Глава 12
«Истинная Любовь долго и основательно обдумывала слова колдуньи. Затем распустила свои длинные золотистые волосы и, отделив несколько прядей, начала сплетать их в тонкую косу. И при этом думала обо всех тех часах, что знала арлекина, обо всех минутах, что тосковала по нему, обо всех бесконечных секундах, что любила его…»
Из легенды об арлекине, Призраке Сент-Джайлса
Это просто глупо.
Изабель невидящим взглядом окидывала обширную библиотеку Эдмунда. Ее покойный супруг чрезвычайно гордился своим безумно дорогим собранием книг, хотя едва ли сам читал какие-то из них. И все же в такие ночи, как эта, когда сон упрямо не шел, книги были для нее источником утешения.
Она вздохнула и взяла с полки небольшую книжицу эротической поэзии. Она была довольно банальной — поэт казался чересчур довольным собственным остроумием, — но, быть может, как раз это и навеет на нее сон. Она уже приняла горячую ванну и послала за теплым молоком и бокалом вина. Никаких иных средств уснуть больше не осталось.
Изабель устроилась в глубоком кожаном кресле перед незажженным камином, подобрала под себя ноги и поплотнее закуталась в плед. Без огня в комнате было прохладно, но она пробудет здесь не настолько долго, чтобы стоило его разводить.
Она открыла книгу, повернулась к свету свечи и начала читать. Должно быть, поэзия сделала свое дело, ибо когда она в следующий раз подняла глаза, то подумала, что ей снится сон.
Он стоял всего в нескольких шагах от нее по-прежнему в полном облачении Призрака Сент-Джайлса.
Сердце ее подпрыгнуло от наивной радости. До сих пор она гадала, не было ли происшедшее для него всего лишь физической разрядкой. Облегчением. Вроде как хорошенько наесться, после того как здорово проголодался. Ты доволен и счастлив, но едва ли потом будешь об этом думать.
Но вот он пришел к ней снова. По крайней мере, она для него не возможность утолить плотский голод.
— С тебя капает на мой ковер, — сказала она.
Он медленно снял маску.
— Тебе нужны новые запоры.
Она вскинула брови и закрыла книгу.
— Они у меня не такие старые.
— Да, но… — Он стащил и шелковую маску и бросил ее на ковер. — Они скорее декоративные, чем полезные.
Она смотрела, как он снимает шляпу.
— Это объясняет, как ты здесь оказался?
— Частично. — Он расстегнул портупею и осторожно положил ее на пол перед камином. — Я влез бы все равно, какими бы крепкими ни были твои замки, но это не должно было оказаться так легко.
Он начал расстегивать тунику.
— Может, у меня просто нечего запирать, — проговорила она в некотором смятении.
Он бросил на нее искрящийся взгляд из-под сдвинутых бровей.
— У тебя есть ты.
Как приятно. Почему его простые слова значат куда больше той цветистой лести, которую она слышала в последнее время?
Изабель закусила губу.
— Что ты здесь делаешь?
Он снял тунику, но не удосужился поднять глаза, садясь, чтобы стащить сапоги.
— Я хочу, чтобы ты показала мне.
— Что?
Теперь он посмотрел на нее, с одним сапогом в руках, и взгляд его проник прямо ей в душу.
— Все.
Она сглотнула, ибо живот у нее подвело от этого единственного слова.
— А с чего ты решил, что я заинтересована в том, чтобы учить тебя?
Он застыл, и его внезапная и полная недвижимость заставила ее сердце биться быстрее, словно перед ней был хищник, готовящийся к прыжку.
— Я слишком навязчив?
Она облизала пересохшие губы.
— Нет.
— Не дразни, Изабель. — Он взялся за второй сапог.
С минуту она наблюдала, как Уинтер стягивает с ноги сапог, потом расстегивает рубашку.
— Зачем ты это делаешь?
Он пожал плечами и стащил рубашку через голову, вновь обнажив свой восхитительно мускулистый торс.
— Всем на них наплевать.
— На кого?
— На бедняков, на детей Сент-Джайлса. — Он замолчал, положив руки на ширинку бриджей, и взглянул на нее. Изабель увидела у него в глазах гневный огонь. — На поиски убийцы одного аристократа отправили целый полк солдат, а до того, что дети дюжинами умирают каждый месяц, никому и дела нет.
Она склонила голову набок, понимая, что должна тщательно взвешивать свои слова.
— Роджер Фрейзер-Бернсби был хорошим человеком.
Уинтер кивнул.
— Но даже если бы он бил слуг, совращал девиц и не заботился о своих престарелых родителях, за его убийцей все равно охотились бы так же свирепо.
— Это правда. — Гнев его сейчас был острее. Что-то случилось после того, как он покинул ее карету. — Что конкретно ты хочешь от общества?
— Чтобы не оставалось равнодушным. — Уинтер закончил расстегивать бриджи и снял их, оставшись в одних подштанниках. — Я хочу, чтобы общество заботилось о бедном ребенке так же, как заботится о благородном джентльмене. Хочу, чтобы общество заботилось о том, чтобы каждый ребенок был сыт, одет и у каждого был дом. Хочу, чтобы оно поняло, что дальше так продолжаться не может.
— Ты ведешь революционные речи.
— А если и так? — Его руки сжались в кулаки. — Быть может, нам нужна еще одна революция — на этот раз из-за нищеты, а не религии. Я устал спасать осиротевших и брошенных детей. Я больше не хочу всю ночь выхаживать ребенка, а поутру видеть, как он умирает, больше никогда не хочу хоронить ни одного ребенка, не хочу искать брошенных детей, только чтоб найти… — Он вдруг захлебнулся словами и отвел глаза.
Они приближаются к тому, что так разозлило его. Изабель хотелось обнять его, но она боялась, что он отвергнет такое проявление сочувствия.
— Что сегодня произошло?
Рот его скривился.
— Я искал мастерскую, похищенных детей заставляют работать без оплаты и почти без еды. Сегодня я думал, что нашел это место — наконец-то, после стольких дней поисков, — но лавка оказалась пуста. Дети снова пропали: либо их перевели в другое место, либо убили, чтобы не оставлять свидетелей.
Он посмотрел на нее, и у Изабель перехватило дыхание от муки в его взгляде.
— Но ведь не думаешь же ты, что можешь в одиночку нести эту ношу? Разве это не грех гордыни, мистер Мейкпис?
Любой другой мужчина посмеялся бы. Он же просто закрыл глаза.
— Возможно. Возможно, во мне слишком много гордыни. — Глаза его резко распахнулись. — Но это не оправдание тому, что я опоздал. Я подвел этих детей.
Она опустила голову. Как помочь ему, этому мужчине с сильными чувствами, который носит все беды и горести Сент-Джайлса в своем сердце? Что может она предложить ему взамен того, что уже отдала, — своего тела?
Она тихо положила книгу на стол рядом со свечой, взяла подсвечник и прошла к камину. Дрова уже были сложены в нем. Изабель встала на колени и подожгла их.
— Что ты делаешь? — спросил Уинтер позади нее.
Она выпрямилась и повернулась к нему.
— Думаю, нам понадобится тепло для того, чего ты хочешь.
И она дала пледу соскользнуть на пол. Под ним обнаружилась ночная рубашка, фривольная вещица из шелка и кружева. Она скинула ее одним движением и сбросила с ног домашние туфли. И осталась стоять обнаженной перед ним, как какая-нибудь не первой молодости Венера. Изабель расправила плечи и вызывающе улыбнулась.
Только взгляд его был отнюдь не разочарованным. В сущности, он казался преисполненным благоговения.
Она облизала губы, отметив, что они слегка дрожат, и пошла к нему.
— Ну и что же ты хочешь, чтоб я тебе показала?
— Все, — повторил он.
Обескураживающее слово, ибо у другого мужчины это могло бы быть преувеличением. Но только не у Уинтера Мейкписа.
— Тогда прикоснись ко мне, — хрипло попросила она.
Ладонь его была широкой и почти идеально вобрала ее левую грудь. Он положил ее туда, горячую и сильную, затем убрал, чтобы нежно обвести полушарие.
— Вот так? — Слова его казались тихим урчанием, напряженный взгляд обжигал там, где касалась рука.
— Да, так хорошо, — отозвалась она.
Он поднял глаза к ее лицу.
— Хорошо.
Она улыбнулась.
— Ущипни сосок.
Он мягко сжал — слишком мягко.
— Сильнее.
Он нахмурился.
— Я же сделаю тебе больно.
— Не сделаешь, — прошептала она.
В этот раз он сделал все так, как нужно. Взял в ладони ее груди, гладя и пощипывая до тех пор, пока дыхание ее не сделалось тяжелым.
Потом отступил назад.
— Что ты делаешь? — спросила она несколько резко, ибо просто стоять тут под его ласками было необыкновенно возбуждающе.
— Ляг, — сказал он. — Я хочу видеть тебя всю.
Она сглотнула, старательно расправила свою шелковую рубашку на ковре перед камином и легла на нее. Под ее взглядом Уинтер снял с себя остатки одежды и опустился рядом на колени, полностью обнаженный.
Свет камина золотил его кожу, и световые блики плясали на твердых мышцах рук и груди. Волосы его по-прежнему были стянуты на затылке. Но когда он замер, любуясь ее телом, Изабель протянула руку и стянула простой черный шнурок.
Он удивленно взглянул на нее.
Она улыбнулась, пропустив сквозь пальцы прямые каштановые пряди. Они были до плеч, и когда свободно спадали, он выглядел менее благовоспитанным.
— Так будет справедливо.
Неужели его худые щеки окрасились румянцем?
— Я хочу прикоснуться к тебе, — сказал он хрипло. — Почувствовать тебя на ощупь и… на вкус.
Она кивнула, ей вдруг стало нечем дышать.
Он склонился над ней, словно дикая кошка над своей законной добычей. Изабель смотрела, как Уинтер опустил голову к груди, и закрыла глаза, когда его язык коснулся соска. Он был нежным, исследующим. Не так ли Адам впервые прикоснулся к Еве? С изумлением, даже благоговением?
Внезапно он сжал зубами сосок, и она ахнула.
Он тут же отпустил ее, глядя сквозь волосы.
— Я сделал тебе больно?
— Нет. — Она закусила губу. — Так… так хорошо.
Он пристально вглядывался в нее, словно изучая ее реакцию, потом наклонился к ней вновь. В этот раз он лизал сосок долго и настойчиво, а потом вдруг втянул его в рот.
Ей пришлось стиснуть руки в кулаки, чтобы не издать ни звука. Иначе он может остановиться, а Изабель совсем не хотелось, чтобы он останавливался.
Уинтер резко отпустил ее грудь, выпрямился и вновь воззрился на нее.
— Я хочу испробовать тебя всю.
— Так сделай это, — хрипло промурлыкала она.
Он нежно обвел кончиками пальцев изгиб груди, дойдя до подмышки. Поднялся вверх, коснувшись ключицы. Затем принялся ласкать ее руку.
Она заерзала.
Он метнул на нее взгляд.
— Больно?
— Нет, конечно же, — выдохнула она. — Мне щекотно!
Уголок его рта дернулся в улыбке, а рука внезапно нырнула в уязвимую впадину под мышкой.
— Ой! — Изабель задергалась, хихикая, и Уинтер упал на нее сверху, чтобы не дать ускользнуть.
— Лежи тихо, — сурово приказал он, при этом рот его был всего в нескольких дюймах от ее губ.
— Тогда прекрати меня щекотать, — проворчала Изабель, заглянула в его глаза, глубокие и загадочные, и ощутила животом пульсацию возбуждения. Она резко втянула воздух.
— Щекотно? — пробормотал он, касаясь губами ее кожи.
— Нет, — прошептала она.
— Мм. — Его мурлыканье отозвалось вибрацией у нее на животе, отчего даже поджались пальцы на ногах.
Он скользнул приоткрытым ртом вокруг пупка, затем стал неторопливо исследовать языком низ живота. Добравшись до волос на лобке, приостановился.
— Твоя кожа такая мягкая, — пророкотал он. — Научи меня. Я не знаю, что делать.
Его дыхание согрело чувствительную кожу, а костяшки пальцев легонько скользнули по расщелине, ясно давая понять, чему именно он желает научиться.
Она раздвинула ноги пошире и сделала глубокий вдох, чтобы немного успокоиться.
— Там вверху, в складках, есть небольшой бугорок…
Пальцы его уже были там, раздвигая, исследуя.
— Здесь? — Он осторожно дотронулся до заветного местечка.
Изабель закрыла глаза.
— Да. Просто… прикоснись ко мне там.
Уинтер замер, и она почти слышала, как шевелятся его мысли. Будь его пальцы где-то еще, она могла бы улыбнуться, но в этот момент… ну это было просто выше ее сил. Она ждала, глубоко дыша и слушая потрескивание огня. Странно. Мужчины и раньше дотрагивались до нее там, но никогда не спрашивали как. Если они были опытны, она наслаждалась, если нет, направляла их к другому местечку на своем теле. Мужская гордость — весьма деликатное чувство, и ей никогда не приходило в голову говорить, как следует к ней прикасаться.
Говорить, что ей нравится больше.
Наконец Изабель почувствовала неуверенное прикосновение. Она закусила губу.
— Не мог бы ты… погладить?
— Вот так?
Изабель втянула воздух.
— Мягче.
— Так?
Она засмеялась, но с нотками отчаяния. Он был слишком высоко, нашел не совсем нужное место. Быть может, ей стоит…
— Изабель, — внезапно выдохнул он ей в ухо, — у нас впереди вся ночь. Наверняка к рассвету я научусь. Покажи мне.
Что ж, это было довольно откровенно. И как ни странно, по голосу его не было слышно, что гордость его уязвлена. Он просто хотел знать.
Если он может говорить об этом так откровенно, значит, и она может. В конце концов, из них двоих это ведь она более искушенная, более земная. Это должно означать, что она более открыта для эротических изысканий.
Ведь так?
Или, быть может, у простых школьных учителей есть нечто, о чем она никогда раньше не знала.
Она раздумывала слишком долго.
— Изабель.
— Просто… — Она потянулась вниз и встретилась с его рукой, большой и умелой. На мгновение пальцы их переплелись. — Оно не слишком большое, размером с горошину, однако довольно чувствительное, и его надо погладить в нужном месте.
Она направила его.
— Тут маленькая складка — как твоя крайняя плоть, полагаю. Прикосновение к ней вызывает сильнейшее ощущение, но не надо ее оттягивать. Если ты просто… — Она повела его безымянным пальцем по кругу так, как ей больше всего нравилось. Ласка, которую еще никто из мужчин никогда ей не дарил.
— Так? — тихо спросил Уинтер. Она ощутила его дыхание у себя на бедре.
— Да, да, как же это… — Она сглотнула, ибо было воистину чудесно вот так лежать, позволяя ласкать себя. Но если он продолжит… — Пожалуй, нам лучше сейчас пойти дальше.
— Что ж, справедливо, — сказал он, и в голосе его послышалась скрытая улыбка. — Мне нравится наблюдать за тобой. Нравится вдыхать твой запах.
О Боже!
Она почувствовала, как он шире раздвинул ей ноги, как расположился между ними, как руками обвил ее ноги. Лицо его, должно быть, прямо над ее лоном, и он наблюдает, как она…
Ртом он прильнул к ее раздвинутым половым губам, и тут у нее перехватило дыхание. Палец по-прежнему делал свое дело и…
— Тебе не больно?
— Нет! — Она схватила его за волосы и потянула вниз, забыв о скромности, искушенности, утонченности.
А он быстро учился. Он обводил языком вокруг чувствительного бугорка, раздвигая складки, проникая глубоко, пока мощный нарастающий ураган не подхватил и не унес ее, задыхающуюся, хватающую ртом воздух, затерявшуюся во времени и пространстве. Она выгнулась под ним, смутно сознавая, что он крепко сжимает ее бедра, удерживая на месте.
Когда наконец она открыла глаза, он полулежал рядом, терпеливо наблюдая, собственнически положив ладонь ей на живот.
Она протянула руку и нежно обвела контур его губ.
— Иди ко мне.
Она призывно раздвинула ноги, и он не заставил себя ждать. Изабель взяла его возбужденную плоть в руку и направила к своему влажному входу, из-под полуопущенных век наблюдая за напряженным выражением его лица.
— Ну же, — прошептала она, — давай.
Уинтер приподнялся и вошел в нее, но явно сдерживался.
Она выгнулась ему навстречу.
— Дай себе волю.
— Я не хочу сделать тебе больно, — проговорил он сквозь стиснутые зубы.
— Ты не сделаешь, — прошептала она, улыбнувшись. — Я хочу почувствовать тебя. Всего-всего. — И легонько ущипнула его за сосок.
Что-то как будто стронулось внутри его. Он приподнялся и с силой вонзился в нее. Его требовательный взгляд не отпускал ее глаз, даже когда наслаждение охватило его, исказив черты, натянув сухожилия на шее. Он еще один, последний раз погрузился в нее и остался там, в ее глубинах, словно делая своей навсегда.
Улыбка ее померкла. «Навсегда» не для них.
На короткое время сознание Уинтера помутилось. Все его заботы и тревоги, все мысли просто куда-то исчезли. Он лежал на ковре перед камином, грудь его часто вздымалась, и единственное, что он чувствовал, — это расслабленность всех мышц. И чудесное тепло женщины, лежавшей рядом.
Полный покой.
Изабель пробежала пальчиками по его груди, слегка пощекотав.
— Уинтер?
— Гм?
— Как ты стал Призраком Сент-Джайлса?
Он открыл глаза. Мысли и воспоминания прихлынули обратно, так быстро заполняя пустое сознание, что это было почти болезненно.
— Один человек по имени сэр Стэнли Гилпин научил меня.
Она приподнялась на локте и прижалась к нему. Груди ее при этом мягко покачнулись, приковав его внимание.
— Что ты имеешь в виду?
Волосы ее по-прежнему были убраны в замысловатую прическу, и он пожалел, что она не распустила их. Он никогда не видел ее с распущенными волосами.
— Сэр Стэнли, старый друг моего отца и вдовец, был благотворителем приюта вплоть до своей смерти два года назад. Помню, когда я был маленьким, он приходил к нам домой подискутировать с отцом о религии и философии. Они дружили с детства, хотя были такими разными.
— В каком смысле?
Раздумывая, он рассеянно вытащил шпильку из ее волос.
— Отец был очень серьезным.
Она улыбнулась.
— Как ты.
Он кивнул, нашел и вытащил еще одну шпильку.
— Да, как я. Днем он трудился не покладая рук, а по вечерам читал Библию и проверял наши с братьями уроки. Если появлялись какие-то лишние деньги, он их откладывал и в конце концов пустил собранное на основание приюта. Он был убежден, что люди должны помогать друг другу.
Она сложила руки у него на груди и положила на них подбородок.
— А сэр Стэнли?
— Отец любил его как друга, но считал легкомысленным. Сэр Стэнли любил читать романы и поэзию, обожал театр и оперу, даже написал несколько пьес, хотя, должен сказать, они были так себе.
— Судя по всему, он был душкой. — Изабель широко улыбнулась.
Уинтер заморгал, руки замерли у нее в волосах. Он как-то никогда раньше не думал об этом.
— Да, пожалуй. В любом случае он был почти полной противоположностью отцу, и мальчишкой я восхищался им.
Он ощутил знакомое чувство вины. Отец был таким, каким должен быть хороший человек: благочестивым, трудолюбивым, щедрым. В противоположность ему сэр Стэнли был вычурным, полным экстравагантных идей, не очень практичным — и странно привлекательным для подростка.
— Такой человек просто не мог не притягивать, — мягко заметила Изабель.
Он взглянул ей в лицо. Неужели она распознала в нем чувство вины? Он покачал головой, возвращаясь к своей истории.
— В молодости сэр Стэнли был ловким дельцом. Он сколотил состояние, вкладывая деньги в акции Ост-Индской компании. Позже он вроде был владельцем театра. Как бы то ни было, когда мне исполнилось семнадцать, я уже помогал, отцу в приюте…
Она вдруг приподнялась.
— Ты начал таким юным?
Ему удалось освободить одну прядь. Он намотал ее на палец, наблюдая за Изабель.
— Да. А что? Многие в таком возрасте уже имеют какое-нибудь ремесло.
Она сдвинула свои идеальные брови.
— Конечно, но… — Она задумчиво покачала головой. — Это было твое решение — стать директором приюта?
— Ты хочешь спросить, не было ли у меня когда-либо мысли оставить приют и детей…
— Уинтер, — пожурила она.
Он мягко вытащил еще одну прядь.
— Никем другим я стать не мог.
Это явно не убедило ее. Он отыскал еще одну шпильку и вытащил.
— Если тебе станет легче, я люблю свою работу и всегда любил.
— А если бы не любил?
— Все равно бы делал, — тихо ответил он. — Кто-то же должен.
Она вновь легла ему на грудь.
— Но в том-то и дело. Почему это всегда должен быть ты?
— А почему нет? — Еще одна прядь упала ей на плечи, и он взял ее в руку и поднес к губам. Ее волосы пахли фиалками. — Будешь и дальше спорить или хочешь послушать, как я стал Призраком Сент-Джайлса?
Она прелестно сморщила носик, и в груди его вспыхнула чистейшая, чудеснейшая искорка счастья.
— Призрак.
Он кивнул.
— Когда я проработал в приюте уже месяца три или четыре, произошел один… случай.
Он сосредоточился на выпутывании шпильки из волос на затылке, сознавая, что увиливает от рассказа. Она терпеливо ждала, не шевелилась и ничего не говорила, и наконец он встретился с ней глазами.
Уинтер сглотнул.
— Меня послали забрать ребенка, который после смерти отца остался сиротой. Когда я пришел туда, где они с отцом жили, какой-то сутенер продавал его с аукциона.
Он услышал, как Изабель охнула.
— О Боже!
Действительно, «о Боже!». Он вспомнил тесную комнатенку с дюжиной взрослых и насмерть перепуганного маленького мальчика. Он был рыжим, его волосы сияли, как маяк, посреди всего этого кошмара.
— Что произошло? — спросила она, своим низким гортанным голосом выманивая из ужасных воспоминаний.
— Я попытался остановить аукцион, — осторожно проговорил он, сосредоточившись на ощущении ее шелковистых волос в своих пальцах. Мясистые кулаки. Обжигающая боль от сломанных ребер. Залитое слезами лицо мальчика, которого уводят прочь. — Мне не удалось спасти ребенка.
— Ох, Уинтер, — прошептала она и вдруг стала целовать его, взяв лицо в свои мягкие ладони. — Мне так жаль. Так жаль. Так жаль! — Каждое ее слово сопровождалось поцелуем — в лицо, шею, губы.
Он обхватил ее голову, чтобы поцеловать как следует, глубоко и откровенно. Старая боль смешалась и слилась с нынешней нежностью и, наконец, сгладилась. Немного.
Он неохотно оторвался и погладил Изабель по щеке большим пальцем.
— Спасибо.
Вид у нее был рассерженный.
— Ты вообще не должен был сталкиваться с подобным в совсем юном возрасте.
— А как же тот маленький мальчик? — тихо спросил он.
Она рассердилась еще больше.
— И он тоже.
Улыбка его была печальной. Знает ли она, что в Сент-Джайлсе такое происходит сплошь и рядом?
— Как бы там ни было, сэр Стэнли узнал об этом деле, когда в следующий раз пришел навестить отца. Он отвел меня в сторону и спросил, не хочу ли я научиться благородно защищаться. Я ответил согласием.
Сэру Стэнли в то время было около шестидесяти, и Уинтер вспомнил, что его широкое красное лицо, обычно веселое и улыбчивое, было очень серьезно.
Он вытащил последнюю шпильку и пропустил густые пряди сквозь пальцы, расчесывая и разделяя их.
— Сэр Стэнли приглашал меня к себе домой и весь следующий год учил не только драться на шпагах, но и различным акробатическим трюкам. Он научился всему этому в театре и был строгим наставником.
— А твой отец разве не возражал?
— Он не знал, чем мы занимались. — Уинтер пожал плечами. — Отец был занят своей пивоварней и приютом. Думаю, он был рад, что сэр Стэнли проявил ко мне интерес. Да и тот, наверное, тоже не всегда говорил правду о том, что я делаю в его доме.
Она вскинула бровь.
— Искажал правду? Уинтер Мейкпис, ты лгал своему святому отцу?
Он почувствовал, как запылало лицо.
— Это грешно, я знаю.
Она улыбнулась и быстро чмокнула его в нос.
— Думаю, грешным ты мне нравишься больше.
— Правда? — Он заглянул ей в глаза. — И все же я постоянно пытаюсь держать греховную, дурную часть себя в узде.
— Почему?
— А ты хотела бы, чтобы я бегал по улицам как обезумевший зверь?
— Нет. — Она наморщила лоб и склонила голову набок, изучая его. — Но не думаю, что такая опасность существует. Разве в каждом из нас не сидит частичка черта?
Он нахмурился.
— Возможно. Но моя греховность черна и глубока.
Ее блестящие волосы восхитительно рассыпались по плечам.
— Черная бездна, о которой ты говорил?
— Да. — Он поморщился. — Наверное. Ты как-то спросила, почему моих сестер Сент-Джайлс не затронул так, как меня. Думаю, во мне есть что-то такое, что впитывает зло Сент-Джайлса. Иногда, когда я вижу, что кого-то обижают или бьют ребенка, меня охватывает желание… убить.
— Но ты не убиваешь.
Он покачал головой.
— Не убиваю. Я борюсь с этим порывом, подавляю его и очень стараюсь применять силу только к тем, кто этого заслуживает.
— А ты… — Сдвинув брови, она провела пальчиком вниз по его груди. — Ты никогда никого не убивал?
— Нет. — Он резко втянул воздух от ее прикосновения.
Я подходил близко, но мне всегда удавалось сдержаться.
Она обвила его торс рукой.
— И, думаю, ты никогда не перейдешь эту черту. Может, ты и боишься черноты в себе, но я — нет. Ты хороший человек, Уинтер Мейкпис. Думаю, ты впитываешь зло Сент-Джайлса, как ты выразился, потому что слишком глубоко чувствуешь.
Уголок его рта дернулся.
— Многие, напротив, обвинили бы меня в полной бесчувственности.
Она послала ему понимающий взгляд.
— Это потому что ты старательно прячешь свои чувства, свои эмоции. Некоторые из них вовсе не темны, знаешь ли. Некоторые могут быть вполне… приятными.
Неужели она права? Он устремил задумчивый взгляд в потолок библиотеки. Возможно. Изабель, как он успел узнать, весьма проницательная женщина. Но если она ошибается, а он даст себе волю и совсем утратит контроль… нет, риск слишком велик.
— Тебе необязательно решать сейчас, — сказала Изабель. — Расскажи мне про костюм арлекина. Почему ты выбрал его?
— Это была придумка сэра Стэнли. — Уинтер обрадовался смене темы. — Видишь ли, в юности он был первым Призраком Сент-Джайлса.
— Что? — Она опять села. — Ты хочешь сказать, что их было несколько?
— О да. — Он улыбнулся в ответ на ее изумление. — В сущности… ну, достаточно сказать, что легенда о Призраке Сент-Джайлса ходит уже довольно давно — по меньшей мере несколько десятилетий. А может, и дольше. Сэр Стэнли просто вспомнил легенду и сделал ее реальностью. Его театральное окружение подсказало мысль о костюме. Люди видят то, что хотят видеть, всегда говорил он мне. Если ты представишь им то, что выглядит как призрак, обладающий сверхъестественной силой, они поверят, что именно его и видят. В драке это огромное преимущество. Порой противник так пугается маски и костюма, что просто удирает.
— Мм, — промурлыкала она, обводя пальцем его левый сосок. Уинтер сознавал, что снова возбуждается, и гадал, не испугает ли ее своей похотливостью. — Стало быть, днем ты руководишь приютом, а по ночам бегаешь по Сент-Джайлсу как Призрак. Правильно?
Он нахмурился. Тон ее был слишком уж нейтральным.
— Не каждую ночь, естественно…
— О, естественно, — чуть ли не прорычала она. — Полагаю, даже ты иногда должен спать. По крайней мере одну-две ночи в неделю.
Он наблюдал за ней, недоумевая, что так ее рассердило.
Изабель вздохнула и оседлала его бедра. Уинтер тут же отвлекся, ощущая ее влажную желанную плоть рядом со своей.
— И ты всегда будешь это делать?
— Что? — Он заставил себя снова посмотреть ей в лицо. Она сердито хмурилась. — Бегать по Сент-Джайлсу?
— А что бывает, когда тебя ранят? — Она наклонилась почти к самому его носу. Груди ее соблазнительно покачивались, и он захватил одну в ладонь, почувствовав ее мягкую тяжесть. — Уинтер! Что было после того, как я привезла тебя, раненного, домой из Сент-Джайлса?
Он пожал плечами, большим пальцем поглаживая сосок.
— Я вернулся в приют и отлежался, как и всегда.
— То есть? — Слишком поздно до него дошло, что он совершил ошибку. Его признание лишь подстегнуло ее гнев. — И сколько раз ты был ранен?
— Не много, — успокоил он. Странно, но ее гнев не остудил его пыла. В сущности, совсем наоборот. Но даже будучи новичком в любви, он понимал, что у него гораздо больше шансов повторить их любовную интерлюдию, если она смягчится.
— И все же? — грозно потребовала нагая фурия.
— Три, ну, может, четыре… — отозвался он не совсем искренне. На самом деле он и не считал, сколько раз был ранен.
— Уинтер! — Она выглядела ужасно расстроенной. — Ты должен прекратить заниматься этим.
Он выгнул бровь.
— Почему?
Она довольно чувствительно шлепнула его ладонью по груди.
— А ты сам не понимаешь? Рано или поздно тебя могут покалечить или даже убить!
— Шш. — Он поймал ее руку и поднес к губам, лаская ладонь. — Я хорошо тренирован, да и занимаюсь этим уже не один год.
— Не отмахивайся от меня как от назойливой мухи, — возмутилась она, так же чувствительно стукнув его другой рукой.
— Изабель. — Он поймал и эту руку и развел обе в стороны.
— Ой! — Потеряв равновесие, она повалилась на него, приятно прижавшись грудями к его торсу. — Уинтер, ты должен…
Он устал от этого бесполезного спора, поэтому притянул ее ближе и поцеловал. Какую-то долю секунды она сопротивлялась. Затем со вздохом покорилась ему, раскрыв губы и давая ему то, чего он жаждал. Из горла его вырвался какой-то звук, глубокий стон, который был почти рычанием. Она сорвала с него налет цивилизованности, отняла разум и волю. Все, что он мог, — это чувствовать и действовать. Зверь с ревом вырвался на свободу. Чресла его уже двигались под ней, побуждая к соитию. Он был таким возбужденным, что чувствовал, как пульсирует кровь в члене, ощущал острую боль желания, любовной жажды.
Она нужна ему.
Словно понимая его отчаяние, она успокаивающе замурлыкала. В какой-то момент Уинтер отпустил ее запястья. Изабель гладила его. Как ребенок, успокаивающий дикого зверя, и эта мысль вызвала у него улыбку.
Но его естество лишь жаждало того, что она предлагала.
К счастью, тут она приподнялась и приняла его. Он стиснул зубы от ее прикосновения и распахнул глаза. Она наблюдала за его лицом, медленно вбирая в себя его восставшую плоть.
— Шш. У меня есть то, что тебе нужно.
Она что, смеется над ним? Вряд ли это имело значение. Он бы принял ее, что бы там ни было, — слишком далеко он зашел, чтобы отвергать ее или свою нужду.
Пылающая головка погрузилась в сладкую расщелину, и это было такое блаженство, что он едва тут же не кончил. Прикусил щеку, дабы предотвратить позор. Дабы помешать закончиться блаженству слишком быстро.
Он наблюдал за ней из-под прищуренных век. Она, казалось, растворилась в своем наслаждении, откинув голову назад, и ее прекрасные волосы каскадом рассыпались по спине. Зрелище это пробудило в нем что-то дикое и бездумное. Это его плоть она вбирает в себя. Его тело ввергает ее в такой экстаз. Она может думать, что это простое физическое слияние, но он-то знает.
Он заявляет на нее свои права, делает ее своей. Он ведь когда-то предупреждал ее, что для него значит этот физический акт. Это единение. Это навсегда. Но он понимает, что она пока еще это так не воспринимает. Он не должен спешить, следует продвигаться медленно.
А пока, если она хочет его только ради удовлетворения плотской страсти, он использует это, чтобы привязать ее к себе.
Поэтому он обеими руками стал ласкать ее груди, как ей нравится, а когда она тихо вскрикнула в ответ, познал неистовую радость. Эта женщина его.
Он провел ладонью вниз по животу к прелестным завиткам, украшающим ее гнездышко, отыскивая тот маленький бугорок, который она показала ему. Обводя его пальцем, мягко поглаживая.
Она снова вскрикнула, и голубые глаза зажглись эротическим озорством.
— Ты пытаешься украсть у меня бразды?
Даже будучи погруженным в нее глубоко, даже находясь в нескольких мгновениях от кульминации, он выгнул бровь.
— Они у тебя только с моего разрешения.
— Смотри.
Она положила ладони ему на ноги позади себя, слегка выгнув спину, отклонив бедра, и медленно поднялась. В таком положении ему открывалось великолепное зрелище его блестящего члена, появляющегося из нежных складок. Он смотрел, не в силах оторвать глаз, как она пустилась в обратный путь, и его разбухшая плоть вновь погрузилась в сладкую расщелинку.
— Хорошо?
Он услышал ее прерывистый смех и вскинул глаза. Она раскраснелась, лицо блестело от испарины. Не женщина, а богиня.
Насмешливая богиня, которая вознамерилась свести его сума.
Не думая, он схватил ее за бедра, выгибаясь, переворачиваясь. Изабель оказалась на спине, и Уинтер навис над ней, сумев не нарушить их слияния.
Он оперся обеими руками о ковер и улыбнулся, хотя это его чуть не убило.
— Смотри.
Взгляд ее скользнул туда, где они соединялись, и он почувствовал, как сгибается внутри ее. Он медленно выходил, каждый дюйм — блаженная агония, пока в ней не осталась одна головка. Потом сменил курс и медленно, невыносимо медленно стал погружаться в нее до самого конца, пока тела их не встретились.
Он наклонился, приблизил свои губы к самым ее губам, сладким, соблазнительным, и прошептал:
— Хорошо?
— О Боже, Уинтер! — простонала она с затуманенным от страсти взором. — Сделай так еще.
— С удовольствием, — выдохнул он.
И сделал. Еще. И еще. И еще.
Пока она не начала стонать с каждым его скольжением внутрь и наружу. Пока грудь его не сдавило так, что, казалось, она вот-вот разорвется. Пока она не стала царапать его ягодицы и умолять.
Пока он уже не смог больше сдерживаться. Пока не отпустил зверя и не дал себе волю, обезумев от вожделения.
В конце, когда он изогнулся в пароксизме безумно-сладостного наслаждения, она подняла на него залитые слезами голубые глаза, нежно прикоснулась пальцем к его потной щеке, и он понял.
И вместе с семенем излил в нее свою душу.
