ГЛАВА 10. Визиты продолжаются

Я с облегчением перевел дух. После ухода актера, сыгравшего главную роль в этом скетче, обстановка слегка разрядилась. Чаффи, старина Чаффи, славный малый и добрый друг, вел себя не самым дружеским образом, и я почти все время чувствовал себя примерно так же, как пророк Даниил во рву со львами.

Полина дышала несколько бурно. Не могу сказать, что она всхрапывала, как конь, но какие-то похожие звуки издавала. В глазах сверкала сталь. Оно и понятно — в таком-то волнении. Она подняла с пола купальный костюм.

— Исчезни, Берти.

Я рассчитывал, что мы с ней сейчас спокойно побеседуем, все обсудим, взвесим и постараемся решить, что делать дальше.

— Нет, послушай…

— Мне надо переодеться.

— Во что?

— В купальный костюм.

— Как — в купальный костюм? — Я ничего не понимал. — Зачем?

— Чтобы плыть.

— Плыть?

— Да, плыть.

Я был ошарашен.

— Не собираешься же ты вернуться на яхту?

— Собираюсь именно вернуться на яхту.

— А я хотел поговорить о Чаффи.

— Я больше не желаю слышать его имени.

Настало время выступить в роли старого мудрого советчика.

— Ну что ты, перестань!

— Что значит — перестань?

— Я сказал «перестань», потому что уверен: не прогонишь же ты бедного малого из-за пустячного недоразумения между влюбленными?

Она как— то странно посмотрела на меня.

— Может, ты повторишь то, что сказал?

— Что — пустячное недоразумение между влюбленными?

Она дышала прерывисто и тяжело, и ко мне на миг вернулось ощущение, будто я во рву со львами.

— Кажется, я не совсем тебя поняла, — отчеканила она.

— Я хотел сказать, что когда гнев охватывает благородную натуру а) девушки и b) молодого человека, они могут сгоряча бог знает чего наговорить друг другу, но все это так, пустые слова.

— Ах, пустые слова? Так знай же: все, что я сказала, вовсе не пустые слова. Я сказала ему, что никогда больше не буду с ним разговаривать, — и не буду. Сказала, что ненавижу его, — и уж ненавижу, поверь. Назвала свиньей — он и есть самая настоящая свинья.

— Кстати, о свиньях. Очень странная, по-моему, история, я и не знал, что Чаффи их разводит.

— Кого еще ему и разводить? Родственные души.

Тема свиней была исчерпана.

— Крутоват у тебя характер.

— Ну и что?

— Вон как резко с Чаффи обошлась.

— Ну и что?

— По-моему, его поведение вполне простительно.

— А я так не считаю.

— Представляешь, какой удар для бедного малого: является ко мне в дом, а там, то есть здесь — ты.

— Берти.

— Что?

— Тебе когда-нибудь разбивали башку стулом?

— Нет, а что?

— Скоро разобьют.

Она явно закусила удила.

— Ладно, Полина, бог с тобой.

— Это означает то же самое, что «Ну хватит, перестань»?

— Нет. Просто все это грустно. Два любящих сердца взяли и расстались навеки.

— Ну и расстались, и что?

— Да ничего. Раз ты так захотела, так тому и быть.

— Разумеется.

— А теперь поговорим о твоем намерении возвращаться домой вплавь. Бред сумасшедшего, сказал бы я.

— Меня здесь больше ничего не удерживает, так ведь?

— Так. Однако плыть глухой ночью… Вода холодная.

— И мокрая. Ничего страшного.

— Но как ты поднимешься на борт?

— Поднимусь, не волнуйся. По якорной цепи заберусь, мне это не впервой. Так что выйди из комнаты, я буду переодеваться.

Я вышел на лестничную площадку. Через минуту она появилась в купальном костюме.

— Не провожай меня.

— Обязательно провожу, если ты в самом деле уходишь.

— Конечно, ухожу.

— Ладно, как знаешь.

На крыльце меня охватил ночной холод. От одной мысли, что ей надо будет нырнуть в воду, меня пробрала дрожь. А она хоть бы что, молча исчезла в темноте. Я поднялся в спальню и лег.

Вы, возможно, подумали, что после скитаний по гаражам и сараям с цветочными горшками я мгновенно уснул, хотя бы только потому, что оказался в постели, но как бы не так, сна не было. Чем больше я старался заснуть, тем упорней мысли возвращались к трагедии — а это, без сомнения, была трагедия, — участником которой я оказался. Мне не стыдно признаться, что было ужасно жалко Чаффи. И Полину тоже было жалко. Жалко было их обоих.

Рассудите сами. Двое прекрасных молодых людей, просто созданных друг для друга, чтобы жить вместе, как принято говорить, пока смерть не разлучит их, вдруг из ничего, на пустом месте устраивают грандиозную ссору и разбегаются. Обидно. Досадно. И главное, никому не нужно. Чем больше я об этой истории размышлял, тем глупей она мне казалась.

Но от этой глупости уже никуда не деться. Роковые слова сказаны, отношения порваны, сделанного не воротишь.

Сочувствующему другу остается только одно, и какой же я идиот, что не додумался до этого раньше, а вертелся столько времени без сна. Я встал с постели и спустился вниз. Бутылка виски стояла в шкафу. И сифон с содовой там же. А также стакан. Я сделал себе живительную смесь и сел. А когда сел, заметил на столе листок бумаги.

Это была записка от Полины Стоукер.

Каков стиль, обратили внимание? Сжатый, отрывистый. Свидетельство сердечных мук и тягостных раздумий. Мне стало еще больше ее жалко, но я порадовался, что она хоть насморк не схватит. Что до плаща, я лишь небрежно пожал плечами. Не сердиться же на нее, хотя плащ новый и на шелковой подкладке. Очень рад, что он ей пригодился, вот все, что я могу по этому поводу сказать.

Я порвал записку и сосредоточился на выпивке.

Ничто так не успокаивает нервы, как доброе крепкое виски с каплей содовой. Через четверть часа мне здорово полегчало, я снова стал подумывать о сне, готов был даже поставить восемь против трех, что он не заставит себя долго ждать.

Я встал и только подошел к лестнице, как в парадную дверь второй раз за ночь оглушительно забарабанили.

Может быть, вы сочтете, что я слишком вспыльчивый, но лично я так не считаю. Спросите, что обо мне думают в клубе «Трутни», вам наверняка скажут, что Бертрам Вустер, если, конечно, не вставлять ему палки в колеса, как правило, сама любезность. Но, как я вынужден был продемонстрировать Дживсу в случае с банджо, не надо доводить меня до крайности. И потому сейчас, когда я снимал с двери цепочку, лоб мой был грозно нахмурен, а глаза метали молнии. Ну, Ваулз, держитесь, — а я был уверен, что это Ваулз, — сейчас вы пожалеете, что родились на свет.

— Ваулз, — готовился я сказать, — всему есть предел. Прекратите ваше полицейское преследование. Это чудовищный и ничем не оправданный произвол. Мы не в России, Ваулз. Должен вам напомнить, Ваулз, что существует такая мера, как письма протеста в «Таймс».

Эти слова или что-то похожее должен был услышать сержант Ваулз, однако они не были произнесены, но не потому, что я струсил или пожалел полицейского, — нет, просто в дверь колотил не он, а Дж.Уошберн Стоукер, и этот Дж.Уошберн Стоукер уставился на меня с такой бешеной злобой, что, не укрепи я нервы живительным эликсиром и не знай, что его дочь Полина находится на безопасном расстоянии отсюда, я несомненно почувствовал бы некоторое беспокойство.

Но сейчас я ничуть не смутился.

— В чем дело? — спросил я.

Я вложил в свой вопрос столько ледяного недоумения и надменности, что натура не такая крепкая наверняка отшатнулась бы и рухнула навзничь, будто подстреленная. Но Дж. У. Стоукер и глазом не моргнул. Он оттолкнул меня и вбежал в дом, потом подскочил ко мне и схватил за плечо.

— Говори сейчас же! — заорал он.

Я невозмутимо освободился от его руки. Пришлось, правда, вывернуться из пижамной куртки, однако все равно мои усилия увенчались успехом.

— Прошу прощения!

— Где моя дочь?

— Ваша дочь Полина?

— У меня только одна дочь.

— И вы спрашиваете меня, где находится ваша единственная дочь?

— Я знаю, где она находится

— Тогда зачем спрашиваете?

— Она здесь.

— В таком случае отдайте мою пижаму и попросите ее войти, — сказал я.

Если честно, я никогда не видел, как люди скрежещу зубами, поэтому не решусь с уверенностью утверждать, что произведенное Дж.Уошберном действие следует назвать зубовным скрежетом. Может быть, это был скрежет а может, и нет. Но я ясно видел, как надулись желваки у него на скулах и челюсть заходила ходуном, будто он жует чуингам. Малоприятное зрелище, но благодаря живительной смеси, в которую я плеснул гораздо больше виски, чем содовой, чтобы поскорей заснуть, я вынес его бестрепетно и равнодушно.

— Она в этом доме! — крикнул он, продолжая скрежетать зубами, если я правильно определяю зубовный скрежет.

— С чего вы взяли?

— Сейчас объясню. Полчаса назад я зашел к ней в каюту, а каюта оказалась пуста.

— Но почему вы, черт возьми, решили, что она пришла ко мне?

— Потому что она безумно в вас влюблена, и я это знаю.

— Ничего подобного. Она относится ко мне как к брату.

— Я должен обыскать ваш дом.

— Валяйте.

Он ринулся наверх, а я снова обратился за помощью к виски. Это был уже второй стакан, пришлось еще раз налить. но я чувствовал, что в сложившихся обстоятельствах имею на это право. Вскорости мой гость, убегавший наверх аки лев, вернулся смирный, как овечка. Подозреваю, что родитель, который вломился глухой ночью в дом почти незнакомого человека в поисках пропавшей дочери, чувствует себя более или менее идиотом. Я бы, например, чувствовал себя именно так, да и Стоукер, судя по всему, тоже, потому что он стал переминаться с ноги на ногу, и вообще было видно, что он подрастерял запал и выдохся.

— Мистер Вустер, я должен принести вам свои извинения.

— Помилуйте, пустяки.

— Когда я обнаружил, что Полина исчезла, я был уверен…

— Выкиньте эту историю из головы. С кем не бывает. Мы оба погорячились. Надеюсь, выпьете на дорожку?

Я рассудил, что стоит задержать родителя у себя как можно дольше, пусть Полина спокойно вернется к себе на судно. Но он не поддался искушению. Видно, слишком был встревожен, не до выпивки.

— Ума не приложу, куда она могла деться, — сказал он, и вы не поверите, сколько мягкости и даже человеческой теплоты было в его голосе. Словно Бертрам его старый мудрый друг, к которому он пришел со своими бедами. Старикан был буквально сломлен. Передо мной был просто малый ребенок.

Надо бы его приободрить, успокоить.

— Думаю, ей захотелось поплавать.

— Это в такое-то время?

— Девушки странные создания, разве их поймешь?

— Да уж, а ее тем более. Взять хотя бы это ее патологическое влечение к вам.

Это замечание показалось мне бестактным, я нахмурился, однако вовремя вспомнил, что хочу рассеять его заблуждение, будто это влечение вообще имеет место.

— Вы совершенно напрасно считаете, будто мисс Стоукер пала жертвой моих роковых чар, — стал я убеждать его. — Да она при виде меня помирает со смеху.

— Сегодня днем у меня не сложилось такого впечатления.

— А, вот вы о чем. Чисто братский поцелуй. Больше такого не повторится.

— Да уж, не советую, — сказал он с такой угрозой, что мне вспомнилась его первоначальная манера. — Ну ладно, мистер Вустер, не буду вас больше задерживать. Я вел себя как последний дурак, еще раз прошу извинить меня.

Я не похлопал его по плечу, но рука сделала некое движение в воздухе.

— Ну что вы, стоит ли говорить. Вот бы мне платили по фунту всякий раз, как я веду себя как последний дурак.

И на этой сердечной ноте мы расстались. Он пошел по дорожке сада, а я выждал еще минут десять — вдруг кто-нибудь пожалует со светским визитом, — допил свой стакан — и в постель.

Что— то из задуманного мне сегодня удалось, что-то не удалось, но я честно заслужил ночной отдых, во всяком случае, насколько это возможно в деревне, кишмя кишащей старыми хрычами Стоукерами, Полинами, сержантами Ваулзами, Чаффи и Добсонами. Усталые веки довольно скоро смежились, я заснул.

Зная, как бурно протекает ночная жизнь в Чаффнел Реджисе, вы не поверите, что на сей раз меня разбудили не девицы, выскакивающие из-под кровати, не их жаждущие крови папаши, которые врываются в дом, не сержанты полиции, отбивающие на моем крыльце рэгтайм дверным молотком, а птицы, представляете себе — птицы, которые возвещали за окном наступление нового дня.

Это я, конечно, фигурально говорю — про наступление нового дня, на самом деле было уже половина одиннадцатого, стояло прекрасное летнее утро, солнце лилось в окно, приглашая меня встать и поскорее приняться за яйцо и жареную ветчину и запить все добрым кофейником любимого кофе.

Я быстро умылся, побрился и побежал в кухню, распираемый радостью жизни.