19

— Алло, Гульд?

— Привет, папа.

— Это я, твой папа.

— Привет.

— Все в порядке?

— Да.

— А что это за история с Коверни?

— Меня позвали в Коверни.

— Что значит — позвали?

— Вести исследования. Они хотят, чтобы я там работал.

— Похоже, что-то серьезное.

— Думаю, да.

— Ну и как?

— Ну, меня приглашают на три года, жить я буду в кампусе, и мне два раза будут оплачивать поездку домой. Если я захочу съездить.

— На Рождество и Пасху.

— Вроде того.

— Похоже, что-то серьезное.

— Да.

— Коверни, ведь это на другом конце света.

— Да, это далеко.

— Знаешь, там отвратная еда. Однажды я был в тех краях, не в университете, но рядом. Невозможно есть ничего, все пахнет рыбой.

— Говорят, там смертельно холодно.

— Может быть.

— Холоднее, чем тут.

— Тебе дадут денег, правда?

— Как это?

— Скажи, тебе хорошо будут платить?

— Думаю, да.

— Это важно. А что говорит ректор Болдер?

— Он говорит, что для пятнадцатилетнего мальчика это куча денег.

— Нет, ты мне скажи, что вообще говорит ректор Болдер об этом, что он вообще говорит?

— Говорит, для меня это отличный шанс. Но он хочет, чтобы я остался здесь.

— Славный старик, этот Болдер. Можешь ему доверять.

— Он говорит, для меня это отличный шанс.

— Что-то вроде приглашения в Уимблдон. То есть, конечно, если ты теннисист.

— Вроде того.

— Как если бы ты играл в теннис, и вот однажды тебе пишут: «Мы заплатим Вам, если Вы окажете нам честь поиграть здесь». Крыша едет, правда?

— Ага.

— Я горжусь тобой, сынок

— Спасибо, папа.

— И правда, крыша едет.

— Ну да.

— Мама будет довольна.

— Что?

— Мама будет довольна, Гульд.

— Ты скажешь ей?

— Скажу.

— Серьезно?

— Да.

— Серьезно?

— Она будет довольна.

— Не говори ей пока, что я еду. Я ведь еще не знаю, меня только спросили об этом.

— Я скажу, что тебя спросили об этом, Больше ничего.

— Да.

— И что это большое дело.

— Да, объясни, что это большое дело.

— Она будет довольна.

— Да, неплохая мысль, скажи ей об этом.

— Обязательно, Гульд!

— Спасибо.

— …

— …

— Когда ты думаешь принять решение?

— Не знаю.

— Тебе скоро уезжать?

— В сентябре.

— Время еще есть.

— Да.

— Отличная возможность. Наверное, не надо ее упускать.

— Все так говорят.

— Но решать тебе самому. Ты понимаешь?

— Да.

— Выслушай всех, но решай сам.

— Да.

— Речь о твоей судьбе. А не о чьей-то еще.

— Ага.

— Ты окажешься под пулями, не они.

— Под какими пулями?

— Ну, это такое выражение.

— А-а.

— Так говорится.

— А-а.

— Был один полковник, который любил всякие там присловья. И когда дела шли не очень, он всегда говорил одно и то же. «Когда солнце бьет в глаза, загорай, а не стреляй». Он говорил это, даже когда лил дождь. Дело не в погоде, солнце — это символ, понимаешь, такое присловье, неважно, снег там или туман: когда солнце бьет в глаза, загорай, а не стреляй. Так он говорил. А теперь ездит на кресле-каталке. Плескался в бассейне, сердечный приступ. Лучше бы его не вылавливали, честное слово.

— Папа…

— Да, Гульд.

— Мне уже надо идти.

— Ты просто молоток. Держи меня в курсе.

— Хорошо.

— Если что-то решишь, дай мне знать.

— Ты помнишь, что обещал сказать маме?

— Конечно, помню.

— О'кей.

— Помню, не волнуйся.

— О'кей.

— Ну, тогда пока.

— Пока, папа.

— Гульд…

— Да?

— А Шатци, как Шатци?

— С ней все в порядке.

— Нет, что она думает насчет Коверни?

— Об этом?

— Да, об этом.

— Она говорит, что это отличный шанс.

— И все?

— Она говорит, что если ты — освежитель воздуха, то это отличный шанс, когда приглашают в сортир при забегаловке.

— При забегаловке?

— Да.

— Что, черт возьми, это значит?

— Не знаю. Я буду освежителем.

— А-а.

— Думаю, это такая шутка.

— Шутка?

— Думаю, так.

— Девчонка что надо.

— Да.

— Передай привет от меня.

— Хорошо.

— Пока, сынок.

— Пока.

Щелк.