Глава 8

Гарет пустил в ход все свое обаяние. Грейс сразу поняла это. Во-первых, улыбка, которая из-за исключительной белизны зубов казалась красивее улыбки любого другого мужчины. Во-вторых, напряженный и влекущий взгляд темных глаз, которые так умели посмотреть на чьи-то губы или волосы в самый ответственный момент…

Они посмеивались над этим обаянием, когда были молодыми. Гарет никогда не пускал его в ход по отношению к ней, потому что любимая немедленно заметила бы фальшь. Но проверял его действие на других девушках — к вящей забаве Грейс и своей собственной.

Теперь Гарет пробовал силу своего обаяния на ней, как заметила Грейс. Но то было уже не милое очарование мальчика, а приемы зрелого мужчины, понимающего неотразимость своей привлекательности куда лучше, чем юный виконт.

— Ну что ж, Грейс, — сказал Гарет, — я приехал в город приглядеть себе молодую жену. И сегодня на бал явился с этой целью. Мог бы получиться весьма успешный вечер. Мы окружены юными леди, десять или даже больше из них хороши собой, как мне кажется. Но я обнаружил, что не вижу ни одной, кроме тебя.

— Чепуха, Гарет! Ты забыл, что я знаю твои приемы с давних пор. Ты собираешься покорить меня? Решил, что это легко и просто? И тебе приятно было бы знать, что подобное все еще возможно?

Они держались поодаль, ближе к окнам. Гарет увел Грейс подальше от других пар и остановился на том месте, где бархатные портьеры более или менее скрывали их от посторонних взглядов.

— Ты права. Я был не слишком чистосердечен. И лгал тебе и другим относительно цели своего приезда в город. Я приехал вовсе не ради нового выводка красавиц, Грейс. На что мне эти юные девицы, которые понятия не имеют о том, как удовлетворить аппетит настоящего мужчины? Я приехал из-за тебя. И ты понимаешь это, не правда ли? Ты ожидала, что я сюда явлюсь. И если я должен быть честным, то будь честной и ты. Не надо говорить о том, будто я намерен покорить тебя. Не может быть никакой борьбы между нами.

Да, это Гарет, сказала она себе. Тот самый мальчик, которого она любила все годы, пока взрослела, тот самый молодой мужчина, с которым она недолгое время была близка. От которого зачала сына. Она всегда считала, что Гарет станет ее мужем. Всегда считала, что у них будет много детей. Да, Сандерсфорд по-прежнему красив властной и покоряющей красотой. Да, он пугал ее и подавлял.

— Не может, Гарет, — произнесла она, отвечая только на его последние слова. — Это полностью исключено. Я замужем за Перри.

Виконт небрежно махнул рукой:

— Он всего лишь мальчик. Вполне милый мальчик, надо признать. Он великодушно помог тебе, когда ты оказалась в тяжелом положении после смерти Пола. И тем не менее он мальчик, которому нравятся молоденькие девушки, что совершенно понятно. Посмотри, как ему сейчас весело с его партнершей. Ты веришь, что твой муж не приударяет за ней?

Грейс послушно обернулась. Светловолосая голова Перри склонилась к пламенно-рыжим локонам леди Лейлы, они то ли поддразнивали друг друга, то ли флиртовали. Ничего необычного в этой сценке не было. Но леди Лейла и в самом деле была очень юной и удивительно хорошенькой.

— Тебе вовсе незачем цепляться за мужа и принижать себя в его глазах, Грейс, — с горячностью продолжал лорд Сандерсфорд. — В твоем мизинце больше красоты и страсти, чем во всем существе этой юной особы. Но чтобы понять это и возродить к жизни то и другое, нужен настоящий мужчина. А не мальчик.

— Ты говоришь так, словно считаешь меня неуверенной и колеблющейся, — ответила Грейс, решительно отвернувшись от очаровательной картины, которую являли собой Перри и леди Лейла. — Это вовсе не так. Мои отношения с Перри, как я уже говорила, только наше с ним личное дело. А ты всего лишь часть моего далекого прошлого. Не может быть и речи о возрождении того, что было когда-то между нами в юности.

— Ты лгунья, Грейс. Ты пытаешься убедить себя? Наша с тобой любовь не умерла. Я наградил тебя ребенком, которого ты любила потому, что это был мой ребенок, Грейс. Это связь, которую невозможно порвать, связь на всю жизнь.

— И однако, она имела для тебя так мало значения, что ты женился на богатой женщине, когда твой ребенок был еще во мне, — возразила Грейс. — Не смей говорить мне о связи на всю жизнь!

— Я был мальчишкой, упрямым и тщеславным мальчишкой. Не будем судить друг друга сегодня с позиции прошлого. Ты и сама ошибалась. Ведь ты имела представление о риске и о моральных последствиях, когда дала мне над собой права мужа.

— Я поступила глупо. Глупо и безответственно. — Гарет взял ее за руку.

— Не будем ссориться. Мы оба наделали ошибок, Грейс. Я обесчестил тебя, ты позволила мне овладеть тобой. Я женился на Марте, ты вышла замуж за Лэмпмена. Зачем же допускать, чтобы эти ошибки разрушили то, что нам осталось в жизни?

— Ты вдовел много лет, Гарет. Я замужем всего лишь год. Что происходило в остальное время? Если ты осознал свою ошибку и так сильно хотел снова соединиться со мной, где же ты был все эти годы?

— Я не знал, где ты. — Он пожал плечами. — И я не видел тебя. Встреча с тобой несколько недель назад возродила мое чувство и живо показала мне, какую ошибку я сделал.

— Прости, Гарет, — помолчав, произнесла Грейс, — но ты опоздал… на пятнадцать лет. Слишком поздно.

— Нет! — отрезал он, больно стиснув ее запястье. — Я не верю, Грейс. Тебе горько. Я могу это понять. Я поступил как негодяй, бросив тебя одну с ребенком. Я проявил малодушие, когда не приехал к тебе после смерти Марты. Но должна ли ты казнить себя так же, как и меня? Если ты сейчас от меня отвернешься, мы потеряем не только прошедшие годы, но и всю оставшуюся жизнь.

— Эти годы не были для меня потерянными, — спокойно ответила Грейс. — Четыре из них я провела с Джереми. Один — с Перри. Слишком поздно для нас, пойми это, Гарет. Наши чувства давно умерли. Любовь осталась в прошлом.

— Ты лжешь! — Он повысил голос и посмотрел на Грейс горящими от гневного возбуждения глазами, крепко стиснув зубы. Грейс прекрасно помнила подобные проявления его бурного темперамента. — Ты убедила себя собственными словами? Ты готова прожить жизнь с красивым мальчиком, глядя на то, как он флиртует с каждой хорошенькой девушкой, и понимая, что со многими из них он забавляется наедине? Ты можешь сказать мне, что любишь его, Грейс, и он стоит того, чтобы за него держаться? Унижать себя? Скажи, что ты его любишь, что он для тебя единственный, каким был когда-то я. И не только был, но и остался, я в это твердо верю. Скажи, и я оставлю тебя в покое!

— Нет. — Глаза у Грейс пылали точно так же, как у Гарета; в юные годы они нередко ссорились, а бывало, и дрались. — Я не скажу тебе ничего подобного именно потому, что ты от меня этого требуешь. Я не скажу тебе ничего о Перри. Ничего. Мои чувства к нему и его чувства ко мне — не твое дело. Не твое, понятно?

— Ты просто не можешь этого сказать! — с издевкой выпалил он. — Не можешь сказать, что любишь его. Потому что это неправда, Грейс. Это не может быть правдой. Он мальчишка, а ты взрослая женщина.

— Ш-ш! Пожалуйста, тише. На нас начинают обращать внимание.

Грейс, злая и взвинченная, внезапно увидела, что рядом стоит Этель и смотрит на них в полном недоумении.

— Пожалуйста, — повторила невестка, раскрыв веер и с деланной небрежностью обмахиваясь им. — Не ссорьтесь здесь.

Лорд Сандерсфорд выпустил руку Грейс и наигранно улыбнулся.

— Вполне своевременное напоминание, мэм, — произнес он, слегка наклонив голову. — Грейс и я разошлись во мнениях совершенно по-дружески, уверяю вас. Как в старые времена.

Только теперь Грейс заметила, что танцы закончились. С некоторым трепетом оглядевшись по сторонам, она убедилась, что никто на них не смотрит. Но Перри как раз в эту минуту направился к ним, и лицо его было бледнее обычного. Хотя он улыбался.

— Горячая работа эти танцы. Не хочешь ли пойти со мной и поискать где-нибудь лимонаду, Грейс?

— Хочу, — сказала она и потянулась к его руке, словно к прибежищу доброты и безопасности. — Здесь очень жарко. Тебе весело, Перри?

— К концу всего этого веселья ноги у меня окончательно одеревенеют, но, поскольку это необходимое условие радости, я не жалуюсь.

— В таком случае мы не пойдем завтра на прогулку пешком, а поедем в карете и подложим подушечку тебе под ножки, — сказала Грейс, похлопав мужа по руке, и задержала на ней пальцы, чтобы ощутить его тепло.

Перри последовал за женой в гардеробную и наблюдал, прислонившись к двери, как она сначала снимает перья, а потом вынимает из волос шпильки. Грейс не стала вызывать горничную в столь поздний час. Она потянулась через туалетный столик, взяла головную щетку и заметила:

— Я считаю, что первый выезд Присциллы в свет оказался удачным. Этель сумела обеспечить ее партнерами на каждый танец. И мне приятно, что леди Мадлен проявила к девочке столько внимания.

— Дружеское покровительство Мадлен принесет нашей милой племяннице только добро, — согласился с женой Перри. — Мадлен пользуется успехом с самого первого своего появления здесь. За эти три года она двадцать раз могла бы выйти замуж, причем вполне удачно, смею тебе заметить. Садись, Грейс, я расчешу тебе волосы.

Она послушно села и прикрыла глаза, когда Перри провел щеткой по ее волосам. Он продолжал их расчесывать, ведя с женой разговор о бале, об успехах друзей и знакомых, и смотрел в зеркало на лицо Грейс. Такое усталое.

Перри не хотел вспоминать, как в этот вечер, закончив танцевать с леди Лейлой, он посмотрел туда, где Грейс стояла у окна с Сандерсфордом. Они так увлеклись выяснением отношений, что явно позабыли об окружающих.

Перри в равной мере не хотел вспоминать, какой растерянной выглядела Этель, когда глаза их встретились. Как поспешила к ним через всю комнату и, сказав несколько слов, спасла обоих от повышенного внимания гостей. Какой потрясенной и полной раскаяния казалась Грейс, когда взглянула на него. Как вцепилась ему в руку и держалась за нее, целых десять минут болтая о пустяках, что было совершенно не в ее духе.

Перри не хотел ничего этого вспоминать. Он смотрел на ее отражение и старался увидеть женщину на десять лет старше себя, женщину, более подходящую мужчине своего возраста. Например, Сандерсфорду. Но не мог увидеть эту немолодую женщину. Перри видел только Грейс, свою жену, усталую, но такую красивую в новом красном платье и с темными шелковистыми волосами, рассыпавшимися по плечам.

Перри тихонько положил щетку; Грейс открыла глаза, улыбнулась и посмотрела на него вопросительно. В этот поздний час оставалось только раздеться и лечь в постель. Перри никогда не присутствовал при этом. Никогда не видел Грейс без платья или ночной рубашки.

— Тебе не справиться со всеми этими пуговицами, — сказал он. — Позволь я помогу тебе расстегнуть их.

Грейс нерешительно поднялась и повернулась к нему спиной. Нагнула голову и встряхнула волосами, чтобы перебросить их на грудь.

— Наверное, кто-то специально придумал все эти застежки у женщин на спине, чтобы горничные не ели даром свой хлеб, — съязвил Перри. — Ты и в самом деле не управилась бы без горничной, верно?

— А как насчет мужчин с их тесными мундирами и немыслимыми галстуками?

— Достойный ответ, — засмеялся Перри, расстегивая последнюю пуговку.

Перри положил руки Грейс на плечи и легко спустил лиф платья до самой талии, затем ладонями приподнял полные груди и прижался губами к плечу Грейс. Он продолжал целовать ее плечо и ласкать груди, трогая кончиками пальцев соски до тех пор, пока они не затвердели.

Он хотел ее, и с каждым днем все сильнее. Он не мог насытиться ее совершенным телом, ее особенным запахом — всем, что делало ее Грейс. Мысль о жизни без нее неимоверно пугала Перри. Две ночи, проведенные в гостинице по дороге в Лондон, оказались поистине убийственными. Неужели теперь ему предстоит потерять жену навсегда? Неужели она оставит его ради Сандерсфорда? Преодолеет ли Грейс искушение и останется с мужем, но отдалится от него? Перигрин подавил страх, поняв, что Грейс чувствует желание.

Он целовал ее жадно. Лаская жену, Перри всегда в первую очередь думал о том, чтобы ей было хорошо. Но теперь он боялся потерять Грейс и протестовал; он был слишком ожесточен, чтобы оставаться только нежным.

— Идем в постель, — хрипло проговорил он и поднял ее на руки, все еще в платье, сбившемся на талии.

Грейс закрыла глаза, когда Перри положил ее на постель. Лицо у нее горело. Муж никогда не раздевал ее до сих пор, даже под простынями. Прикасался к ней руками и всем своим телом, но не снимал с нее ночную рубашку совсем.

Грейс лежала на кровати, закрыв глаза и подавляя желание натянуть на себя одеяло. Она ждала, пока Перри разденется и придет к ней. Страстное ожидание наполняло ее скорее болью, чем радостью. В горле пульсировал болезненный комок, Грейс готова была закричать и броситься к Перри, если он не придет к ней сию же минуту.

Прошедший вечер оказался невероятно мучительным: Гарет и тревога, связанная с их встречей; вспыхнувшие в ней негодование и одновременно неуверенность. Возмущение по поводу его предложения возродить их любовь. Ее убеждение, что все уже в прошлом, что чувство к Гарету невосстановимо, и страх перед возможностью подпасть под влияние виконта. Видимо, если женщина когда-то любила мужчину, родила от него ребенка, это не так-то легко отбросить, непросто забыть навсегда… Ее вина перед Перри, которому она не сказала правду, и кошмарное ощущение, что эта ложь с каждым днем все больше разъединяет их… Что, если Гарет найдет способ заставить ее снова полюбить себя и забыть Перри? Виконт на многое способен.

И самое ужасное — страх потерять Перри. Если ее любовь к мужу не угасла, то его чувство к ней утратило остроту наверняка. Ведь Грейс видела, каким он был на балу, — веселым, болтающим с женщинами своего возраста и более молодыми, он шутил с ними и был полон искренней радости. Но слова Гарета о нем врезались в память.

Ей хочется домой, в Риндон-Парк, вместе с Перри, к привычному течению спокойных дней, которые принесли ей столько счастья. Грейс хотела бы жить там сейчас и всегда. А она, возможно, никогда уже туда не вернется. Даже если они с Перри уедут туда после окончания сезона, их дом уже не будет таким, как раньше. Им больше не ощутить прежнего счастья.

Она была рада внезапной страсти Перри, радовалась тому, что муж не стал, как обычно, долго и нежно ласкать ее, а почти сразу лег и овладел ею. Радовалась, что он лежит и не опирается на руки, чтобы облегчить свой вес для нее, как это делал всегда, что двигается резко и без осторожности.

Грейс расслабилась и лежала спокойно, как всегда, прикрыв глаза. И он вошел в нее глубоко — тоже как всегда, а она, как всегда, испытала бурное наслаждение и повернулась к нему, когда Перри лег рядом, обнимая ее и укутывая одеялом. Она подставила губы для его уже полусонного поцелуя, положила поудобнее голову ему на руку и смежила веки.

И Грейс вдруг поняла, что боль, которую она испытывала во время их бурной близости, имела вовсе не физическое происхождение, что боль так и не прошла. Волшебство исчезло, Перри больше не в силах был избавить ее от душевной боли.

И откуда она, эта боль? И зачем Грейс позволила себе вернуться к жизни?

Безрассудство не в состоянии что-либо восстановить, думал Перри, прижимая к себе жену и закрыв глаза. Его близость с Грейс сегодня ночью носила эгоистический характер. Он не любил ее, а использовал ради наслаждения, ради утешения, ради забвения наконец. Перри хотел, чтобы жена лежала под ним обнаженная, хотел уверить себя — а может быть, и ее, — что она принадлежит только ему, что ни один другой мужчина не смеет претендовать на обладание ею. Сандерсфорд обладал ею несколько дней в далеком прошлом. Перри же близок с Грейс больше года, Перри на ней женат.

Но в этом нет ничего хорошего. Нет никакого утешения в том, чтобы овладеть собственной женой так, словно она ничем не лучше шлюхи. Нет смысла в том, чтобы удерживать ее при себе силой. Ведь Грейс не просто собственность. Она самостоятельная личность, сильный характер которой Перри привык уважать еще до женитьбы, и он не может удерживать ее только потому, что закон и церковь дали ему на эту женщину определенные права.

Перигрин лежал, безмолвный и несчастный, делая вид, что спит, рядом с неподвижной и бодрствующей Грейс еще долго после того, как рассвет сделал бледными и ненужными горящие на камине свечи.

На следующий день Грейс гуляла по Сент-Джеймскому парку вместе с Этель и неудержимо разговорчивой Присциллой. Перигрин уехал на аукцион чистокровных лошадей вместе с графом Эмберли.

— Просто выразить не могу, как чудесно я провела время вчера на балу, тетя Грейс! — в который раз восклицала Присцилла.

Грейс и Этель с понимающими улыбками слушали монолог, лишь изредка вставляя слова одобрения. Женщины чувствовали определенную неловкость, которую смягчало присутствие девушки.

— Я танцевала все танцы, — тараторила Присцилла, — с такими красивыми и любезными джентльменами. Вы видели, как я танцевала с лордом Иденом, тетя Грейс? Ведь он ваш сосед, верно? Он очень красивый и высокий. Мне больше понравился мистер Джонсон. Он обещал, что заедет к нам на Кавендиш-сквер и мы погуляем в парке. А знаете, мисс Дарнфорд шепнула мне, что дядя Перри просто очарователен? Она была потрясена, когда я ей сказала, что сэр Лэмпмен женат на моей тете.

Присцилла весело рассмеялась.

— Я очень рада, что девочка подружилась с несколькими молодыми леди, — прервала словоизвержение дочери Этель. — Первый выезд в свет — чрезвычайно важное и знаменательное событие.

— Я просто обожаю леди Мадлен Рейн, — снова затараторила Присцилла. — Она так просто держится, и все мужчины от нее в восторге. Леди Рейн была так любезна, что предложила сегодня заехать за мной, когда поедет кататься с лордом Харрисом. И сказала, что ее брат тоже будет. Я имею в виду лорда Идена, а не графа Эмберли. Меня с ним не познакомили, хотя он тоже очень красивый. И такой величественный. Он друг дяди Перри, правда?

Они медленно прогуливались, любуясь свежей листвой деревьев, зеленой травой и чудесными весенними цветами.

— Люсинда Стеббинс приедет сегодня или завтра, — продолжала Присцилла. — Я просто не могу дождаться. У меня уже столько приглашений, тетя Грейс! Три бала в следующем месяце, два вечерних приема, концерт и завтрак. — Она пересчитала все по пальцам. — И званый обед у вас. А приглашения еще не все. Папа утверждает, что после моего первого выезда будут и другие, а потом и после представления королеве. Да, лорд Сандерсфорд говорил, что намерен как-нибудь пригласить всех нас в свое имение под Лондоном. Всего два часа езды, и место очень красивое. Я надеюсь, что он пригласит и кого-нибудь из молодых людей, иначе будет очень скучно.

— Я и не знала, что у него есть собственность здесь, — заметила Грейс.

— Кажется, имение принадлежало… его покойной жене, — с запинкой уточнила Этель.

Да, их, разумеется, пригласят, подумала Грейс. Допустит ли она, чтобы Перри принял приглашение? Или следует убедить его отказаться? Хочет ли она избежать приватной беседы с Гаретом? Или надо встретить прошлое с открытым забралом и раз и навсегда определить свое настоящее и будущее?

Грейс не желала никаких перемен в своей жизни. Хотела, чтобы все оставалось таким, как весь последний год после того, как она вышла замуж за Перри. Она была счастлива все это время, по крайней мере удовлетворена своим существованием больше, чем когда-либо. И она любила своего жизнерадостного, нежного мужа с его своеобразным пристрастием к познанию, умом и проницательностью. То была опасливая любовь, потому что Грейс не верила в ее долговечность, а не всепоглощающая страсть, которую она познала с Гаретом. Но именно это чувство к мужу принесло ей неожиданное удовлетворение. Она ничего не хотела менять. Не хотела вновь любить Гарета. Ей не нужна больше пылкая страсть со всеми ее тревогами, она не станет разрушать свои отношения с Перри. Но Грейс понимала, что должна рискнуть. Бесполезно пытаться сохранить все таким, каково оно есть. Вернее, каким оно было. Ее отношения с Перри уже изменились. Она поняла это еще в Пангем-Мэнор. И особенно почувствовала, когда они приехали в Лондон. И накануне вечером тоже, когда они смотрели друг на друга словно чужие, с некой настороженностью, и не понимали, что, собственно, произошло. Однако что-то произошло несомненно. Это не было всего лишь ее воображением.

Происшедшее отчасти нашло выход в том, как муж занимался с ней любовью в прошедшую ночь. Тогда это понравилось, потому что соответствовало ее настроению и ее желаниям. Однако проснувшись и обнаружив, что Перри уже нет рядом, Грейс почувствовала себя подавленной, вспомнив о яростной силе его страсти. В порыве мужа не осталось ни капли той бережности по отношению к ней, которой всегда отличались его ласки. Чем-то он напомнил ей Гарета, хотя она никогда не разделяла страсть Гарета так, как страсть Перри в эту ночь. Грейс вздрогнула.

— Леди Лейла Уолш говорила вчера вечером, будто ходят слухи, что принц-регент посетит бал у герцогини Ньюкасл на следующей неделе, — сообщила Присцилла. — Как вы думаете, это правда? Я просто умру от восторга, если это так!