Глава 7

Кларенс Уиглсуорт нашел золотую жилу. И в отличие от дураков, отправляющихся каждый год на прииски Калифорнии, у него была стопроцентная гарантия заработка. Снимки герцогини Саутвик и ее натурщика-простолюдина, которые он только что сделал, просто бесценны. На такую удачу он даже не мог надеяться, когда убеждал редактора вложить денежные средства в дорогостоящее оборудование дагерротипа. Слава Богу, новейшие камеры позволили сократить время выдержки с пятнадцати минут до одной. Однако этот поцелуй казался несколько затянувшимся. Теперь прозорливость и чутье Кларенса будут оценены по заслугам. И сумма станет весьма внушительной.

На какой-то момент Кларенс задумался, не заплатит ли герцогиня за снимки больше, нежели «Таттлер». Нет, сказал он сам себе, все-таки он журналист, а не шантажист. Общество заслуживало того, чтобы увидеть представительницу сильных мира сего flagrante delicto, когда она позволяла лишнее при общении с простым бедняком. Хотя, сказать по правде, похоже, парень не возражал против своеволия герцогини. Публика имеет право знать, что ноги всемогущих колоссов сделаны из глины и титулованная аристократия так же слаба в своих пороках, как и простые смертные.

О, слабые духом любят себе подобных.

А у Кларенса теперь было доказательство слабостей ее светлости. Если бы только он смог вспомнить дорогу через запущенный сад герцогини к парадным воротам поместья! Его информант оставил ворота открытыми, и дорога к той части дома, где герцогиня устроила свою развратную студию, была наиболее заметной. Ему захотелось посмотреть, как создаются шедевры.

Да, именно шедевры.

Оказывается, так это называется в высших слоях общества, подумал он, хотя увиденное показалось ему не большим искусством, чем то, что обычно происходит в публичном доме. К большому сожалению, он редко мог позволить себе удовольствие посещать подобные заведения для удовлетворения потребностей.

А происходящее в студии показалось ему даже более отвратительным, поскольку обнаженным на полусидел мужчина.

Такая смена ролей – уже достаточное оскорбление его чувств, однако, когда герцогиня сама опустилась на пол рядом с натурщиком, он был просто… шокирован.

Приятно шокирован.

Теперь, если бы он только мог…

Громкий звук шагов по протоптанной дорожке, раздавшийся за его спиной, прервал приятные размышления. Кларенс оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть натурщика герцогини, следующего за ним по пятам. Роба его преследователя развевалась, словно крылья демона. Паника придала Кларенсу сил, и он ускорил шаг, но парень поравнялся с ним, схватил его и бросил на землю.

Драгоценное оборудование Кларенса рассыпалось, пока он катался по земле со своим полуодетым преследователем, который в итоге одержал над ним верх.

– И что же вы здесь делаете: бродите вокруг дома знатной леди, словно жалкая ищейка? – Мужчина перевернул Кларенса на живот, прижал коленом позвоночник и скрутил руки за спиной.

– Я вовсе не ищейка, а представитель прессы, пишу для «Таттлера», – заныл Кларенс, выкручивая шею, чтобы взглянуть в глаза тому, кто так унизительно поборол его. – Я ведь всего лишь выполняю свою работу… – Он сделал паузу, чтобы рассмотреть атаковавшего его. – Лорд Деверидж?

– Нет, он мой брат, – ответил натурщик. Кларенс вспомнил, будто бы у графа Уорра было два сына – близнецы, если память ему не изменяет. Итак, вероятно, перед ним неудачливый младший брат.

– Как, наверное, обидно лишиться титула из-за каких-то нескольких минут, верно?

– А вот это вас не касается. Если желаете, чтобы вас освободили в ближайшее время и не повредили при этом лицо, поскорее представьтесь.

После своих слов Деверидж улыбнулся, но его холодная улыбка не оставляла сомнений, что Кларенс по-прежнему находится в опасности быть избитым.

– Уиглсуорт, Кларенс Уиглсуорт, – представился он, набравшись мужества. – Возможно, вы и были рождены джентльменом, однако я могу сбить спесь с такого человека, как вы, несколькими росчерками пера. А вы ведь не хотите ссориться с представителями прессы?

– Если бы вы сообщали о работе парламента или ужасающем состоянии канализации в городе, я бы согласился с подобной характеристикой вашей работы, но пока что заметил только, что вы крадетесь, словно вор.

– За свою жизнь я никогда ничего не воровал, – начал протестовать Кларенс. – Яблоки у торговцев фруктами и иногда горячие пирожки, конечно же, не считаются.

– Вы крадете доброе имя у людей, которые не причинили вам никакого вреда, вы губите их ядом, который капает с кончика вашего пера. – Деверидж угрожающе наклонился вперед. – И вы больше не напишете ни строчки ни хорошего ни плохого, вообще ничего про герцогиню Саутвик.

– Но…

– Если хоть самая маленькая скандальная статья в вашей проклятой газетенке запятнает имя ее светлости, поверьте, вам придется ответить за все…

– И что вы сделаете? Подадите в суд? У меня в кармане редко звенит больше двух монет. – Теперь, когда Кларенс узнал в незнакомце аристократа, он почувствовал себя немного смелее. Что знают эти пижоны о том, как люди зарабатывают себе на жизнь в Лондоне? – Какая из ваших угроз может быть хуже, чем пустой желудок?

– Мистер Уиглсуорт, я никогда никому не угрожаю, только предупреждаю – отозвался Деверидж с хищной улыбкой. – Мне нет никакого дела, что вы пишете обо мне, но если вы каким-либо образом опорочите имя герцогини, я убью вас.

Судя по будничному тону, можно было подумать, что Деверидж ведет светскую беседу о погоде, но спокойствие, с которым он заговорил о смертельном исходе, придало обещанию зловещий оттенок. Кларенс судорожно сглотнул.

– Теперь, когда мы, наконец, поняли друг друга, позвольте помочь вам подняться на ноги. – Деверидж встал и протянул Кларенсу руку. – Мне жаль ваше оборудование. Слышал, все эти штуковины жутко дорогие.

Он подошел и вытащил проклятые медные пластины из дагерротипа.

Несколько мгновений Кларенс раздумывал, не стоит ли подраться и отнять полученные с таким трудом пластины, но хладнокровная угроза Девериджа все еще звучала у него в ушах.

– А если вы интересуетесь настоящей журналистской работой, могу я дать вам совет? – учтиво продолжил Деверидж.

Кларенс с тяжелым сердцем собрал остатки оборудования. Из-за этого фиаско он не посмеет предстать перед своим работодателем.

– Нет, благодарю вас. Вы и так уже достаточно для меня сделали сегодня.

Его собеседник царственно пожал плечами:

– Смотрите сами. Я лишь хотел предложить вам завести знакомство с Бэйзилом Филпотом, судебным приставом в палате лордов. Он в курсе всего, что там происходит, знает и обсуждаемые, и закрытые законопроекты, а после нескольких кружек становится весьма разговорчивым. Он станет хорошим источником для статей, достойных настоящего журналиста.

– Я и есть настоящий журналист, – возразил Кларенс, – просто вас не привлекают те темы, на которых я специализируюсь. Неужели вы не понимаете? Нам приходится давать людям то, что им нравится.

– Возможно, пришло время дать им то, в чем они нуждаются, – мягко сказал Деверидж, спрятав руки в складках одежды. – Ну что ж, приятного вам дня, мистер Уиглсуорт. Уверен, вы сможете найти выход. – С этими словами он неторопливо направился к дому, словно выходил лишь подышать воздухом в лишенный искусственной аккуратности сад герцогини. Затем он остановился и, обернувшись к Кларенсу, наградил его ледяным взглядом. – Помните о моем обещании.

Кларенс проглотил слюну и кивнул. Если он напишет еще хотя бы одно оскорбительное слово в адрес ее светлости, у него не оставалось ни малейшего сомнения, что Деверидж выполнит свою угрозу.

Артемизия успела смахнуть последнюю слезинку как раз вовремя. Мистер Доверспайк уже карабкался обратно в окно. Она громко шмыгнула носом, надеясь, что ее носик не покраснел от плача.

– Как можно вести с вами цивилизованную беседу, если вы предпочитаете убегать через окно?! – взорвалась она, пытаясь скрыть еще не высохшие слезы. – Ну что? Что вы скажете в свое оправдание?

– Вы же сами изъявили желание, чтобы я ушел. – Он пожал плечами и смиренно развел руки в сторону. – На самом деле у окна еще недавно торчал репортер из «Таттлера». Мы с ним немного поболтали в вашем саду.

– И тогда… – У Артемизии перехватило дыхание. Похоже, день из плохого превращался в ужасный. – Он был рядом тогда. В тот момент, когда мы…

– Да, но не волнуйтесь, мадам. У меня есть некоторые снимки, которые никогда не выйдут в свет. – Деверидж вытащил пластины с исчезающим изображением из карманов своего одеяния. Картинка была размытая, но герцогиня могла четко различить две фигуры в шокирующее-интимном объятии, и, несмотря на все изъяны изображения, рука Томаса явно тянулась к ее груди.

Мистер Доверспайк был прав. Он не был обнаженным. Он был именно голым. Бесстыдно, откровенно голым, словно Адам, и внезапное чувство тепла, возникшее у нее между ног, напомнило, что она играет с райским огнем.

– Какой кошмар! – Ее мать будет в ужасе. Публикация проклятой статьи в «Таттлере» скорее всего совпадет с балом-маскарадом Констанс Далримпл. – Даже без снимков они все равно напечатают статью, и репутации моей придет конец. Дело не в том, что я слишком пекусь о ней, но ведь от моего опрометчивого поступка пострадают сестры.

– Я сильно сомневаюсь в том, что статья будет напечатана, – самодовольно заявил Деверидж. – Мы заключили, так сказать, не-совсем-джентльменское соглашение. Вышеупомянутый репортер воздержится от написания пасквилей на вас.

– Как вы можете быть настолько в этом уверены?

– Если он не выполнит обещание, я не позволю ему больше ходить по этой земле.

Услышав столь необычное заявление, Артемизия с подозрением взглянула на Девериджа. Она почувствовала кипящий в нем гнев, исходящее от него чувство опасности… Но действительно ли этот мужчина готов пойти ради нее на убийство?

Он наклонил голову:

– Я же говорил вам, ваша светлость, что у меня есть связи в не столь респектабельных слоях общества.

Артемизия глубоко вдохнула, пытаясь побороть внутреннее волнение.

– Очень хорошо. Благодарю вас, мистер Доверспайк, за вашу помощь в сохранении моего честного имени. А теперь, будьте так добры, оденьтесь и уходите… Пожалуйста, оставьте адрес у Катберта, чтобы я могла отправить куда-то оставшуюся часть оплаты за ваши услуги. Впредь можете считать себя свободным.

– Что? Но вы же не завершили картину.

– Верно. И теперь уже никогда не смогу ее закончить. – В глазах ее снова появились слезы, и она часто заморгала, чтобы их прогнать. – Умоляю вас, уходите же.

– Но почему?

– Мне казалось, все абсолютно ясно. Мы перешли черту, которую ни в коем случае нельзя переходить, грань между художницей и натурщиком.

– Только потому, что я поцеловал, вас?

– Потому что я позволила вам поцеловать меня. Вина на мне, и я приношу вам свои глубочайшие извинения. Однако впредь я больше не смогу работать с вами.

– Ерунда, – возразил он. – Вы стараетесь соответствовать каким-то недостижимым стандартам. Неужели вы хотя бы на мгновение поверили, что мастера старой школы имели лишь поверхностное знакомство со своими натурщицами и никогда не переходили никаких границ?

Щеки Артемизии вспыхнули. Она всегда подозревала, что именно в этом дело. Как еще художники смогли бы передать на картинах атмосферу желания, страсти и предвкушения, если между ними и их натурщицами ничего не было?

– Тем не менее, я должна попросить вас уйти.

Рот мистера Доверспайка превратился в тонкую линию.

– Я надеюсь, вы, по крайней мере, дадите мне хорошую рекомендацию.

– Конечно же, я с удовольствием напишу вам самое лучшее рекомендательное письмо, которое пришлю вместе с вашим вознаграждением.

– Это не совсем то, что я имел в виду. Я надеялся, вы представите меня мистеру Беддингтону и порекомендуете ему мои услуги.

Беддингтон. О нет, неужели снова! Она уже думала, что заставила его забыть об одержимости Беддингтоном.

– Боюсь, не в моих силах сделать это.

– Сдается мне, что вы в силах сделать все, что только пожелаете, ваша светлость.

– И что же я могу сказать мистеру Беддингтону о характере ваших услуг? «Это Томас Доверспайк. Он великолепно умеет снимать с себя абсолютно все и приводит в ужас представителей прессы».

– Надеюсь, это происходит не одновременно.

С ее губ слетел смешок.

– Полагаю, что нет. Не одновременно.

– И все же я снял с себя одежду и привел в ужас вас, ведь так? – Он сделал шаг вперед, чтобы сократить расстояние между ними.

«Ужас» не совсем верное слово, ведь внутри у нее все трепетало от его близости, каждой клеточкой тела она ощущала приятное тепло. На ее губах все еще остался вкус его поцелуя. Она отвернулась, чтобы он не увидел, как сложно ей стало делать каждый вдох.

– Пожалуйста, уходите, мистер Доверспайк, прошу вас.

Услышав негромкий звук шагов по деревянным половицам, она испытала чувство облегчения. Он уходит. Но тут вдруг Артемизия уловила шелест бумаги, который заставил ее обернуться.

– Что вы делаете?

– Хочу посмотреть, что нам с вами вместе удалось создать. – Он отложил в сторону бумагу и строго нахмурился: – Я действительно выгляжу так нелепо?

Он указал на один из эскизов, на котором был изображен в шлеме, с мечом и с выпяченной грудью. Воинственная поза странно смотрелась в сочетании с его наготой. Теперь, когда прошло некоторое время и она другими глазами взглянула на рисунок, ей начало казаться, что она слегка перестаралась.

Ее натурщик перевернул страницу.

– О, – протянул он задумчиво, – а вот то, чём вы занимались сегодня утром.

– Да. – Это был черновой вариант его изображения в позе полулежа. Ей удалось передать напряжение в фигуре Марса и показать, как он отчаянно стремится к недосягаемой для него цели. – Марса всегда изображают в блестящих доспехах, победоносным триумфатором. Я решила, что для своего рисунка изберу совсем другой подход. Когда на поле битвы встречаются две стороны, одна из них всегда объявляется проигравшей. Мой бог войны потерпел поражение.

– Довольно часто проигрывают обе стороны, – мягко заметил он. – Конечно, существуют битвы, которых нельзя избежать. Я даже принимал участие в некоторых. Однако большинство войн для тех, кто вынужден в них сражаться, это лишь грязь и кровь. В своем наброске вам удалось найти ответ на то, что на самом деле представляет из себя война – поражение, потери и человеческую глупость. Как бы там ни было, ваша светлость, вам необходимо закончить работу.

– Не могу. – пробормотала она – ведь именно вы вдохновили меня на эту картину.

– Я вдохновил вас на изображение поражений, потерь и человеческой глупости?

Своими словами ему удалось вызвать у нее еще один невольный смешок.

– Ну вот, видите, если мы можем смеяться вместе, то сможем и работать. – Он поднял набросок и показал ей. – Это важно, мадам, даже важнее того, насколько низко я пал в ваших глазах. Ваша картина может сказать о войне то, что не осмелится произнести вслух ни один человек. Если вам не удастся ее завершить, сожаление станет преследовать вас на протяжении всей творческой карьеры.

Он протянул ей альбом.

– Разве это не стоит того, чтобы мириться со мной еще какое-то время?

Проблема заключалась не в том, что он низко пал в ее глазах, а скорее, наоборот. Если она хочет, чтобы у них все получилось, придется научиться контролировать свое влечение к нему. Однако насчет рисунка он прав.

– Очень хорошо, мистер Доверспайк. Тогда будьте добры снять робу и принять нужную позу. Солнце никого не ждет.