Глава 25
— Похоже, кто-то пытается переиграть тебя, — пробормотал Коннор, пряча усмешку.
Янтарные глаза Памелы сузились до опасных щелок.
— Этот кто-то пытается переиграть меня с самого дня рождения. Эта хитрая лиса надела мое новое платье!
Все вокруг глазели на загадочную красавицу, посмевшую явиться на бал в маскарадной полумаске, перешептываясь и показывая на нее пальцами.
У Криспина открылся рот от удивления, впрочем, как и у большинства мужчин, присутствовавших на балу. Казалось, он сразу забыл о срочности разговора с Коннором.
— Прошу прощения, — пробормотал Криспин, отходя от кузена и его невесты. Потом он словно лунатик направился к таинственной красавице в полумаске.
Памела хотела, было пойти вслед за ним, но Коннор придержал ее за локоть.
— В этом нет ничего страшного. Пусть твоя сестра позабавится.
Целая толпа восхищенных мужчин собралась в центре зала, чтобы поглазеть на вновь прибывшую красавицу. Прежде чем Криспин смог пробраться к ней, в толпе гостей уже поползли первые слухи.
Таинственная графиня — француженка, сирота, чьи родители были казнены на гильотине. Нет, она куртизанка и надеется стать любовницей маркиза. Вовсе нет, она французская шпионка и попытается соблазнить какого-нибудь старшего офицера, чтобы выведать секреты народного ополчения.
И ни один человек не сказал, что это, должно быть, обыкновенная служанка, нарядившаяся в платье хозяйки и притворяющаяся французской графиней.
Когда какой-то прыткий юнец попытался опередить Криспина, тот ловко подставил ему подножку, и юнец неуклюже свалился на паркетный пол.
— Прошу прощения за мою неловкость, — пробормотал Криспин, перешагивая через юнца, не замедлив шага.
Она его ждала и даже не вздрогнула, когда он властно схватил ее за локоть и тихо проговорил:
— Интересно, ваша хозяйка выгонит вас за этот безрассудный маскарад?
Она прикусила нижнюю губу, глядя на него скорее лукаво, чем встревожено.
— Нет, не выгонит, но может отшлепать.
— Неужели она бьет вас? — не поверил ей Криспин. С его точки зрения, было бы просто преступлением причинять вред такому роскошному телу.
— Нет, даже когда я этого заслуживаю, — со вздохом призналась она. — Но когда я уж очень расшалюсь, она отправляет меня спать без чая с печеньем.
Соблазнительные картинки, иллюстрирующие слова «очень расшалюсь», вихрем пронеслись перед мысленным взором Криспина. Он еще крепче сжал ее локоть и отвел подальше от любопытных глаз к занавешенному окну.
— Кто вы? — требовательно спросил он, поворачивая ее лицом к себе.
Теперь, когда они оказались наедине, она уже не была такой смелой. Когда он прижал ее к стене, перья на ее полумаске задрожали.
— Вы же знаете, кто я…
— Служанка мисс Дарби, — закончил за нее Криспин. — Тогда я принц-регент. Кто вы на самом деле?
— Меня зовут Софи, — прошептала она.
— Софи, — эхом повторил он и неожиданно прильнул к ее губам.
Она обхватила его голову, но не для того, чтобы оттолкнуть от себя, а наоборот, чтобы притянуть к себе еще ближе.
— Софи, — повторял он, целуя ее полуоткрытые губы, и это имя звучало для него самой чудесной музыкой на свете.
Криспин с трудом оторвался от ее губ, чувствуя, что внезапное возбуждение грозит выйти из-под контроля.
— Как вы меня узнали? — спросила она, глядя на него васильковыми глазами сквозь миндалевидные прорези полумаски. — Как вы поняли, что графиня — это я?
Несмотря на свои благие намерения, Криспин не мог оторваться от нее и гладил пальцами ее нежный подбородок.
— Я искал вас всю жизнь и узнал бы где угодно и когда угодно.
Охваченная внезапным смущением, которое показалось ему таким же обворожительным, как и предшествовавшая ему смелость, она опустила голову и тихо проговорила:
— Похоже, я недостаточно убедительна в роли графини.
— Наоборот! Вы неподражаемы! Будь мы в театре, я бы изо всех сил кричал вам «Браво!».
Она медленно подняла голову.
— Что вы сказали?
— Я сказал, будь мы сейчас в театре, я бы кричал «Браво!»… — Он внезапно умолк, с тревогой наблюдая за тем, как бледнеет ее лицо. — Что случилось? Что с вами?
— Вы! — ахнула она, делая шаг назад.
Он двинулся вслед за ней, озадаченный внезапной переменой в ее поведении. Незаметно для себя они оба вскоре оказались среди гостей бала. На них стали обращать внимание.
Софи ткнула в него дрожащим пальцем, и ему не понадобилось много времени, чтобы понять по ее разгневанному взгляду, что эта дрожь была вызвана не страхом, а негодованием.
— Я вас знаю! — звонко сказала она. — Вы один из тех подонков, которые в театре швыряли в меня гнилыми овощами!
С этими словами она сорвала с себя полумаску, открыв лицо ему и всем собравшимся гостям. У Криспина упало сердце — он, наконец, вспомнил, где видел это прекрасное лицо.
В компании таких же беспутных молодых людей, как и он сам, Криспин неоднократно терроризировал город по выходным. Обычно их хулиганские выходки ограничивались скандальной неуплатой за выпивку или сталкиванием зазевавшихся прохожих в конский навоз на мостовой. Но в одну злополучную пятницу, когда все они уже успели хорошо выпить, их компания зашла во второразрядный театр, располагавшийся на Друри-лейн.
Когда на сцену вышла Софи, он был просто очарован ее красотой. Но потом, когда она открыла свой прелестный ротик, первое впечатление было безвозвратно испорчено.
Ее монолог, произнесенный монотонным деревянным голосом, вызвал у публики взрыв смеха. В зале раздался нетерпеливый свист. Один из его приятелей неожиданно сунул ему в руку гнилой помидор, и Криспин не раздумывая, швырнул его на сцену. Ему стало не по себе, когда он увидел, как по прекрасному личику актрисы потек помидорный сок с кусочками гнилой мякоти. В это мгновение Софи посмотрела прямо на него. Она была смертельно бледна, а в глазах стоял упрек, совсем как сейчас.
— Вы бросили в меня помидор!
Он невольно поднял руки, словно защищаясь от ее гневной атаки.
— В тот вечер я был пьян, иначе я бы давно все вспомнил!
— Ну конечно, — презрительно фыркнула Софи, — вы же искали меня всю жизнь! Вы бы узнали меня всегда и везде! Вот только не в тот вечер, когда вы вместе со своими приятелями забросали меня гнильем и вынудили бежать из города.
Он покачал головой, не в силах отрицать очевидное.
— Вы должны признать, что действительно оказались плохой актрисой.
Она гневно ахнула.
— Но лучше быть плохой актрисой, чем отвратительным мужчиной!
С этими словами она схватила с подноса бокал шампанского и выплеснула его содержимое прямо в лицо Криспину. Потом развернулась и решительно вышла из зала, оставив после себя тихие возгласы удивления и приглушенный шепот.
— Любовная ссора, — пробормотал Криспин стоявшему рядом с ним гостю, вытирая лицо галстуком. Тот сочувственно и понимающе кивнул.
К тому времени, когда ему удалось окончательно протереть глаза, изысканная графиня д'Арби исчезла так же внезапно, как и появилась.
Когда музыканты заиграли еще один венский вальс, Коннор схватил Памелу за руку и потащил в середину зала. Уж если быть дураком в глазах всего лондонского общества, так теперь, держа в объятиях Памелу.
— Куда это мы идем? — встревожено спросила Памела. У Коннора был такой вид, словно он готовился к убийству.
— Сейчас мы с тобой будем танцевать, — сердито прорычал он, — но если я буду наступать тебе на ноги, то вини в этом только себя.
Он положил одну руку ей на талию, другой взял ее руку в перчатке и чуть притянул к себе. Когда он повел ее в танце, множество любопытствующих пар тоже начали вальсировать. На какое-то мгновение ей показалось, что они в постели. Их глаза были устремлены друг на друга, тела ритмично двигались в такт музыке.
Но тут он наступил ей на ногу!
— Ой! — вырвалось у нее.
— Только не говори, что я тебя не предупреждал, — мрачно проговорил Коннор и чуть не задел соседнюю вальсирующую пару.
Очень скоро стало ясно, что они представляют опасность не только для себя, но и для окружающих. Памела откровенно смеялась тому, каким плохим танцором оказался столь ловкий и грациозный в других делах горец.
Потом остановилась и сказала:
— Давай потанцуем потом, наедине, когда нам никто не будет мешать.
Ее многообещающие слова вызвали у него улыбку. Вместо того чтобы отпустить, он прижал ее к себе еще теснее. Памела была бы рада навсегда остаться в таком положении, но тут музыка смолкла, и все пары вокруг них стали расходиться.
В этот момент раздался звучный голос лакея с ноткой некоего триумфа:
— Его светлость герцог Уоррик!
Толпа гостей разом повернулась к входу, где появились два крепких молодых лакея. Они несли инвалидное кресло, в котором, подобно султану или какому-то древнему королю, восседал герцог.
— Вот уж кто пытается переиграть всех, — пробормотала Памела, бросая на Коннора настороженный взгляд.
Тот фыркнул в ответ.
— Удивляюсь, как это он не переодел лакеев ангелами, возвещающими его появление фанфарами.
Вместе с другими гостями они наблюдали, как лакеи несли его в кресле через весь зал и потом осторожно поставили кресло на пол. Следом за ними шли еще два лакея, слегка сгибаясь под тяжестью какого-то высокого предмета, задрапированного бархатом. Гости с любопытством вытягивали шеи, пытаясь увидеть герцога-затворника и разглядеть происходящее во всех подробностях.
На впалых щеках герцога горел румянец, его глаза от волнения сияли лихорадочным блеском. Волосы были аккуратно причесаны и волнами лежали на плечах. На висках серебрилась благородная седина. Несмотря на то, что он был прикован к креслу, его спина была абсолютно прямой. Роскошное одеяние удачно скрывало немощное тело.
Он окинул взглядом проницательных карих глаз толпу гостей, и Памела вдруг увидела в нем человека, который привык командовать везде, где бы он ни находился. Человека, который сумел завоевать сердце любимой женщины, но по собственной глупости разбил его.
— Большинству из вас хорошо известно, зачем вас сюда пригласили, — торжественно начал герцог.
Гости невольно притихли, и Памела не могла не удивиться звучности его голоса.
— После многих лет одиночества я, наконец, обрел сына и наследника.
Это заявление заставило некоторых гостей красноречиво посмотреть на Коннора. Раздались вежливые аплодисменты.
— И сейчас я хочу попросить его занять законное место рядом со мной.
Герцог сделал выразительный жест в сторону Коннора, при этом его рука сильно дрожала, что свидетельствовало о слабости, которую он так старательно пытался скрыть от всех. Памела чувствовала, как Коннор напрягся всем телом. Она знала, что сейчас ему больше всего хочется бежать отсюда. Но вместо этого он крепко сжал ее руку, давая понять, что не собирается проходить это тяжелое испытание в одиночку.
Толпа гостей с готовностью расступилась перед ними. Когда Коннор и Памела шли к герцогу, она почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернувшись, она увидела, что из портретной галереи на них смотрит леди Астрид. Ее глаза блестели столь же лихорадочно, как и глаза ее брата.
Памела нахмурилась — ей не понравилось злорадное выражение ее лица. Но теперь им с Коннором ничего не оставалось, кроме как идти к герцогу. Когда они подошли совсем близко, Коннор нехотя отпустил руку Памелы. Она сделала почтительный шаг назад и присела в грациозном реверансе. Коннор тоже поклонился, но герцог тут же схватил его за руку и заставил выпрямиться.
Памела снова оглянулась, чувствуя в зале какое-то движение. Ей показалось, что несколько новых гостей поспешно скользнули мимо лакея и как-то сразу растворились в толпе. Дурные предчувствия не оставляли ее. Памела снова повернулась к герцогу, мысленно молясь, чтобы его речь оказалась краткой. Тогда она успела бы предупредить Коннора о том, что здесь что-то неладно.
Продолжая держать Коннора за руку, герцог заставил его встать рядом с собой, лицом к собравшимся.
— С того дня как мой сын вернулся домой, в Уоррик-Парк, я старался придумать для него достойный подарок. Не стану хвалиться, но вам хорошо известно, что мое состояние настолько велико, что я мог бы положить у его ног многие сокровища мира. Однако, наблюдая за ним и его прелестной невестой в течение последних двух недель, я убедился в том, что мой сын гораздо мудрее, чем был я в его возрасте. Он уже понял, что такое настоящее сокровище.
Памела почувствовала, как к глазам подступили неожиданные слезы, когда герцог многозначительно кивнул в ее сторону. Тут, словно по сигналу, все четверо лакеев подошли к загадочному предмету под бархатной драпировкой.
— Прислушиваясь к своему сердцу, я пришел к решению подарить моему сыну то, что сделает честь не только ему, но будет памятью о его дорогой матери.
Герцог махнул рукой, и лакеи сняли бархатное покрывало. Вздох изумления прокатился по залу. На позолоченной подставке стоял огромный портрет красивой юной женщины. Ее волосы были подняты вверх и уложены изящными завитками. Выразительные серые глаза, пухлые губы, правильный прямой нос. Но особую выразительность и очарование ее лицу придавала ямочка на правой щеке. В глазах читалось некоторое упрямство. Очевидно, с этой женщиной нельзя было не считаться. Памела вздохнула, думая о ее цельной натуре, ее трагической жизни с герцогом и о том, что он слишком поздно оценил достоинства этой женщины.
Судя по слезам, стоявшим в глазах герцога, он, наверное, сейчас думал о том же.
Высвободив свою руку, Коннор шагнул к портрету словно загипнотизированный. В какой-то момент Памела готова была поклясться, что в его глазах тоже блеснули слезы.
— Это моя мать, — глухо произнес он.
Памела бросила на герцога нервный взгляд. Слова Коннора и то, как резко он побледнел, удивили ее.
— Ну конечно, дорогой, это твоя мать, — сказала она осторожно. — Именно поэтому герцог и выставил этот портрет на всеобщее обозрение.
— Нет, ты не понимаешь, — ответил он, едва шевеля губами. — Это действительно моя мать.
Пока она смотрела на него, пытаясь понять, не сошел ли он с ума, он повернулся к ней с горящими глазами. Она невольно отступила назад, но он, не обращая внимания на ее неподдельный испуг, одним движением сорвал с ее шеи медальон, подаренный ему матерью. Открыв медальон, он протянул его ей с мрачным выражением лица.
Памела посмотрела на находившуюся внутри медальона миниатюру. На ней была изображена женщина с простой прической и светящимся от счастья лицом. Сомнений быть не могло — это была та же женщина, что и на большом портрете, только старше, мудрее и… счастливее.
Памела подняла изумленные глаза на Коннора, не в силах поверить в реальность происходящего. Если он действительно сын этой женщины, значит, он настоящий сын герцога, его истинный наследник! Он на самом деле оказался тем, за кого хотел себя выдать! Он был аристократом по крови, а она… так и осталась незаконнорожденной дочерью актрисы.
Памела невольно попятилась. Она была здесь совсем чужой. Да, это она заварила всю эту кашу, но со своей ролью не могла справиться до конца. Ей суждено было всегда оставаться за кулисами, подальше от света рампы и жадных глаз публики.
Коннор озадаченно наблюдал за тем, как она пятилась от него.
Внезапно из галереи раздался пронзительный возглас леди Астрид:
— Немедленно арестуйте этого человека! Он самозванец!
Тут же к Памеле и Коннору бросились со всех сторон неизвестно откуда взявшиеся полицейские.
