ГЛАВА 18. Закулисные игры в кабинете

Я поглубже втиснулся в свое укрытие. Плохи дела, шептал мне в ухо голос, совсем плохи. Мало ли всяких неприятностей сваливается нам как снег на голову, но чтобы такая гнусная! Кто бы что ни говорил о Чаффнел-Холле — а последние события заметно поубавили его привлекательность в моих глазах, — по крайней мере одно обстоятельство было в его пользу: здесь вам не грозила опасность неожиданно встретиться с Дж. Уошберном Стоукером. И хотя я весь растекся в нечто бесформенное и дрожащее, как желе, его возмутительное, ничем не оправданное, как я считал, вторжение вызвало у меня праведный гнев.

Судите сами: человек позволил себе распоясаться в одном из старинных замков Англии, оскорбил его обитателей, бросил всем в лицо, что ноги его никогда здесь не будет, и чуть ли не на следующий день заявляется, как будто это постоялый двор и на половичке перед дверью написано: «Добро пожаловать!» Неслыханная наглость! Я весь кипел.

Однако ж любопытно, как выкрутится из положения Дживс. Эта хитрая бестия Стоукер, уж конечно, давно сообразил, что план моего побега созрел в голове Дживса, и есть основания опасаться, что он может сделать попытку вышибить содержимое этой головы на каминный коврик. Когда он заговорил, его голос недвусмысленно показал, что он и в самом деле взлелеял подобный замысел. Голос был резкий и грубый и произнес он для начала всего лишь «Ага!», однако человек, пришедший с серьезными намерениями, может вложить в «Ага!» очень большой смысл.

— Доброе утро, сэр, — ответил Дживс.

Эта игра в прятки за письменными столами штука обоюдоострая, в ней есть свои плюсы и свои минусы. Если вы — таящийся от людских глаз беглец, для вас, конечно, это сплошные плюсы, лучшего места не найти. Однако если вы выступаете в роли зрителя, вы, несомненно, можете предъявить целый ряд претензий. Я сейчас как будто слушал некую пьесу по радио, слышал голоса актеров, но игры их не видел, а я бы дорого дал, чтобы ее увидеть. Не Дживсову, конечно, Дживс никогда не играет, а вот на Стоукера, думаю, поглядеть стоило.

— Так, так, так, стало быть, вы здесь?

— Да, сэр.

Далее последовал гнуснейший смех визитера. Злобный, грубый, отрывистый.

— Я пришел сюда узнать о местонахождении мистера Вустера. Я подумал, что, возможно, лорд Чаффнел его видел. И никак не предполагал, что встречу здесь вас. Послушайте, вы, — эта болотная чума Стоукер вдруг заполыхал злобой, — вам известно, что я намерен с вами сделать?

— Нет, сэр.

— Свернуть вам башку.

— Вот как, сэр?

— Именно так.

Дживс кашлянул.

— Вы не находите, сэр, что это несколько чрезмерно. Я допускаю, что мое решение — в какой-то мере неожиданное, я это признаю, — оставить службу у вас и снова занять место камердинера у его светлости, могло вызвать ваше неудовольствие, однако…

— Вы отлично знаете, о чем я говорю. Или будете отрицать, что похитили этого молокососа Вустера с моей яхты?

— О нет, сэр. Признаю, я способствовал обретению мистером Вустером личной свободы. В ходе беседы, которая у нас с ним состоялась, мистер Вустер сообщил мне, что он незаконно и самоуправно удерживается на борту этого судна, и я, действуя исключительно в ваших интересах, освободил его. Как вы, вероятно, помните, сэр, я в то время еще находился у вас на службе и потому счел своим долгом избавить вас от чрезвычайно серьезных неприятностей.

Конечно, я ничего не видел, но, судя по взрыкиванью и бульканью, которыми Стоукер сопровождал это сообщение, он все время порывался его перебить. Безнадежное это дело, надо было со мной сначала посоветоваться, я бы его просветил. Если Дживс начал говорить о чем-то, что он считает важным, его не остановишь, надо набраться терпения и ждать, пока он не иссякнет.

И хотя он наконец умолк, его оппонент вовсе не спешил представить свои контраргументы. Надо полагать, небольшое выступление Дживса дало ему пищу для размышлений.

Да, я не ошибся. Старый хрыч долго сопел, пыхтел, а когда наконец заговорил, его голос чуть ли не дрожал от благоговейного ужаса. Такое часто случается с теми, кто пошел против Дживса. Он обладает талантом предложить иной, свежий взгляд на вещи.

— Кто из нас сошел с ума — вы или я?

— Прошу прощения, сэр?

— Вы, кажется, сказали, что хотели спасти меня — меня! — от…

— Серьезных неприятностей? Да, сэр, сказал. Не могу утверждать с полной уверенностью, ибо я не в состоянии предсказать, как было бы расценено присяжными то обстоятельство, что мистер Вустер вошел на борт вашего судна по собственной воле…

— Присяжными?!

— …однако насильственное задержание его на яхте вопреки явно выраженному им желанию ее покинуть содержит, как я полагаю, признаки состава такого преступления, как похищение, за каковое, как вам, без сомнения, известно, сэр, предусмотрено крайне суровое наказание.

— Но как же так, послушайте!…

— Англия чрезвычайно законопослушная страна, сэр, и правонарушения, которые, возможно, прошли бы незамеченными на вашей родине, здесь караются по всей строгости закона. К сожалению, я не слишком хорошо осведомлен обо всех юридических тонкостях и потому не взялся бы утверждать под присягой, что имевшее место насильственное задержание мистера Вустера было бы квалифицировано как нарушение Уголовного кодекса и в качестве такового повлекло бы за собой надлежащее наказание в виде тюремного заключения, однако не подлежит сомнению, что если бы я не вмешался, то у упомянутого молодого джентльмена появилась бы возможность предъявить вам в порядке гражданского судопроизводства иск о возмещении морального вреда на весьма существенную сумму. Поэтому я, заботясь, как я уже упомянул, исключительно о ваших интересах, сэр, и освободил мистера Вустера.

Наступило молчание.

— Спасибо, — произнес наконец Стоукер кротко.

— Не за что, сэр.

— Я вам очень признателен.

— Я сделал то, что считал единственно возможным, сэр, дабы предотвратить чрезвычайно неблагоприятное и даже угрожающее развитие событий.

— Да-да, вы правы.

Знаете, я считаю, что имя Дживса должно войти в историю, овеянное легендами и сказаниями. Прославили же пророка Даниила только за то, что он просидел какие-нибудь полчаса во рву со львами и потом расстался с этими бессловесными тварями в самых теплых и дружеских отношениях; и если нынешний подвиг Дживса не затмевает деяние пророка, значит, я ничего не понимаю в подвигах. Меньше чем за пять минут он обратил этого рычащего и жаждущего крови хищника в безобидное домашнее животное. Ни за что бы не поверил, что такое возможно, но я присутствовал при сцене укрощения и слышал все собственными ушами.

— Мне надо хорошенько подумать, — сказал старикашка Стоукер уже совсем смиренно.

— Понимаю, сэр.

— Я как-то не рассматривал произошедшее с этой точки зрения. Да, сэр, мне есть о чем подумать. Пойду-ка я, пожалуй, погуляю и основательно поразмыслю. Лорд Чаффнел еще не виделся с мистером Вустером, вы не знаете?

— Нет, сэр, они не виделись со вчерашнего вечера.

— А, так они, значит, виделись вчера вечером? И куда он потом пошел?

— Я полагаю, мистер Вустер планировал провести ночь во вдовьем флигеле и сегодня днем вернуться в Лондон.

— Во вдовьем флигеле, говорите? Это тот дом в глубине парка?

— Да, сэр.

— Думаю, стоит заглянуть туда. Мне кажется, первое, что я должен сделать, это поговорить с мистером Вустером.

— Да, сэр.

Я слышал, как он выходит через стеклянную дверь на веранду, однако сразу перед публикой не появился, а немного подождал. Вот теперь путь свободен, решил я, и высунул голову из-за стола.

— Дживс, — сказал я, и что с того, если в моих глазах были слезы? Мы, Вустеры, не стыдимся искреннего чувства. — Дживс, вы замечательный, другого такого нет во всем мире.

— Вы очень добры, сэр.

— Знаете ли вы, чего мне стоило усидеть под столом, так хотелось выскочить и пожать вам руку.

— В сложившихся обстоятельствах, сэр, это было бы неблагоразумно.

— Я тоже так решил. Признайтесь, Дживс, ваш отец был заклинатель змей?

— Нет, сэр.

— А я уж было подумал. Как вам кажется, что произойдет, когда Стоукер явится во вдовий флигель?

— Можно только гадать, сэр.

— Боюсь, Бринкли сейчас уже проспался.

— Такая возможность не лишена оснований, сэр.

— Тем не менее это была на редкость человеколюбивая мысль — послать старикашку туда. Будем надеяться на лучшее. В конце концов, у Бринкли есть этот его топор. Скажите, как по-вашему, Чаффи в самом деле придет сюда?

— Полагаю, сэр, в любую минуту.

— Значит, вы считаете, мне не стоит есть его завтрак?

— Не стоит, сэр.

— Дживс, но я умираю с голода!

— Очень, очень сожалею, сэр. В настоящую минуту положение несколько напряженное, сэр, но чуть позже, я уверен, мне удастся облегчить ваши мучения.

— Дживс, а сами вы завтракали?

— Да, сэр.

— И что было на завтрак?

— Апельсиновый сок, сэр, «Криспикс» — это такие американские кукурузные хлопья, яичница с ветчиной тосты и джем.

— С ума сойти! И, конечно, чашка крепкого бодрящего кофе?

— Да, сэр.

— Потрясающе! Может быть, я все-таки стащу одну сосиску? Всего одну.

— Я бы не советовал, сэр. Конечно, это несущественно, но его светлости поданы копчушки.

— Копчушки!

— А это, я полагаю, идет его светлость, сэр.

Снова Бертраму пришлось убраться с глаз долой. Едва я умостился в своем укрытии, как дверь открылась.

И снова раздался голос:

— Дживс, это вы, привет!

Полина Стоукер!

Черт возьми, только этого недоставало! Как я уже говорил, Чаффнел-Холл, при всех своих недостатках, до сих пор хотя бы не кишел Стоукерами. И вот пожалуйста — их полчища буквально наводнили его, как мыши. Сейчас кто-то начнет дышать мне в ухо, я оглянусь и увижу недоросля Дуайта, это только в порядке вещей. Что ж, думал я — с большой горечью, скрывать не стану, — если эти Стоукеры решили свить себе здесь на недельку уютное семейное гнездышко, пусть уж будет полный комплект.

Полина начала жадно принюхиваться.

— Что это, Дживс?

— Копчушки, мисс.

— Для кого?

— Для его светлости, мисс.

— Ой, Дживс, а я еще не завтракала.

— Не завтракали, мисс?

— Нет. Папа вытащил меня из постели и полусонную приволок сюда. Знаете, Дживс, он рвет и мечет.

— Да, мисс. Я только что беседовал с мистером Стоукером. У меня сложилось впечатление, что он и в самом деле несколько взволнован.

— Он всю дорогу расписывал, как разделается с вами, пусть только вы попадетесь ему на глаза. И вот вы говорите, что беседовали с ним. Что произошло? Он вас не съел?

— Нет, мисс.

— Наверно, на диету сел. Куда он подевался? Мне сказали, он был здесь.

— Мистер Стоукер ушел минуту назад с намерением посетить вдовий флигель, мисс. Думаю, он надеется найти там мистера Вустера.

— Надо предупредить беднягу.

— Не стоит тревожиться о судьбе мистера Вустера, мисс. Его нет во вдовьем флигеле.

— А где он?

— Он в другом месте, мисс.

— Ладно, мне это безразлично. Помните, Дживс, я вчера вечером сказала вам, что собираюсь стать миссис Бертрам Вустер?

— Помню, мисс.

— Так вот, Дживс, я уже не собираюсь. Можете больше не волноваться за этого недотепу. Я передумала.

— Очень рад это слышать, мисс.

А уж как я обрадовался! Ее слова были для меня сладчайшей музыкой.

— Что вы сказали — рады?

— Да, мисс. Я сомневаюсь, что этот союз оказался бы счастливым. Мистер Вустер — приятный молодой джентльмен, но я сказал бы, что он по натуре своей холостяк.

— И к тому же не семи пядей во лбу?

— Мистер Вустер, мисс, в некоторых случаях проявляет большую находчивость.

— Вот и я тоже проявляю находчивость. И потому пусть папенька скандалит сколько его душе угодно, я все равно ни за что не выйду за этого несчастного затравленного дуралея. Зачем мне это нужно? Я не желаю ему зла.

Наступило молчание. Потом:

— Дживс, я сейчас разговаривала с леди Чаффнел.

— В самом деле, мисс?

— У нее в семье тоже не все гладко.

— Да, мисс. Вчера вечером между ее светлостью и сэром Родериком Глоссопом, к большому сожалению, произошел разрыв. Но потом, я рад вам это сообщить, ее светлость, судя по всему, одумалась и пришла к заключению, что совершила ошибку, прервав отношения с вышеназванным джентльменом.

— Людям свойственно одумываться, как вы считаете?

— Вне всякого сомнения, мисс.

— Только надо, чтобы одумались и те, с кем порвали отношения, иначе какой толк? Дживс, вы сегодня утром видели лорда Чаффнела?

— Видел, мисс.

— Как он?

— Мне показалось, мисс, несколько расстроен.

— Правда?

— Да, мисс.

— Хм. Ладно, Дживс, не буду больше отвлекать вас от ваших обязанностей: по мне, чем глубже вы в них окунетесь, тем лучше.

— Благодарю вас, мисс. Желаю вам доброго утра.

Дверь затворилась, я по-прежнему сидел, не шевелясь и углубленно продумывал сложившееся положение. С одной стороны, не могу не признать, что радость свободы играла и пела в моих жилах, как драгоценное вино, у меня будто крылья выросли. Ведь эта взбалмошная Полина Стоукер заявила решительно и твердо, без всяких там иносказаний и экивоков, сказала ясно и открыто, яснее некуда, что никакими силами папаша не заставит ее нахлобучить свадебную фату и топать со мною под венец. О чем еще, казалось бы, мечтать?

Однако оценила ли она всю меру папашиного упорства? Вот какой вопрос меня волновал. Видела ли она его хоть раз, когда он по-настоящему разбушевался? Знает ли, какой обладает силой на пике формы в разгар спортивного сезона? Словом, сознает ли она, какому могучему противнику объявила войну, понимает ли, что, чем перечить Дж. Уошберну Стоукеру, когда он жаждет крови, лучше уж сразу отправиться в джунгли и помериться силами с первой парочкой тигров, которые вам там встретятся?

Эти мысли несколько омрачали мое ликование. Слишком уж в неравных весовых категориях они выступают: матерый злодей-пират в отставке и воздушная барышня — сколько бы она ни противилась его матримониальным планам на ее счет, все будет впустую.

Так я размышлял в своем укрытии и вдруг услышал звук льющегося в чашку кофе, а через секунду то, что Дрексдейл Йитс назвал бы звяканьем металла, — я потрясенно осознал, что Полина, не в силах дольше противостоять соблазну подноса с завтраком, налила себе дымящегося кофе и принялась за копчушки. Никаких сомнений не оставалось: информация Дживса была верна, аромат копченой лососины осенял меня, как благословение, я с такой силой сжимал кулаки, что суставы от напряжения белели. Она откусывала кусок за куском, и каждый пронзал меня точно нож.

Странное действие оказывает на человека голод. Никто не знает, что мы способны выкинуть, когда он начнет нас терзать. Дайте самому уравновешенному человеку хорошенько проголодаться, и от его уравновешенности не останется и следа. Именно так случилось сейчас со мной. Ведь ясно же, что разумнее всего мне было сидеть тише воды ниже травы в своем укрытии и дожидаться, пока все эти Стоукеры и иже с ними иссякнут, и, конечно, этой тактике я стал бы следовать в более спокойном состоянии духа. Но аромат копченой лососины и сознание, что она сейчас тает, как снег на горных вершинах, а скоро и тостов ни одного не останется, оказались сильнее меня. Я взвился над столом, точно пескарь на леске.

— Привет! — сказал я, и, признаюсь, прозвучало это приветствие довольно жалобно.

Ну почему жизненный опыт ничему нас не учит, как это объяснить? Ведь видел же я, в каких конвульсиях билась при моем неожиданном появлении судомойка, как подскочил в воздух чуть не на фут старина Чаффи, как дрожал в момент встречи со мной сэр Родерик Глоссоп, и все равно я так же внезапно возник и перед ней.

И она точно так же испугалась, как все. Нет, не как все, гораздо сильнее. Полина Стоукер в этот миг как раз жевала кусок копченого лосося, и только это обстоятельство помешало в данном конкретном случае немедленному проявлению ее чувств, поэтому секунду-полторы я видел лишь два выпученных от ужаса глаза. Потом копченое препятствие исчезло, и меня оглушил истошный, леденящий душу визг, ничего подобного мне в жизни не доводилось слышать.

В тот же самый миг дверь отворилась, и на пороге появился пятый барон Чаффнел. Он молнией сверкнул к ней и заключил в объятия, она такой же молнией сверкнула к нему и заключилась в его объятия.

Даже если бы они месяцами репетировали эту сцену, она не получилась бы такой убедительной.