Глава 51
Кимберли протянула Айену кружку глинтвейна и села рядом с ним на кушетку в своей гостиной. Наверное, у нее будут синяки после того, как отец стиснул ее в объятиях у дверей замка. Ей далеко не сразу удалось увести всех в дом с холода.
Айен заплакал. Кимберли все еще не переставала этому изумляться. Заключенная в его объятия, она и не заметила бы его слез, если б один из ее братьев не удивился во всеуслышание.
Лахлан взял на себя устройство ночлега для такого огромного количества нежданных гостей, чтобы Кимберли могла побыть с отцом наедине. Она не была уверена в том, что это хорошая мысль: слишком недавно они встретились и еще чувствовали себя неловко. Однако любопытство не давало ей покоя — у нее к отцу было множество вопросов.
— Откуда ты узнал, что я здесь? — неуверенно начала она.
— Я на этой неделе получил письмо от Сесила. Сначала я решил, что это просто дурная шутка. Он написал, что жена его умерла. — Макферсон закрыл глаза: эта мысль по-прежнему причиняла ему острую боль, — но продолжил объяснения:
— Что больше не видит смысла считать незаконного ребенка Мелиссы своим.
— Это не совсем правда. Мне кажется, он принял это решение не по доброй воле. Со смерти моей матери прошло уже больше года, но он всего несколько недель назад признался мне, что мой отец не он, а ты. Он не собирался мне об этом говорить, это получилось случайно. Но раз уж так получилось, то, наверное, он решил, что я стану тебя разыскивать, и захотел сам все тебе сказать.
— Я все еще не могу привыкнуть к мысли, что ее нет, — тихо проговорил он. — Много лет назад я отказался от мечты сделать ее своей и даже увидеться с ней, но любить ее не переставал. Это было навсегда. Я никогда не думал, что она может умереть… — У него перехватило дыхание. — Извини, девочка, — снова заговорил он спустя несколько минут. — Она для меня словно бы только что умерла, и я никак с этим не смирюсь.
— Я понимаю, но не могу разобраться в том, что произошло. Сесил сказал, что ты любил Элли, а мою мать соблазнил только для того, чтобы ему отомстить.
Айен покраснел от гнева.
— Подонок! Он солгал, чтобы скрыть свои грехи!
Если кто и искал отмщения, так это он сам.
— Что же произошло на самом деле?
— Он любил Элеонор, любил горячо и не видел, какая она алчная, корыстная. Он не замечал в ней никаких недостатков. Она согласилась за него выйти: ей хотелось стать богатой, знатной дамой, графиней… но она терпеть его не могла и перед самой свадьбой вдруг решила, что ни за какие деньги не сможет с ним жить.
— Она сказала ему об этом, отменила свадьбу?
— Нет. Он сделал ей много красивых и дорогих подарков, с которыми она не хотела расставаться, понимаешь? Она знала, что он потребует их назад, если она за него не выйдет, и будет прав. Но это я понял только потом. А тогда она плакала и умоляла, чтобы я увез ее и помог скрыться в Шотландии. Она говорила, что они страшно поссорились и если он ее разыщет, то изобьет до полусмерти. Я знал, что Сесил бывает страшно вспыльчив. Ее слова вполне могли оказаться правдой — так я решил. Конечно, я был дурак, что ей поверил.
— Так никакой ссоры не было?
— Нет, это она придумала, чтобы я ей помог, сама мне об этом сказала, когда мы пересекли границу Шотландии, и смеялась над моей доверчивостью. Мне бы тут с нею и расстаться и все рассказать Сесилу — пусть бы он ее разыскивал, если был настолько глуп и хотел по-прежнему жениться на ней. Но я был так зол, что решил везти ее обратно к нему — это было второй моей ошибкой.
— Почему?
— Потому что она отказалась возвращаться, а когда я стал настаивать, она расхохоталась и ускакала во тьму. У меня даже не было времени решить, гнаться ли за ней следом, — почти мгновенно раздался ее крик. Когда я к ней подъехал, она была мертва, а лошадь — искалечена. Стыдно признаться, но мне больнее было прикончить страдающее животное, чем смотреть на нее, бесстыдную обманщицу.
— Но Сесил решил, что ты ее тоже любил и увез от него. По крайней мере так он мне сказал. Почему он так подумал?
— Потому что у меня не хватило мужества сказать ему, что она от него убежала. Это убило бы его; мне не хотелось заставлять его страдать. Поэтому я сказал ему, что тоже ее любил, что решил, будучи пьян, что если увезу ее, то она согласится со мной остаться. Я подумал, пусть он лучше меня ненавидит, если не сможет простить, чем узнает, какая она была на самом деле.
— Думаю, это было твоей третьей ошибкой. С тех пор он возненавидел всех шотландцев и стал тем озлобленным и жестоким человеком, которого я знала всю свою жизнь.
— Я рад это слышать! Кимберли изумилась:
— Ты ненавидел его так же сильно, как он — тебя? Тогда почему же ты попытался скрыть от него правду об Элеонор?
— Потому что это случилось до того, как он мне отомстил, когда я еще был ему другом и чувствовал себя страшно виноватым во всем этом деле.
Кимберли нахмурила лоб.
— Вот тут я запуталась. Сесил утверждает, что это ты ему мстил. Ты ведь соблазнил мою мать?
— Нет, малышка, я любил твою мать. Я всегда любил Мелли, хоть и не надеялся, что смогу на ней жениться. Она ведь была богата, и я знал, что родители хотели бы выдать ее за человека титулованного. Моя семья тоже не бедная, но с ними мы равняться не могли. Когда я узнал, что она тоже меня любит, я почувствовал себя счастливейшим человеком в мире.
— Это было до того, как она вышла замуж за Сесила?
— Да, и до того, как он просил ее руки. Мы собирались убежать и тайно пожениться. Мы ото всех скрывали свою любовь, потому что ее родители своего согласия не дали бы. Но Сесил догадался, что я к ней неравнодушен. Я был слишком счастлив — этого не скроешь.
— Он попытался ее у тебя украсть?
— Не просто попытался — сделал. А я, слепец, не понимал, что он задумал, — с горечью ответил Айен.
— Но как он это сделал?
— Однажды он пришел ко мне и сказал, что понимает, почему я так вел себя с Элеонор, что ее невозможно было не полюбить, и что он меня прощает.
Кимберли недоверчиво взглянула на него:
— Сесил сказал, что тебя прощает?
— Это была ложь, малышка, но тогда я этого не знал. Он сказал, что мое присутствие слишком остро напоминает ему о случившемся, и попросил, чтобы я ненадолго уехал и дал ему возможность немного оправиться, не видя меня и не вспоминая постоянно о происшедшем. Я не мог отказать: ведь я чувствовал себя ужасно виноватым из-за того, что солгал ему, будто ее любил. Мне надо было в тот день рассказать ему правду — хоть я и сомневаюсь, что он мне поверил бы. И все-таки тогда он, возможно, изменил бы свои намерения и Не осуществил свой план.
— И ты уехал?
— Угу, я согласился ненадолго уехать.
— А почему ты не увез с собой мою мать? Ты же собирался с ней сбежать?
— В тот момент она была в Лондоне. Ее мать устроила там большой прием по случаю ее дня рождения. Я отправился в Лондон, чтобы ее найти. Но каждый раз, когда я пытался ее увидеть, ее не оказывалось дома или она была нездорова… Даже тогда я не заподозрил дурного. Я просто каждый день ходил к их городскому дому — и каждый день мне отказывали.
— Ты хочешь сказать, что она не хотела тебя видеть?
— Нет, она не знала, что я в Лондоне. Ей об этом не сказали. А" сказали, что ее па узнал про нас с ней и откупился от меня. Я будто бы взял деньги и пообещал больше ее не видеть. Поскольку это сказал ей отец, она поверила, решила, что я променял ее на деньги. Она была в страшном горе. Не знаю, что Сесил сказал ее отцу, но он убедил его обмануть дочь и выдать замуж за Сесила. А Мелли была в таком отчаянии, что ей было уже все равно.
— О Боже, ее собственный отец…
— Не вини его, малышка. Он, наверное, решил, что спасает дочь от негодяя. Одному Господу известно, что Сесил ему наговорил, как убеждал, лишь бы жениться на женщине, которую я любил. Она не была ему нужна. Он только хотел, чтобы мне она не досталась.
Кимберли грустно покачала головой.
— И они поженились в Лондоне, прежде чем ты успел поговорить с ней и сказать правду?
— Нет, они поженились, как только вернулись в свои поместья, но я целую неделю даже не знал, что она уехала из Лондона. А когда узнал, пришел в такое отчаяние, что не стал прятаться ради Сесила, тоже вернулся в Нортумберленд и узнал от соседа, что они поженились всего за пару дней до моего приезда.
— Почему ты ее не увез? — спросила Кимберли почти с гневом. — Почему оставил мучиться с Сесилом?
— А ты думаешь, я не пробовал? Она чуть не умерла, говоря мне «нет», но она не могла уехать со мной, она была замужем.
— Даже зная, что вы оба были обмануты, она решила остаться?
— Да, ее жизненные взгляды не позволяли ей поступить иначе. Дело было сделано. Она дала обет, и хотя по-прежнему любила меня, нарушить его не могла.
Кимберли печально поникла. Теперь она вспомнила эпизоды своего детства: мать всегда уходила из комнаты, когда дедушка с бабушкой приезжали ее навестить, и никогда с ними не разговаривала, не поехала на их похороны, когда карета опрокинулась и оба погибли.
— Если тебя это утешит, то могу сказать, что она так и не простила родителей. Я тогда была слишком мала, так что не задумывалась над тем, почему она не разговаривает с ними, когда они приезжают.
Айен взял ее руку и нежно сжал пальцы.
— Ничто не утешит меня в этой трагедии. Три жизни прошли напрасно, малышка.
— Да, конечно. — Кимберли вздохнула. — Она даже не сказала тебе, что ждет ребенка?
— Прошло слишком мало времени… Наверное, она и сама не знала, когда мы разговаривали в последний раз.
Кимберли покраснела. Ей было трудно представить себе, что ее мать занималась любовью с мужчиной, не выйдя за него замуж. Но ведь они собирались пожениться, оставаться вместе всю жизнь. О себе с Лахланом она сказать этого не могла. А кончилось тем, что они с Лахланом женаты, а те двое, которые должны были бы пожениться, не смогли этого сделать из-за предательства Сесила.
— Я знаю, потом ты уехал в Шотландию. Но неужели ты больше не возвращался?
— Ни разу. Я знал, что если снова ее увижу, то увезу с собой против ее воли — и она меня за это возненавидит. А если бы я снова увидел Сесила… Ну, мне много лет хотелось его убить. Так что я топил свое горе в виски и женщинах, и… — он пожал плечами, — ты видела результаты моей бурной жизни.
Он сказал это так небрежно, совершенно не смущаясь! У него было шестнадцать незаконнорожденных детей — даже семнадцать, если посчитать и ее. И он взял на себя ответственность за них, растит их, все они живут с ним.
Она вспомнила о слухах — будто они ради развлечения пытаются друг друга прикончить… и улыбнулась:
— У тебя немало славных сыновей.
— Да, и пока ни одного внука, — проворчал он.
Она чуть не поперхнулась;
— Ну так ведь никто из них еще не женат, кажется? Он поднял косматую бровь, словно хотел сказать: «А это тут при чем?» В его случае в этом действительно не было никакой необходимости. Кимберли гадала, живут ли с ним матери его сыновей, но спрашивать об этом не собиралась.
— Я так понимаю, тебе хотелось бы заиметь внуков? — спросила она вместо этого.
— Угу. В моем возрасте приятно видеть вокруг себя малышей, но моя нынешняя подруга бесплодна. А ты сама еще не тяжелая, случаем?
У Кимберли запылали щеки.
— Нет, я только недавно замужем, — сказала она. Отговорка, похоже, для ее необычной родни особого смысла не имела. Спасибо, хоть Айен не стал ей об этом напоминать.
— Ты с Макгрегором счастлива, а?
— Он меня не любит, но мы прекрасно ладим.
И с чего это ей вздумалось в этом признаваться? Отец нахмурил брови и осведомился:
— Тогда почему же ты за него вышла, девочка? Логичный вопрос — и, видимо, жаркий румянец, заливший ей щеки, послужил достаточным ответом, потому что ее отец хмыкнул. К счастью, в эту минуту в комнату вошел Лахлан.
— Так ты мою дочку не любишь, Лахлан Макгрегор? — резко спросил его Айен.
Кимберли чуть не сгорела от стыда. Она не могла поверить, что Айен действительно произнес эти слова, хотя именно это они только что обсуждали. Лахлан вошел в комнату с улыбкой, которая теперь с его лица исчезла.
— Конечно, люблю. Кто говорит, что не люблю?
— Она.
Светло-зеленые глаза обратились к ней — в них отразилось удивление, а потом разочарование. Он вздохнул. А потом поднял ее и перекинул через плечо.
Кимберли ахнула, отец расхохотался, а Лахлан сказал:
— Извини нас, Айен, но мне надо кое-что объяснить твоей дочери. Например, разницу между тем, когда просто спят, а когда любят. Похоже, она не знает, что это не одно и то же.
— Как ты мог сказать отцу такое! — возмущалась Кимберли.
Лахлан унес ее в соседнюю комнату — в спальню и там свалил на постель. Он наклонился над ней: вид у него был серьезный, но Кимберли, смущенная происшедшим, не смотрела на него.
— Ну я и сам это слышал. И он тоже. Разве ты не слышала, чтобы я это говорил?
— Но как ты мог?!
— Твой па — настоящий мужчина, Ким. Знаешь, сколько времени я потратил, чтобы найти кровати для его выводка? Только тебя мои слова и смутили — и поделом тебе, потому что если ты и мне скажешь, будто я никогда не говорил, что люблю тебя, то я тебя…
— Не говорил ты! Ни единого раза. Скажи, когда это было?
— В день нашего приезда я сказал Нессе и знаю, что ты меня слышала. Но это к делу не относится. Как ты могла не понять, что я тебя люблю, если каждый мой взгляд и каждое прикосновение, особенно когда мы занимаемся любовью, говорят тебе, как сильно я тебя люблю?
Она открыла было рот, чтобы снова отрицать все, но тут смысл его слов наконец дошел, до нее, и ей стало не важно, когда и как он говорил ей о своем чувстве, потому что сейчас она определенно услышала эти слова.
— Ты меня любишь?!
Он только посмотрел на нее, раздосадованный ее изумлением.
— Ты все-таки хочешь получить, а? Она улыбнулась, обнимая его за шею.
— Нет, я предпочту выбрать эти самые прикосновения, о которых ты только что говорил, те самые, которые я по глупости не могла толком понять.
Он засмеялся.
— Это, конечно, твоя английская кровь виновата. Но, к счастью для меня, я не так глуп. Я уже давно понял, что ты будешь любить меня вечно.
— Вечно — это ужасно долго, Лахлан. Может, ты согласишься лет этак на пятьдесят?
— Нет, милочка, с тобой мне нужна вечность.
