Глава 16

Мэри как обычно вошла в комнату к Кимберли, чтобы начать утренние дела, разжечь огонь в камине. Кимберли медленно проснулась. Знакомые звуки. Ничего необычного. Ничего напоминающего о том, что жизнь безвозвратно изменилась.

Кимберли приподнялась на локте и открыла глаза — в висках отчаянно застучало. Она быстро прикрыла глаза ладонью: такого яркого, резкого солнечного света она, казалось, никогда не видела. Бал. Она была на балу у Уиггинсов и выпила слишком много шампанского. Так вот каковы последствия неумеренного пития? Пульсирующая головная боль, отвращение к свету и ощущение ужаса?

Ужас? Что она могла такого совершить, чтобы испытывать его? Целовалась на балконе, несколько раз подряд танцевала с одним и тем же мужчиной. Не отворачивалась от пьянящих чувственных взглядов, которые все время посылал ей Лахлан. Лахлан…

Воспоминания нахлынули на нее именно в том порядке, в котором происходили события. Вспомнив о последнем в этой самой комнате, она бессильно опустила руку на постель и застонала. Невероятно! Чтобы она сделала такое, допустила подобное? Может быть, все остальное случилось с ней наяву, но последнее… Нет, это должен быть сон! И все же — разве бывают настолько реальные сны… И настолько приятные?

Тут она увидела, что в изножье кровати лежит ночная рубашка. С некоторым трепетом она посмотрела на себя и убедилась в том, что это не вторая, которую она могла бы достать, а потом, передумав, надеть другую. Она лежала нагишом под одеялом, которое закрывало ей грудь, оставляя открытыми плечи. Почему она сразу не почувствовала холода? Видимо, из-за головной боли.

Щеки залил горячий румянец, который тут же сменился смертельной бледностью. В единственную ночь, когда она не надела ночной рубашки, ей приснилось, что с ней занимаются любовью. Совпадение? Вряд ли. Значит, она окончательно погибла… теперь понятно, откуда взялось чувство ужаса.

Хорошо хоть Лахлан не лежал с нею в постели. Невозможно даже вообразить, как было бы неловко: ведь Мэри имела обыкновение входить утром к ней в комнату без стука, чтобы, когда Кимберли просыпалась, уже горел камин и в комнате было тепло. Но, с другой стороны, какая разница?

Нет, разница есть: Мэри обожала сплетничать и, поскольку служила у Кимберли совсем недавно, не считала себя обязанной держать язык за зубами. Но хоть Кимберли и избавлена от неловкости, она все равно погибла. Молодые благовоспитанные девицы не делают того, что сделала она, и…

Она снова застонала и нырнула под одеяло, натянув его себе на голову, надеясь, что Мэри оставит ее в покое. Она не могла понять, как это она настолько уклонилась с пути добродетели — она, никогда в жизни не совершавшая никаких проступков! Единственным ее сомнительным шагом был отказ послушаться отца и сократить период траура — но и тот оказался совершенно правильным, поскольку иначе ей пришлось бы оплачивать долги, которые наделал ее жених… Негодяй! Если бы Морис не был таким неуправляемым, она не попала бы сейчас в эту переделку и… и…

Она вот-вот впадет в настоящую панику — и только потому, что забыла об одной простой вещи. Она вздохнула с облегчением, вспомнив, что вчера ночью решила, что Лахлан Макгрегор — подходящий для нее муж. Правда, когда она пришла к этому заключению, голова у нее была не слишком ясная, но теперь это не важно.

Она решила выйти за него замуж, назад пути нет. Они занимались любовью. Такое можно делать только с мужем — или с будущим мужем. Она его ни в чем не может обвинить и… с большим удовольствием будет заниматься с ним этим, как только они поженятся. Ей хотелось бы, чтоб он дождался свадьбы и только потом продемонстрировал, какой приятной бывает супружеская жизнь. Что ж, она обязательно его потом за это пожурит.

По крайней мере она обязательно спросит, почему он пришел к ней в комнату и тем самым решил их судьбу. Он говорил какую-то чепуху, будто она сказала, что хочет его. Вздор! Ничего подобного она не делала.

Да, она выпила чересчур много шампанского и помнит все немного смутно — даже то, почему решила выйти замуж за Лахлана. Но она никогда бы не сказала ему, что хочет его, даже если бы это и было так, ведь из-за своей невинности она не поняла бы… Верно?

Кимберли припомнила, что ей чего-то не хватало, когда она была с ним, но не знала, чего именно. Она даже не могла вообразить, какое это невероятное удовольствие! Теперь она понимала, что значит хотеть его, но во время бала она этого не знала.

Услышав, как дверь тихо закрылась, она облегченно вздохнула: Мэри поняла, что Кимберли еще не готова встать. Хорошо бы хоть на время забыть свои проблемы и еще поспать, но какой уж тут сон…

Однако Кимберли не хотела вставать прямо сейчас: она была уверена, что стоит служанке взглянуть на нее — и та сразу поймет, что произошло этой ночью. Это не пустая фантазия. Собственный стыд выдаст ее любому. Но не может же она целый день прятаться у себя в комнате, как бы ей этого ни хотелось.

Надо разыскать герцогиню и сказать ей, что ради нее больше не нужно принимать и рассылать приглашения. Наверное, Меган будет рада. Кимберли тоже была бы рада, если бы все решилось как-то по-другому. Придется поговорить с Лахланом, чтобы удостовериться, что он знает об их предстоящей женитьбе. Может, он еще это не осознал?

Ей понадобилось целых два часа, чтобы набраться смелости и прийти к выводу, что ее изменившееся состояние не заметно со стороны. Единственное, что было заметно, — это пятна на простыне. Но она быстро ее сменила, пока Мэри не увидела, надеясь, что домоправительница ничего не заметит.

Кимберли надела одно из своих новых платьев, светло-зеленый цвет которого придал еще большую глубину ее глазам, выгодно выделив ее самую привлекательную черту. Без помощи Мэри, которая не являлась без вызова, прическа получилась довольно небрежной, но даже красивее — особенно с челкой. По правде говоря, Кимберли было приятно убедиться в том, что она выглядит почти так же хорошо, как накануне в пышном бальном наряде. И что этим утром хоть что-то может доставить ей удовольствие.

К сожалению, когда она постучала к Лахлану, он не отозвался. Ну вот, столько времени она набиралась смелости постучать в дверь, а его не было. Ей и так было нелегко встретиться с ним после ночи, ведь она никогда не была с кем-то близка и очень боялась, что будет слишком смущена, чтобы заговорить о браке.

Однако это необходимо было сделать. Раз он уже не спит (что было бы вполне объяснимо, поскольку еще не настал полдень, а они вернулись с бала очень поздно), значит, ей надо его разыскать.

Кимберли решила, что разумнее поговорить сначала с ним, а уже потом — с герцогиней. В конце концов она ведь собирается сказать Меган, что они с Лахланом поженятся, так что первым об этом должен узнать все-таки он сам, поскольку может быть недоволен, если услышит об этом от кого-то другого. Кимберли считала, что после их близости он не должен ожидать иного. Однако простая вежливость требовала сначала сказать ему, что она не возражает против их брака, — на тот случай, если он в этом сомневается.

Расспрашивая по дороге слуг о Лахлане, она пришла сначала в комнату, где был накрыт завтрак. Комната оказалась пустой. Она вышла на террасу, где тоже было пусто и холодно, потом ее направили в библиотеку. Там Кимберли остановилась в дверях, наконец увидев его.

Но он был не один.

Герцогиня, по-видимому, разыскивая какую-то книгу на одной из верхних полок, стояла на стремянке. Лахлан придерживал стремянку, хотя она казалась достаточно устойчивой, так что его помощь была рассчитана только на то, чтобы оказаться к даме поближе.

Кимберли собиралась уже сообщить им о своем присутствии, когда услышала, как Лахлан не без досады спросил:

— Ты не поверила, что я могу тебя любить? Ты это хочешь сказать?

Меган, не глядя на него, проронила:

— Считаю, что вам просто понравилось мое лицо — у меня с ним вечно проблемы. Подумайте хорошенько, Лахлан. То, что вы чувствуете — или вам кажется, что вы чувствуете, — не может быть настоящим. Ведь вы совершенно ничего обо мне не знаете.

— Я знаю, что весь этот год ты была в моих мыслях. Это не просто мимолетное увлечение.

— Может быть, потому, что я оказалась птицей, которую вам не поймать? — предположила Меган.

— Мало ли чего мне хочется. Жадностью я не отличаюсь.

Теперь в голосе Лахлана звучала не просто досада. Казалось, он серьезно оскорблен.

Меган громко вздохнула и, достав книгу с полки, спустилась и встала к нему лицом.

— Напрасно, Лахлан. Сколько раз повторять вам, что я люблю мужа? Ни с кем я не буду счастливее, чем с ним. Поэтому, что бы вы ни чувствовали и ни воображали, будто чувствуете, я была бы очень рада, если бы вы впредь оставили это при себе. Вы приехали, чтобы найти жену, насколько я понимаю, богатую жену, и таким образом поправить тяжелое финансовое положение, в которое вас поставила мачеха, сбежав с вашим наследством. Пора бы вам заняться именно этим. Найдите себе такую, которая не была бы влюблена в собственного мужа.

Кимберли услышала достаточно. Если бы кто-то из них заметил ее, она умерла бы на месте. Поэтому она поспешно отошла от двери и бросилась к лестнице, чего в нормальных обстоятельствах никогда бы не сделала, поскольку благовоспитанным девицам бегать вообще не полагается. Но она пребывала в смятении чувств и совершенно об этом забыла.

Оказавшись наверху, она остановилась в коридоре и бессильно прислонилась к стене. Только сейчас она до конца осознала, в какое ужасное положение попала. Застонав, она закрыла глаза и несколько раз стукнулась головой о стену.

Лахлан Макгрегор не женится на ней: он по-прежнему влюблен в Меган Сент-Джеймс. Почему она решила, что его чувству к Меган пришел конец? Потому, что он поцеловал ее — и не один раз? Потому, что он занимался с ней любовью? Наивная дурочка! Представительницы самой древней профессии утверждают, что мужчине не обязательно любить женщину, чтобы заниматься с ней любовью.

Совершенно очевидно, что Лахлан просто играл ею — может, от скуки, а может, от неутоленной страсти. Ведь она только что была свидетельницей того, что у него ничего не получается с женщиной, которую он действительно хочет. А судя по тому, что Кимберли только что слышала, у него так ничего с нею и не получится. Но что ей до этого? Она погибла — и у нее нет мужа. Ну вообще-то она не совсем погибла: о случившемся знают только Лахлан да она сама. По крайней мере пока. Но могут произойти две вещи, которые все быстро изменят.

Ей было мало что известно о занятии любовью — как это бывает и что при этом чувствуешь. Но почти все знают, что от этого получаются дети. Не всегда, но иногда. И ей придется помнить об этом «иногда» и надеяться, что оно на нее не свалится.

Если ей повезет, то останется вторая проблема: когда ей будут делать предложение (или «если будут»), придется сначала признаться в том, что она сделала, и только потом его принять, придется сказать джентльмену, что она… она больше не… ну, что она не такая чистая, какой должна быть.

Она не такая трусиха, чтобы промолчать и надеяться, что муж ничего не заметит. Несколько лет назад в ее городке был скандал: жених каким-то непонятным образом понял, что его невеста потеряла невинность. Он сообщил об этом всем и настоял, чтобы брак был аннулирован. Так что мужчины это чувствуют.

Если она признается в своем падении, то джентльмен либо проявит великодушие и примет ее такой, какая она есть, либо впадет в ярость и расскажет об этом каждому встречному-поперечному.

Кимберли могла себе представить, как это воспримет ее отец. Он или в гневе отречется от нее — что самое вероятное, или буквально купит ей мужа, так что у нее не будет права на выбор.

Тут совсем рядом послышался голос, который уже был ей так хорошо знаком:

— Спряталась, Ким? Или просто замечталась?