«Милый дневник!

Прошло пять дней, как кончилась война, как генерал Ли и войска конфедератов капитулировали при Аппоматоксе. Папочка вместе с генералом Кастером присутствовал при церемонии, и это был момент величайшего торжества и гордости в жизни папы, как говорит он сам.

Он дома на заслуженном отдыхе. Сьюзен, Уэнди и я очень обеспокоены его здоровьем. Он выглядит таким бледным и измученным, и под глазами у него темные круги. После того как в прошлом году мама умерла от инфлюэнцы, он стал другим человеком. Поужинав, он уходит в свой кабинет с коробкой сигар и бутылкой бренди и до поздней ночи не выходит оттуда.

Сегодня он в лучшем настроении, чем был когда бы то ни было с момента возвращения домой. Мы все с нетерпением ждем вечера. Ведь не каждый день выпадает честь побывать в театре вместе с президентом Соединенных Штатов. Папочка говорит, что наши места почти прямо под президентской ложей.

Это так приятно волнует!

Сьюзен говорит, что не выдержит и упадет в обморок. Сегодня вечером в театре Форда дают английскую комедию «Наш американский кузен». Я сочувствую бедным актерам, потому что внимание зрителей в первую очередь будет отдано президенту Линкольну. Все взоры будут устремлены на его ложу».

Майра Каллахан положила гусиное перо, услышав звук шагов сестры, поднимающейся по лестнице, и захлопнула дневник.

Через несколько минут ее старшая сестра Уэнди вошла в спальню.

– Сьюзен занимает ванную уже больше часа, – пожаловалась Уэнди. – Если так пойдет и дальше, мы с тобой не будем одеты и готовы вовремя.

– О! Я успела принять ванну, – сказала Майра.

– Ну, это уже кое-что, остается надежда.

Уэнди подошла к их общему с сестрой платяному шкафу в гардеробной и вынула платье, приготовленное на вечер в театре.

– Как ты думаешь, Майра, оно соответствует случаю?

Она разглаживала платье, прижимая его к телу так, чтобы оно облегало фигуру.

Тут и там платье с глубоким вырезом и сильно расширявшейся книзу юбкой было отделано крошечными бутонами, розовыми с золотом, а по подолу пурпурными и розовыми лентами.

– На мой взгляд, рукава слишком пышные, – ответила Майра. – Но я думаю, оно вполне подойдет для такого необыкновенного случая. А я собираюсь надеть свое новое шелковое платье.

Она поднялась от письменного стола и достала свое платье. Повесив его на дверцу шкафа, она отступила, любуясь им.

– Думаю, оно простое, но достаточно элегантное.

Узор на ткани состоял из переплетения серого и винно-красного с белым. Наряд украшали крошечный стоячий воротничок, планка с пуговицами на груди и узкий хомутик, спускавшийся на одно плечо.

В талии платье было перехвачено широким изящным слегка скошенным и плотно обхватывавшим стан поясом.

– Одобряю, – сказала ее сестра.

– Ну, а я не очень довольна. Оно выглядит слишком строгим и чопорным, – послышался голос Сьюзен Каллахан, просунувшей голову в дверь. Ее светлые волосы были обернуты тюрбаном, сооруженным из полотенца. Сама она, со сверкающими капельками влаги на плечах, завернулась в пушистую простыню.

Сестры Каллахан, произведенные на свет полковником Патриком Каллаханом, отличившимся в сражениях при Геттисберге и Виксберге, и прозванные «армейскими пострелятами», совсем не были похожи друг на друга.

Майра в свои четырнадцать лет была самой высокой из них. Она отличалась необычной красотой: у нее были иссиня-черные волосы, зеленые глаза, орлиный нос и безупречная оливково-смуглая кожа, унаследованные от ирландских прародительниц со стороны отца, чья кровь смешалась с кровью испанских моряков, уцелевших после гибели Непобедимой армады. В XVI веке часть ее судов потерпела крушение у восточного побережья Ирландии.

Сьюзен в свои пятнадцать и Уэнди в семнадцать лет были более хрупкими, тонкокостными и гибкими, как ивы, с изящными чертами лица. Однако у них не было статности Майры. Сьюзен была хорошенькой блондинкой с мягкими волосами и синими миндалевидными глазами. Огненно-рыжие волосы Уэнди прекрасно сочетались с яркой зеленью глаз, и кожа у нее была кое-где припудрена золотистыми веснушками. Но при всей непохожести не возникало и тени сомнения в их родстве. При первом же взгляде на них становилось ясно, что они сестры. Об этом свидетельствовали и форма бровей, и ямочка на подбородке, и длинная лебединая шея, и чувственный рот, и волосы, растущие над высоким покатым аристократическим лбом породистым «вдовьим треугольником», и гордая, волнующаяся грудь, и гибкая талия, и пышные бедра, обращавшие на себя внимание при ходьбе.

Хотя Майра и была младшей из дочерей Каллахана, она обладала врожденной мудростью и остротой ума, сочетавшимися с живостью, блеском и сложностью характера, что и вызывало обманчивое впечатление, будто она старшая из сестер.

«Майра – отбившаяся от стада» – прозвал ее отец, считая, что она на поколение опередила свое время.

Кипя негодованием и возмущением по поводу господства мужчин, особенно в сообществе военных, она не скупилась на критику и высказывала свои чувства в словах, не оставлявших сомнений в ее убеждениях. Она осмеливалась утверждать, что считает себя равной любому ослу-мужчине в полку ее отца, да и во всей «чертовой» армии Штатов, включая и самого ее родителя Пэта Каллахана. Конечно, она могла скакать верхом наравне с любым из солдат полка и на самой резвой лошади.

Тетя Тилли Ньюстром, которая вела дом Каллаханов по смерти сестры, каждый раз поражалась туалету своей юной племянницы, который был неизменным, когда она отправлялась на верховую прогулку по пологим холмам и зеленым лугам штата Мэриленд, начинавшимся уже на окраине столицы.

Обычно Майра облачалась в выцветшие кавалерийские штаны и потрепанные сапоги, а также в потертую офицерскую рубашку. Верхом на Дьяволе, своем огромном черном жеребце, она представляла привычное и приятное зрелище для фермеров, трудившихся на своих полях, когда галопировала по высокой траве, оставляя за собой клубы пыли. Во время этой бешеной скачки ее ничем не сдерживаемые груди туго натягивали ткань рубашки.

– У меня друзья всюду, вплоть до Балтимора, – не упускала она случая прихвастнуть.

– И вне всякого сомнения, большинство из них считает, что ты балтиморская шлюшка, – насмешливо осаживала сестру Уэнди.

Сине-зеленые глаза Майры загорались озорным блеском.

– И вовсе нет. Послушай только эту мисс Недотрогу, Сьюзен! Можно подумать, что так скромна, ну прямо воды не замутит! И все же, когда лейтенант Монро приезжает с визитом, я чувствую, что и в ней появляется кое-что от девки.

– В каждой настоящей ирландской девице есть что-то от шлюхи, – заключила Сьюзен.

– Вы обе необразованные и неотесанные, – устыдила их старшая сестра. – Я ценю дружбу лейтенанта Монро – вот и все.

– Ах, это называется дружбой! – подзуживала Майра. – Вы с ним «ужасно дружно» проводили время на передней террасе, когда ты улизнула из дома недавно ночью. Стоило послушать, Сьюзен, как она извивалась и стонала, когда он целовал ее.

Уэнди отчаянно покраснела и вся задрожала от ярости. И все, что она смогла вымолвить, было:

– Ты, ты… гнусное, порочное чудовище, Майра! Я презираю тебя! Как ты смеешь шпионить за мной?

Лицо Майры казалось воплощением самой невинности. Глаза ее были широко распахнуты и по-детски наивны.

– А откуда же мне узнать, как вести себя с мужчинами, если я не научусь этому от старшей сестры?

На самом же деле Майра в свои четырнадцать лет знала больше о взаимоотношениях с противоположным полом, чем Уэнди в семнадцать. Во время своих странствий по штату Мэриленд она встречала друга, представлявшего для нее особый интерес и имевшего особую притягательность. Это был молодой фермер по имени Боб Томас. Его не взяли на военную службу, потому что он был единственным кормильцем в семье и единственной опорой для своей вдовой матери и двух младших сестер. Будучи обремененным столь тяжкой ответственностью, Боб казался старше своих восемнадцати лет. Высокий, синеглазый, с соломенными волосами, низко спускавшимися на лоб, он умел пленительно улыбаться, открывая великолепные ослепительно белые зубы, и тем совершенно очаровал Майру. Они приветливо махали друг другу рукой; отношения их развивались быстро. Лету 1864 года суждено было запечатлеться в памяти Майры на всю оставшуюся жизнь.

Она изучила рабочий день Боба и завела привычку ездить верхом в сторону его фермы каждый раз, как только представится удобный случай.

Скоро они уже вступали в беседу. Потом девушка стала останавливать Дьявола и спешивалась, чтобы завязать более длительный и личный разговор. К концу июля Майра взяла себе за правило укладывать еду, как для пикника, прежде чем отправиться на прогулку, и она и Боб усаживались, прислонившись спинами к стволу старого тенистого дерева и жевали сандвичи, запивая их холодным лимонадом.

В первый раз он дотронулся до ее руки случайно, когда они поднимались с места после еды. Майра вздрогнула, будто прикоснулась к раскаленной головне.

– О, прошу прощения, – забормотал испуганный молодой человек, – я не хотел…

Поддавшись внезапному импульсу, Майра зажала ему рот рукой.

– Ничего, все в порядке. По правде говоря, мне приятно твое прикосновение. Я уже начала было думать, что ты этого никогда не сделаешь.

Их глаза встретились, и они долго не мигая смотрели друг на друга. Наконец Боб медленно поднял руку и прикрыл ею руку Майры, все еще зажимавшую ему рот. Он сжал ее нежную ладошку, потом поцеловал ее.

Майра затрепетала и придвинулась ближе к нему. Она подняла лицо, как бы приглашая поцеловать ее, и губы ее слегка приоткрылись. Он было попятился, но Майра цепко ухватила его за плечо и сказала:

– В чем дело? Я пугаю тебя?

Казалось, он смущен.

– Нет, конечно, нет… хотя да. В известном смысле пугаешь. Ты такая красивая… такая нежная, как сказочная принцесса. – Он покачал головой: – Ты кажешься нереальной.

Она рассмеялась:

– О, поверь мне, я вполне настоящая. Я состою из плоти и крови, как и ты… Позволь показать тебе.

Она обвила рукой его шею, привстала на цыпочки, предлагая ему поцеловать ее. Не долго думая он прижался ртом к ее губам. И Майре показалось, что она очутилась в волшебном мире, как Алиса, прошедшая сквозь зеркало. Она приоткрыла один глаз и посмотрела куда-то вверх, выше его щеки. Вокруг них колыхались зеленые кроны деревьев и видно было синее небо, а ветки напоминали цветные спицы колеса.

Майра так живо и остро ощущала свое тело, как ни разу за все четырнадцать лет жизни. В ее жилах ритмично пульсировала горячая кровь. Каждая ее клеточка будто ожила и завибрировала, и это было удивительное ощущение, какого она никогда еще не испытывала, но предвкушение которого и прежде смутно посещало ее в теплые весенние и летние вечера, когда она лежала в темноте, уставившись в потолок своей спальни.

Она чувствовала его жесткое, твердое молодое мужское тело, чувствовала его руку на своей спине, его грудь у самой своей груди. Но в первую очередь она испытывала все нарастающее давление его мужского органа, вплотную прижатого к ее животу. И нельзя было бы сказать, что это очень огорчало Майру. Секс вызывал в ней постоянный и острый интерес, и в разговорах ее товарок по школе он был преобладающей темой. Они знали, чем занимаются в постели мужчины и женщины и отчего появляются дети. Но между отвлеченным знанием и личным опытом зияла пропасть.

Когда они разомкнули свое страстное объятие, не обмолвившись ни словом, то направились в поле, где высокая кукуруза волновалась под ласковым ветром. И она поглотила их, втянула в иной мир живой зелени, желтизны и золота и белых, как коробочки хлопка, облаков, то и дело проплывавших по ослепительно синему небу.

Он повел ее к маленькой прогалине, где они легли рядом. Майра перекатилась на спину и обхватила его руками за шею, опрокинув на себя. Он целовал ее глаза, губы и шею, доводя ее страсть до почти непереносимой силы.

Она просунула руку между их тесно прижатыми друг к другу телами и ощупала упругость под тканью его рабочих штанов.

Он судорожно вздохнул и попытался отодвинуться, с недоверием глядя на нее. Потом виновато опустил глаза, и лицо его стало пунцовым.

– Я… я… прошу прощения, – запинаясь пробормотал он. – Не знаю, что это на меня нашло. Я увлекся. Это бывает с мужчинами. Тебе следует дать мне пощечину.

– За что это?

– За то, что веду себя как животное.

– Мы все животные, и твое поведение вполне естественно и нормально. Что касается меня, Боб, я и сама испытываю такую тягу к тебе, что просто не владею собой.

С лукавой улыбкой она протянула руку и снова дотронулась до него.

– Умираю – хочу поглядеть на «это». Меня это так интересует.

– Правда?

Казалось, он ей не поверил.

– Конечно. Я ведь никогда не видела «этого» у мужчин. И неужели у тебя нет желания взглянуть на меня?

Он лишился дара речи.

– Конечно, тебе тоже этого хочется. Так давай же, не медли.

Она расстегнула свою рубашку от верха до талии и распахнула ее. Боба будто загипнотизировали. Без всякого жеманства Майра спустила бретельки своей нижней сорочки и обнажила высокие и крепкие груди с дерзко приподнятыми вверх сосками.

Она протянула к нему руку и, крепко захватив его ладони, потянула их к своей груди. Прикосновение его больших грубых, заскорузлых от тяжелой работы рук привело ее в экстаз. Ее соски затрепетали в его ладонях.

Дрожащими пальцами она расстегнула его штаны, и его твердая и горячая мужская плоть наполнила обе ее ладони. Она нежно и любовно ласкала и гладила его орган до тех пор, пока он не запротестовал.

– Я не могу больше сдерживаться. Перестань!

– В таком случае нам следует поспешить, – сказала она, задыхаясь, – снимай одежду!

Майра отпихнула свои сапоги, приподняла ноги и ловко избавилась от бриджей для верховой езды. Ее рубашка и нижняя сорочка высоко взлетели и опустились на колышущееся поле. Она легла на мягкую теплую подстилку из трав и смотрела, как он раздевается. Она была изумлена и очарована его пришедшим в возбуждение и отчетливо выдававшимся вперед органом.

– Должно быть, затруднительно носить такое украшение, – пошутила она.

Боб, гордый произведенным впечатлением, рассмеялся:

– Он не всегда в таком состоянии. Только когда я с тобой. Или думаю о тебе ночью, лежа в постели.

Майра хихикнула:

– Я тоже думаю о тебе в постели. Я пыталась представить, как ты выглядишь обнаженный. Но ты превзошел мои ожидания. Иди сюда, дорогой. Я больше ни секунды не могу ждать. Иди же. Я хочу тебя.

Она раскрылась для него, раздвинула бедра и обхватила его за плечи.

– Я боюсь причинить тебе боль, – прошептал он.

– Не бойся, и боль будет желанной для меня. Я уверена, что это так.

– Покажи мне, как это делается. Поверишь ли, но ты первая девушка, с которой у меня это произойдет.

– А ты мой первый мужчина. Как чудесно! Мы расстанемся со своей невинностью оба одновременно.

Она вела его и не дрогнула, а только скрипнула зубами, когда твердая плоть встретила на пути преграду, не поддавшуюся усилию преодолеть ее.

– Я не смогу этого сделать, – задыхаясь, прошептал он.

– Можешь. Не щади меня.

Она выше подняла бедра и с силой рванулась к нему, упершись пятками в его спину.

Он вошел в ее тело, и боль оказалась острее, чем она ожидала, но быстро прошла, сменившись неописуемым наслаждением, когда их тела согласно и ритмично задвигались. Она чувствовала его горячее дыхание на шее. Она ощущала себя беспомощным листком, уносимым волнами восторга, взмывавшими все выше и выше… Как будто ее плоть, кости и кровь исчезли, испарились подобно комете, налетевшей на солнце.

Медленно к ним возвращалось сознание, медленно они возвращались в реальный мир. Ей казалось, что все клетки, все атомы ее тела перестраиваются: палец руки, палец ноги, губы и язык все еще ощущали отголоски наслаждения. Она повернула голову и посмотрела на Боба, лежащего рядом.

Он ответил ей взглядом и улыбкой:

– Тебе было хорошо со мной, Майра?

Она подняла глаза к небу и вздохнула:

– В моей жизни не было ничего лучше. Это как побывать в раю. О, Боб, мой чудесный, мой несравненный. Мой дорогой! Я буду считать каждую минуту до нашей новой встречи. Завтра, да?

– Завтра, – ответил он. – И потом каждый день.

Наклонившись, он нежно поцеловал ее в губы.

– Не знаю, как я смогу дождаться завтрашнего дня.

Она вскинула руки и обхватила его шею, яростно прижимаясь к нему.

Он засмеялся.

– Я тоже не хочу расставаться с тобой, но мы не можем заниматься любовью целыми днями. У меня ведь ферма, работа и семья, которую я должен кормить.

– Да, наверное, ты прав, – ответила Майра задумчиво. Потом села и потянулась к своим бриджам. – Как бы то ни было, думать об этом почти так же приятно, как делать это.

Боб скользнул рукой по ее бедру, и от этого прикосновения по гладкой, как атлас, коже побежали мурашки.

– Не так хорошо, как делать. В мыслях я много раз занимался с тобой любовью, но эта неразделенная любовь – совсем другое дело.

В молчании, погруженные в свои мечты, они оделись. Потом, держась за руки, ушли с поля и направились к месту, где конь Майры пощипывал траву в тени дерева. Боб поцеловал ее и помог сесть на Дьявола. Потом похлопал жеребца по крупу и долго смотрел ей вслед.

На вершине отдаленного холма Майра осадила коня и обернулась. Боб помахал ей рукой, и она ответила ему. Дальше дорога шла вниз по склону холма, и скоро девушка скрылась из виду. И это был последний раз, когда она видела Боба Томаса.

На следующее утро Боб спугнул дезертира из конфедератов, ночевавшего в амбаре Томасов. Джонни Реб поднялся на ноги, потянулся к пистолету и выстрелил юноше прямо в сердце.

На виду у друзей и семьи Майра держалась стойко. Но почти целый год каждый день она ездила на Дьяволе к ферме Томасов и сидела в тени большого дерева, прислонившись спиной к его стволу, как сидели они вместе в теплые медленно и лениво тянущиеся летние дни. Она сидела и плакала. И эта печаль так и осталась в ней на всю жизнь зазубренным шрамом на сердце и душе, хотя время притупило острую боль и затянуло рану.