Запланированная на утро встреча не состоялась. Виконтесса решительно этому воспротивилась. Неоднократные напоминания Саймона, даже требования, произнесенные его замечательным голосом, и не менее хорошо артикулированные угрозы высылки во вдовий домик, где она будет посажена на черствый хлеб и воду, не возымели действия.

Более того, ему не позволялось оставаться вдвоем с Каледонией Джонстон. Таким образом, до конца недели, а также половину следующей он был вынужден держаться от девушки на почтительном расстоянии. Она содержалась под замком в лучшей гостевой комнате, дверь в которую открывалась, только чтобы впустить Имоджин, Кэтлин и слуг, вызываемых по какой-либо надобности.

Такой же привилегией пользовался еще целый отряд модисток, портних, разных мастеров и торговцев. После работы все они покидали Портленд-плейс, источая благодарности хозяевам, с довольными улыбками, слезами счастья на глазах и головами, кружащимися от предвкушения выгоды, которую сулил им день грядущий.

Робертс мимоходом сообщал Калли местные новости. Например, кто-то из пришлого люда поведал своему напарнику, что приглядел в Танбридж-Уэлс коттедж для аренды на месяц после окончания сезона и что теперь его жена может позволить себе съездить в Ливерпуль к матери. Будучи достаточно воспитанной и абсолютно чуждой как чопорности, так и безразличия, Калли слушала подобные разговоры, чувствуя, что ничего более занимательного в ближайшее время не ожидается. Но потом вновь и вновь начинала сердиться. Почему она должна сидеть, как узница, в четырех стенах, когда остальные свободно разъезжают, где им нравится?

Не сказать, чтобы ее тюрьма была так уж неудобна. Безусловно, новая комната не шла ни в какое сравнение с ее собственной в Дорсете. С той скромной спальней, чью гордость составлял высокий балдахин над кроватью, где она спала без снов, как ребенок в колыбели, просыпаясь наутро с жаждой узнать, что приготовил ей новый день.

Гостевая комната балконом смотрела на Портленд-плейс, но появляться там ей запрещалось. Зато с наступлением ночи можно было проникнуть за огромную скрипучую дверь и посидеть на воздухе. Калли устраивалась поудобнее, закутывала ноги ночным платьем и, подперев коленками подбородок, смотрела то вниз на Лондон, то на сияющие в небе звезды — на весь этот мир, в котором она оказалась поневоле, так неудачно приземлившись на голову. Относительно неудачно, потому что все могло кончиться гораздо хуже.

План отмщения, оказавшийся на поверку истинной глупостью и теперь уже перечеркнутый, наводил на разного рода размышления. Сейчас, сидя ночами на балконе, она часто думала о происшедшем. Конечно, действовать кавалерийским наскоком, не позаботившись о собственной безопасности и о благополучии Лестера, было верхом безответственности. После этого вывода Калли устыдилась еще больше.

Между тем идея Броктона начинала ей нравиться. Ее замечательный новый друг Эмери рассказал Калли, какой виконт искусный игрок. Наверное, отточил свое мастерство у Армана Готье, который, по словам того же Эмери, был не только непревзойденным игроком, но и выдающимся капитаном. Он водил капер и, к восхищению дворецкого, плавал даже с самим Жаном Лафитом, пиратом — некогда грозой и гордостью Нового Орлеана. Во всяком случае, так говорили, да и Готье это подтверждал, когда люди интересовались его прошлым. Хотя Эмери заявлял, что не верит и половине этих историй, он не сомневался, что своим значительным состоянием джентльмен во многом обязан неправедным доходам.

Калли не терпелось вновь увидеть Армана Готье.

И Бартоломью Бута, которого Эмери называл Боунзом. Дворецкий его недолюбливал. Этот джентльмен никогда не вкладывал монету в ладонь, как делал Готье, когда Эмери забирал у него шляпу и перчатки. Да и выглядел он совсем не импозантно.

Однако по части еды хилый с виду Бартоломью Бут был настоящим колоссом. На два говяжьих ребра с куском мякоти у него уходило меньше времени, чем у повара на их приготовление. Эмери говорил, что когда мистер Бут ел, на это стоило посмотреть. При этом он еще ухитрялся читать лекции о вреде красного мяса и объяснять, как возникают подагра и артриты. Вообще он любил потолковать за столом о разного рода недугах и живописал их с такими неэстетичными подробностями, что виконтессе не единожды приходилось использовать горячие сдобные булочки не по назначению, а лепить на голову рассказчику, чтобы заставить его замолчать.

Обед с Бартоломью Бутом, естественно, значился в списке развлечений, ожидаемых Калли. Если только ее когда-нибудь выпустят из этого благоустроенного карцера!

Одной из причин ее недовольства был Лестер. В отличие от нее он больше не являлся пленником. Едва с Хорсмангер-лейн прибыли его вещи, Лестеру разрешили передвигаться в пределах дома. Но несмотря на предоставленную свободу, он предпочитал оставаться наверху и спускался на первый этаж исключительно для приема пищи. Он терпеть не мог появляться в красивой столовой Броктонов. Три раза в день находиться под пронизывающим взглядом виконта и опасаться неудобных вопросов о том, как разумный мужчина позволил уговорить себя участвовать в самом инфантильном и абсурдном проекте в истории человечества! Это казалось Лестеру более чем достаточным.

Главным образом по этой причине он стал бессменным членом небольшой компании, которая, казалось, замечательно прижилась в шикарной камере Калли. Кроме Робертса и Эмери, он единственный из мужчин на Портленд-плейс имел право доступа во вновь созданное приватное святилище.

Калли знала, что ее выпустят из заточения, как только виконтесса будет удовлетворена ее внешностью — одеждой, волосами, осанкой и манерами. Но, воспитываясь не на конном дворе вопреки мнению последней гувернантки, она уже сейчас верила, что не разочарует свою патронессу. Имоджин не придется краснеть за нее, когда настанет время представить ее обществу.

Между тем подопечная виконтессы умела кое-что еще. Например, на полном скаку поднять с земли носовой платок, попасть в туза с десяти шагов (Джастин делал то же с двадцати), быстрее Лестера влезть на дерево и выиграть у отца в шахматы девять партий из десяти.

Однако сообщать об этом леди Броктон было совсем не обязательно. Проницательная женщина, видимо, и так догадывалась о многом.

После десяти дней проживания в гостевой комнате Калли, отмытая, вылощенная и обмеренная с головы до ног, чувствовала себя вполне счастливой и готовилась продемонстрировать, что может вести себя как степенная, добропорядочная девушка.

Единственным, что омрачало ее существование с первого дня и поныне, был Саймон Роксбери, виконт Броктон. Она не любила его. Ей нравилась его мать, нравились слуги, друзья, его дом. Но этот мужчина ей не нравился. Ни капельки.

Прежде всего из-за его надменности. Кроме того, виконт оказался чересчур властным и многословным. Ему ничего не стоило заговорить человека до смерти. Грубый тщеславный диктатор, неспособный никого любить, разве что мать. И возможно, бесчестный. Не то что возможно, а даже наверняка. Выкрадывает людей прямо на улице, запирает в своем доме и держит, как будто имеет на это право. И можно не сомневаться, что такой тип не испытывает никаких угрызений совести.

Красота виконта только усугубляла ее неприязнь, как и желание порисоваться. Возьмется нарочно ерошить волосы, чтобы все видели, как он взволнован. Хочет казаться невинным. И до боли обаятельным! Умеет пустить пыль в глаза.

Знает, хитрец, как красит его слегка загорелая кожа. При улыбке она собирается морщинками вокруг глаз, и это придает им особую привлекательность. Калли раздражалась, понимая, что потому он и улыбается так часто.

И еще он, видно, гордится своим ростом, оттого так демонстративно смотрит на нее сверху вниз. При этом кичится своей одеждой, специально выбирая позу, подчеркивающую великолепный покрой его костюма. Вероятно, все эти приемы не раз побуждали тупоголовых молоденьких барышень взирать с почтением на такого элегантного мужчину. Нетрудно представить, как он во время прогулки прикасается кончиками пальцев к своей касторовой шляпе и покручивает боярышниковую трость.

Одним словом, виконт — человек опасный и неприятный. Но необходимо его использовать и, в свою очередь, позволить ему делать то же, в определенных пределах, разумеется, поскольку работать придется сообща. Конечно, она должна быть ему признательна за возможность выезжать в свет и попасть в «Олмэкс». Но с другой стороны, это не какой-то вид подарка. «Олмэкс» предусматривался и собственным планом виконта.

Так что никаких благодарностей! Она просто выполнит то, что обещала. А когда Ноэль Кинси будет наказан, уйдет. Без оглядки. Без угрызений совести. Без всякого сожаления. Виконту Броктону нужен помощник, некий безликий человек, и не более.

Подумав об этом, Калли улыбнулась. Да, он не воспринимает ее как личность и вообще на нее не смотрит. Только когда она доводит его до белого каления, он начинает ее замечать.

К счастью, она знает, как вывести виконта из себя. Если бы она захотела, то могла бы это сделать, и даже не раз. Самыми разнообразными способами.

Если бы захотела… Но зачем?

Впрочем, причина-то найдется.

— Шейла Ллойд, — чуть слышно пробормотала Калли. Женское имя, упомянутое только однажды, сейчас назойливо вертелось в голове.

— Ты что-то сказала, Калли? — спросил Лестер, усаживаясь по-турецки на полу с блюдом слив на коленях.

— Ничего достойного, чтобы повторять, — быстро сказала она, мысленно награждая себя шлепком за глупые мысли. Что ей эта Шейла Ллойд? Замужняя женщина, если она правильно поняла слова виконтессы. Впрочем, ей совершенно безразлично, кем заполнена жизнь Саймона Роксбери!

— И долго ты будешь ходить раскрашенная, как клоун? — Лестер скорчил смешную рожицу. — Отнимаешь мою пищу своими масками. Не дело переводить клубнику на подобную ерунду.

Калли облегченно вздохнула, благодарная другу, что он отвлек ее своим подтруниванием. Подсыхающий бело-розовый панцирь стягивал кожу и мешал говорить. Она наморщила чешущийся нос и опустила глаза на руки. Они тоже были щедро намазаны сладко пахнущим липким снадобьем.

— Имоджин уверяет, что лицо почти очистилось, — сказала Калли неподвижными губами. Теперь она поняла, какое это непростое дело — избавиться от нескольких веснушек, приобретенных за время прогулок без зонтика. Хотя не могла же она ходить по городу в штанах и с зонтиком! Это выглядело бы ужасно нелепо. Но раз Имоджин хочет, чтобы веснушек не было, нужно заставить их исчезнуть. — Твой нож при тебе?

— Смотря для чего. — Лестер поднял брови, притворно ужасаясь. В нем пропадал великий комик — одно из качеств, за которые Калли его обожала. — Кого ты собралась убить?

— Глупыш! — сказала Калли. — Нож нужен мне совсем для другого. Ох, как зудит! — Поддавшись почти непреодолимой потребности, она поскоблила пальцем кожу возле левого виска. — Теперь немного полегче, — вздохнула она. — Я подумала, ты мог бы отрезать мне ломтик сливы, а то, пока высыхает это месиво, я не могу открыть рот больше чем на дюйм. Скоро придет Имоджин и примется сдирать с меня шкуру полосками.

Лестер понимающе кивнул.

— Извини, но ножа тебе не будет. Я полагаю, нужно просто подождать. Воздержание полезно для души. Виконтесса сказала это сегодня утром, когда Робертс накладывал ей вторую порцию яичницы. Довольно странно, тебе не кажется? Мне также не нравится, что ты называешь ее сиятельство Имоджин. Это не совсем тактично.

— Я с тобой совершенно согласна, — честно призналась Калли, направляясь к зеркалу изучать собственное отражение, как будто это могло способствовать высыханию крема. Она шагала, смешно поднимая ноги, так как ей мешал тянувшийся сзади слишком длинный и широкий халат Имоджин. — Сама бы я не посмела, это ее желание. Недавно я обратилась к ней, как требует ее титул, так она после этого перекидала в меня с полдюжины сахарных абрикосов. Приходится потихоньку приучаться к фамильярности. Пока пообщаемся так, а когда все образуется, конечно, я буду называть ее «миледи».

До конца косметической процедуры, слава Богу, оставалось несколько минут. Но если виконт Броктон и Ноэль Кинси не оценят ее героических усилий, она застрелит обоих!

Калли отвернулась от зеркала и, посмотрев на приятеля, сказала:

— Лестер, тебе ведь не нравится Имоджин? А по-моему, она просто выдающаяся личность. Знаешь, о чем я подумала? Не соединиться ли им с папой? Правда, она выше его на полголовы, если не больше, и, пожалуй, лет на шесть старше. Но вряд ли это имеет какое-то значение. В любом случае оба достаточно древние. Как ты считаешь?

— Ее светлость и сэр Камбер? — вздрогнул Лестер. — О, я так не считаю, Калли. Если она своей писаниной сумела обмануть его и моего папу тоже, представляешь, чем это кончится? Он проведет остаток лет на конюшне, напиваясь тайком до бесчувствия. Да он сбежит прямо от венца, как только поймет, что связался с этой… Уф-ф! Даже слова не подберу…

— О, продолжайте, Лестер! — промурлыкала виконтесса, только что вошедшая в комнату и одной рукой еще державшаяся за щеколду. — С кем же? Старой мегерой? Или хуже?

Лестер покраснел. Лицо его стало лишь чуть светлее лежавших на подносе слив.

— Калли! — Он умоляюще взглянул на девушку.

— Видимо, мегерой, — сказала Калли словно нечто само собой разумеющееся. И даже осмелилась улыбнуться виконтессе, пока та, очищая ей кожу, посыпала халат тонкой бело-розовой пудрой. — Но он любит вас, Имоджин. Правда ведь, Лестер?

— О да, да! — Поднимаясь с пола, Лестер опрокинул блюдо. — Я вас обожаю, как родную мать! Клянусь вам! — Он изловчился, схватил сливу и, потерев ее о сюртук, протянул виконтессе. — Они восхитительны. Правда.

— Олух! — рявкнула Имоджин, хватая сливу и откусывая от нее приличный кусок. Затем она отослала Калли мыть лицо и руки в тазике за китайской ширмой в углу. — Дети мои, не могу вам передать, насколько моложе я себя чувствую все то время, пока вы у меня под надзором. Постоянно что-то делаю, занята целый день. Это замечательно! Калли, вы не забыли, что через час приезжает мадам Иоланда?

Калли зачерпнула побольше воды, чтобы умыть лицо. Частицы клубнично-сливочного снадобья попали ей в глаза. Она поморщилась и, стараясь сдержать слезы, взяла со столика полотенце. Высунув из-за ширмы голову и плечи, она вытерла лицо и посмотрела через комнату на виконтессу.

— Мадам Иоланда?

— Она уложит вам волосы, — пояснила Имоджин. — Мне ее рекомендовали, дорогая. — Она принялась облизывать пальцы от остатков сливового сока, натекшего, пока она высасывала мякоть, потом вынула изо рта косточку и швырнула ее в направлении холодного камина.

Ей удалось попасть точно в центр кучки с пеплом. Лестер, вдохновленный метким броском виконтессы, немедленно послал свою косточку туда же. Его рука оказалась менее уверенной. Косточка, не долетев до цели, звякнула о железную подставку для дров.

— Дуралей! — любовно пожурила его Имоджин и снова повернулась к Калли: — В последнее время ее хвалят все больше и больше.

Калли отвернулась, чтобы положить полотенце, и, стоя спиной к виконтессе, спросила:

— Имоджин, эта мадам Иоланда причесывает и вас?

— Нет-нет. Кэтлин достаточно хорошо справляется со своей работой. А что?

— Да нет, ничего. Просто я волнуюсь, когда кто-то трогает мои волосы. — Девушка вышла из-за ширмы и, сделав бесстрастное лицо, снова посмотрела на виконтессу. Ее кудри медно-желтого цвета подошли бы женщине помоложе. И не такой родовитой. — Имоджин, может, сегодня вы сделаете исключение и мы обе воспользуемся услугами мадам Иоланды? Сначала вы, а потом я. Тогда мне будет не так… боязно.

— Лжет не лучше вас, Лестер, — сказала леди Броктон, — хотя и считает себя отчаянной авантюристкой. — Виконтесса опустилась в кресло. Лиловое с белыми штрипками платье раздулось вокруг мощного торса, как баллон под напором ревущего горячего воздуха в Гайд-Парк-корнер. — Саймон, кстати, ненавидит этот цвет. Я думаю, Кэтлин не очень расстроится, если я позволю мадам Иоланде заняться нами обеими. На этот раз я хочу попробовать что-нибудь из красной гаммы. Это привлечет внимание джентльменов к моей голове и отвлечет от фигуры. Я полагаю, это поможет мне произвести впечатление на графа. А вы что думаете, Лестер? Как вам мой трюк?

— Я… я не знаю. — Лестер усердно изучал ковер, страстно желая провалиться сквозь него и избавиться таким образом от общества виконтессы. — Из красной гаммы? Право же, мэм, я не очень силен в…

— Поздравляю, Лестер, — сказала Имоджин, теребя свои пышные кудри. — Вы тактичнее моего сына. Саймон говорит, что я похожа на канарейку во время линьки. Ни больше ни меньше. — Она вздохнула и посмотрела на Калли. — Я всегда была шатенкой и жила не тужила, пока не начала появляться седина. Если мадам Иоланда не сможет вернуть мне прежний цвет, что вы думаете по поводу тюрбанов? Они прелестны, но я понимаю, что это для несчастных пожилых дам, которые оставили всякие матримониальные надежды. Нет уж, дудки! Мое время еще не вышло. Не перевелись еще на земле горшочки с краской!

Калли наклонилась подобрать сливы, валявшиеся на ковре, потерла одну о бедро и со смаком откусила. Она жевала сладкий фрукт и размышляла над услышанным, озадаченная упрямством леди Броктон.

— Имоджин, почему вы так боитесь быть вдовствующей виконтессой?

— Вам этого не понять, потому что вы молоды и думаете, что останетесь такой навсегда. Вот я смотрю на вас… — Виконтесса вздохнула и покачала головой. — Кажется, только вчера мы с отцом Саймона проводили свои дни, радуясь жизни. А сегодня я старая высохшая слива — вдова, вынужденная сидеть на краю зала и наблюдать, как веселятся другие, как жизнь проходит мимо меня. Слово «вдова» стало приставкой к моему титулу. Мне остается удалиться в деревянный домик и там сгинуть. Или начать собирать кошек, чтобы они своими отвратительными когтями карабкались по шторам и шастали по моему лучшему атласному покрывалу. Но я хочу, чтобы в моей постели был мужчина, а не клочья кошачьей шерсти, вот так.

— О нет, это не для моих ушей! — Лестер, нагнув голову и пряча пылающие щеки, направился к двери. — Папа непременно сказал бы, что я не должен слушать подобные вещи.

— Сядьте! — приказала Имоджин и взмахнула рукой, сплошь унизанной кольцами. — Здесь не прозвучало ничего неприличного. Все, что я говорю, — это жизнь. Жизнь, мои юные друзья! Мужчина и женщина испокон веку услаждают друг друга в постели под простынями. О, вы, наверное, думаете, что ваши мамы нашли вас обоих в капусте?

Лестер бессильно опустился в полосатое атласное кресло и уставился в потолок.

— Я предпочел бы не думать, где меня нашли, мэм. И уж во всяком случае, держать свои представления при себе. Это бессознательно — высказывать вслух такие вещи.

— Ты имеешь в виду — бессовестно, Лестер, — поправила его Калли, стараясь не захихикать, так как видела, в каком замешательстве он пребывает. — Хотя я считаю, это сказано слишком сильно. — Она повернулась к виконтессе: — Имоджин, но ведь вы все это навыдумывали. Я имею в виду ваши мнимые тревоги. В действительности вас не волнует ни вдовство, ни то, что сын может жениться. Вы даже сами пытаетесь сосватать ему меня. Все эти разговоры о горькой вдовьей участи не более чем блеф. Вы просто боитесь упустить последний шанс… ну… как бы это сказать… насладиться под простынями, выражаясь вашими словами. Хоть вы и не говорите прямо, по сути, это так, не правда ли?

— О Боже милостивый, заставь их остановиться! — простонал Лестер, роняя голову на руки и затыкая уши. — Пожалуйста!

— Я знаю, у вас острый язычок, Калли, — сказала виконтесса, ударяя ладонями по коленям. — Естественно, я не обсуждаю эти вещи с Саймоном. Сыновья, по-видимому, не способны понять своих матерей. Они думают, нам бы все вышивать домашние туфли да сплетничать.

Лестер испустил сдавленный звук и закашлялся, точно подавился, хотя уже добрые пять минут не клал в рот ни крошки.

— Сынок, я почти закончила, — ободряюще сказала Имоджин. — Крепитесь. Но знаете, Калли, у меня есть некоторые основания для опасений. Предположим, что Саймон женится прежде, чем объявится подходящая партия для меня, и я не успею завершить дело. Что тогда? Я уже не в том возрасте, чтобы нежно поглядывать на конюших. Несколько лет назад я еще могла. И я слишком горда, чтобы умолять. Как только к моему титулу добавится «вдовствующая» — моя жизнь кончена. Почтенная старая дама, Калли. Вдумайтесь, что это значит! Слишком стара для ложа, но слишком молода для гроба!

— Это невыносимо! — воскликнул Лестер, вскакивая. И бросился бегом к двери, распахнув ее с такой силой, что она стукнулась о стену и потом захлопнулась за ним.

Имоджин усмехнулась.

— Не знаю, как вы, а я думала, он никогда не уйдет, — сказала она, усаживаясь на подушки. — Я полагаю, следующий вопрос, раз уж мы так разговорились, будет касаться вас с Саймоном. Вы, верно, хотите знать, почему я считаю, что вы составите друг другу пару еще до окончания сезона? И почему меня не беспокоит такое развитие событий?

Калли подтянула кушак и принялась теребить кисточки на концах.

— Поскольку вы ни словом не обмолвились об этом, — ответила она, — с того дня, как мы встретились, я надеялась, что вы забыли о своем намерении.

— Ну нет, я не забыла, — довольно сообщила Имоджин, опираясь на подлокотники, чтобы подняться с кресла. — Вы, и только вы. Это совершенно ясно. Как вам известно, Саймон не собирается жениться. Он говорил это так часто, что сам себя убедил. Но не меня. Особенно после того, как я прочитала прошлой зимой эту Остин. Впрочем, Остин тут ни при чем, не считая того, что мой ум сосредоточился на неизбежности судьбы. Я имею в виду Саймона. И потом, та книжка заставила меня получше присмотреться к работникам конюшни. Убогая компания! Во всяком случае, я вдруг осознала, что чаша моя еще не испита и счастье снова возможно. Я не безвольная комнатная кошечка. И вы тоже, Каледония Джонстон. Как спутник жизни, мужчина не так уж нам и нужен, но, черт возьми, обладать им совсем недурно!

— Зачем?

Имоджин взяла Калли за руки, подвела к кровати, притянула на край и уселась вместе с ней.

— Каледония, сколько вам было лет, когда умерла ваша мама?

— Двенадцать. — Калли повернула голову, глядя краешком глаза на виконтессу. — Но какое это имеет значение?

— Огромное, я бы сказала. Я хорошо изучила мужчин и знаю их манеру разговаривать с юными дочерьми — ничего толком не объяснят, будут заикаться и спотыкаться на каждом слове. А ваша гувернантка? Она вам ничего не рассказывала об интимных отношениях между мужем и женой?

Калли казалось, что ее щеки стали такими же пунцовыми, как чуть раньше у Лестера.

— Моя гувернантка учила меня арифметике и географии, а также как держать спину и красиво есть суп. Но это вовсе не значит, что мои познания остались в пределах кругозора мисс Хейверли. Я видела животных на природе, если вы это имеете в виду, и понимаю, чего требует естество. Потом… я не раз слышала, как хихикали горничные в спальне моего отца, когда я бегала ночью на встречи с Лестером, чтобы кататься под луной и ловить в пруду лягушек. Ведь вы об этом спрашиваете?

— Об этом самом. Я не верю, что существуют женщины, неспособные наслаждаться тем чудом, которое связано, как вы сказали, с естеством. Но я верю, что среди нас есть такие, кому дано более других извлекать наслаждение из этого чуда и кто более других склонен искать приключений в жизни. — Виконтесса стиснула Калли руки. — Вы, девушка, одно из этих счастливых созданий. Вы держите жизнь обеими руками, как всегда делала я. Вы радуетесь ей, вам доставляют удовольствие приключения. Вам хочется рисковать, в вас есть смелость, огонь и вдохновение. Вы чертовски хорошенькая маленькая плутовка, а я так же неприглядна, как огромная грязная изгородь. Но если бы не этот проклятый факт, я побожилась бы, что вы моя дочь. И я готова поклясться: вы — то, что нужно Саймону. Вот почему я желаю видеть его женатым на вас, даже прежде чем я найду кого-то для услады собственного тела. Я уже ликую по этому поводу. — Виконтесса снова сжала Калли руки, затем встала и, отвернувшись, добавила: — Разумеется, он не видит ничего дальше своего носа, как и его отец. — Она опять повернулась и придвинулась совсем близко к Калли. — Мой сын все это затеял только для того, чтобы разделаться со своим Филтоном. Вот почему вы заперты здесь. Мы позволим Саймону оставаться в неведении. По крайней мере до поры до времени. Пока я не отхвачу себе что-то стоящее! Мы-то с вами лучше знаем, кому что надо, правда, девушка?

— Я ничего не знаю и знать не хочу о таких вещах! — воскликнула Калли, перекатившись на кровати, чтобы не видеть улыбки Имоджин. Она перекатилась еще два раза и опустила ноги на пол с противоположной стороны кровати. Затем встала во весь рост, прямо, как только могла, и обернулась слишком широким халатом. — Если бы я знала, то в тот же миг ушла бы из этого дома и сейчас уже нашла бы себе другой пистолет!

Имоджин только пожала плечами.

— Ну что ж, идите, девушка, — сказала она, потупив глаза и всеми силами стараясь изобразить покорность. Однако, проигрывая сражение, она полезла в карман, вынула сложенный листок, развернула его и протянула Калли. — Слуга внизу ждет ответа. Вот, читайте. Это письмо вашего отца.

Калли посмотрела на листок так, будто бумага могла ее укусить, и обхватила себя руками.

— Вы мне его прочитаете, — сказала она, чувствуя, как заколотилось ее сердце. Она вообразила, что герцогиня могла написать ее отцу и что отец ответил.

Имоджин сложила листок и положила обратно в карман.

— Нет надобности читать, так как я могу воспроизвести по памяти. Хотите послушать, как это у меня получится? «Дорогая виконтесса Броктон…» Так официально и вместе с тем несколько интимно, вы не находите? Итак, продолжаю. «Я только что вернулся из отъезда и обнаружил исчезновение Каледонии. К счастью, в доме меня ожидал ваш слуга, который успокоил мое встревоженное сердце. Он сообщил мне, где она. Думал ли я когда-либо, что вы спасете мою любимейшую дочь и этого безмозглого Лестера Плама! Кто бы предположил с их стороны такое легкомыслие, как попытаться пересечь переполненную дождями реку в убогом фургоне! У Каледонии всегда была тяга к самым безрассудным увеселениям, примером тому этот опрометчивый вояж. Когда Лестер Плам предложил ей прокатиться в поместье ее тети, Каледония, несомненно, думала, что отправляется в небольшое путешествие. Так по собственной глупости они оба попали в беду. Но спасибо судьбе — она привела их в Лондон, а Лестер даже смог лечиться у вашего личного врача. Это чрезвычайно любезно с вашей стороны. Выражаю вам свою искреннюю признательность». Возможно, я упустила слово или два, но думаю, что воспроизвела письмо близко к тексту.

— Вы написали ему, что вызволили нас с Лестером из реки? — Калли прохаживалась вокруг ножки кровати, держась рукой за столбик. — Как изобретательно! И скажите, насколько серьезна травма Лестера? Он выживет?

Виконтесса снова пожала плечами:

— У него сломана рука. Только одно крыло — ничего страшного. Мы сделали перевязку, разорвав одну из моих нижних юбок. А поскольку я торопилась в Лондон, мне показалось проще продолжить наше путешествие, нежели поворачивать назад, чтобы вернуть домой двух беглецов. Я вполне могу чувствовать себя героиней. В конце концов, вы оба доставили мне немало неудобств. Вот второе хвалебное послание, от отца Лестера, где он объявляет меня чуть ли не святой. Как бы то ни было, я убеждаюсь, что ваши отцы — самые доверчивые джентльмены во всей Англии.

— Да, если учесть обстоятельства. — Калли с рассеянным видом обошла столбик и принялась расхаживать по комнате. — Папы не было дома, поэтому он резонно предположил, что я отправилась вместе с Лестером. Лестер и раньше ездил в Лондон, поэтому его отец не видел ничего необычного в том, что он задерживается. И сейчас он, наверное, улыбается во весь рот, узнав, что его сын так удачно приземлился на Портленд-плейс. Воображаю, что чувствовали наши родители, получив письмо с гербом на воске. Думаю, они более чем охотно приняли бы любые объяснения на такой бумаге.

Калли взглянула на виконтессу и продолжила:

— Если бы я сказала, что хочу отсюда уехать, то покривила бы душой. С меня сняли мерки, мне заказали прекрасные платья. Впереди балы в «Олмэксе». Наконец, у меня появилась перспектива посмеяться над графом Филтоном. Ваш сын говорит, мое мнимое наследство так одурманит графа, что он не заметит, как будет разорен. Я предвижу, какое наслаждение доставит мне каждый момент игры. Но ваше желание видеть меня замужем за виконтом делает все это невозможным. Для меня это слишком. Вы понимаете, Имоджин?

— О да, я прекрасно понимаю, — согласилась виконтесса, явно фальшивя. Она склонила голову набок, услышав царапанье в дверь. — Когда я введу вас в общество, мне будет вполне достаточно, если, сопровождая вас, я привлеку к себе внимание нескольких джентльменов моего возраста. Конечно, если это не помешает планам Саймона. Право же, я не так глупа, чтобы упустить свой шанс. Ну ладно, этот разговор мы продолжим позже, а то, кажется, пришла мадам Иоланда. Но вы должны оказать мне содействие. Понимаете?

— Целиком и полностью, Имоджин, — согласилась Калли, плотнее запахивая халат. Она так и знала, что ничего ей не докажет, Имоджин не переговоришь. — Я уверена, Лестер тоже вас поддерживает и забудет все, что слышал. В данную минуту он, наверное, уже стоит на коленях и молит милости Божьей на это забвение.

— Несчастное бесхребетное создание, — сказала виконтесса, цокая языком. — Странно, но я все больше к нему привязываюсь. Он сейчас очень хорош, с новым гардеробом. Мне стоило большого труда удержаться и не послать Робертса с заказом к Вестону, чтобы сделать большой синий бант. Мы могли бы повязывать его молодому человеку вокруг шеи.

— Вы говорите о Лестере, как о домашнем животном, — запротестовала Калли, подлетая к двери, чтобы впустить мадам Иоланду. — Как вам не совестно, Имоджин! — Но она не смогла удержаться от улыбки, обескураженная саркастическим замечанием виконтессы.

— Он и есть домашнее животное. Прежде — ваше, а теперь и мое тоже. И мы напополам дарим этому глупому созданию нашу любовь. О, взгляните! Это вовсе не мадам Иоланда. Робертс принес вам коробки. Вероятно, первые несколько вещей из вашего нового гардероба. Замечательно! Вы наденете их к обеду. То-то Саймон будет доволен!

У Калли не хватило духу сказать своей благодетельнице, что она в этом сильно сомневается. Саймону Роксбери безразлично, выйдет ли она в бриджах или в шелковом платье. Или даже совершенно нагая, с розой в зубах. Ему нет до этого никакого дела, иначе за эти дни он нашел бы какой-то способ поговорить. Но виконта вполне устраивало, что его мать взяла на себя руководство подготовкой «орудия», которое он собирался применить против Ноэля Кинси.

Калли это тоже устраивало. Ради Бога!

Во всяком случае, она каждый раз повторяла это про себя, поглядывая на Саймона из-за гардин, когда он, будь то днем или вечером, уезжал из дома, не думая о ней. Элегантный и самоуверенный, он проходил по тротуару и садился в карету, чтобы посвятить себя любимым развлечениям.