Глава 3
Мэг Донован изменилась. Когда Джонатан вчера вечером наклонился к ней, он почувствовал исходивший от нее запах мелкого и чистого океанского песка, часами нагреваемого солнцем. Он взглянул ей в лицо, потрясенный, и сердце у него лихорадочно забилось. Это был аромат не Мэг. Так пахло от Серены.
После чего он открыл свой чертов рот и назвал ее чужим именем.
Джонатан сделал глоток утреннего кофе – вопреки тому факту, что это было уже после полудня, – и отодвинул от себя экземпляр «Таймса», чтобы поудобнее пристроить локти на столе.
Могла ли это быть Серена, выдававшая себя за Мэг? Зачем бы ей понадобилось такое? К чему обманывать Лэнгли?
Он помотал головой и, хихикнув, уткнулся в чашку с кофе. Конечно же, нет. Смешно даже думать об этом. Только в его шалую голову могла прийти подобная мысль.
Шесть лет, конечно, должны изменить наружность любого человека. Мэг тоже изменилась физически. Волосы потемнели, приняв золотисто-каштановый оттенок, и обрамляли лицо волнистыми прядями, дарованными ей природой, а не щипцами для завивки. Она выглядела похудевшей – нет, не совсем так. Бедра округлились, талия оставалась по-девичьи стройной и тонкой, а округлости грудей выступали над корсажем. Кожа была темнее, нежели у большинства лондонских леди, без сомнения, из-за климата острова, на котором жила Мэг, но вовсе не казалась слишком смуглой. То была легкая золотистая тень, которая соответствовала цвету волос.
Ее серые прекрасные глаза, казалось, стали больше и грустнее. Мэг никогда не была такой жизнерадостной, как Серена, но так и сияла счастьем в то, теперь уже далекое, лето, особенно когда рядом с ней был Лэнгли. А теперь она печальна.
Джонатан понимал, что это скорее всего потому, что она потеряла сестру, которая была для нее самым близким другом. Он полностью воспринимал всю трагичность происшедшего, потому что не было дня, когда он не подумал бы о Серене Донован. Но ведь с тех пор прошло уже шесть лет, и Мэг скоро выйдет замуж за человека, которого так долго любила. Отчего бы ей не сиять от счастья?
Во второй половине дня у Джонатана был запланирован визит к герцогу Колтону в Мейфэр, после чего он был свободен. Мэг Донован поселилась у своей тети, всего через два дома от его собственного. Он хотел еще раз повидать ее. Она так сильно напоминала ему Серену. Гораздо сильнее, чем он ожидал.
Вошел лакей с подносом, на котором стояло блюдо с нарезанной ветчиной, однако Джонатан жестом велел слуге удалиться.
Мэг держалась с достоинством истинной леди, что, вероятно, удивило кое-кого из присутствующих на приеме, ожидавших увидеть в ней неуверенную в себе провинциалку, однако Джонатана это ничуть не удивило. Серена как-то сказала, что цель жизни ее матери заключается в том, чтобы увидеть всех своих дочерей достойно принятыми лондонским высшим обществом, и что та потратила годы, наставляя девочек в искусстве вести себя как настоящие леди.
Он слегка улыбнулся, припомнив, как покраснела Серена, когда призналась ему, что всегда прилагала максимум усилий, чтобы проигнорировать поучения матери. В то время она не видела никакого преимущества в том, что будет вести себя как истинная леди. В ее манерах присутствовала какая-то порывистая, диковатая резкость, совершенно неукротимая, да он и не хотел ее укрощать. Он любил ее такой, какая она есть.
– Я рад, что вы не во всем слушаетесь свою матушку, – говорил он. – Мне не нужна леди высшего качества. Я хочу вас.
Он звонко расцеловал ее, и все разговоры о ее семье были забыты. В те месяцы, когда годы назад они день за днем все лучше узнавали друг друга, он находил, что Мэг очень и очень отличается от Серены. По темпераменту она была полной противоположностью сестры. Его всегда удивляло, как можно не отличить одну от другой. Да, возможно, внешне они идентичны, но для него эти две женщины были не похожи одна на другую, как день и ночь. С первого взгляда на их глаза он легко мог отличить одну сестру от другой.
Однако Мэг изменилась. За шесть лет, прошедшие с последней их встречи, изменилась в том, чего он никак не мог точно определить, и стала очень похожей на Серену.
И по какой-то неясной причине это вселяло в него страх.
В тот же день, ближе к вечеру, сестры сидели у Серены в спальне. Серена набрасывала письма домой, а Феба перелистывала страницы книги, которую пристроила у себя на коленях.
– Какой приятный был вчера прием, – с улыбкой проговорила Феба и с мечтательным выражением в глазах посмотрела в окно.
Тетя Джеральдина поместила Серену в той самой комнате, которую они с Мэг делили во время последнего визита к родственнице, комнату для гостей, отделанную в темно-красных тонах. Шесть лет назад Серена и Мэг подшучивали над тем, какой строгий, даже торжественный стиль носило это их временное обиталище с его тяжелыми бархатными шторами и постельными пологами, кроватями из орехового дерева с толстенными ножками, столиками и комодами из дорогих сортов дерева, верхние доски которых были из черного со светлыми прожилками мрамора.
Теперь эта спальня пробудила воспоминания о Мэг. Серена посмотрела в тяжелое, округлой формы зеркало на туалетном столике и вспомнила, как плакала здесь в объятиях Мэг, после того как с ней порвал отношения Джонатан Дейн. Она со вздохом отложила перо и опустила голову, прижав кончики пальцев к переносице.
Серена хотела бы согласиться с Фебой и сказать, что прием был хорош, но на самом деле у нее все происходившее там вызвало неприятное чувство. Не явись туда Джонатан, все было бы иначе, не так плохо. Но его приезд нарушил ее душевное равновесие, с таким трудом обретенное. Потом он снился ей всю ночь – такой, каким был в прошлом, и такой, каким стал теперь, а потом, уже бодрствуя, она не могла весь день избавиться от мыслей о нем.
Та вспышка влечения, то напряжение чувств, которые охватили ее, едва она его увидела, выбили ее из колеи. А она не должна питать подобные чувства к тому, кто повел себя как самый худший из мерзавцев не только по отношению к ней, но и в других случаях во все последующие годы после их разрыва. Где же ее гордость?
Она должна помнить о своей ненависти. На корабле, в то фатальное утро, она сказала Мэг, что презирает его. И она должна испытывать по отношению к нему только эти чувства. Должна помнить, как он поступил с ней, как оскорбил ее достоинство.
– Ты знаешь, что я познакомилась с двадцатью тремя неженатыми джентльменами? – вдруг услышала она вопрос Фебы.
Серена в изумлении высоко подняла брови.
– Ты что, сосчитала их?
– Конечно, сосчитала.
– Откуда же ты узнала, что все они холостяки?
Феба улыбнулась лукаво и ответила:
– Я догадалась об этом по тому, как они смотрели на меня.
Серена хотела было сказать своей сестре, что выражение, с которым мужчина смотрит на леди, само по себе еще ничего не значит, поскольку и женатый мужчина может быть распутником, но передумала. Какая-то часть ее души хотела, чтобы младшая сестра как можно дольше пребывала в блаженном неведении, сохраняла наивность юности. Вместо этого она поинтересовалась:
– А с каким количеством леди ты познакомилась?
– Вот еще! Чего ради мне надо было считать леди?
Серена пригляделась к сестре и поняла, что ничего не добьется, если не проявит должной настойчивости.
– Как ты думаешь, найдется ли среди этих двадцати трех новых знакомых, ну, скажем, хоть один, который хотел бы стать твоим поклонником?
– Хм-м. – Феба постучала по подбородку кончиками пальцев, видимо, обдумывая что-то. – Возможно. Я протанцевала с мистером Палтенуа два раза. Он, как ты знаешь, внук герцога и очень красивый.
– Насколько помню, – сухим тоном произнесла Серена, – ему всего семнадцать лет.
– Но ведь это не имеет особого значения, верно? – пожав плечами, заявила Феба. – Он только на два года моложе меня, в конце-то концов.
Серена покачала головой и возразила:
– Леди взрослеют гораздо быстрее джентльменов, Феба. Девушка уже в семнадцать лет готова к замужеству. А мужчине понадобится добавить к этому не меньше десятка лет, чтобы стать достаточно зрелым для вступления в брак.
– А откуда ты это знаешь? – спросила Феба с нескрываемой насмешкой.
Серена поджала губы. Феба знала о скандальной истории, которая произошла с сестрой, но не во всех подробностях. Ей было всего тринадцать лет, когда та вернулась на Антигуа, а несчастье с Мэг отвлекло внимание от унижения и позора, пережитого Сереной.
Три ее сестры знали, что Серена совершила ужасную, непоправимую ошибку, которая могла бы превратить ее в парию, отщепенку, и мать объяснила, что подмена личности абсолютно необходима, если они хотят иметь шанс быть принятыми в высшем обществе. Феба в таком резоне видела логику, и это было все, что ей требовалось.
– Также я познакомилась еще с одним интересным мужчиной. Думаю, что ему лет двадцать восемь. Как по-твоему, он уже взрослый?
Серена пропустила мимо ушей сарказм сестры.
– Вероятно, – ответила она. – Кто же он, этот джентльмен?
– Он больше, чем просто джентльмен. Он граф.
Серена насторожилась. Среди присутствовавших на прошедшем накануне приеме она знала только одного графа в возрасте двадцати восьми лет.
– Но осмелюсь заявить, что ты скорее всего посоветуешь мне еще поискать.
Феба вздохнула, но в голубых глазах так и прыгали озорные искорки.
Серена целую минуту смотрела на Фебу строго, потом все-таки решила продолжить игру, хоть и без особого желания.
– Это почему бы мне предлагать тебе продолжать поиски?
– Да хотя бы потому… ох, я таких историй о нем наслушалась вчера!
У Серены даже перехватило дыхание. Но нет, никто бы не стал рассказывать Фебе о том, что произошло у нее с Джонатаном Дейном.
– Что же это за истории? – сорвалось у нее с языка.
Феба подалась вперед и понизила голос.
– Его имя граф Стрэтфорд. Он явился на прием довольно поздно и без особых церемоний. Ты была ему представлена?
– Да, была.
– Ладно, я уверена, что ты заметила, какой он энергичный мужчина. Если не обращать особого внимания на угловатость движений и морщины на лбу, он не такой уж старообразный в свои двадцать восемь лет.
– Господи помилуй, Феба, двадцать восемь лет вовсе не старость.
Феба хмыкнула и заявила:
– Тебе легко говорить, учитывая, что твой нареченный еще старше.
– Что за чепуха! Капитан Лэнгли всего на шесть лет старше меня. Это очень хорошая разница в возрасте.
– Ему уже под тридцать. Я всегда считала, что, когда доживешь до таких преклонных лет, место тебе на полке, неважно, женщина ты или мужчина.
Серена рассмеялась и сказала:
– Небеса обетованные! С чего ты это взяла?
Устремив на Серену взгляд, который Феба, видно, сочла глубокомысленным, она шлепнула себя ладошкой по лбу, и обе они рассмеялись.
Феба сделала глоток чаю, который к этому времени совсем остыл, и заговорила:
– Я вчера вечером познакомилась с молодой леди, мисс Трампет, которая мне сказала, что лорд Стрэтфорд самый распутный повеса во всем Лондоне. Она утверждает, что, несмотря на скверную репутацию, он желанный гость на самых высоких приемах, но только потому, что граф.
– Самый распутный повеса во всем Лондоне?
Феба кивнула, преисполненная сознания собственной важности от того, что услышала сплетню столь значительную.
– Именно так. Мисс Трампет сказала, что это началось несколько лет назад, после того как он совратил молодую леди, а потом разбил ей сердце. С тех пор он оставил за собой целую дорожку из разбитых сердец по всей Англии. И… – тут голос Фебы понизился до шепота, – говорят, что пять лет назад он усыновил ребенка одной законной четы. Он воспитывает мальчика в самых роскошных условиях и, случается, использует его мать в качестве любовницы.
Серена опустила веки. Это было уже слишком. Присутствие на приеме у Лэнгли, а после этого россказни тетки довели ее до полного изнеможения… но эти новости… Она судорожно сглотнула.
У Джонатана есть ребенок.
Когда-то давно у нее появилось желание стать матерью, произвести на свет детей. Во времена большой усталости она позволяла себе грезить об этом. Все должно быть кончено между ней и графом Стрэтфордом. Ей незачем волноваться по поводу этих новостей. Такое всегда было свойственно аристократам Лондона – во всяком случае, многие из них имели незаконнорожденных детей. Джонатан повел себя точно так же, как и все его предшественники. В самом деле, ей тут вообще нечему удивляться, особенно после того, как поступил Джонатан по отношению к ней. И она поняла, на что он способен.
Взглянув на Фебу, она увидела, что сестра снова смотрит в окно.
– Что там, Феба?
– Что? О, мне показалось, будто я слышала, как подъехала карета, вот и все, – рассеянно ответила Феба.
Серена взглянула на нее и в задумчивости похлопала себя ладонью по подбородку. Феба что-то от нее скрывает, это очевидно.
– Все-таки кто из джентльменов произвел на тебя самое сильное впечатление вчера вечером? Надеюсь, не этот распутный граф.
Пряча глаза и закусив нижнюю губу, Феба явно медлила с ответом.
– Ну скажи мне, – подбодрила ее Серена.
– Как бы сказать… Ну, наверное, это мистер Харпер.
– Мистер Харпер, – протянула Серена, пытаясь припомнить, о ком идет речь.
– Да. Это младший брат одного из флотских друзей капитана Лэнгли.
– Ты с ним танцевала? – спросила Серена.
– Три раза.
– Да неужели?
Серена удивленно подняла брови.
И снова Феба отвела глаза в сторону.
– Вообще-то я должна была танцевать вальс с сэром Шеффингтоном…
– Только он, к несчастью, подвернул лодыжку.
Серена вспомнила, как бедняга вскрикивал от боли, пока лакей помогал ему дохромать до кресла, в котором тот и восседал словно принц до окончания вечера. Серена время от времени поглядывала на него, чтобы убедиться, что он по-прежнему в хорошем настроении, несмотря на постигшую его неприятность.
– Да, тогда мистер Харпер и пригласил меня на вальс.
– Как я вижу, тебя это не разочаровало, – заметила Серена.
– О нет! – Феба гримасничала с той же скоростью, с какой слова одно за другим вылетали у нее изо рта. Только раз бросила она взгляд на Серену, после чего снова сосредоточила внимание на окне. Радостным голоском она добавила: – Он был очень добр ко мне.
– И он красив?
– Да, – подтвердила Феба. – Очень красив.
Глаза их встретились, и Серена ощутила вспышку неловкости. Она и раньше нередко замечала такие же упрямые взгляды сестры. Но что оно могло означать в данной ситуации? Они лишь недавно вернулись в Лондон. И разумеется, Феба не могла бы сосредоточить все внимание только на одном джентльмене в результате единственной мимолетной встречи.
Серена заговорила в более мягком и скорее вопросительном тоне:
– Тебе стоило бы указать на него, когда встретишь мистера Харпера в следующий раз.
Феба встала и, вытянув шею, снова поглядела в окно.
– Карета остановилась перед нашим домом. Думаю, это приехал капитан Лэнгли.
– О Господи, – пробормотала Серена. – Неужели уже четыре часа?
Накануне вечером капитан Лэнгли заметил, что будущий день обещает быть погожим – а так оно и вышло, – и спросил, не согласится ли она прокатиться с ним по Гайд-парку. Она дала согласие – было бы невежливо отклонить такое предложение нареченного жениха.
То была не единственная причина, по которой она дала согласие поехать. В доме у тетки она чувствовала себя словно цыпленок, запертый в тесном курятнике, и просто жаждала вырваться на свободу. И вот Лэнгли приехал за ней собственной персоной. Ей было страшно оставаться с ним наедине, однако страх этот не имел никакого отношения к нему лично – он был порожден в ней чувством вины и даже в большей степени тем, какую роль ей предстоит играть.
Серена заранее переоделась для прогулки в платье цвета лаванды из гроденапля, расшитое серебряной нитью. Рукава длинные, с буфами до локтей, у кистей перехваченные серебряными ленточками. И тем не менее она успела позабыть о предполагаемой поездке.
Она чмокнула Фебу на прощание и направилась к выходу из комнаты.
– Не забудь шляпу, – напомнила сестра.
– Ох, пропади оно пропадом! Снова забыла!
Серена сделала резкий поворот к двери в гардеробную. Она вечно забывала о шляпе, что не имело значения в Антигуа, где на это никто и внимания не обращал, но такое нарушение этикета было неприемлемо для прогулки по Лондону. Фланнери встретила Серену в гардеробной и помогла надеть шляпу с очень широкими полями, украшенную большим, прямо-таки каменно-тяжелым венком из искусственных цветов.
Наконец она поспешила вниз по лестнице к выходу из дома, обреченная провести вторую половину дня с мужчиной, которого должна была постараться полюбить так же сильно, как любила ее сестра.
Джонатан стоял у входа в дом леди Олкотт, не совсем понимая, что привело его сюда. Выйдя из дома герцога Колтона, он велел кучеру доставить его к дому на Сент-Джеймс-сквер, совсем близко к его собственному жилищу – всего на два дома дальше по улице.
Он уставился на дверь дома виконтессы. О чем он думает? Что он, с ума сошел? Посягнуть на территорию Уильяма Лэнгли – это последнее, чего бы он хотел. Лэнгли был его другом, а список людей, которых Джонатан мог бы называть друзьями, сильно сократился за последние несколько лет.
Это не могла быть Серена, напомнил он себе. Это Мэг. Ему нравилась Мэг, однако она не была той женщиной, которую он любил.
Серена умерла шесть лет назад. Она утонула по пути домой, в Антигуа. Ее позор и последовавшее за ним изгнание из общества на его совести – следовательно, он виновен и в ее гибели в морских глубинах.
Он повернулся и, махнув рукой, дал этим знак кучеру, что тот может уезжать. Кучер кивнул в ответ и хлестнул поводьями лошадей, запряженных в экипаж, которые двинулись вперед по улице и далее свернули на Йорк-стрит к конюшне при доме Джонатана, где им и место.
Джонатан поднял дверной молоток и тут же опустил его. Один, два, три раза, пока не обругал себя за то, что поступает как треклятый идиот. Леди Олкотт знала, кем он был и кем стал. Эта женщина улыбалась и кивала ему вчера вечером, как будто это не она относилась к нему с презрением и негодованием, после того как он причинил зло ее племяннице. Но то была именно она, и в глазах ее легко было прочитать: «Этот человек оскорбил мою семью, опозорил мою племянницу и стал причиной ее гибели».
Он в четвертый раз опустил молоток и услышал, как эхо от удара разнеслось по дому.
Ему хотелось еще раз взглянуть на Мэг Донован. Услышать ее голос. Проведи он хоть немного времени, подыскивая разумный повод для этого, он всего лишь осознал бы, что такое намерение абсурдно. Однако он не стал об этом раздумывать и полностью отдался бурному желанию увидеть ее снова.
Дворецкий отворил дверь, и Джонатан вручил свою визитную карточку.
– Я граф Стрэтфорд и явился с визитом к мисс Донован.
Дворецкий поклонился и сообщил, что немедля выяснит, дома ли эта леди. Джонатан перевел для себя эти слова таким образом: «Пойду справлюсь у леди Олкотт, желанный ли вы посетитель».
Нет сомнения, что нежеланный.
Дворецкий, вернувшись, отворил дверь пошире и отступил в сторонку. Леди Олкотт стояла на пороге, скрестив руки на груди. Глаза ее уставились на Джонатана словно пара ярко-голубых кинжалов.
– Что это вы здесь делаете?
Джонатан стойко выдержал этот взгляд и ответил:
– Добрый вечер, мэм. Я приехал повидаться с мисс Донован.
– С какой целью?
Хороший вопрос. Один из тех, на которые невозможно ответить правдиво. И он предложил ответ, вполне похожий на приемлемый:
– Я хотел бы принести ей поздравления по случаю будущего бракосочетания.
Леди Олкотт прищурилась.
– Я полагаю, что вы имели полную возможность сделать это прошлым вечером.
– Вот именно, что нет, – возразил Джонатан. – Была такая толчея, и мисс Донован в качестве почетной гостьи пользовалась огромным спросом.
Глаза у леди Олкотт сузились до такой степени, что напоминали змеиные.
– Я вам не верю.
Джонатан широко раскрыл глаза, словно в изумлении.
– Вот как?!
– Нет ли у вас планов поступить с ней так, как вы уже поступили с ее сестрой?
Леди Олкотт приложила руки к унижению Серены в той же мере, как и он сам, и она отлично это знала.
– Вовсе нет, мэм.
– В таком случае, чего бы вы хотели от моей племянницы?
– Как я уже говорил…
– Нет!
Джонатан поднял одну бровь.
– Ее нет дома! – как отрезала леди Олкотт.
Джонатан постарался скрыть растущее раздражение. Ничего другого он и не ожидал. Он вполне заслужил неприязнь леди Олкотт и ее семьи.
Он слегка наклонился вперед и произнес:
– Ну хорошо, миледи, я скажу вам чистую правду.
– Сделайте одолжение.
– Я приехал, чтобы принести извинения.
– В чем?
– Боюсь, что я вчера вечером поставил мисс Донован в неловкое положение. Это вышло совершенно ненамеренно, и я хочу сказать ей об этом.
Вспышка серебристого света ударила ему в глаза, через плечо леди Олкотт он увидел Серену – Мэг, – остановившуюся в смущении неподалеку от них на выложенном черной и белой плиткой полу прихожей. Она посмотрела из-под полей шляпы прямо на Джонатана широко раскрытыми серыми глазами и, приоткрыв рот, скорее выдохнула, чем произнесла:
– Ох!
Он наклонил голову и поздоровался с ней:
– Мисс Донован! Добрый вечер.
Серена сделала несколько шагов вперед, ступая осторожно, словно по чему-то скользкому.
– Добрый вечер, милорд.
Леди Олкотт с шипением выдохнула, и Джонатан какую-то секунду думал, что она собирается с треском захлопнуть дверь у него перед носом. Но как видно, некая частица хорошего воспитания еще сохранилась в ней, потому что она изрекла:
– Граф желает что-то сказать тебе, племянница.
Огромные серые глаза раскрылись еще шире, как бы вопрошая: «О чем?» Тем не менее Мэг удержалась на позиции вежливости, обязательной для леди:
– Вот как? О, я готова его выслушать, одну минутку подождите.
– Так иди же сюда, – процедила леди Олкотт сквозь зубы и приоткрыла дверь пошире, чтобы Джонатан мог войти. Сняв шляпу, он переступил порог.
Оба они, граф и Мэг, приблизились к леди Олкотт.
– Я останусь пока в гостиной, на тот случай если буду вам нужна.
С этими словами она развернулась и зашагала по коридору, по обеим стенам которого были развешаны огромные семейные портреты.
– Чем я могу вам помочь, милорд?
– Благодарю вас, что согласились увидеться со мной, – ответил он, пристально вглядываясь в нее.
Как много, очень много было в ней от Серены, гораздо больше, чем от той Мэг, которую он помнил. Когда сестры стояли рядом одна с другой, даже неподвижно, он сразу узнавал, которая из них Серена. Он гордился своей редкой способностью различать одну от другой. Даже Лэнгли, который влюбился в Мэг, как-то раз, к своему великому смущению, принял Серену за свою возлюбленную.
– Я хотел бы извиниться перед вами за свое грубое поведение вчерашним вечером.
– Ваше грубое поведение?
– За то, что назвал вас именем вашей сестры.
Ее веки заморгали быстро-быстро. Она ответила ему несколько принужденной улыбкой.
– Да не думайте вы о таких пустяках! Это обычная, очень частая ошибка многих.
– И все же… Я… я знаю, как близки вы были с сестрой. Как сильно должны тосковать о ней.
С лица ее все не сходила принужденная, теперь даже вымученная улыбка.
– Я предпочла бы, чтобы мы с вами не говорили о моей сестре, лорд Стрэтфорд. Вы, конечно, меня поймете.
Он не мог бы согласиться с этим вполне уверенно. Она выглядела как Серена и в то же время как Мэг. То были вещи тонкие, деликатные… форма ее губ, особые искорки в глазах… это напоминало ему Серену, однако, черт побери, шесть лет – срок долгий. И не важно, какая это из сестер, она все равно изменилась бы с тех пор, как он видел ее в последний раз. Она потеряла очень близкого ей человека.
– Я понимаю, – как можно мягче проговорил он. – Простите меня.
Она кивнула со словами:
– Само собой. – И, помолчав, добавила: – Не ожидала увидеть вас вчера вечером. Даже представления не имела, что вы стали таким близким другом капитана Лэнгли.
– Мы стали друзьями с тех пор, как… – Он вдруг примолк, явно пытаясь что-то вспомнить. – Да, мы сошлись по-дружески несколько лет назад. Лэнгли – добрый друг и очень хороший человек.
«Не то что я».
Ее улыбка потеплела, но выражение глаз оставалось прежним.
– Да, – пробормотала она.
– Вот именно. И знаете, Лэнгли пригласил меня быть другом-распорядителем на вашей свадьбе.
Ее улыбка исчезла, губы сжались в тонкую линию. Между бровями появилась морщинка. Эта новость вроде бы рассердила ее.
Собственно говоря, тут нечему удивляться, не так ли? В конечном счете ведь именно он послужил причиной гибели ее сестры. Разумеется, она не могла забыть об этом.
– Вы очень хорошо выглядите, Мэг, – произнес он примирительным тоном.
Она встрепенулась как птичка, оттого что он обратился к ней так искренне и простосердечно, и на лицо ее вернулась приветливая улыбка.
– Благодарю вас. И вы тоже недурно выглядите.
Он улыбнулся ей в ответ и почувствовал, что его вдруг бросило в жар. Надо уходить отсюда, пока он не сделал чего-нибудь такого, о чем станет потом сожалеть. Например, заключит ее в объятия, поцелует в губы и узнает раз и навсегда, кто же она, эта женщина.
«Лэнгли. Подумай о Лэнгли».
Он и подумал о Лэнгли. О том, что пришлось пережить Лэнгли за последние шесть лет. По большей части причины этого коренились в плохих поступках его, Джонатана, и он не желал снова причинять боль другу.
Отступив на шаг, он водрузил шляпу на голову.
– Ладно, я знаю, что вы уезжаете. Благодарю за то, что встретились со мной, мисс Донован.
– Благодарю за извинения, лорд Стрэтфорд, – ответила она не совсем впопад, но ее слова были приняты с полной благожелательностью.
Джонатан отвесил почтительный поклон, сказал, что надеется увидеть ее снова в ближайшее время, и удалился. Он постоял на углу улицы, ожидая, когда мимо него проедет фаэтон, управляемый знакомым черноволосым мужчиной, потом повернул голову и понаблюдал, как экипаж остановился у резиденции леди Олкотт. Лэнгли не заметил Джонатана, проезжая мимо. Спустившись по ступенькам из фаэтона на тротуар, он выпрямился во весь свой немалый рост, одернул флотский мундир, после чего подошел к двери и постучался. Дверь отворилась, и Лэнгли немедля скрылся за нею, войдя в дом.
Гнев охватил Джонатана с такой силой, что ему стало жарко. Он сцепил в замок кисти рук и увидел, что костяшки пальцев побелели.
Он заставил себя повернуться и уйти прочь, исполненный ненависти к тому, что Лэнгли может видеться с ней, быть с ней рядом, говорить с ней весь вечер… всегда… а он нет. Ненависти к тому, что впервые за шесть лет женщина оказалась способной пробудить в нем страсть.
