Глава 42

Кимберли не была уверена в том, что разумно было заставлять ее отца дожидаться решения Лахлана, но она не могла спорить с тем, что Уиннифред обязательно следовало хоть немного помучить. Если Лахлан примет решение в их пользу, возьмет деньги, получит обратно драгоценности и не станет обвинять вдовушку (а Кимберли не сомневалась, что в конце концов он именно так и сделает), тогда виновница стольких неприятностей и лишений останется практически не наказанной за свое воровство.

Заставив ее дожидаться и посадив под замок, Лахлан хоть немного наказывает ее за все, что она натворила. Конечно, это очень малая плата за те волнения и трудности, которые выпали на долю Макгрегоров, но все-таки лучше, чем вообще ничего.

Ее отец не умел быть терпеливым. Он пребывал в отвратительном даже для него настроении и портил жизнь всем окружающим без исключения. К счастью, он много времени проводил у себя в комнате или в комнате вдовы, так что остальным приходилось выносить его общество не слишком часто.

Кимберли не стала задавать Лахлану вопросов, но догадалась, что он не собирается объявлять о своем решении до того, как они поженятся. Чем сильнее разозлится граф Эмборо, тем для Лахлана будет лучше. Кимберли не сомневалась, что Сесил предпочел бы уехать из Шерринг-Кросса прежде, чем она так демонстративно поступит вразрез с его пожеланиями.

Конечно, он мог не присутствовать на свадьбе. Это задело бы Кимберли, если бы она ожидала, что он придет, но ей было совершенно все равно, явится он или нет. Ей важно было, чтобы пришел Лахлан…

Приближалось Рождество. Меган предложила сначала встретить праздник (она и слышать не желала о том, что они уедут раньше), а свадьбу назначить несколькими днями позже. Когда герцогиня что-нибудь предлагала, все всегда с ней соглашались.

Кимберли не видела в этом плане ничего плохого. У нее была масса дел: надо было сделать многочисленные покупки, написать непростые письма своим близким друзьям в Нортумберленд с объяснениями, почему она больше туда не вернется… Еще она написала длинное и подробное письмо домоправительнице Ричардсов с инструкциями, чтобы та собрала все личные вещи Кимберли и те предметы обстановки, которые она считала своими, и отправила их в Шотландию.

Самыми важными были вещи, прежде принадлежавшие ее матери и после стольких лет, казалось, прижившиеся в доме, — гигантская картина, висевшая в гостиной над камином, старинная мебель в китайском стиле из столовой, напольные часы из орехового дерева эпохи королевы Анны, которые были в семье ее матери с середины XVIII века.

Для отца эти вещи не имели никакого значения, а для нее были сокровищами, и она готова была бы сражаться до последнего, лишь бы увезти их с собой. Чего делать не понадобилось.

Когда она дала отцу список вещей, которые собиралась забрать, он только кивнул в знак согласия и вернулся к своим занятиям, отмахнувшись от нее и от ее дел. До чего ей было знакомо такое отношение — так он обращался с ней почти всю жизнь!

Рождество наступило быстро. День получился очень радостный — Кимберли впервые в жизни по-настоящему наслаждалась праздником. Она купила небольшие подарки для всех членов семьи Сент-Джеймсов и подарила отцу коробку его любимых сигар. Он ни разу в жизни не дарил ей подарков ни по какому поводу. Ее мать поначалу говорила, что подарки, которые получала Кимберли, куплены ею от обоих родителей, но когда она подросла и стала понимать, что к чему, мать перестала притворяться.

Так что Кимберли не была разочарована тем, что не получила от отца никакого подарка к Рождеству — она ничего от него и не ожидала. Ничто не могло бы испортить этот день, и все благодаря Лахлану. Тот нещадно ее дразнил и так часто целовал под веткой омелы, что все начали над ними подшучивать. И что самое приятное — они выбрали друг для друга забавные подарки.

Лахлан расхохотался, когда она поднесла ему палку, напоминая о том дне, когда он рисовал себя стариком. А он предостерег ее:

— Я ею тебя поколочу, если попытаешься пересчитать оставшиеся у меня на лысине волосы, до того как мне исполнится по крайней мере… тридцать.

Она внимательно осмотрела его густую рыжую шевелюру и серьезно ответила:

— Они у тебя так быстро выпадут, да? Хорошо, что есть парики, я обязательно куплю тебе, как только ты начнешь лысеть. Знаешь, так неприятно, когда волосы попадают в суп… У вас в Шотландии суп едят?

— Нет, но зато часто подают к обеду сочных англичанишек.

Кимберли больше не могла сохранять серьезность и рассмеялась.

— Уверяю тебя, я — невкусная.

— Милочка, а вот это не правда! Я уже знаю, какая ты дивная на вкус.

Он доказал это, снова утащив ее под омелу, громко причмокивая губами, а там не меньше пяти раз быстро — поцеловал, так что под конец она только беспомощно смеялась. И Бабуля оторвалась от нового бювара, который рассматривала, и заметила:

— Господи, такой шум надо бы запретить специальным законом. Дев, мальчик мой, почему бы тебе не показать нашему шотландцу, как это делается?

И надо же — герцог притащил протестующую, но улыбающуюся Меган к ним под омелу, и вскоре уже начали хохотать все присутствующие, потому что они, конечно, не издали ни звука — и явно не собирались останавливаться.

Очень скоро Лахлан козырнул еще более забавным подарком: шикарным жестом он преподнес Кимберли дамский зонтик.

Та оценила юмор и с усмешкой заметила:

— Рискованный подарок!

— Ради тебя, милочка, я готов на любой риск! — ответил Лахлан, и она могла бы поручиться, что он нисколько не шутил.

Кимберли улыбнулась. У него был удивительный дар говорить то, что ожидаешь от влюбленного. С другой стороны, он умел говорить и то, чего не надо: чувственные, полные тайного смысла слова, которые ей не положено было слышать… пока и от которых она всегда краснела.

Еще Кимберли купила ему довольно дорогие запонки с бриллиантами и получила за них поцелуй, на этот раз без всякой омелы, долгий и теплый. Лахлан тоже удивил ее еще одним подарком, который преподнес уже в конце дня. Такого подарка Кимберли совершенно не ожидала. Передавая ей маленькую коробочку, он сказал:

— Я купил его, когда твой отец еще не приехал. В коробочке оказалось кольцо, которое можно было считать знаком помолвки, и она поняла, почему Лахлан произнес эти слова: он извинялся за то, что кольцо довольно скромное. Однако в нем был небольшой изумруд хорошего качества, а Кимберли знала, что у Лахлана не было денег, чтобы покупать драгоценности. У него до сих пор не было денег — пока. Поэтому она спросила:

— Как?

Он пожал плечами, стараясь убедить ее, что это пустяк. — Продал свою лошадь. Я не любитель ездить верхом, так что легко обойдусь без этой клячи. Но учти, я, может, и приму тех трех, которых пытался подарить мне герцог, — только для того, чтобы добраться до дома, конечно.

Непонятно почему, но Кимберли растрогалась чуть ли не до слез. Лахлану вовсе не обязательно было это делать! Он мог подождать, пока у него появятся деньги. Кимберли поняла бы и не обиделась — она же знала его положение. То, что он, несмотря ни на что, все-таки купил ей кольцо и подарил до свадьбы, как того требует традиция, сделало подарок еще более трогательным. Для Кимберли это кольцо будет дороже всех ее драгоценностей.

Но, чтобы не расплакаться и не выглядеть полной дурой, Кимберли ухватилась за его слова относительно подарка герцога:

— Я уже это сделала.

— Что ты сделала?

— Приняла его подарок, — спокойно ответила она. — Это прекрасное финансовое вложение. Я в таких вещах разбираюсь.

— Да что ты? — проговорил он довольно скептически, но потом, заметив ее самодовольный вид, добавил:

— Угу, может и разбираешься. Откровенно говоря, я рад это слышать, милочка. Макгрегорам в этом не слишком везло. По-моему, удаче пора повернуться к нам лицом.