности, что казалась изваянной из камня.

Рыцарь подошел к своему молодому спутнику. В руках у него была небольшая коробка.

– Асканио, вот его плащ, – сказал юноша. – Остальных следует искать у первого перекрестка на дороге к Бресту. Мы пробудем здесь, пока бедный мальчик не преставится, а после вернемся в замок. Вы там окажетесь прежде. Распорядитесь, чтобы для нас приготовили все, что может понадобиться.

Асканио передал плащ юному оруженосцу и направился к дому, где умирал Уильям. Подойдя к двери, он оглянулся.

– Я сперва его исповедую.

– Только не мешкай. Время дорого.

Выходит, коренастый рыцарь со светлыми волосами и глубоко посаженными черными глазами еще и священник. Подобное встречалось, хотя и нечасто.

Морвану стало зябко в тени дома, и он сделал несколько шагов вперед, навстречу яркому солнцу. Всадники заставили коней отступить назад, давая ему дорогу. Юный рыцарь последовал за ним и негромко участливо произнес:

– Вашему оруженосцу уже недолго осталось мучиться. Мне не раз приходилось такое видеть. Он скоро отойдет, бедняга.

Морван, прежде чем ответить, повернулся к нему – и слова замерли у него на языке. Перед ним, залитая ослепительными потоками света, стояла женщина, вернее, юная девушка, а вовсе никакой не рыцарь.

Она являла собой более чем странное зрелище. Высокая – он мысленно прикинул, что ее макушка, придвинься она поближе, очутилась бы у самого кончика его носа, а ведь он превосходил ростом едва ли не всех мужчин, каких ему доводилось встречать; мягкие шелковистые кудри обрамляли ее тонкое породистое лицо с высокими скулами и прямым носом и золотистым водопадом спускались ниже плеч, нежную длинную шею охватывал ворот серой мешковатой туники, подол которой, перехваченный портупеей, уродливой складкой спускался на рукоять боевого меча. Сапоги из мягкой кожи доходили почти до колен ее стройных длинных ног, облаченных в мужские панталоны. Трудно было придумать более неподходящее облачение для столь изысканного и женственного существа. Однако Морван невольно отметил про себя, что даже эта грубая и слишком просторная мужская одежда – туника и шерстяной плащ – не могла скрыть ее пышную грудь и пленительно округлые бедра.

В лицо ему с пытливой серьезностью заглянули сапфирово-синие глаза.

– Как ваше имя, сэр рыцарь? – Морван мысленно обозвал себя идиотом. Ему сразу следовало догадаться, с кем он имеет дело. Ведь этот голос, мелодичный и вместе с тем такой глубокий, бархатистый, мог принадлежать только женщине. Она обращалась к нему на французском, языке бретонской знати.

– Морван Фицуорен, миледи.

– Вы англичанин, однако Морван – благородное и чтимое бретонское имя.

– В нашем роду так издавна нарекают сыновей. Мой предок, родом из той части Бретани, что граничит с Нормандией, высадился в Англии вместе с Вильгельмом Завоевателем.

Она улыбнулась, и у Морвана сжалось сердце. Ее лицо, освещенное улыбкой, показалось ему таким юным, таким беззащитным. Мыслимое ли дело – столь нежному созданию браться за оружие, командовать воинами, распоряжаться челядью замка?!

– Послушайте, Морван Фицуорен, довольно вам хмуриться и поедать меня сердитым взглядом, – заявила она, словно прочитав его мысли. – Вам должно быть ведомо, что гражданская война заставила многих женщин Бретани совершать отчаянные поступки.

Юная леди наверняка имела в виду Жанну де Монфор, жену последнего из герцогов. Когда ее супруг оказался в плену у короля Франции, она без колебаний заняла его место во главе армии. Морван однажды встречался с ней в Англии – еще до того как ее поступки перестали быть отчаянными и сделались попросту безумными. Бедняжка повредилась умом, когда ее супруг отошел в мир иной. Сына своего, юного герцога, она оставила на попечении короля Эдуарда.

Девушка, стоявшая подле него, сочла нужным, наконец, представиться:

– Я Анна де Леон. Вы находитесь в моих владениях. Вам, как англичанину, наверняка приятно будет узнать, что я и мои люди – монфортисты, а вовсе не сторонники Шарля де Блуа и этой Пентьевр в их притязаниях на герцогскую корону.

Морван, чтобы ее не разочаровывать, умолчал о том, насколько все это ему безразлично. Станет ли человек, дни и часы которого сочтены, тревожиться о таких пустяках, как междоусобные распри тех, на чьей земле ему суждено умереть?

Рыцарь-монах Асканио вышел из дома и печально произнес:

– Ему недолго осталось мучиться. – Он с сомнением взглянул на Морвана и обратился к леди Анне: – Вы уверены, что вам ничто не угрожает?

– Какая же сэру Морвану корысть вредить мне и тем самым губить свою бессмертную душу? – Анна едва заметно усмехнулась. – Ступайте к остальным. – Повернувшись к стоявшему рядом юноше, она прибавила: – Джосс, это наши гости, а вовсе не враги. Следуй за Асканио.

Всадники ускакали прочь. Гнедая кобыла за все это время так ни разу и не шевельнулась.

– Ваша лошадь не оседлана, – заметил Морван.

– Только потому, что нынче в этом нет необходимости. Какое-то время военных стычек не будет. – Повернувшись, леди Анна вошла в дом.

В словах ее не было и тени рисовки. Она произнесла их таким невозмутимым, будничным тоном, что Морвану стало ясно: ей выпало немало других дней, хоть и непохожих на этот, но таких, когда приходилось участвовать в сражениях.

Войдя следом за ней в дом, он застал ее у постели Уильяма. Она осторожно положила ему на лоб мокрую тряпицу. Юноша перестал стонать, и его бледные руки, которые до этого судорожно подергивались, бессильно упали на грудь.

Морван окинул несчастного быстрым взглядом. Не та же ли участь уготована и ему самому? Будь у него право выбора, он предпочел бы десять смертей в бою этому мучительному угасанию, бесславной кончине на одре страданий. В этот миг он остро пожалел о том, что юная воительница прогнала от дома толпу крестьян и тем спасла его от гибели в огне…

Пока он предавался этим мрачным мыслям, леди Анна продолжала хлопотать у ложа больного, низко склоняясь к его пылавшему жаром лицу.

– Вы сказали, что не боитесь этой напасти. Поверьте, такого я еще ни от кого не слышал.

– Нисколько не боюсь. Но лишь потому, что уже перенесла этот недуг. А ведь он, как известно, не поражает человека дважды. Так что я ничем не рискую.

– Неужто вы в самом деле оправились от этой хвори? – недоверчиво переспросил Морван. За три летних месяца, если верить слухам, болезнь поразила едва ли не весь христианский мир, опустошая целые деревни. В больших городах вымирали кварталы, улицы. О выживших он не слышал ни разу. – Тогда, быть может, еще кто-то, кроме вас, ее победил?

– О, да. Есть еще несколько человек из окрестных деревень и кое-кто из города. Но их, говоря по правде, совсем немного.

– А святой отец? Асканио? Он тоже этим хворал?

– Нет. Болезнь к нему не пристает, хотя он постоянно собой рискует. Но таких, как он, тоже очень мало.

– Но как… как вам удалось остаться в живых?

Она слегка повернула голову и посмотрела на него в упор. Во взгляде ее не было ни женского лукавства, ни кокетства, ни малейших признаков заинтересованности. Синие глаза смотрели на него открыто, честно, прямо. Словом, это был поистине мужской взгляд.

– Не знаю. Право, на этот вопрос у меня нет ответа. Но иногда, в самые тяжелые дни, мне казалось, я догадывалась, почему именно пощажена: чтоб было кому хоронить моих людей.

Она снова обратила взор к умирающему юноше. Пальцы ее нежно поглаживали его лоб и волосы. Уильям задремал.

– Он может покинуть нас в следующий миг, – печально произнесла она, – но случается, это тянется долгие часы. Возможно, нам придется провести у его постели всю ночь. Я хотела бы немного отдохнуть, сэр Морван. А если несчастный снова впадет в неистовство, мне понадобится ваша помощь.

Морван с грустным недоумением взглянул на Уильяма, лицо которого приняло выражение отрешенности и умиротворения, уподобившись ангельскому лику. С какой легкостью этой странной женщине удалось успокоить несчастного! Он окинул быстрым взглядом ее тонкую фигуру, полускрытую тенью, и направился к лавке, что стояла напротив двери.

Анна опустилась на пол, прислонившись спиной к боковине низкой кровати. За долгие месяцы борьбы с чумой она привыкла спать урывками, где и как придется. Она закрыла глаза и принялась размышлять о своих нежданных гостях, пытаясь предугадать, скольких из них постигнет болезнь и на какой срок их придется изолировать от уцелевших крестьян и челяди. Если никто, кроме сэра Морвана, не заразился от несчастного Уильяма, тогда справиться с этой новой напастью будет нетрудно. Но совсем иное дело, если чума успела поразить его воинов. Ей оставалось лишь уповать на то, что крестьяне и слуги не вступали в общение ни с кем из них.

Ход ее мыслей прервал хриплый стон Уильяма. Лишь теперь она осознала, какое огромное впечатление произвела на нее самоотверженность этого рыцаря, не покинувшего больного юношу. Ухаживая за жертвами этой смертельной хвори, она не раз становилась свидетельницей того, как люди не задумываясь, предавали своих близких – матери бросали детей, мужья жен. Этот недуг, истинный бич Божий, обнажил души людей, он словно выставил напоказ все самые неприглядные их глубины. И вот теперь, когда она начала надеяться, что все позади, что настала пора вернуться к прежним иллюзиям, на ее землю явился этот рыцарь со своим умирающим оруженосцем. О, как дорого она дала бы за то, чтобы сэр Морван исполнил свой христианский долг по отношению к несчастному как можно дальше отсюда!

Она открыла глаза и оглядела помещение. Сэр Морван сидел на лавке напротив входа. Он прислонился к стене, голова его была слегка запрокинута назад, глаза закрыты. Наконец-то, она могла как следует разглядеть его. Неяркого света, лившегося сквозь распахнутую дверь, оказалось вполне для этого довольно.

Он был на редкость красив, это она отметила еще прежде, когда впервые его увидела. В юности лицо его наверняка сияло свежим, нежным румянцем и отличалось миловидностью, но время и тяготы жизни ожесточили и заострили черты, и теперь загорелая кожа упруго обтягивала крупные скулы и квадратный подбородок, а на слегка впалых щеках оттенок ее переходил в бронзовый. Она невольно залюбовалась его прямым носом с едва заметной благородной горбинкой, мужественно-прихотливыми очертаниями полных губ. Никакие шрамы, царапины, родинки и родимые пятна не обезображивали эти гармоничные, изысканные черты, эту гладкую смуглую кожу. Пробившаяся на подбородке и над верхней губой щетина и волосы – черные, слегка волнистые, в беспорядке разметавшиеся по плечам – нисколько не портили облик рыцаря, а лишь подчеркивали его мужественность.

Ей стало жаль, что глаза его закрыты, и она не может их видеть. Большие темно-карие, почти черные, глубокие, с голубоватыми белками, они были так выразительны, так смело и открыто глядели на мир из-под почти прямых бровей! Стоило ему улыбнуться, и в зрачках появлялись искры, и глаза начинали сверкать, как черные агаты, а когда он хмурился, искры прятались в бездонные глубины его завораживающего взора и переливчато светили, как тлеющие угли. Ей вспомнилось, что когда они с Асканио вошли в дом, она долго не могла отвести взгляд от его лица, от этих колдовских глаз…

Анна не стремилась замуж, любовников не имела. С этой точки зрения мужчины ее не интересовали, но красоту она ценила всегда, сколько себя помнила, в том числе мужскую. Красивые лица ее восхищали, она откровенно, не таясь, любовалась ими – совсем как цветными рисунками в книгах у матери аббатисы. Сэр Морван Фицуорен, ее случайный гость, оказался на редкость красивым мужчиной. И она смотрела на него, не мигая, пока глаза ее не закрылись сами собой от усталости и голова не опустилась на край ложа Уильяма.

Анна легонько коснулась его плеча:

– Он почил. Смерть была к нему милосердна, мальчик покинул этот мир во сне.

Морван подошел к ложу и склонился над распростертым телом.

– Это все случилось так быстро. Вчера утром он был еще здоров и бодр.

– Порой бывает и так. Я приказала своим людям выкопать могилу на освященной земле. Перекиньте несчастного через седло, и я вас туда провожу.

Предав тело Уильяма земле, они направились к жилищу Анны. Путь их лежал через лес. Узкая тропинка вскоре вывела их к пологому берегу, вдоль которого тянулась дорога. Они сели верхом на лошадей и несколько минут ехали в молчании. Леди Анна удивительно легко правила своей породистой кобылой. Та грациозно перебирала мускулистыми ногами и то и дело поворачивала голову, косясь на хозяйку. Сторонний наблюдатель, окажись он опытным конником, даже издалека по этим повадкам лошади и силуэту всадника, по их безмолвному диалогу признал бы в обеих – и в лошади, и во всаднице – существ женского пола, несмотря на то что последняя была в мужском платье.

Вот кобылка, повинуясь негромкой команде хозяйки, перешла с рыси на легкий галоп. Морван на своем Дьяволе пустился за ними вдогонку. Когда они огибали кромку леса, Анна вскинула голову и подставила лицо свежему бризу, который принялся играть ее волосами и раздувать полы плаща. Морван невольно залюбовался ее сияющим лицом, мягким блеском синих глаз из-под полуопущенных ресниц.

У поворота она натянула поводья и кивком указала на запад:

– Дорога ведет в Виль-де-ла-Рош. Мы могли бы попасть домой этим путем, но он слишком уж долгий. А так намного короче. – И она указала на тропинку, которая виднелась за поворотом.

Вскоре они снова очутились в лесу, и им пришлось спешиться. Они долго шагали по едва видневшейся в траве дорожке, ведя лошадей за поводья, но, наконец, деревья стали редеть и далеко впереди, за широкой поляной, показалась старинная крепость треугольной формы, возвышавшаяся на каменистом холме. Морван окинул взглядом мощную надвратную башню, высокую стену, ограждавшую крепость с севера.

Когда они подъехали ближе, обнаружилось, что крепость воздвигнута на плоской скале, которая углом выдавалась в море, и две ее стены нависают над пучиной, а третью отделяет от суши широкий и глубокий ров, высеченный в камне.

– Выглядит внушительно, – сказал он. – Ее хоть раз брали приступом?

– Нет. Мои предки триста лет владели Ла-Рош-де-Роальд. Ее никогда не брали в осаду, ведь это бессмысленно: кругом море, от которого ее не отрезать, а значит, этим путем можно пополнить любые запасы.

Миновав ворота, они въехали в крепостной двор. Здесь царила тишина. Вокруг не было ни души. Живые поспешили укрыться от смерти, которую Морван нес с собой. Он вскинул голову, и светловолосая девушка, с любопытством выглядывавшая из стрельчатого окна одного из верхних этажей, тотчас же скрылась в покоях.

Невысокая дверца в северной стене, сквозь которую невозможно было проехать верхом, была распахнута настежь.

Анна спешилась.

– Пожалуйста, оставьте своего коня здесь и возьмите из дорожного мешка все, что вам может понадобиться.

Внешний двор крепости являл собой широкий, заросший травой луг, который раскинулся между северной и восточной стенами и утесом, служившим западной границей Ла-Рош-де-Роальд. К стенам лепились деревянные домики и хозяйственные постройки.

Посреди поляны кипела работа: два десятка воинов, его спутников, пришедших вместе с ним из Гаскони, деловито мастерили брезентовые навесы, между которыми в шахматном порядке были разожжены костры.

– Мы им дали множество одеял, а брезент послужит защитой от дождя, – произнесла Анна. – Съестные припасы будем выставлять для них по периметру лагеря. Надеюсь, они достаточно удалены один от другого, чтобы чума, если кто-то захворает, не поразила остальных.

– Зачем здесь столько костров?

– Мне говорили, что папа постоянно находился между двумя зажженными факелами, пока чума косила людей в Авиньоне, и это отпугнуло ее. Так ли это на самом деле, я не знаю, но думаю, положение наше таково, что пренебрегать нельзя ничем.

У края поляны, шагах в двадцати от утеса, одиноко стоял шатер с дощатой крышей и стенами из брезента. Именно к нему и привела его Анна. Она откинула брезентовый полог и жестом пригласила его внутрь.

Морван пригнулся и просунул голову в образовавшееся отверстие. В шатре напротив грубо сложенного очага помещались три соломенных матраса. Чуть поодаль стояли стол, стул и табурет. В углу он заметил несколько корзин и ведер и стопку одеял.

У него болезненно сжалось сердце.

– Вот, значит, каково мое последнее земное пристанище.

Анна принялась разводить огонь в очаге, сделав вид, что не слышала его замечания. Она слишком хорошо понимала, что он сейчас испытывает, и старательно избегала его взгляда.

Ведь этот шатер и в самом деле олицетворял его печальное будущее, то неизбежное, с чем ему суждено было столкнуться в ближайшие часы или дни. Осознавать, что обречен на неминуемую и скорую гибель, – что может быть ужаснее?

Она с беспощадной ясностью вспомнила, какие мысли и чувства обуревали ее, когда она боролась с болезнью, зная, что может не победить в этой битве. Сжавшись в комок, словно малое дитя, в объятиях Асканио, она пережила такой ужас, такое отчаяние, каких не ведала прежде. Анна поежилась, отгоняя от себя эти мучительные воспоминания.

Огонь в очаге разгорелся вовсю, и она, наконец, заставила себя оглянуться. Он по-прежнему стоял у входа, придерживая рукой полог. Его огромные глаза были полны невыразимой печали. Казалось, взгляд был обращен куда-то внутрь, в глубины его собственной души.

– Но ведь я выздоровела, сэр Морван.

Взгляд его тотчас же потеплел, губы дрогнули в благодарно-грустной улыбке. Шагнув в шатер, он кивком указал на матрасы.

– Их здесь три.

– На случай если и другие захворают.

– Но ведь болезнь может их пощадить? Когда это станет известно?

– Если через десять дней все ваши люди останутся здоровы, они смогут продолжить свой путь.

– А если нет?

– Любого захворавшего мы поместим сюда, остальные принуждены будут ждать еще десять дней. Сложите свои вещи у стены, а я помогу вам снять доспехи.

Он позволил ей расстегнуть пряжки металлического нагрудника, и вдвоем они сняли его и положили в угол. Опустившись на соломенный матрас, он принялся освобождать от тяжелых железных пластин плечи и голени.

– Соблаговолите, миледи, назвать мне имя вашего господина.

– Господина?

– Да-да. Должен же я знать, как его зовут, раз уж я вынужден так злоупотребить вашим и его гостеприимством. Так какое же имя носит ваш супруг?

Анна лукаво усмехнулась:

– Сэр Морван, взгляните на меня.

Он бережно уложил на пол один из наголенников, после чего поднял на нее глаза.

– Нет, не так. Я просила вас внимательно посмотреть на меня, а вы лишь скользнули взглядом по моему лицу.

– Как прикажете, миледи.

На сей раз он нарочито долго, пристально разглядывал ее, и в глазах его заполыхало пламя, а полные губы слегка приоткрылись от взволновавших его чувств. Вот только каких? Анна затруднилась бы определить, что разожгло это пламя – гнев, восхищение, досада. Да и так ли уж это было важно? Мягко улыбнувшись, она спросила:

– Скажите честно, сэр Морван, как по-вашему, существует ли на свете мужчина, который стал бы терпеть подле себя такую жену?

– Виноват? – растерялся Морван.

– Неужто же вам непонятно, что, будь я замужем, а значит, в полной власти своего супруга, я не смогла бы делать то, что делаю, вести себя так, как веду, словом, поступать, как считаю нужным.

Морван пожал плечами и со слабой улыбкой возразил:

– Отчего же? Все это было бы возможно, окажись ваш супруг необыкновенным человеком, не таким, как все прочие.

– Да полно вам, – со вздохом возразила Анна. – Все мужчины в таких вопросах ведут себя одинаково, какими бы необыкновенными они ни казались. – Она сняла со спинки стула свой плащ и набросила его на плечи. – Мне пора. Скоро к вам заглянет Асканио.

Он откинул полог шатра и вышел на лужайку вслед за ней. Кто-то успел воткнуть в землю у самого его жилища несколько толстых веток с флажками, реявшими на верхушках. Такие же точно голубые с золотом полотнища, по одному на каждом углу, виднелись над шатрами лагеря, где разместили его людей. Флажки служили предупреждением об опасности, которую, возможно, являли собой незваные гости. Однако их жизнерадостные цвета, вкупе с огнями костров и оживленным гулом голосов, невольно наводили на мысль о подготовке к празднику или турниру, о грядущем веселье…

Он повернулся к ней, и в глазах его блеснул отсвет лагерных костров.

– Вы вернетесь?

– Кто-нибудь непременно останется с вами, – пообещала она. Ей так хотелось бы прибавить к этому хоть несколько слов ободрения, подать пусть слабую, но все же надежду на исцеление, но она боялась, что голос ее прозвучит фальшиво и несчастному сэру Морвану сделается от этого еще горше. – Асканио или я. Мы о вас позаботимся. Вы не останетесь в одиночестве. – Выдавив из себя улыбку, она повернулась и зашагала мимо лагеря к дверце в стене. И поката не захлопнулась за ней, она чувствовала спиной его напряженный, пристальный взгляд.