Глава 26

В дверь отрывисто стукнули и открыли, не дожидаясь ответа. Лахлан не хотел никого впускать, но громко говорить не мог, чтобы не разбудить Кимберли, которая уснула в его объятиях. Он вполголоса чертыхнулся, а потом еще раз, когда увидел, что к нему бесцеремонно вломился Джиллеонан.

Лахлан кинул на него хмурый взгляд, призывая молчать, и тут же поморщился от боли: на избитом лице хмурость сейчас изобразить было трудно. Да к тому же его родич был настолько изумлен, что все равно ничего не заметил бы. Он не отрываясь смотрел на Кимберли, не видя ничего вокруг.

— Что она тут делает и… — Джиллеонан нагнулся, чтобы получше разглядеть лицо Кимберли, которая уткнулась Лахлану в плечо. — ..спящая? Ты знаешь, что она тут у тебя заснула?

От Лахлана этот факт укрыться не мог: он сидел и держал ее уже больше часа, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить. Они сидели на краю кровати: после того, как Кимберли привела его в чувство с помощью холодных компрессов, она наклонилась к нему, промокая рассеченную губу, — и вдруг заснула.

Он успел подхватить ее, когда она покачнулась и чуть не упала на пол. Она прижалась к нему, уронила руку ему на колени, опустила голову на его плечо и, тихонько вздохнув, затихла.

Но Лахлан не собирался объяснять все это своему родичу.

— Говори потише, — прошептал он.

— Что?

— Ш-ш!

Джиллеонан изумленно захлопал глазами, но потом до него дошло.

— Ага, — ответил он, перейдя на шепот, — но что она все-таки тут делает? И что делают два здоровяка-англичанишки, которые стоят у твоей двери, словно ее охраняют?

— Может, охраняют?

Услышав сухой ответ, Джиллеонан хмыкнул и наконец посмотрел на Лахлана. Тут он присвистнул и удивленно спросил:

— Господи, кто это так обработал твою физиономию? Лахлан поморщился — на этот раз специально.

— Я настолько худо выгляжу, да?

— Да, неважно, парень. Это она?..

Лахлан снова попытался нахмуриться. У него опять ничего не вышло, так что пришлось ограничиться возмущением:

— Не говори глупостей! Это наш вспыльчивый хозяин дома. По крайней мере так мне кажется.

— Кажется? Как же ты можешь не знать, кто задал тебе самую сильную трепку за всю твою жизнь? Поверь, Лахлан, хуже ты никогда не выглядел.

Лахлан прошипел в ответ:

— Потому что я толком не проснулся, когда он начал. И если уж на то пошло, то до конца не протрезвел. В глазах двоилось, троилось…

Джиллеонан широко раскрыл глаза:

— Так, значит, ты и правда напился? Я так и подумал, когда увидел, как ты вчера утром разозлился. Ударил беднягу виконта — я даже не понял, с чего ты на него взъелся. Я знал, что ты пожалеешь…

— Пожалуйста, не будем это обсуждать. Я тоже не могу понять, что на меня нашло. Но каким я был ночью, вообще невозможно описать, — с отвращением сказал Лахлан. — Если хочешь знать, я не помню и половины.

— Не помнишь?

Джиллеонан захихикал, но Лахлану удалось все-таки нахмуриться, несмотря на то что это доставляло ему страдания. Его родич быстро посерьезнел, немного покашлял, а потом спросил:

— Так почему он тебя бил?.. Только не говори, что ты все-таки переспал с его герцогиней, а он узнал…

— Ничего подобного! — возмущенно сказал Лахлан.

— Тогда почему?

— Смутно припоминаю… Он решил, будто я украл несколько его красоток-лошадей.

— А, украл, значит?

Выразить негодование шепотом нелегко, но Лахлану все-таки удалось:

— Я тебя за это прикончу, Джилл!

— Да с каких это пор ты шуток не понимаешь? — обиделся Джиллеонан.

Обычно это было любимой фразой Ранальда, а не Джиллеонана, и Лахлан ухмыльнулся бы, если бы не было так больно.

— Я во всем этом не слишком уверен, Джилл, но если у моей двери стоит охрана, то наверняка я все очень скоро узнаю.

— А эта девушка?

Лахлан взглянул на темно-золотую головку, доверчиво прижавшуюся к его груди; взгляд его смягчился.

— Леди Кимберли, ангел, пыталась меня залатать. Но мне сдается, что ночью я не давал ей заснуть, поэтому она не смогла закончить свое дело.

— Она не сказала тебе, что происходит? — продолжал спрашивать Джиллеонан.

— Не успел я ее спросить, как она взяла и заснула. Это была не правда. Лахлан несколько раз спрашивал ее, что ей известно о визите герцога, но каждый раз она уходила от ответа и только говорила: «Молчите», «Ш-ш» или «Как я могу привести вас в порядок, если вы рта не закрываете?» И он перестал ее расспрашивать, решив, что и так скоро все узнает. А она заснула. Удовольствие от того, что она спит в его объятиях, намного превосходило любопытство, так что ему и в голову не пришло разбудить ее, чтобы снова расспрашивать.

Но Джиллеонану об этом знать было не обязательно. Лахлан предложил:

— Раз ты, похоже, вне подозрений — по крайней мере пока, — попробуй сам что-нибудь узнать.

— Угу, прихвачу Ранальда, и мы покрутимся у конюшен, все разведаем. Скорее всего просто в темноте кто-нибудь из гостей ушел не с той лошадью и до сих пор этого не заметил.

— Ага, несомненно.

Но Лахлан на самом деле так не думал. Сент-Джеймс из-за подобного не обезумел бы. Он нашел какие-то доказательства, но Лахлан ума не мог приложить, какие.

Джиллеонан направился было к двери, но остановился и посоветовал:

— Надо бы отнести девушку к ней в комнату, чтобы ты и сам мог отдохнуть.

— Я не в состоянии.

— Я мог бы…

— Нет, — слишком быстро оборвал его Лахлан. — Она мне не мешает.

Тут Джиллеонан приподнял бровь, но когда Лахлан больше ничего не добавил, пожал плечами и ушел. Дверь за ним закрылась; Лахлан облегченно вздохнул.

Конечно, Кимберли ему не мешала, но, чувствуя ее мягкое тело, прильнувшее к нему, он не мог оставаться спокойным. Удивительно, что, будучи в таком гадком состоянии, когда все его тело ныло и болело, он все равно ее хотел — и очень сильно. А ведь он совершенно ничего не мог предпринять, даже если бы она не спала и была в соответствующем расположении.

Надо было позволить Джиллеонану унести ее из комнаты или хотя бы разбудить, чтобы она ушла сама. Но ему не хотелось ее отпускать — даже для того, чтобы избавиться от возбуждения, которое она в нем вызвала. В конце концов, что значит еще одно неприятное ощущение, когда их и без того хватает? Ему нравилось, что она спит здесь, рядом с ним.

Лахлан постарался сосредоточиться на других мыслях — главным образом на герцоге Ротстоне и трепке, которую тот ему задал.

У Сент-Джеймса должна была быть уверенность, — пусть и ошибочная — что он прав, иначе он не прибег бы к таким крайним мерам. То, что Лахлан не протрезвел и не мог защищаться, было не важно.

По правде говоря, один удачный удар в самом начале, направленный в глаз, но попавший, когда Лахлан попытался увернуться, прямо в лоб, практически решил дело. Лахлан был уже оглушен и не сознавал, что его колотят. Но он готов был поспорить на что угодно, что трепка не была бы настолько сильной, если бы Сент-Джеймс не хотел сквитаться с ним и за прошлые неприятности.

Надо будет подождать и послушать, что скажет герцог. С одной стороны, Лахлан считал, что Сент-Джеймс имеет полное право на несколько крепких затрещин, пусть даже он об этом и не знает, — но не за прошлые недоразумения и не из-за недавнего происшествия, а из-за Меган. Любить чужую жену не возбраняется, пока вы делаете это издали и об этом больше никто не знает. А открытое ухаживание недопустимо. Он немного потерял голову, когда снова нашел свою красотку Меган. Он попытался отбить у человека жену — и сейчас стыдился этого.

С другой стороны, за прошлые обиды его уже поколотили, и он не был готов к новой трепке. Не собирался он терпеть побои и обвинения в том, чего не делал. Чтобы он украл нескольких чистокровных лошадей, которые без труда могут быть опознаны просто потому, что других подобных не существует? Да он же не полный идиот!

Но он не хотел ничего предпринимать, пока не узнает все факты. Так что оставалось только ждать, когда Сент-Джеймс соизволит объясниться.