Глава 14
Кимберли все еще смотрела на закрытую балконную дверь, изумляясь тому, как быстро ее оставили наедине с ним. За спиной раздалось демонстративное покашливание Лахлана, но она решила игнорировать его и повернулась, чтобы посмотреть вниз, на площадь. Там мерцали огни, в свете которых виден был поднимавшийся от земли туман, несколько пустынных скамеек, а в центре — большой памятник какому-то забытому полководцу…
— Меня бесполезно игнорировать. Я — неигнорируемый.
— Ну не знаю, — заметила Кимберли, не поворачиваясь в его сторону. — Я очень хорошо умею игнорировать то, что меня не интересует.
— Ox! — произнес Лахлан совсем близко, и Кимберли поняла, что он тихо встал у нее за спиной. — Ты больно меня ранила, милочка.
— Искренне сомневаюсь, что это возможно, но если вы все-таки говорите правду, уверена, вы это переживете.
— А если ты не лжешь, я умру на месте. — Он помолчал, а потом с наигранным изумлением произнес:
— Ну надо же — я еще жив! Странно.
Она чуть не расхохоталась. Желание рассмеяться было настолько сильным, что ей стоило огромного труда сдержаться. Ей в жизни не хватало подобной чепухи… но только не от человека, которого на самом деле интересует другая. Им обоим это известно.
— Извините меня. Мак…
— Эти напыщенные англичане говорили тебе, как ты сегодня прекрасна, Ким?
Она застыла на месте; по телу разлилось странное тепло. Да, ей говорили, но почему-то в устах Лахлана тот же комплимент прозвучал совсем иначе.
Его рука легла ей на плечо, словно он хотел ее удержать, но она и без того не могла бы сдвинуться с места! Ей хотелось, чтобы ему было приятно к ней прикоснуться, пусть и мимолетно.
— Я тебя смутил? — ласково спросил он. Она не смутилась — просто потеряла дар речи. Она не умела принимать комплименты как должное, ведь ей приходилось редко их слышать — по крайней мере от мужчин. Поэтому она покачала головой, не поднимая глаз, но это только поощрило его к продолжению разговора.
— Мне нравится, как ты смущаешься. Странно, но мило.
— Я не…
— Только не обижайся. Немного смущения — это совсем не плохо.
Сегодня ей не хотелось с ним спорить, но и не хотелось, чтобы он составил о ней превратное мнение.
— Но я правда не…
— Очень хочу тебя поцеловать и, признаюсь, прямо сейчас.
У нее перехватило дыхание. Она медленно подняла глаза, и как только их взгляды встретились, он прижался к ее губам. В отличие от предыдущего этот поцелуй был жгучим — он крепко обнял ее и прижал к себе; его язык, мгновенно проникнув между ее губами, глубоко окунулся в рот. О таких поцелуях следовало узнавать уже после того, как благополучно выйдешь замуж. Он был рассчитан на то, чтобы будить страсть — и она вспыхнула почти мгновенно.
Однако Кимберли не пришлось узнать, к чему ведут такие поцелуи: еще несколько гостей Уиггинсов решили найти прохладу на балконе. Когда двери распахнулись, Лахлан резко отпрянул на пристойное расстояние. К несчастью, потеряв опору, Кимберли пошатнулась, так что ему пришлось придержать ее за талию, а чтобы никто ничего не заподозрил, он повел ее обратно в залу и закружил в танце.
Когда она пришла в себя, было уже поздно укорять его за то, что он позволил себе такую вольность. Если честно, ей и не хотелось — поцелуй доставил ей истинное наслаждение. Но если ничего не сказать, он будет целовать ее, когда ему вздумается. Она обязательно скажет, но только… позже, после того как отступит приятное тепло и он перестанет обволакивать ее своим вниманием.
А Лахлан делал именно это.
Он не следил, куда ведет ее в танце — он не сводил с нее светло-зеленых глаз, в которых горел огонь, согревавший ей душу. Когда один из джентльменов, который прежде отобрал ее у партнера, попытался снова это сделать, Лахлан нарушил обычай, отказав ему.
Он зашел настолько далеко, что даже огрызнулся:
— Проваливай, англичанин. Она занята.
Кимберли, раздосадованная и польщенная одновременно, ничего не сказала; она наслаждалась тем, что одна его рука лежит на талии, вторая нежно сжимает руку. А когда он время от времени случайно придвигался к ней очень близко, у нее начинало отчаянно биться сердце.
Она понятия не имела, что он умело готовит ее к обольщению, — и ему это неплохо удавалось. Он действовал осторожно, не используя и половины своих обычных приемов, потому что опасался, как бы слишком поспешные действия не привели к противоположному результату. Он не мог бы объяснить, когда и почему принял решение овладеть ею во что бы то ни стало. Это и решением трудно было назвать. Ему просто совершенно необходимо было ею овладеть.
