Глава 22

Дверь офиса с шумом распахнулась, и в комнату ворвался мистер Пайпер, по дороге споткнувшись о ковер.

— Все в порядке, мистер Пайпер. — Хоббс Дженнингс открыл глаза и втянул воздух. — Занимайтесь своими делами.

Клод Пайпер ошалело посмотрел на дымок, поднимавшийся над дулом револьвера Фокс, и бросился было к разбитому окну за спиной Дженнингса, но потом кивнул и попятился к двери.

Когда он вышел, колени у Фокс подогнулись и она рухнула на стул напротив Дженнингса. Уронив на пол «кольт», она закрыла рукой глаза.

— Я ненавижу вас больше, чем кого бы то ни было на свете. — Ее голос дрожал. — Я так давно вас ненавижу, что не помню времени, когда ненависть не была частью меня. Я не могу найти слов, достаточно крепких, чтобы выразить сожаление по поводу того, что не убила вас. Но я не могу этого сделать. Не понимаю почему, но просто не могу.

Частично причина была в том, что все это имело отношение к людям, которых она любила. Ее матери, Пичу, Таннеру. Но главной была та, что, убив Хоббса Дженнингса, она окажет этому негодяю услугу.

— И что произойдет дальше? — В комнате повисла тишина. — Вызовете шерифа?

Дженнингс отвел взгляд от созерцания стоявших перед ним, двух портретов.

— На самом деле я подумал о том, чтобы позвонить Пайперу и попросить его принести нам чаю. Вы пьете чай?

— Нет, конечно. Я не пью эту бурду. Кофе более приемлем, но лучше бы виски. В этот кошмарный день — только виски. — Она злобно посмотрела на него. — Благодаря вам я не благовоспитанная девушка, которая пьет чай. Я всегда выбираю виски, и большинство мужчин уже будут валяться под столом, а у меня ни в одном глазу. — Она вздернула подбородок и взглянула на него вызывающе.

— Значит, все же во всем этом было что-то положительное. Я понимаю, почему мой сын полюбил вас.

У Фокс дрогнуло сердце. Таннер. Но о нем она подумает потом.

Пока они ждали, когда Пайпер принесет виски — а он принес хрустальный графин и такие же стаканы, — Фокс в упор смотрела на Дженнингса. Никогда в жизни, сколько бы она ни пыталась, она не могла себе представить, что дело кончится тем, что она будет пить виски с человеком, которого она миллионы раз приговаривала к смерти.

Дженнингс поднял стакан, но Фокс не ответила на его жест.

— Почему?

— Не знаю. Наверное, я люблю вашего сына больше, чем ненавижу вас.

В ее голове и груди происходило нечто странное, словно что-то треснуло и вырвалось на свободу. Она надеялась, что Пич смотрит на нее. Ей хотелось бы сказать ему, что он был прав. Прошлого изменить нельзя. Пора забыть о старых ошибках, старых обидах. Расплата Хоббса Дженнингса за его преступление оказалась гораздо сильнее и мучительнее, чем скорая смерть, к которой она его приговорила. Как знать, возможно, Пич об этом догадывался.

А ее жизнь все же не прошла даром. Если бы она выросла в огромном особняке в окружении слуг, а ее друзьями были бы благовоспитанные люди с хорошими манерами, она не узнала бы так много интересного.

Она никогда не узнала бы, как чудесно пахнет утренний кофе, сваренный на костре. Или как приятно умываться холодной водой из реки. Ей не пришлось бы увидеть диких оленей и лосей, не довелось бы путешествовать через всю страну и радоваться каждому новому дню. Она не поняла бы, как хорошо ни от кого не зависеть и самой зарабатывать себе на жизнь. И самое худшее — она никогда не познакомилась бы с Пичем. Если бы она жила той жизнью, которая могла бы у нее быть, она не стала бы той, какой была на самом деле, а кем-то совершенно другим.

Но сейчас, сидя напротив старого человека, которого она пришла убить, Фокс поняла, что она нравится себе именно такой, какая она есть.

У нее как будто камень упал с души, а сердце освободилось от злобы и ненависти. Ее так долго переполняла ненависть, она так привыкла к мыслям о мести, что на какое-то короткое мгновение ее вдруг охватила паника и она попыталась удержать в себе эти чувства, но потом, медленно выдохнув, она отпустила их и почувствовала себя легко. На ресницах блеснули слезы.

— Таннер рассказывал вам, сколько раз нам пришлось собирать эти золотые монеты?

— Он рассказал мне о тех двух бандитах, за которыми вы отправились в погоню.

— А он рассказывал вам, как его подстрелил индеец?

— Господи, нет. — Дженнингс попросил ее рассказать, как это случилось, и снова наполнил стаканы.

Фокс подняла глаза к потолку, потому что ей почудилось, что она слышит, как Пич покатывается со смеху. Вот уж он, наверное, позабавился бы, если бы увидел, как она, словно с лучшим другом, беседует с Хоббсом Дженнингсом да еще пьет с ним виски.

— Мы остановились возле форта, где живут мормоны. Кажется, там нас поили пахтой. — Ее передернуло от отвращения. — Точно не помню. Во всяком случае, мы помогли им отогнать целый отряд ютов, но двое из них сумели пробраться в наш лагерь, чтобы украсть лошадей, и…

Справиться со всем этим будет нелегко. Глубоко засевшее в ней желание убить Дженнингса уменьшалось с каждым разом, когда она смотрела в эти печальные глаза, но Фокс все же сомневалась, что сможет когда-нибудь простить его. Когда ненависть к нему будет снова подступать, ей придется напоминать себе, что каким бы он ни был, Хоббс Дженнингс вырастил и воспитал самого прекрасного человека на свете. За одно это она постарается уважать его.

К тому времени как она закончила свой рассказ о нападении индейцев и еще о нескольких драматических событиях их путешествия, солнце зашло за вершины гор и они уже сидели в сумерках.

— Нам многое надо обсудить, — тихо произнес Дженнингс. — Я надеюсь, что мы опять поговорим и ты позволишь мне узнать тебя получше. Но сейчас кое-кто меня ждет. Он с ног сбился, весь город перевернул, разыскивая тебя.

— Между нами стоите не только вы. Мы принадлежим к разным мирам. Я не вписываюсь в ваше общество.

Дженнингс внимательно на нее посмотрел.

— А чьим мнением ты дорожишь? Мнением тех людей, с которыми ты никогда не встретишься и никогда не узнаешь? Или мнением Мэтью? Мэтью все равно, что о тебе могут подумать люди. Он готов принять тебя такой, какая ты есть.

О Господи… Мнение человека, которое ее интересовало меньше всего, совпадало с мнением Пича, которым она дорожила больше всего на свете. Она почувствовала, как к глазам подступают слезы.

— Вместо того чтобы беспокоиться о том, впишешься ли ты в мир Мэтью или он — в твой, может быть, вы создадите свой мир для вас двоих?

Проклятие! Такое и Пич мог бы сказать. И ей не показалось бы это таким уж невероятным.

— Таннер прислушивается к вашему мнению…

— Юджиния! Ничто на свете меня так не порадовало бы, как увидеть вас обоих счастливыми.

— Спасибо. — Фокс еле удержала слезы. — Хотя мне все равно, довольны вы или нет, — поспешно добавила она.

— Надеюсь, что когда-нибудь это изменится. — Он встал, не спуская с нее своего душераздирающего печального взгляда. — Мы оба очень долго ждали этого дня. Добро пожаловать домой.

Фокс молча повернулась и вышла из комнаты. Она не хотела, чтобы он увидел ее слезы.

Кто-то же должен знать, где она. А может быть, она решила не убивать его отца и поехала обратно в Карсон? Нет, вряд ли. Она не откажется от того, о чем мечтала с тех пор, как себя помнит.

С того момента, как он вернулся в Денвер, он ничем другим не занимался, а только разыскивал ее и думал о ней — ни на кого не похожей рыжеволосой женщине, которая ничего не боится. О женщине, которую он так любит, что ни перед чем не остановится, только бы она была рядом.

Он мерил шагами свою гостиную и думал о том, где она могла бы быть. О чем она сейчас думает? Когда и каким образом она доберется до его отца? Что-то ему подсказывало, что он сможет переубедить ее. Но где ее найти?

Его мысли прервал громкий стук в парадную дверь. Он посмотрел на часы, но не увидел стрелок, потому что уже было темно, а он не зажег лампу. Он никого не ждал. Но стук повторился, и он вдруг вспомнил, что отпустил слуг.

Он спустился вниз и рывком открыл дверь, приготовившись послать к черту непрошеного гостя. Но мимо него, шурша юбками и оставляя за собой аромат розы, пронеслась красивая молодая особа.

— Фокс? Боже мой, это ты?

Он не верил своим глазам. Такого прелестного создания он в жизни своей не видел.

— Кто ж еще! — Она повернулась к нему и уперлась пальцем ему в грудь. — Знаешь поговорку: «Яблоко от яблони недалеко падает»? Если один из вас не крадет моих денег, это делает другой.

— Что? — Если бы она убила его отца, она бы сюда не пришла. Таннер облегченно вздохнул, и его лицо расплылось в улыбке. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. Знаю только, что хочу целовать тебя до тех пор, пока ты не начнешь отбиваться.

— Мы договорились с тобой, что ты заплатишь мне половину денег авансом, а вторую — когда я дотащу твою драгоценную задницу до Денвера. — Один палец превратился в несколько пальцев, которые расстегивали его рубашку. — А ты мне не заплатил.

— Боже милостивый! Ты права. Я совсем об этом забыл. — Он обнял ее и стал целовать в лоб, глаза, щеки, уголки губ.

— Полагаю, ты сейчас начнешь уверять меня, что деньги находятся наверху в твоей спальне.

Она обвила руками его шею и впилась в него таким долгим поцелуем, что ему стало трудно дышать.

— Ты угадала. Деньги именно там, — прохрипел он. — Я правильно понял, что ты не убила моего отца?

— Не убила. — Ему показалось, что она не слишком этим довольна. — Нам с тобой предстоит обсудить кое-какие семейные проблемы. Например, я время от времени буду снова готова убить этого негодяя, твоего отца, хотя, с другой стороны, в нем что-то есть такое, что…

— Я хочу узнать все подробности того, что произошло… но позже. — Таннер перекинул ее через плечо, похлопал по попке и с нежностью вспомнил то время, когда от нее пахло свиным жиром. — Я надеюсь, что ты не слишком устала, потому что ночь предстоит длинная. — Остановившись на середине лестницы, он повернул голову и прокричал: — Я люблю тебя, Юджиния Фоксуорт, будущая Дженнингс!

Она ударила его кулачками по спине.

— Никакая я не Юджиния, черт побери. И не Дженнингс. Разве мы не можем быть Таннерами?

— Мы будем теми, кем ты захочешь!

Открыв ногой дверь, Таннер опустил Фокс на ноги возле кровати и зажег лампы. Он хотел видеть ее, когда будет раздевать, — видеть, и прикасаться, и пробовать на вкус каждую частичку ее тела. Боже, какая она красивая!

— Ты ведь не собираешься передумать?

— Убивать твоего отца?

— Нет, любить меня.

— Ах, Таннер… — Она дотронулась дрожащим пальцем до его губ. — Я буду любить тебя всегда, до тех пор, пока мы не станем такими же старыми, как те ископаемые, которые ты найдешь. Я буду вести дом, выращивать редиску и воспитывать твоих детей. Я буду сражаться с твоими врагами и любить тех, кого любишь ты. Или по крайней мере постараюсь их терпеть.

Он не плакал с тех пор, как был ребенком, и поэтому удивился, что на глаза навернулись горячие слезы. А потом рассмеялся, увидев, как она прыгнула на кровать, швырнула в угол шляпку и вытащила из своих роскошных волос шпильки. Она подняла бровь и поманила его согнутым пальцем.

— Иди сюда, и я покажу тебе, как сильно я тебя люблю. И так будет всегда. Я могу выпить больше, чем ты, я стреляю лучше тебя, да и в любви тоже дам тебе сто очков вперед.

— Ну, насчет любви это ты загнула. Это мы еще посмотрим, кто из нас сдастся первым.

Она улыбнулась и открыла ему свои объятия.

— Давай проверим.

Он подозревал, что ему предстоит соревнование, которое будет длиться до тех пор, пока они не состарятся в доме, который он для нее построит. Когда он ее обнял, он понял, что они лишь в начале самого долгого в своей жизни путешествия.