Уинстон Черчилль отшвырнул номер лондонской «Таймс» с такой силой, что тот угодил в стену.

– Самовлюбленный высокомерный осел! Дразнить льва в его логове и то безопаснее! Эрцгерцог Австро-Венгерской империи принялся выставлять себя напоказ на этом проклятом Богом кусочке земли, Балканском полуострове! В течение многих веков это место было сценой величайших битв и началом всех величайших войн в истории Европы, конгломерат маленьких, но настроенных воинственно и пропитанных яростным национализмом стран, границы которых сдвигались в ту или иную сторону после каждой новой войны. И нет ничего удивительного в том, что они все поражены этнической паранойей.

Он остановился у окна, жуя свою сигару и глядя куда-то вдаль, на другую сторону обширных садов Мэнорхейвена, поместья Тэйлоров в графстве Кент. Майра поднялась с дивана и подошла к нему сзади, положила руки на его широкие плечи.

– Уинстон, я очень слабо разбираюсь в политике и международных отношениях и интригах, но никак не могу понять, почему одно политическое убийство в месте, где готовят политических убийц, как в цивилизованном мире врачей, юристов и учителей, должно вызвать столь безумную ярость у первого лорда адмиралтейства Британии.

Он обернулся и обнял ее.

– Моя дорогая Майра, с того самого момента, как шесть лет назад Австро-Венгрия аннексировала Боснию, я предсказывал, что Балканы стали бомбой с часовым механизмом, которая когда-нибудь взорвется и сотрясет всю Европу. С тех пор не было ни одного месяца, когда бы не возникало хоть одного серьезного конфликта между Австро-Венгрией, с одной стороны, и Сербией и Боснией – с другой.

– Но какое до этого дело Великобритании?

Он швырнул погасшую сигару в камин.

– Это как китайская головоломка – все запутано и перемешано: разорванные договоры, пакты о взаимопомощи – столько всего, такая мешанина, что в голове не помещается. Если немецкий посол помочится в мужском туалете на итальянского министра, фигурально выражаясь, то не пройдет и недели, как Англия окажется втянутой в войну против Германии.

– Ну, дорогой, ваши метафоры – это уж слишком! – Майра со смехом обняла его.

– Это прискорбные факты жизни. Позвольте изложить вам гипотезу, касающуюся возможного развития событий в следующие месяц или два. Прежде всего Австро-Венгрия предъявит Сербии ультиматум столь жесткий, что он окажется невыполнимым. Например, чтобы в Сербии и Боснии военными силами подавлялись все направленные против Австрии радикальные демонстрации. На этом этапе в процесс ввяжется Россия. У нее пакт с Сербией о взаимопомощи. Ну не идиотизм ли это? Пакт о взаимопомощи, заключенный между медведем и мышью! У Франции с Россией тоже пакт о взаимопомощи. Ну, это, пожалуй, более разумное соглашение. У Италии тайный договор с Францией, заключающийся в том, что ни одна сторона не будет вмешиваться в конфликт, в который окажется замешана другая. А Германия, безусловно, поддержит Австро-Венгрию, в случае если разразится война. Во время нашей первой встречи я говорил о том, что близится Армагеддон. Я ужасно боюсь, что этот момент настал, моя дорогая.

Она подошла к нему, и они обнялись нежно и без страсти.

Пророчество Уинстона Черчилля оказалось точным. 28 июля, после того как Сербия и Босния отвергли невыполнимые требования Австро-Венгерской империи, последняя объявила войну Сербии. И все равновесие сил на континенте мгновенно нарушилось, как падает карточный домик.

Россия объявила войну Австро-Венгрии. Германия объявила войну России. 3 августа Франция вступила в войну против Германии. Когда 4 августа Германия вторглась в Бельгию, нарушив ее нейтралитет, Великобритания объявила войну Германии. В том же году Италия присоединилась к союзническим силам. Турция поддержала крупные державы.

1 сентября 1914 года Патрик Тэйлор отказался от своих обязанностей и расторг свой договор с армией Соединенных Штатов и добровольцем вступил в ряды Британских вооруженных сил. Когда за обедом он сообщил об этом своей матери, Майра посмотрела на его жену Кэндиси.

– Что ты думаешь об этом? – спросила она.

– Я страшно за него боюсь, но согласна с его решением и считаю его высоконравственным.

– Я ценю твое понимание и терпимость, Кэндиси, моя дорогая. Я со дня рождения была дочерью полка и позже женой военного. Мой отец был убит при Литтл-Бигхорне. Долгие годы я считала, что отец Пэта убит в Китае. Шона Флинна убили в Индии. А теперь мой сын идет сражаться в Европе. У меня-то толстая шкура, но мне больно за тебя, дорогая.

Пэт, сидевший во главе стола, протянул руки жене и матери, сидевшим друг против друга, и крепко сжал их.

– Вы две женщины, которых я люблю и уважаю и которыми восхищаюсь беспредельно. Я благодарен вам за вашу поддержку в том, что, должен признать, было очень важным решением. Эдмунд Бёрк выразил эту мысль более красноречиво: «Все, что требуется для победы над злом, – это чтобы хорошие люди молчали и не вмешивались». Его кредо помогло нам добиться свободы и демократии. В это страшное время тирания и угроза расправы нависли над нашими головами, как дамоклов меч. И не только над Англией, но и над всем миром. Кайзер Вильгельм и не скрывает своих намерений. Он хочет подмять под себя весь мир. И только вопрос времени – присоединение Соединенных Штатов к союзу европейских государств, которые будут сражаться против Германии и Австро-Венгрии. В американском менталитете, как и в американской морали, нет места терпимости по отношению к демагогии и угрозе, к потрясанию железным кулаком, во всяком случае, их не больше, чем у Георга Третьего. Я считаю, что чем скорее это случится, тем будет лучше. Сам я намереваюсь оказаться в передних рядах защитников свободы.

– Хорошо сказано, мой милый сын.

Глаза Майры увлажнились слезами.

– И мой милый муж. Никогда я не гордилась тобой больше, чем теперь.

Они сидели в гостиной за кофе с бренди, когда появилась горничная.

– Миссис Тэйлор, мистер Уинстон Черчилль хочет знать, согласны ли вы принять его.

– Конечно, Сара. Проводите его прямо сюда.

Она и Патрик поднялись, когда Черчилль вошел в комнату. Он пожал руку Патрику, наклонился, чтобы поцеловать руку Кэндиси, и поцеловал Майру в щеку.

– Сожалею, что ворвался к вам и нарушил семейную идиллию, – извинился он. – Я сознаю, что эта ночь очень важна для всех нас. Время, чреватое бурными последствиями. – Он кивнул Патрику: – Вы уже стали знаменитостью, Пэт. Весть о том, что вы добровольцем записались в полк драгун его величества, уже разнеслась повсюду.

– Да, сэр, и я думаю, каждый, кто хочет поддать кайзеру в зад ногой, должен гордиться тем, что получает такую возможность.

Черчилль рассмеялся, и смех его раскатился по комнате, низкий, глубокий и звучный, но немного скрипучий.

– Так держать, парень! – Он хлопнул Патрика по плечу. – Во всяком случае, примите мои поздравления, полковник Тэйлор. Я не сомневаюсь в том, что ваш прославленный отец будет так же гордиться вами, как эти леди, когда узнает о вашем решении.

Патрик ответил Черчиллю ледяным молчанием и старался не смотреть ему в глаза.

Почувствовав напряжение, внезапно возникшее в атмосфере комнаты, первый лорд адмиралтейства откашлялся и закурил сигару.

– Откровенно говоря, дорогая Майра, мое присутствие здесь имеет отношение к Брэдфорду.

Патрик посмотрел на свои карманные часы и сказал:

– Кэндиси, право, я думаю, нам пора. Утром меня ждет уйма работы, и выполнить ее будет равноценно подвигам Геракла.

– Я провожу вас, – сказала Майра. – Простите меня, Уинстон. Я удалюсь всего на минутку.

– Разумеется. – Он пожал руку Патрику и торжественно и серьезно сказал: – Надеюсь еще увидеться с вами до того, как вас отправят во Францию. Но если нет, то желаю вам удачи, и да благословит вас Господь. Моя интуиция подсказывает, что эта война будет долгой и жестокой.

Патрик улыбнулся:

– Мы будем стараться на суше, а уж вы позаботьтесь об успехах Британского флота.

Черчилль усмехнулся:

– Можете на меня положиться. Даю слово. Доброй ночи, милая Кэндиси, и, пожалуйста, передайте мой привет вашим очаровательным детям.

– Благодарю вас, непременно передам, дядя Уинстон.

Майра вышла с Патриком и Кэндиси в холл.

– Доброй ночи, мои дорогие, – сказала она. – Я понимаю, как вы будете заняты в следующие несколько недель, особенно ты, Пэт. Понимаю, что тебе предстоит закончить столько дел. И все же, если у вас будет передышка, не забывайте навещать вашу старую мать.

И Патрик, и Кэндиси рассмеялись.

– Это ты-то старая, мама? – удивился Пэт. – Ты все еще самое лучшее украшение лондонского общества, как и всегда. Такая же красавица. – Он поцеловал ее в щеку и с лукавым видом сказал ей на ухо шепотом: – И вы оба не воображайте, что можете кого-нибудь обмануть. Совершенно ясно, что он твой пылкий поклонник.

Майра игриво шлепнула его по щеке.

– Не будьте столь дерзки со мной, молодой человек. Вам должно быть стыдно.

– Ладно, не буду. Но ведь в конце-то концов я произведение Каллаханов и Тэйлоров. А теперь тебе лучше вернуться к Уинстону.

Она закрыла за ними дверь и вернулась в кабинет, где Черчилль ходил взад и вперед, меряя шагами комнату, и жевал незажженную сигару. Его высокий лоб был изборожден морщинами – он размышлял.

– О, вот и вы. У вас чудесный сын, Майра. И Кэндиси тоже славная.

– Они прекрасная пара, – согласилась она. – Так о чем вы собрались поговорить со мной, что имеет отношение к Брэду?

– Генерал Тэйлор возвращается в Англию.

Она была изумлена:

– Откуда вам это известно?

– Сегодня из Южной Африки в палату общин прибыла дипломатическая почта. Существует расхожее мнение, что обычно сын следует по стопам отца. Но в данном случае все наоборот. Это отец идет по стопам сына. Он собирается последовать примеру Патрика – сражаться за Англию и союзные страны. Удивлены?

– Я удивилась только на мгновение. Брэда всегда радовала возможность принять участие в хорошей и честной битве за достойное дело. Интересно знать…

– Что вам интересно знать?

– Интересно знать, не сблизит ли их наконец это общее достойное дело.

Черчилль недоуменно поднял плечи:

– Такая возможность существует. Но я не уверен в результате. Видите ли, в области политики я шел по стопам отца, но продолжаю считать его сукиным сыном!

Наступила долгая напряженная пауза. Потом Майра заговорила о том, что тревожило их обоих:

– Теперь, когда возвращается Брэд, начинается война и на ваши плечи ложится гигантская ответственность, а на мои заботы о муже и сыне, я думаю, нам не стоит видеться, хотя бы временно.

– Хотя бы… – Его лицо приняло страдальческое выражение. – Майра! И сейчас и всегда вы есть и останетесь самой дорогой мне и самой незабываемой женщиной. Но мы оба слишком умны и слишком реалисты, чтобы питать иллюзии насчет того, что, когда война закончится, мы с вами начнем наши отношения с новой страницы, как будто ничто их и не прерывало. Всему есть время – время жить и время умирать. Мы с вами, мы оба, пережили вместе чудесную пору, но теперь сказке конец.

Он налил себе полный бокал бренди и осушил его одним глотком. Потом сел и, подавшись вперед, потер глаза.

– К тому же моя жена Клементина снова беременна. А Рэндольфу только три года. Черт возьми, Майра! Вы ведь превыше всего цените дружбу и целостность семьи. Вы понимаете, какие чувства я питаю к вам?

Она прикрыла его рот ладонью:

– Нет, Уинстон, вам не надо этого говорить. Я и так знаю. Я то же самое чувствую к вам. Но я также ценю и уважаю неразделимое единство уз плоти и крови… Брэд… ваша Клементина… ну, с этим-то мы могли бы справиться. Но ведь есть еще дети – Патрик… Дезирэ… и мои внуки. Нет, мы оба связаны узами семьи навсегда, до конца жизни… и вы так же, как я, – у вас есть Клементина и Рэндольф, возможно, у вас будут другие дети, и уже теперь вы привязаны к ним невидимыми узами.

Он поднял глаза на Майру и взял ее за руки:

– Майра, у нас есть обязательство друг перед другом.

– Какое?

– И вы спрашиваете? Последнее свидание.

– Уинстон, об этом не может быть и речи. В доме слуги…

– Нет-нет, я не это имел в виду. Не у вас в доме. Завтра вечером я хотел бы поужинать с вами в «Таверне Джона Пила». В таверне, где было наше первое свидание. А потом…

Она закончила его фразу:

– А потом мы отправимся на тот самый поросший травой холм, где мы впервые любили друг друга.

– Верно. Так вы согласны?

– Ни за что на свете не отказалась бы от такой возможности. И когда вы за мной заедете?

– Ну, скажем, в восемь часов вечера. Конечно, в тот самый час, как я заехал за вами тогда, в первый раз. И я хотел бы, чтобы вы надели то же самое зеленое платье с передником, как в тот раз. Память мне не изменяет?

Она с удивлением смотрела на него:

– Верно, не изменяет. Уинстон, вы замечательный человек. Несмотря на весь груз ответственности за страну, вы все еще помните, что на мне было надето в тот вечер, столько лет назад. Я глубоко тронута.

– Я никогда не забуду ничего из того, что случилось, что я видел или чувствовал в ту ночь, ни одной мелочи. И никакие ужасы войны не могут вытеснить эти дорогие воспоминания из моей памяти.

Они вместе подошли к широкому окну, выходившему в сад, обнимая друг друга за талию. Лужайки и серебристые клены, выстроившиеся вдоль аллеи в лунном свете, были окружены радужным сиянием.

– Видите, – сказал он тихо, – даже лунный свет напоминает о той ночи. Луна светит для нас ярче.

На мгновение глаза Майры увлажнились, и все расплылось перед ее взором.

– Я думаю, сейчас вам лучше уйти, а то я могу решиться на безумный поступок и оставить вас ночевать.

– Понимаю.

Он нежно обнял ее. Она проводила его и стояла в дверном проеме, глядя, как он спускается по ступенькам к ожидавшей его двуколке. Когда кеб скрылся за деревьями, Майра прошла на веранду и остановилась, глядя на звезды. И вдруг начала тихонько читать стихи:

«А чего я хочу? Какого счастья? – спросила она себя. – Неужели я хотела бы вернуться назад, в то время, когда лежала с Бобом Томасом в сладко пахнущей летней траве? Или в то время, когда мы в первый раз занимались любовью с Брэдом Тэйлором в теплой воде пруда в Техасе? Или с Шоном в палатке на склоне холма в Китае над пагодой?»

А как же быть с милым чувствительным Уинстоном?

Они, эти четверо, были мужчинами ее жизни. Они относились к ней по-настоящему, серьезно, думали о ней.

Но никакое желание не могло помочь ей удержать столь быстротечные радости жизни, те радости, что уже миновали и остались в прошлом.

Или покончить с этой проклятой и страшной войной.