Глава 8

Отослав Петро в палатку составить компанию Эсме, Вариан учинил себе наказание — окунулся в ручей. В качестве дополнительного взыскания пообедал вместе с мужчинами. Кара оказалась слишком легкой. Они еще раньше пришли к некоему взаимопониманию, когда он помогал ставить палатки. Общение не было чем-то невозможным: один из албанцев, самый молодой, знал несколько слов по-английски, Вариан тут и там вставлял албанские слова, помогая себе жестами. В затруднительных случаях они рисовали палками на земле.

Усилия понять и быть понятым несколько отвлекли его от неприятных мыслей. И все же когда после еды мужчины запели, Вариан поймал себя на том, что поглядывает в сторону палатки. Они пели военные песни, но для него музыка звучала томительным желанием.

Он встал.

— Natenemire, — сказал он.

Аджими, тот, который немного говорил по-английски, протянул ему фляжку с ракией.

— Бери, — сказал он. — Тепло. Хорошо. Тебе надо.

Вариан улыбнулся. Они вежливо и терпеливо предупреждали его, чтобы не купался в реке. Слишком холодно. Плохо Для груди, настаивали они. И Зигур очень разозлится. Аджими взялся руками за голову и покачался из стороны в сторону, показывая, что от ругани ребенка у него заболит голова.

Вариан принял ракию.

— Спасибо, — сказал он. — Faleminderit. Аджими пожал плечами:

— S'kagje. Пожалуйста. Тебе надо.

Возможно, надо. Но больше всего Вариану требовалось прощение, а он так и не смог придумать что-нибудь удовлетворительное.

Когда Вариан вошел, Эсме играла с Петро в «двадцать одно». Она не подняла на него глаз.

— Ах, хозяин, наконец-то вы пришли! — воскликнул Петро, бросая карты. — Теперь мне можно идти?

— Я думал, ты захочешь доиграть, — сказал Вариан. — Неужели тебе все равно, кто выиграет?

Петро встал:

— У этой не выиграешь. Она сглазила меня, и удача отвернулась. — Он хмуро посмотрел на Эсме.

Она ответила холодным взглядом:

— Тогда ступай и убей змею. И отрежь ей голову серебряным ножом. Потом голову высуши, оберни орденом ShenjtGjergn отнеси к священнику, пусть освятит.

Петро вытащил из-за пазухи камешек на шнуре, висевшем у него на шее.

— У меня есть амулет против сглаза. Это кусочек неба, он от упавшей звезды. Но твое колдовство слишком сильное, — сказал Петро.

— А для меня найдется? — спросил его Вариан.

— Я вас не сглазила, эфенди, — буркнула она, собирая карты. — Такого не существует.

Петро глубоко вздохнул:

— Не говори так, а то сглаз упадет на тебя.

— Если бы я верила в эту глупость, — сердито возразила Эсме, — я бы заявила, что сглаз упал на меня две недели назад, когда в Дурресе ты выполз на берег с моим двоюродным братом.

— Неблагодарный ребенок! Да если бы не мы, они украли бы тебя, а потом…

Тяжелая рука легла на плечо Петро, и он услышал голос Вариана:

— Ступай, пока я не позову тебя обратно.

— Обратно, хозяин? Но вы не оставите меня снова с ней? — Петро умоляюще сжал руки. — Ради Бога, лорд, не надо! Она исполосовала меня на тысячу кусков своим языком.

— Если бы ты не злил ее, этого бы не случилось. Ступай, побудь среди мужчин. Но не напивайся, а то я вожжами посеку тебя еще на тысячу кусков.

Драгоман ушел, возмущенно бормоча, — кажется, по-турецки.

Вариан сел на коврик, подумал и пересел напротив нее, так же как она, по-индийски. У него мелькнула мысль, что брюки теперь уже не удастся восстановить.

— Я пришел извиниться, — сказал он. — Я вел себя не по-джентльменски.

Эсме перетасовала карты, сложила их в аккуратный столбик, потом раскинула перед собой.

— Это правда. — Она положила руки на колени. — Но извинения все же принимаются.

— Besal

Она подняла на него огромные зеленые глаза, в которых светилось удивление. Он повторил:

— Besa? Мир?

— Да, — сказала она. — Нет. Я должна сказать о себе, иначе не могу поручиться за мир между нами. — Она опустила глаза на коврик. — Вы говорили, что я не даю вам возможности вести себя как джентльмен.

— Ноя…

— Дайте мне закончить. Вам это так трудно потому, что я не леди. Я знаю. Джейсон мне это часто говорил. Я не могу быть леди по меркам вашего народа. Я не подхожу и под стандарты своих соплеменников. Я не похожа на. албанских девушек. У них манеры гораздо лучше. Часто я сама собой недовольна. Я делаю и говорю много такого, чего лучше бы избежать. Ноя понимаю это, когда уже поздно. У меня сильная воля, но я не умею справиться с темпераментом. Никогда. Часто мне не хватает терпения, иногда я не могу преодолеть… другие чувства. Бабушка считает, что во мне сидит демон. Я в демонов не верю, но, наверное, это так. — Она прижала к сердцу сжатый кулачок: — Вот здесь. Свирепый демон. Я его ощущаю. Этому нельзя помочь.

Это была исповедь, и она далась ей тяжело. Еще в самом начале, когда она отказалась выказывать чувства в связи со смертью отца, Вариан понял, что дочь Рыжего Льва запирает свою внутреннюю жизнь на замок. А сейчас, когда он обратился к ней с ничтожным извинением, она открыла ему душу. Его прожгло осознание вины.

Вариан хотел бы заключить девушку в объятия, успокоить, уверить, что ей не в чем себя обвинять. Он уже наклонился было к ней, но быстро расцепил скрещенные ноги и откинулся назад на локти, чтобы быть подальше от нее.

— Понятно. Этим все объясняется. Эсме неуверенно посмотрела на него:

— Правда?

— О да. Все очень просто. Избитый штамп, как ни противно в этом признаваться. Я тупой, ленивый, бесцельно порхающий мотылек. Ты маленькая головешка, на которой то и дело вспыхивает пламя. Глупый мотылек видит яркое, влекущее пламя и бездумно кидается на него, хотя он достаточно стар, чтобы все понимать. Он опаляет крылышки и по слабоумию своему винит в этом пламя.

Эсме раздумывала над его словами, тасуя и раскидывая карты. Глядя на ее ловкие ручки, Вариан вспомнил, как они нежно прикоснулись к его рукаву. Нет, об этом нельзя думать, а то все начнется сначала. Он желал мира, потому что хотел остаться с ней в эту ночь и провести ее благородно.

— Я нехороший человек, — проговорил он. — У меня слабый характер. Если происходит что-то плохое, то скорее всего именно из-за меня. Я эгоист и не задумываюсь над последствиями. Всегда таким был. Будь по-другому, я бы никогда не привез сюда Персиваля.

— Зачем вы его привезли, эфенди?

Вариан не отрываясь смотрел на карты. Он ей этого еще не говорил. Избегал, чтобы она не уничтожила его насмешками. Он явственно слышал, как она презрительно скажет своим низким голосом: «За шахматной фигурой? За игрушкой?»

— Мы приехали, чтобы достать шахматную фигуру, — сказал он. Мгновенно лицо обдало жаром. Он, лорд Иденмонт, покраснел. Что ж, так и должно быть. Когда он заставил себя посмотреть ей в глаза, то увидел, что они широко раскрыты. Потом уже увидел улыбку.

— Извините, — сказала она. — Мне очень жаль, Вариан ShenjtGergf, что ваша матушка роняла вас на головку так много раз.

— Это не было полностью мое предприятие, — сказал он. — Твой кузен чертовски ловко умеет обосновать самые сомнительные дела.

— Ему двенадцать лет. — Она перемешала карты.

— Нет. Ему все пятьдесят, день в день. Она раскинула карты.

— Ты собираешься предсказать мне судьбу?

— Нет. Я собираюсь обыграть вас в «двадцать одно», милорд, пока вы мне все расскажете об этой шахматной фигуре.

Хотя Эсме обыграла его светлость только один раз, они довольно мирно провели вечер, и когда он наконец позвал Петро, было уже очень поздно. Несмотря на угрозу вожжей, драгоман вошел нетвердыми шагами.

Однако его хозяин только отпустил несколько резких слов.

— Он не лучше, чем был я, когда страдал от качки, — проворчал Вариан себе под нос. — Сейчас спиртное для него — единственное утешение. Почему бы ему не напиться? Я бы тоже не прочь.

Эсме заметила, что он устроил себе постель так далеко от нее, как только позволяла палатка. «Вот и хорошо», — подумала она. Если его светлость почувствует мужскую потребность, он пожелает облегчить ее с кем угодно, кто окажется под рукой, даже с ней. Этим мужчины отличаются от женщин, говорил Джейсон. Это такой демон, он сидит во многих мужчинах.

Этот мужчина сравнил ее с влекущим пламенем, а себя — с беспомощным мотыльком, но у него просто была потребность говорить.

— Когда мужчиной овладевает вожделение, — предупреждал Джейсон, — он что угодно скажет, что угодно сделает, а некоторые умеют соблазнить одними только словами. Иногда коварство может быть так же опасно, как сила. Если ты соответствующим образом вооружена и подготовлена, у тебя есть шанс ускользнуть от нападающего. Даже такая маленькая, как ты, может с успехом бороться, как я тебя учил. Но что ты будешь делать, моя воительница, если мужчина вздохнет и скажет, что ты разбила его сердце?

Такую возможность нелепо было даже рассматривать.

— Я рассмеюсь, — ответила она.

— Это может его разозлить.

— Тогда он на меня нападет, а я буду готова.

Наивная. Отвратительно наивная. Этот мужчина ее поцеловал, а она даже руку на него не подняла. В глубине его мужского существа горел жар, и то, что он сказал, он говорил от желания, а в ее женском существе разгорелся ответный огонь.

Хорошо, что он будет спать далеко от нее.

К тому же Эсме надо было обдумать то, о чем ей поведал барон. Дело черной королевы поставило ее в тупик. Если кузен дал Джейсону шахматную фигуру, почему отец об этом даже не упомянул? Джейсон показал ей короткую записку матери и более доброе письмо к Эсме от невестки. Почему же держал в секрете шахматную фигуру? В этом не было смысла. Персиваль мог ошибиться, а английский лорд совершил еще большую оплошность, отправившись с мальчиком в Албанию только потому, что тот так сказал.

Все же стал понятен мотив лорда Иденмонта. Он был без гроша, а на тысячу долларов мог бы прожить в Италии несколько месяцев.

— А потом? — спросила она.

— О, насчет «потом» я буду думать, когда оно станет «сейчас».

Эсме заглянула в его будущее, и ее охватила тревога за его «сейчас».

Может быть, следующий день прошел бы мирно, если бы лорд Иденмонт не отправился утром на речку. Когда он вернулся с мокрой головой, Эсме так рассвирепела, что впервые в жизни не смогла ничего сказать. Она просто посмотрела на него и отошла. До Пошнии они доехали в гробовом молчании.

В город они прибыли в полдень. Они собирались остаться там на вечер, чтобы его светлость мог получить горячую — или хотя бы теплую — ванну и успокоить свою утонченную душу, пока они будут пополнять запасы.

На этот раз их приветствовала только небольшая группа людей, что было странно. Равным образом Эсме заинтриговало возбуждение, царящее в деревне. Она быстро спешилась и схватила за шиворот мальчишку, который глазел на лорда Иденмонта так, как будто тот свалился с луны.

— Что случилось? — спросила она. — Где все?

Мальчик объяснил, что на Пошнию напали бандиты. Среди бела дня, как раз перед прибытием отряда английского лорда, бандиты увели домашний скот и увезли много зерна. Они украли даже буханки хлеба, которые хозяева положили остывать на террасах.

Эсме отпустила мальчишку и огляделась. Аджими и другие мужчины из эскорта возбужденно говорили с каким-то стариком. Его светлость смотрел на Петро, чье искусство переводчика, как видно, сильно хромало. Мускулы аристократического лица от злости напряглись и затвердели, и он повернул голову, отыскивая ее.

Когда он ее наконец нашел, то долго смотрел, Потом улыбнулся и беспомощно пожал плечами. Ее губы хотели ответить улыбкой. Гордость этого не позволила. Вскинув голову, Эсме пошла к нему и перевела приветственную речь хозяина и изысканный ответ лорда Иденмонта.

Все это время их албанские стражники занимались своими делами. Когда Хасан, старшина деревни, повел его светлость в дом, половина людей лорда Иденмонта гарцевали на конях.

Что ж, вряд ли можно было ожидать, что они станут сидеть, распивая кофе и покуривая трубки, когда воры вырвали хлеб изо рта их сограждан. Так объяснила Эсме лорду Иденмонту, когда сообщила ему новость — через полтора часа, убедившись, что мужчины благополучно уехали.

— Ты видела, что они уезжают, и ничего мне не сказала? — свистящим шепотом возмутился он. — Я знаю, что ты со мной не разговариваешь, но могла бы по крайней мере проинформировать.

— Не могла же я сказать это посреди приветствий Хасана, — ответила Эсме, глядя, как хозяйка ставит перед ними поднос. — К тому же вы все равно не смогли бы их удержать.

— Если они делают то, что считают своим долгом, я бы и не стал их удерживать. Я только желаю, чтобы мне сообщили… чтобы кто-то хоть сделал вид, что советуется со мной.

— Какого разумного решения они могут ожидать от человека, который влез в ледяную воду даже не один, а два раза за шесть часов?

— Я видел, как Петро вытащил вошь из головы. Что бы ты сделала?

— Я бы бросила в реку Петро.

Он засмеялся. Когда Хасан вопросительно посмотрел на нее, Эсме объяснила, что английский лорд смеется от удовольствия, видя так много добрых лиц и вкусной еды.

Несколько часов спустя мужчины вернулись. Вариан в это время брился — восхитительно горячей водой. Сведения ему принес Петро, а не Эсме. Эсме все еще не простила его за утреннее купание в ледяной воде. Значит, она не понимает, и слава Богу. Иначе бы сама столкнула его в воду.

Вариан смотрелся в маленькое бритвенное зеркальце. То, чего не видно в приличном зеркале, отлично просматривается, когда разглядываешь лицо дюйм за дюймом. Он попытался вспомнить, были ли зеркала в тех домах, где он побывал в последнее время. Видимо, в деревнях это редкость. Интересно, видела ли когда-нибудь Эсме свое отражение, кроме как в пруду или в ведре?

— Поймали воров? — спросил он.

— Одного убили, — ответил Петро, — двух других подстрелили, но они удрали. Стадо и зерно привезли обратно. Но хлеб пропал, и Аджими придется отрезать руку.

— Что? — Вариан обернулся так круто, что чуть не порезал себе ухо.

— Пуля вошла глубоко, под плохим углом, и не вышла с другой стороны.

— В него стреляли? — Вариан отшвырнул бритву. — Черт. Я знал, что этим кончится. Где он? Врача вызвали?

— Врача? Здесь? — Петро помотал головой. — Тут есть старик, опытный в таких делах. Он говорит, руку надо отрезать, пока отрава не подобралась к сердцу.

— Проклятие! — Вариан натянул сюртук. Бедный Аджими. Сколько ему лет? Чуть старше, чем мальчик, лет восемнадцать-девятнадцать. Но такое случается. Сколько молодых людей лишились рук и ног, сражаясь с армией Наполеона? — Я надеюсь, Бог даст, он без сознания. Где он?

— В соседнем доме. Наша бесовка пошла туда, воет, как резаная кошка, и никого к нему не подпускает.

Вариан ринулся вон из комнаты.

Когда он вошел в маленький дом, Эсме не выла, но так разъяренно кричала на мужчин, а их бьыо десятка два, что звук ее голоса напоминал свист плети; они орали в ответ, свирепые, как и она. Но Эсме встала возле кровати Аджими с ножом в руке, и мужчины недоверчиво попятились.

Вариан протиснулся сквозь толпу. Когда он оказался возле кровати, крик в комнате стих до ропота.

Эсме посмотрела на него горящими зелеными глазами:

— Они этого не сделают, что бы вы ни сказали. Убью первого, кто подойдет! Остальных уничтожу потом, одного за другим!

— Меня тоже убьешь? — спросил Вариан, подходя ближе.

— И вас, если вы позволите совершить это злодейство. — Она кивнула на Аджими, который смотрел затуманенными глазами. — Рана не так плоха, как кажется. У меня было две таких. Я могу извлечь пулю и вылечить руку, но они в меня не верят. Они не будут мне помогать. Они слушают только этого старого болтуна. — Она ножом показала на сгорбленного Метусела, который забился в угол и что-то бормотал.

Вариан посмотрел на Аджими и на рваную, кровоточащую рану на мощной руке.

— Может, старик и ненормальный, — осторожно проговорил он, — но рана скверная. У меня были друзья при Ватерлоо, ими занимались хирурги. Лучше потерять часть конечности, чем умереть.

— Я — я осталась жива! — Она топнула ногой. — Я вам показывала шрам от пули на руке. Думаете, соврала? Только хвасталась? Два раза, — сказала она. — Я держу нож в той руке, где была пуля. Я стою на ноге, откуда вынули пулю. Где бы я сейчас была, если бы меня искалечили так, как эти собираются изуродовать его?

Ее слова вызвали видение, от которого Вариан почувствовал приступ дурноты, и комната покачнулась. Он глубоко вздохнул, и все вокруг встало на место.

— Отлично, — решил он. — Что тебе требуется? От облегчения плечи у нее слегка опустились.

— Нужен сильный огонь, чтобы я могла в пламени прочистить нож и инструменты. Понадобится ракия, чтобы дезинфицировать рану. Пошлите кого-нибудь за моей сумкой, там необходимые инструменты и лечебные средства: сосновая смола, зеленый хинин, полученный из старых сучков, и белый воск. Еще мне потребуется хорошее оливковое масло и чистая овечья шерсть.

— Мазь? — удивленно спросил он.

— Да, очень хорошая. Меня научил старик из Шкодера, тот, что вынул пулю из руки. Эта мазь ослабляет действие яда и способствует заживлению. Поэтому у меня не такие заметные рубцы.

— Как мне сказать, чтобы они тебя слушались?

— Degjoni, — тихо буркнула она. Вариан повернулся к группе людей.

— Degjoni!— резко произнес он.

Эсме оглядела неуверенные лица и ясным, твердым голосом отчеканила приказы по-албански.

Мужчины переводили взгляд с Эсме на Вариана.

Вариан уже готов был кивнуть, когда вспомнил. Он помотал головой — албанский утвердительный знак.

— Да. Ро. Как говорит Зигур.

Эсме колдовала над пациентом, а высокий англичанин стоял рядом. Она жалела, что настояла на том, чтобы лорд Иденмонт остался при операции, потому что было очевидно, что из двоих мужчин больше страдает он. Когда она осторожно ввела тонкий нож в рану, лицо у него стало пепельно-белым. Но он твердо держал свои аристократические руки на плечах Аджими. Молодой человек терпел молча. Он отказался от лауданума, который она ему предлагала, предпочел ракию. Она надеялась, что от спиртного боль достаточно притупится. Выбирать не приходилось. Взгляд его голубых глаз был прикован к потолку, губы плотно сжаты.

— Черт возьми, — пробормотал барон, — я готов отбросить копыта, а он даже не стонет.

— Он шкиптар, — ласково проговорила Эсме. — Сын орлов. Сильный и храбрый, — Она зондировала рану и бормотала что-то утешительное на своем языке. Потом нашла пулю и улыбнулась. — Ну вот, как я и думала. Ее легко вынуть.

В комнате было тихо. Его светлость сумел уговорить веек выйти, остался только Мати, он помогал держать Аджими в неподвижности.

Эсме выковыряла пулю и пинцетом, который когда-то ей дал Джейсон, вынула ее и бросила в миску.

Она услышала, как лорд Иденмонт сдавленно выругался.

— Проделаем в ней дырку, — сказала она Аджими, — ты будешь носить ее на шее и смеяться, когда тебе станут рассказывать, как в Пошнии тебе хотели отрезать руку ради того, чтобы вынуть пулю.

Аджими слабо улыбнулся.

Она вылила ему на рану еще ракии. У него дернулся рот, но он молчал.

— Знаешь, Аджими, твоя рука так опьянела, что тебе лучше поспать.

Он покачал головой.

Эсме наложила мазь, накрыла ее шерстью и привязала полосками ткани.

— Спи, — повторила она. — Закрой глаза и не очень ругай свою пьяную руку.

Она посмотрела на лорда Иденмонта. У него было серое лицо. Он выглядел гораздо хуже, чем Аджими. Эсме протянула ему ракию.

Он глотнул и передал фляжку Мати.

— Вам не нужно здесь оставаться, — сказала она его светлости. — Я с ним побуду. Через несколько часов надо будет сменить повязку.

— Ты не будешь этого делать. Ты слишком измучена. Скажи Мати или кому-нибудь другому, что нужно делать. Если возникнут проблемы, тебя позовут. Ты идешь со мной, — хрипло сказал он.

Он собрал ее инструменты и принадлежности и аккуратно уложил в кожаную сумку.

— Тебе нужна горячая ванна и что-нибудь поесть и выпить. А потом расскажешь, где, к дьяволу, ты научилась хирургии.