Прошло три дня…

Ондайн провела их в мучениях от страха и беспокойства. Она была так занята отчаянными поисками выхода, чтобы избежать двора короля Карла, что даже не думала о шепоте, позвавшем ее в ночи.

Уорик был непреклонен и не желал слушать никаких возражений. Выхода не было.

Побег казался невозможным. Уорик перестал выезжать по ночам и проводил их в музыкальной комнате, в то время как она ходила взад и вперед в своей. Он старался избегать встреч с Ондайн, морщась при ее виде, как от невыносимой головной боли, хотя по вечерам, на обеде в компании Юстина, очаровывал всех присутствующих. Юстин продолжал подшучивать над ними обоими и то и дело ненавязчиво давал понять брату, что хорошо бы проявлять побольше нежности и заботы к женщине, которая носит его ребенка.

Ондайн сжимала зубы и ничего не говорила.

Забота Матильды приняла такие размеры, что всякий раз при виде экономки Ондайн хотелось превратиться в горошину и закатиться в маленькую темную дырочку в полу. Как жестоко обошелся Уорик с Матильдой! В который раз ее надежды были обречены разбиться вдребезги!

Клинтон тоже, казалось, ничего не имел против поспешности, с которой действовала молодая графиня, чтобы обеспечить Четхэмов наследником. По крайней мере он вел себя спокойно и открыто, и Ондайн проводила много времени в конюшнях, обхаживая лошадей и мечтая найти способ увести одну из них и исчезнуть.

Первый день подходил к концу. Ондайн успокаивала себя тем, что она еще успеет придумать план побега. Но вот прошел и второй, и побег стал казаться почти невозможным. Джек следовал за ней постоянно, хотя и совсем ненавязчиво, более того, она в любое время суток была под наблюдением Матильды или Лотти. Положение ее представлялось безнадежным.

Матильда занималась дорожным сундуком, укладывая самые изысканные платья. При дворе Карла, который славился любовью к изящному и привечал художников и поэтов, женщины одевались по последней парижской моде. Так что Ондайн была просто обязана иметь при себе все самое лучшее. По мнению Матильды, от роскоши убранства ее госпожи зависело очень многое, и она наставляла молодую графиню:

— Вы должны одеваться как можно лучше! Я уверена, вы затмите всех! Ах, как это захватывающе!

— А вы бывали при дворе? — поинтересовалась девушка.

— Да! Когда-то я сопровождала…

— Женевьеву, — закончила за нее Ондайн и сердечно обняла Матильду.

Матильда вытерла со щеки слезу, затем вспыхнула и улыбнулась:

— Ах, как бы мне хотелось увидеть, как вы осадите высокомерную леди Анну!

Ондайн ответила ей вымученной улыбкой. Сейчас, как и прежде, ее раздирали противоречия: рассудок говорил, что ехать ко двору опасно, а сердце разрывалось от жесточайших мук ревности. Скорее всего, вместо того чтобы поставить леди Анну на место, она просто доставит своего мужа в объятия любовницы.

Как только Матильда закрыла за собой дверь, Ондайн злобно швырнула подушку, которая пролетела через всю комнату. Осталась всего одна ночь, и с рассветом они отправятся. Но ей нельзя ехать! Ни за какие сокровища мира!

Уорик! Ох, этот отвратительный мужской нрав! Он хотел насильно — против ее воли! — притащить ее туда, где все знали о его безнравственных похождениях, где с распростертыми объятиями его ожидала любовница! И ради этого он заковал ее в кандалы!

Хотя, может быть, все это ей кажется?!

Как ни боролась Ондайн со своими чувствами, они жили в ней. Она любила Уорика. Любила почти так же страстно, как ненавидела.

За обедом Ондайн смеялась над остротами Юстина, стараясь выглядеть особенно очаровательной. Уорик сохранял видимое спокойствие, но по тому, как он пожирал ее глазами, Ондайн догадывалась, что он насторожен и напряжен не меньше ее. Она пыталась отвлечь его внимание, болтая чепуху о платьях, которые собиралась взять с собой, и своих якобы серьезных намерениях следовать указаниям придворных модисток. Ее блюдо с едой опустело только наполовину, когда Уорик, подошедший сзади к ее креслу, выдвинул его из-за стола.

— Уорик… — начала она резким голосом, в котором раздражение тут же уступило место изумлению.

— Моя любовь! — ответил он мягко и наклонился так близко, что его дыхание коснулось ее щеки и угроза его слов сделалась еще очевиднее. — Мы собираемся выехать с рассветом, и потому вам не стоит отрывать от сна драгоценное время.

Ох, как же ей хотелось — хотя бы раз! — развернуться и со всей силы ударить его по щеке! Испортить игру! Отомстить за боль, которую он причинял ей!

Но она лишь наклонила голову. Сейчас не время для мести и препирательств. Сегодня она должна исполнить задуманное, предпринять последнюю отчаянную попытку и убежать, пока не поздно.

Ондайн с покорным видом встала и вышла из-за стола. Юстин также поднялся, целуя ее руку и отвешивая вежливый изящный поклон.

— Дорогая сестрица, увы, мой брат, этот грубый мужлан, то и дело отсылает вас. Как жаль, что я не встретил вас прежде него!

— М-м-м, да, действительно жаль, — сухо пробормотал Уорик. — Спокойной ночи, брат!

Юстин рассмеялся:

— Спокойной ночи.

«Вне всяких сомнений, я здесь как в тюрьме!» — думала скорбно Ондайн, пока Уорик выводил ее из зала. Его пленница и, кажется, по собственной воле. Поскольку даже теперь она внутренне пыталась уклониться от разработанного плана побега.

Сбежать от него? Это значит сбежать от прикосновений, обжигающих, как огонь. От теплоты его тела, прижимавшегося к ней. И от насмешек, да. И от этих рук, сжимавших, как маленькие крабы, ее запястья. И еще от его дыхания, голоса, глаз. От внезапно прорвавшейся нежности и страсти, когда он клялся защищать ее. Она зажмурилась. Дура! Ему нет до нее никакого дела, он ею просто пользуется.

Уорик открыл дверь, и Ондайн направилась через музыкальную комнату в свою спальню.

— Ондайн!

Девушка вздрогнула и, остановившись, обернулась. Она видела его пронзительный взгляд, озабоченность, все, как во время обеда. Он улыбался, скрестив руки на груди.

— Слушаю, господин?

— Мы выезжаем утром.

— Да, милорд.

— Любимая, — сказал он мягко, затем подошел к ней с участливой улыбкой и нежно погладил по щеке. — Раньше ты так сильно протестовала против нашей поездки, что я поневоле усомнился в этой неожиданно возникшей покорности.

Ондайн потупила глаза и отступила назад, беспомощно опустив руки.

— Вы сказали, что я все равно поеду, по своей воле или насильно. Я предпочла подчиниться. А теперь, если позволите, я лягу спать, я очень устала. И к тому же завтра мы должны рано выехать.

Она повернулась и быстро убежала, не решившись даже удостовериться, насколько он поверил разыгранному спектаклю.

В спальне Ондайн скинула только туфли и калачиком свернулась под одеялом. «Интересно, сколько придется ждать, пока он крепко уснет?» — думала она мрачно.

Почти невероятная, но единственная и последняя оставшаяся у нее надежда — потихоньку выйти из комнат, пока Уорик спит, добежать до конюшен и украсть лошадь. И она сделает это сегодня ночью, когда Клинтона нет в конюшне и Джек не сторожит у дверей, уверенный, что хозяин сам охраняет спокойствие госпожи.

Ох, как же долго тянется время! Ей показалось, что прошла целая вечность, пока она лежала, закутавшись в одеяло и слушая свое дыхание и шаги Уорика в музыкальной комнате. О чем он думает? Может быть, ему не терпится побыстрее доехать до двора и оказаться в страстных объятиях своей любовницы?

Конечно, самое лучшее — держаться подальше от этого высокомерного животного! Это он заставлял ее дрожать от бессильного бешенства! Он задевал ее чувства! Он пугал ее! Она хотела от него всего и ничего! Будь он проклят! Ей нужна только свобода, чтобы восстановить доброе имя отца и защитить себя от клеветы.

Наконец Уорик пошел спать. Свечи в комнате погасли, горели только дрова в камине. Ждать оставалось совсем недолго. Не больше часа после того, как потухла последняя свеча. Да поможет ей Господь.

Ондайн уже собралась встать с постели, когда, похолодев от ужаса, обнаружила, что Уорик и не собирался спать, а стоял на пороге ее комнаты, как обычно, с неизменной насмешливой улыбкой на бесстрастном и прекрасном лице.

Она сглотнула, поспешно закрыла глаза и принялась молиться, чтобы он не успел заметить в темноте ее изумленный, устремленный на него взгляд.

Прошло еще немного времени. Ондайн старалась дышать как можно ровнее. Наверное, Уорик уже убедился, что она спит, и ушел к себе в комнату.

Она открыла глаза и испуганно взвизгнула.

Он совсем никуда не ушел, а стоял, склонившись над ней, уперев руки в бока и дьявольски сверкая своими золотистыми глазами в отблесках пламени камина.

Со скоростью взвившегося кнута с нее было сорвано одеяло — под ним лежала совершенно одетая Ондайн.

— Дорогая жена! Что это такое? Ночная рубашка последней модели?

Лорд Четхэм сел на кровать и обвил, как горжеткой, пальцы вокруг ее горла.

— Какая небрежность с моей стороны! Я готов был поклясться, что наилучшим образом позаботился о вашем ночном гардеробе и обеспечил вас всем необходимым!

Ондайн снова закрыла глаза в безнадежном отчаянии.

— Идите к черту! — сказала она, собрав остаток сил.

— Прошу прощения, дорогая, но я собрался во дворец да к тому же рука об руку со своей обожаемой женой.

Уорик встал, поймал ее руку и дернул так, что она сдавленно и протестующе вскрикнула, но вынуждена была встать на ноги. Теперь она окончательно поняла, что ее планы разрушены и что впереди ожидают лишь новые мучения. Она с ненавистью посмотрела в лицо своему мучителю и крикнула:

— Что вам еще надо?! Вы разбили все мои надежды, и я все равно уже не убегу от вас…

— Притворная бестия! — резко оборвал он. — Ты что же, надеялась пробежать мимо меня? Я же говорил тебе, дорогая, что просыпаюсь от малейшего шороха.

— Но я даже не шевелилась!

— Ах, зато мысли в твоей прекрасной голове шевелились весь вечер!

— Ладно, хватит об этом! Я здесь! Оставьте меня наконец в покое!

— Нет! Как я могу, графиня, оставить вас… спать в столь неподобаюшем виде?! — воскликнул Уорик с театральным возмущением. — А ну-ка повернитесь ко мне спиной!

И, не дожидаясь исполнения команды, железные пальцы впились ей в плечи и крутанули ее, а затем принялись расстегивать крючки на платье.

— Стойте! Я уже никуда не убегу! Я хочу спать, чтобы быть готовой к отъезду…

— Нет нужды готовиться настолько заранее, чтобы спать в таком виде, моя дорогая. Стойте спокойно… или я разорву в клочья вес ваши тряпки.

Уорик сказал это беззлобно, словно констатировал факт. Дрожа всем телом, она старалась стоять как можно спокойнее, пока он заканчивал возиться с крючками, а затем бросилась прочь, бормоча сквозь зубы:

— Спасибо, больше не беспокойтесь. Дальше я разденусь сама… Он небрежно махнул рукой в знак согласия, но не отступил:

— Хорошо, я жду, моя дорогая. Раздевайтесь! Ондайн не двигаясь смотрела на него.

— Немедленно. — Уорик был непреклонен.

Наградив его про себя самыми оскорбительными эпитетами, она, не переставая ни на секунду дрожать, переступила через обручи и освободилась от платья. Граф стоял сзади, и она не решалась повернуться.

— Продолжайте, графиня, — сказал он, растягивая слова. Ондайн повторила все определения, которыми уже успела его наградить, и прибавила все те новые, что пришли к ней на ум за последние мгновения. Дрожащие пальцы не слушались ее, и она никак не могла справиться со шнурками на корсете, так что Уорику пришлось прийти ей на помощь.

Еще секунда — и корсет упал на пол вместе с отороченной лентами нижней юбкой. Проклиная все на свете, Ондайн сняла чулки и поспешила запрыгнуть на постель, чтобы укрыться под одеялами.

— А теперь, пожалуйста, уходите! — закричала она несчастным голосом.

Но вместо того чтобы уйти, граф снова присел на край кровати, и она замерла, потому что почувствовала на спине прикосновение его руки.

— Ондайн, скажи, почему ты так не хочешь ехать во дворец? На этот раз голос был вкрадчивым и задумчивым. Едва переводя дыхание, Ондайн слушала биение своего сердца, не открывая глаз. Она не хотела глядеть в его янтарные глаза, согретые сожалением, любопытством и заботой. Уж слишком быстро они вновь становились холодными и свирепыми!

— Я не люблю двор, — сказала она сдержанно.

— Если бы ты рассказала мне…

— Я рассказала вам все, что считала нужным!

Ондайн услышала в ответ легкий вздох, как будто он с трудов отказывался от желания проникнуть за стену, которой она себя окружила. Затем Уорик встал и холодно произнес:

— В таком случае я сочувствую, что путешествие расстраивает вас, но оно обязательно состоится.

Она поняла, что он ушел, не по звуку шагов, но скорее по тому, что в нее проник неожиданный холод. Ондайн вытащила руку из-под одеяла и зажала себе рот, пытаясь сдержать вопль отчаяния. Слезы подступили к горлу, но Она не заплакала. Нет, он никогда не услышит, как она плачет.

Собравшись с силами, она снова начала прикидывать варианты и строить планы. Когда наступит утро…

Да, наконец ей в голову пришла настолько блестящая идея, что она заснула с улыбкой на губах.

Наутро вошла Лотти. Ондайн умылась, оделась и дала девушке указания по поводу своей прически. И вот она приготовлена к путешествию как нельзя лучше!

Ондайн стояла вместе с Матильдой и Уориком в музыкальной комнате и смотрела, как вокруг сундуков, которые следовало отнести в карету, суетятся слуги. Вдруг она неожиданно вскрикнула, как будто ее пронзила ужасная боль. Затем еще раз!

«Отлично!» — подбодрила себя Ондайн. Представление выглядело настолько убедительным, что Уорик со всех ног бросился к ней и схватил ее на руки. Да, она с успехом могла бы выступать на сцене!

— Моя госпожа…

— Боже, госпожа! Что с вами? — беспокойно закудахтала Матильда, тоже устремляясь к ней. — Это из-за ребенка?

— О-о-ох! — стонала Ондайн. — Конечно, нет! О-ох, дайте мне только немного полежать, и боль…

Тут Ондайн заметила, что Уорик отпустил ее, в то время как ей на помощь пришла Матильда — дорогая Матильда! Поддерживая госпожу за талию, она повела ее к комнате.

— Мы сейчас же освободим вас от всех этих корсетов. Скинем все в один момент! Вы останетесь дома и полежите.

— Но Уорик…

— Граф поедет один. Мы ни в коем случае не можем рисковать нашим драгоценным ребенком! А теперь ложитесь. Я подыщу рубашку посвободнее. Ох, моя дорогая, боюсь, самые красивые я уже упаковала!

Едва сдерживая победную улыбку, Ондайн снова легла на постель, как бы обессиленно прикрыла глаза рукой и полностью вверилась нежному попечению Матильды.

Но прикосновение, которое она почувствовала в следующую минуту, можно было назвать каким угодно, только не нежным. Твердая рука обхватила ее, приподнимая. Она испуганно открыла глаза и встретилась с сузившимися и сверкающими глазами разъяренного мужа.

— Моей госпоже ничего так не нужно, как глоток свежего воздуха, — прогремел Уорик, — и чем скорее, тем лучше!

— Но, Уорик… — начала Матильда.

— Моя госпожа здорова, как корова, Матильда. Она только слегка разволновалась, но не более! Обещаю, что свежий воздух приведет ее в чувство наилучшим образом.

С Ондайн на руках он вылетел из комнаты с таким свирепым видом, что Матильда не рискнула больше возражать.

Девушка беспомощно сложила на груди руки, поняв, что никакое сопротивление не освободит ее, и решила оставить притворство.

— Ты подонок! — яростно прошипела она.

— Нелли Гвин никогда не давала такого представления, моя дорогая, а ведь, прежде чем стать любимицей короля, она была любимицей публики.

— Я могу сама идти!

— А я знаю!

Он продолжал спускаться по лестнице к карете, где их ожидали Юстин с Клинтоном, которые были так озадачены неожиданным появлением, что не смогли скрыть удивления.

— Небольшая прихоть, — коротко объяснил Уорик. Ондайн даже не успела попрощаться с ними, потому что ее без церемоний запихнули в обитую бархатом карету, дверца которой немедленно за ней захлопнулась. Она услышала голоса прощавшихся мужчин. Все заняло считанные секунды, и, не успела она дотянуться до дверной ручки, как карета быстро покатилась по дороге.

Четхэм занял привычное место на козлах рядом с Джеком. Ондайн еще раз всхлипнула от отчаяния, затем опустила голову на бархатное сиденье и закрыла глаза, почувствовав себя настолько усталой, что все вокруг перестало иметь для нее какое-либо значение.

Они ехали уже много часов. Где-то посреди тряской дороги, растирая онемевшее тело, она подумала, что будет бороться. У нее оставалась надежда, которая, как известно, умирает последней.

Ондайн попыталась припомнить события, предшествовавшие трагедии.

В тот бесконечно длившийся день они с отцом приехали во дворец по приглашению Карла, чтобы посмотреть на турнир. Паж представил их королю, которого сопровождали двое стражников. Итак, ее не видел никто, кроме короля и нескольких королевских стражников.

Карл! Она должна увидеться с ним… наедине. Она припадет к ногам короля и с отчаянием в глазах упросит его выслушать ее. Тогда, быть может, вопреки наветам он… Да! Король слыл проницательным человеком, снисходительным к подданным. Это было одной из причин, почему его так любили, как короля и как человека.

И потом, король благоволил к женщинам. Он был кавалером — высочайшим из кавалеров! В тот день монарх не раз проявлял к ней интерес. Если бы ей удалось поговорить с ним, рассказать свою историю, он, возможно, дал бы ей шанс доказать свою невиновность.

Ее сердце забилось сильнее. Нет! Ничего не получится!

Но она должна хотя бы попытаться!

Карета не останавливалась до самой темноты. На дворе стояла глубокая ночь, когда Уорик распахнул дверцу и сказал, что они приехали на постоялый двор.

Ондайн недружелюбно посмотрела на него и вырвала руку, когда он попытался ей помочь. Он пожал плечами и оставил ее в покое. Ее ноги так затекли в дороге, что она стала спотыкаться и в конце концов вынуждена была смириться с его помощью.

Джек прошел в таверну, чтобы приготовить комнаты, в то время как Уорик нашел столик и заказал ужин. Вскоре Джек вернулся и уверил графа, что им отвели самую лучшую комнату в доме.

На ужин подали жареную дичь с вареными овощами и эль. Уорик и Джек стали обсуждать предстоящую дорогу, а тем временем Ондайн занялась содержимым своей тарелки, выпив довольно много эля, который согрел и сморил ее. Она заснула прямо за столом и очнулась, когда Уорик дотронулся до нее:

— Пойдем. Я отведу тебя в постель…

— Нет…

— Леди, вы чуть было не упали в поднос с едой, — сказал Джек, поднимаясь из-за стола. Уорик взял ее за руку и повел вверх по шаткой лестнице, подальше от пьяного шума таверны.

С некоторой тревогой Ондайн отметила, что комната на двоих. Но эль и усталость взяли свое. Девушка не протестовала даже, когда Уорик помогал ей с крючками. Она спокойно подождала, пока он закончит, и вскарабкалась на кровать. Через минуту она поняла, что он рядом. Всю ночь ей казалось, что она спит в его объятиях, а когда ее снова потревожил страшный сон, она могла поклясться, что слышала нежный шепот:

— Спокойно, любимая, спи спокойно. Ничего не бойся. Я здесь…

Наутро рядом его не было.

В следующую ночь, которую они провели в доме Мэгги, сторожить Ондайн Уорик оставил Джека. Лондон был совсем близко.