Глава 18

Грант оглядел свою лабораторию и внезапно понял, что его что-то не устраивает в проводимых им опытах по изучению новейших теорий. А может, это не имело никакого отношения к его экспериментам и напрямую связано с тем фактом, что он проводит их один?

Где сейчас Джиллиана?

Оставив ее примерно час назад, Грант все размышлял над правильностью своих действий. То, что она говорит о своей репутации, возможно, правда. Но, находясь в Роузмуре, она защищена от слухов и домыслов. Или нет? Конечно же, если он прикажет, люди не будут перешептываться о ней. Слуги не станут сплетничать. Никто при нем не посмотрит на нее косо. А вот у него за спиной люди будут поступать так, как им заблагорассудится, хотя с ним они будут вежливы вплоть до подобострастия. А с Джиллианой?

Он не имеет права портить ей будущее. Получается, что он ничем не лучше того идиота Роберта. Грант был зол и на нее, и на Роберта, этого любовника, о котором она говорила с такой нежностью. Как посмела она не оберегать себя, не вести себя с большей сдержанностью? Отдаться тому, кто не мог оценить величия предложенного ему дара!

Надо распорядиться, чтобы камердинер заказал ему новые рубашки. Материал той, что на нем, вдруг показался Гранту грубым, но, возможно, это потому, что он помнил прикосновения кожи Джиллианы.

Где же она? Майкл принес ему горячую воду для умывания и заверил, что сделал то же самое для мисс Камерон.

– Она ничего не сказала, ваше сиятельство, только поблагодарила меня. – Майкл улыбнулся, и Гранту поневоле пришло в голову, что Джиллиана, наверное, завоевала еще одно сердце.

Еще одно сердце?

Надо быть непроходимым глупцом, чтобы не признавать, что в этом-то все и дело. Несмотря на свое горе, несмотря на гнев, несмотря на уверенность в том, что кто-то пытается убить его, Гранта не оставляла мысль, что Джиллиана сумела скрасить его жизнь.

Она забавляет его. И он в замешательстве от того, что чувствует к ней, и от того, что не может перестать думать о ней. Нив чем этом нет ее вины, и в то же время все это из-за нее.

Когда Джиллиана просто входит в комнату, там словно становится светлее. Она заставляет его забыть о своей сосредоточенности, что для него совершенно внове. Ни одна другая женщина не пробуждала в нем такого сострадания. Грант жалел, что нет на свете человека, к кому он мог бы пойти и признаться в своей полной растерянности.

Почему он ощущал гнев, когда она плакала? Он же никогда не чувствовал ничего подобного ни к одной другой женщине, ни к кому вообще, если уж на то пошло. Кто же он в таком случае? Неужели он равнодушен к чувствам и переживаниям других людей? Или просто слишком поглощен своими собственными переживаниями, слишком занят собой, чтобы проявлять участие к другим?

Ну, во всяком случае, по отношению к Джиллиане это совсем не так. И не похоть заставляет его все время думать о ней. Если б дело было только в физическом влечении, он смог бы выбросить Джиллиану из головы после сегодняшнего дня. Он же подозревает, что она становится для него все важнее и важнее.

Жизненно важной.

Что, черт возьми, он наделал? Произошло то, чего он не может вернуть назад, да и не хочет, даже если б у него была такая возможность. Нечто такое, что он будет помнить даже в старости, даже на смертном одре. Нечто такое, что он должен исправить, и поскорее.

Возможно, для всех остальных Джиллиана будет падшей женщиной, несчастной девушкой, порождающей слухи и служащей дурным примером. Для него же она будет просто Джиллианой, милой, великодушной, умной и обладающей способностью очаровывать его. А значит, он должен защитить ее – и от себя тоже.

Но Грант никогда не лгал себе, и сейчас не время начинать. Ничто, кроме смерти, не заставит его отказаться от Джиллианы Камерон.

Джиллиана помедлила в дверях лаборатории, наблюдая за Грантом, прежде чем он заметил ее. Еще совсем недавно они любили друг друга, и она поведала ему о своем горе. Она поделилась с ним глубиной своей боли, рассказав о потере ребенка. Теперь граф Стрейтерн знает о ней больше, чем кто-либо другой, и эта мысль, больше, чем интимная близость между ними, вызвала неожиданную робость и стеснение.

– Ты здесь, – сказал Грант, подняв глаза от стола и увидев ее.

– Да.

– О чем ты думаешь? – поинтересовался он. – У тебя такой вид, словно тебе хочется убежать.

– Это было бы, наверное, правильно.

– Полагаешь? А ты не считаешь, что лучше посмотреть в лицо проблеме, чем убегать от нее?

– Так вот, значит, как ты себя называешь? – чуть заметно улыбнулась она. – Проблемой?

– Видимо, это так, – сказал он, обходя стол. – Во всяком случае, если судить по выражению твоего лица. Ты жалеешь о случившемся? – Грант подошел к ней. – Думаешь, что тебе не следовало приезжать в Роузмур? Терзаешься вопросом, не станут ли теперь люди относиться к тебе по-другому?

– А они узнают?

– Только не от меня, – заверил ее Грант.

– У меня нет иллюзий относительно своего будущего. Однажды я уже нарушила устои. И сделала это снова. Наверное, я должна быть за это наказана.

– Мне не хочется видеть в тебе мученицу.

– Я не мученица, – возразила Джиллиана, – но мне прекрасно известна реакция общества на то, что я сделала. Я повела себя так, как не подобает порядочной девушке. Мои родители отреклись от меня за это. Друзья отвернулись от меня. Родственники были опозорены, а мужчина, которого я любила…

– Недостоин этого звания, – закончил за нее Грант.

Джиллиана улыбнулась:

– Пожалуй, ты прав. Я думала, он поведет себя иначе.

– Тристан и Изольда? Вы с ним должны были жить идиллической жизнью где-то, где не действуют правила и ограничения общества?

– Сейчас, когда ты выразил это словами, это и в самом деле прозвучало смешно.

– Просто несколько наивно, – сказал Грант. – Но есть страны, в которых правила не такие пуританские, как в Шотландии. Там мужчина и женщина могут жить за границами общества.

– Например, Италия?

– Совершенно верно, Италия.

– Поэтому ты проводил там так много времени?

– Вообще-то в Италии я жил потому, что хотел быть ближе к ученым, которыми восхищался. И чтобы быть как можно дальше от Роузмура, – неожиданно добавил он. – А мы можем создать здесь свою собственную страну, если хочешь. И в ней мы сами будем устанавливать правила.

– Ты хочешь сделать меня своей любовницей, Грант? Из-за того, что я тебе рассказала? Думаешь, моя добродетель сдается напрокат? – Джиллиана старалась, чтобы голос ее звучал бесстрастно.

– Меня влекло к тебе, Джиллиана, с первого момента, как я увидел тебя. С того первого дня, когда ты приехала в Роузмур. Помнишь, ты пила чай и окинула меня таким невозмутимым взглядом? С того мгновения я был пленен. Должен ли я быть наказан за правду?

Она не знала, что на это ответить.

– Значит, мы будем любовниками?

– Я чувствую, что это неизбежно. – Грант улыбнулся.

– А если я против? Если я сбегу в Ивернесс или в Эдинбург?

– Я найду тебя, – не задумываясь, отозвался он. – Но конечно же, буду чувствовать себя виноватым в том, что мои действия побудили тебя так поступить.

– А если мне слишком понравится быть твоей любовницей?

– Я буду безумно рад. И вероятно, буду страшно горд этим. И польщен. Из своего прежнего опыта я сделал вывод, что не вызываю сильных чувств.

Сейчас каждый из них приоткрывал другому душу, позволяя чуть-чуть заглянуть в нее. Но возможно, настало время для меньшей деликатности и большей правды.

– Я могу полюбить тебя, – сказала Джиллиана. – С женщинами это случается, знаешь ли. Женщины отдают себя любви, тогда как мужчины всего лишь удовлетворяют свою похоть.

– Ты думаешь, это то, что я чувствую?

– Сомневаюсь, что ты сейчас можешь разобраться в своих чувствах, Грант. Думаю, все происходящее удивляет тебя также, как и меня. Но я знаю, что мы способны причинить друг другу боль. И очень сильную.

– Но как же любовь, Джиллиана?

Несколько долгих мгновений они не сводили друг с друга глаз, и, к счастью, Грант не настаивал на ответе.

В этот момент вошел Майкл, принесший Гранту обед. Он поставил поднос на буфет, поклонился и снова исчез.

– Он всегда поблизости?

– Почти всегда, – ответил Грант. – Это беспокоит тебя?

– Немного, – призналась Джиллиана, гадая, не выдает ли в ней это ее признание неисправимую горожанку. Она не привыкла, чтобы слуги исполняли каждое ее желание.

– Хочешь есть? – спросил Грант. – После завтрака прошло уже много времени.

– Я не завтракала, – сказала Джиллиана. – Один нетерпеливый граф ждал меня.

– Тогда тем более ты должна поесть.

Они вместе подошли к буфету, и Джиллиана с веселым изумлением наблюдала, как Грант поднял крышку маленькой супницы, открывая взору розовый суп-пюре из раков.

– Кухарка готовит чудесные супы, – сказал он, наливая половником немного густого супа в маленькую миску. Взяв серебряную ложку с белоснежной салфетки, Грант зачерпнул ею суп и поднес ложку ко рту Джиллианы, словно она была маленьким ребенком.

– Уверяю вас, ваше сиятельство, что я вполне способна сама себя накормить.

Грант не произнес ни слова в ответ, но уголки его губ приподнялись в чуть заметной улыбке. У Джиллианы создалось отчетливое впечатление, что он не собирается оставить своих попыток покормить ее.

– Ну хорошо, – сказала она немного сердито и открыла рот. Суп-пюре был восхитителен на вкус. Она закрыла глаза, смакуя его.

Кухарка использовала множество специй, дабы придать супу особый привкус, который не был чересчур рыбным, но оттенял естественный вкус раков. Возможно, она также положила морковь и картошку. Когда Джиллиана открыла глаза, Грант улыбался ей, а ложка снова была полной.

На этот раз она покачала головой.

– Вот булочку – пожалуй. – Не дожидаясь его действий, Джиллиана схватила с подноса булочку, разломила ее пополам и одну половину протянула Гранту.

– Но это же нечестно, – возразила она, когда он стал отказываться. – Ты тоже должен поесть.

– У меня аппетит не к еде, – сказал он и многозначительно поднял брови.

Джиллиана улыбнулась и откусила булочку. Как и все остальное, что готовила кухарка в Роузмуре, та была совершенно бесподобной, воздушная, слоистая и хрустящая.

Грант снова взялся за ложку, и Джиллиана позволила ему покормить себя. Она понимала, что ей следовало отойти. Или по меньшей мере снова запротестовать. Но она не сделала ни того, ни другого. Эмоции, казалось, пульсировали в воздухе в ритме ударов ее сердца. Было что-то почти языческое в их молчании, что-то греховное в простом акте кормления друг друга.

Джиллиана отступила, и Грант наконец отдал ей ложку, выдвинув стул и помогая ей сесть за маленький столик, словно он был лакеем. На какое-то мгновение ей подумалось, что он собирается оставить ее, но он отошел лишь на секунду, чтобы принести еще один стул с другого конца комнаты.

Грант сел напротив Джиллианы и налил вина в бокал.

– Вино, изысканный суп-пюре и граф в качестве сотрапезника. Пожалуй, мне трудно будет возвращаться к своей обычной жизни.

– А ты должна?

Джиллиана почувствовала головокружение, почти дурноту. Сначала она подумала, что это просто оттого, что он так близко. Интересно, что это за мыло, которым он пользуется для бритья?

Как странно. О чем он спросил? Это было что-то опасное, что-то неправильное.

Джиллиана обнаружила, что ей очень трудно сосредоточиться. Она устремила взгляд на рот Гранта. Ей хотелось поднять руку и коснуться пальцами его нижней губы, но, к ее удивлению, рука не слушалась. Она встретилась взглядом с Грантом и увидела, как он нахмурился. Ей хотелось заверить его, что с ней все прекрасно, но почему-то она уже вовсе не была уверена в этом.

Джиллиана с трудом подняла руку и прижала ладонь к его груди. Но тут же ее рука оказалась перед ней, пальцы ее шевелились.

– Помоги мне, – пробормотала она, но слова вышли невнятными. Она и сама не смогла их понять, поэтому попыталась снова. Речь внезапно оказалась ей не под силу, и все вокруг завертелось.

Она снова была ребенком; она кружилась с широко раскинутыми руками снова и снова до тех пор, пока, хохоча, не падала на землю. Только сейчас она медленно соскользнула со стула и распростерлась у ног графа Стрейтерна.

– Помоги мне, – взмолилась она, но крик этот потонул в глубинах ее сознания.