Глава 14
Серена проснулась от какого-то назойливого стука. Казалось, что он продолжался несколько часов. Она прикрыла лицо подушкой, надеясь, что таким образом приглушит шум, но это не помогло. «Тамп, бэнг, бэнг… Тамп, бэнг, бэнг…»
Серена отбросила подушку и, свесив ноги с края постели и немного поерзав, нащупала пол кончиками пальцев. Она встала с кровати и медленно, ощупью подошла к окну и раздвинула шторы. Лунный свет устремился в комнату через окно. Серена набросила на плечи халат и направилась к двери. Распахнув ее, она окинула взглядом коридор и увидела силуэт чьей-то фигуры – кто-то спускался по лестнице со свечой в руке. Джейн.
Услышав ее шаги, Джейн обернулась через плечо и кивнула Серене, которая поспешила сунуть руки в рукава халата и последовала за подругой вниз по лестнице.
– Что это такое? – спросила Серена шепотом.
– Не имею представления. Давайте посмотрим сами.
Они спустились с последней ступеньки, повернули и прошли под высокой аркой, за которой находился вестибюль. Дворецкий, облаченный в ночную сорочку и сбившийся на сторону ночной колпак, разговаривал у входной двери с каким-то человеком в черном.
– Прошу вас, сэр, приходите в более подходящее время…
– Нет, я должен повидаться с ней немедленно.
– Стрэтфорд? – воскликнула Джейн и ринулась вперед.
– Чего это ради…
Нервно сглотнув, Серена догнала Джейн.
– В чем дело? Что-нибудь случилось с Фебой?
Только теперь обратив внимание на обеих леди, Джонатан снял шляпу, посмотрел на Серену и сказал:
– Я должен поговорить с вами.
– Но что случилось? – спросила она, охваченная внезапным страхом. Чего ради он явился в Бат, да еще в такой час?
Джонатан бросил взгляд на свою кузину, на дворецкого и, наконец, на Серену.
– Наедине, – заявил он.
Джейн, стоя возле Серены, произнесла с возмущенным вздохом:
– Это настоящее варварство!
Джонатан сосредоточил все внимание на Серене и даже не обернулся на возглас кузины.
– Очень вас прошу.
Серена резко кивнула ему и обратилась к Джейн:
– Все в порядке.
Джейн поглядела на нее, нахмурив брови, и спросила:
– Вы уверены?
– Да.
Явно удивленная, Джейн провела их в гостиную, приказала слуге зажечь огонь в камине и сделать свет поярче. Тот быстро, за несколько минут справился с делом и удалился, а Джейн, бросив на Джонатана и Серену испытующий взгляд, последовала его примеру, с легким щелчком захлопнув за собой дверь.
Когда дверь закрылась, взгляды Джонатана и Серены пересеклись.
– Так в чем дело? – задыхаясь от волнения, спросила Серена.
– Это касается вашей сестры.
Серена оцепенела, потрясенная не столько его словами, сколько их интонацией.
– Она покинула Лондон позавчера. Я побывал в доме у вашей тети вчера вечером с целью расспросить о ней, и леди Олкотт сообщила, будто вы пригласили Фебу сюда, в Бат. Это так?
Серене понадобилось несколько секунд, чтобы осознать услышанное.
– Нет.
– Я так и думал. Я был уверен, что если бы вы это сделали, то уведомили бы меня об этом.
– О Господи… – Паника охватила все ее существо. – Феба сбежала с Себастьяном Харпером?
– Очень может быть, что так оно и есть.
Серена сжала кулаки и бросила на Джонатана обвиняющий взгляд.
– Ведь вы говорили, что Харпер покинул Лондон.
– Он сообщил мне, что уезжает из Лондона. Это еще не значит, что он так и поступил.
– Он вам солгал.
– Скорее всего.
Серена скрипнула зубами.
– Они все это вдвоем обдумали.
Джонатан передернул плечами.
– Когда я спросил у вашей тети, куда уехала Феба, она ответила мне, что приезжала карета из Бата и доставила письмо от вас. В письме вы сообщали, что карета заимствована у леди Монтгомери и что вы изъявили желание, чтобы Феба поехала в Бат теперь, когда она уже выздоровела.
– И тетя Джеральдина поверила ей, а вы нет.
Джонатан кивнул.
– Тетя Джеральдина отправила Фебу вместе с ее горничной в карете…
– Которая привезла ее не сюда, а доставила к Себастьяну Харперу, – со стоном закончила фразу Серена.
– Кажется, что так, – сказал Джонатан. – Мне очень жаль, Серена.
Серена на несколько долгих секунд прикрыла глаза, обдумывая что-то.
– Знаете ли вы, куда они отправились?
– Мне приходят в голову только два места, куда они могли уехать: либо в дом Харпера в Прескотте, либо в Гретна-Грин.
– А что, его дом находится поблизости от дороги, которая ведет в Гретну?
– Не слишком далеко. Несколько часов езды, не более того.
Серена тяжело вздохнула. Она не хотела, чтобы об этом узнали многие: тетя Джеральдина, Уилл, мать. Если кто-либо из них узнает, скорее всего возникнут скверные обстоятельства. И у нее нет иного выхода, кроме как обратиться за помощью к Джонатану. Снова.
– Вы можете взять меня с собой туда?
– Вам не надо спрашивать, сами это понимаете. И знаете, что я это сделаю.
– Если кто-нибудь выведает, что мы поехали вдвоем, разразится невероятный скандал. Моя репутация – репутация Мэг – будет погублена. А если Уилл узнает… – Тут она зажмурилась, потом открыла глаза и посмотрела на Джонатана, пытаясь разгадать его истинный интерес.
Он встретил ее взгляд совершенно спокойно.
Почему внутренний голос говорил, что следует довериться Джонатану, в то время как у нее не было никакого резона ему верить?
– Мы должны принять все необходимые меры для того, чтобы Уилл об этом не узнал. Чтобы не узнал никто. – Она улыбнулась ему. – Вы согласны?
Он ответил спокойно:
– Что касается всех прочих, о них, я в этом убежден, можно не беспокоиться, а что касается Лэнгли… – Он произнес последнее слово поморщившись и покачал головой. – Проблему с ним мы уладим позже. Однако если вы не желаете, чтобы он узнал о том, что мы отправились на поиски вашей сестры, то я сделаю все, от меня зависящее, дабы предотвратить это, Серена.
– Перестаньте называть меня Сереной.
– Нет.
– Я больше не Серена, – с нажимом на этом имени произнесла она. – Я теперь Мэг. Я должна ею быть.
– Но вы не она.
Это было безнадежно. Ей была ненавистна мысль о поездке с Джонатаном. О необходимости проводить время с ним. Однако он был единственным человеком, который понимал серьезность положения, который был готов помочь ей спасти сестру.
– Нам необходимо ехать. Сегодня же вечером. Но сначала я должна сообщить об этом Джейн.
Он нахмурился и спросил:
– Вы уверены, что хотите поделиться с ней?
– Вы что, не доверяете вашей кузине?
Он тряхнул головой и ответил:
– Я ей доверяю. А вы?
– Да, – произнесла она твердо. – Я не могу просто исчезнуть. Она моя подруга. Она поможет объяснить все моей тете и Уиллу. Без помощи Джейн мне пришлось бы бросить все это и ради спасения Фебы заранее оплатить проезд для нее и для меня на первом же корабле, который отплывает в Вест-Индию.
Он наклонился и взял ее руку в свои теплые ладони.
– Я намерен помочь вам. Доверьтесь мне, Серена. Я сделаю все, что в моих силах.
Она отвела от него взгляд – ей послышался какой-то шорох, – но она тут же сообразила, что это ее собственный вздох.
– Я знаю о вас, – пробормотала она. – Я все знаю.
Джонатан возвел глаза к потолку, словно бы умоляя Небеса о снисхождении. Потом, очень медленно, опустил голову и посмотрел Серене в глаза.
– Мое прошлое, – заговорил он, – во всяком случае, последние шесть лет – не имеет отношения к делу.
Серена поморщилась. Она совершенно не имела желания говорить об этом – тем более сейчас. Следовало думать о Фебе.
– Извините. Я ничего особенного не имела в виду. И вы не должны мне что-либо объяснять. Все то время вы никак не были связаны со мной.
– Я думал, что вы умерли.
Серена не ожидала такой преданности ей на протяжении всех последних шести лет. Она предполагала, что он женится на какой-нибудь высокородной леди и к этому времени уже обзаведется целым выводком детишек. Она и вправду так думала. Но в таком случае почему она даже в то время, когда ее негодование по поводу его предательства было особенно сильным, испытывала горчайшую ревность, думая о его связях с другими женщинами?
Она отрицательно покачала головой.
– Я… мы не можем обсуждать это сейчас. Мне надо отыскать Джейн.
Она повернулась к Джонатану спиной, поспешно вышла из гостиной и сразу увидела Джейн, которая дожидалась их в прихожей.
– Джейн? – спросила Серена, и ее шепот эхом отозвался в ночной тишине дома.
Джейн повернулась к ней, нахмурив брови.
– Ну как, все в порядке?
– Мне надо кое о чем посоветоваться с вами. Вы не откажетесь присоединиться к нам с лордом Стрэтфордом в гостиной?
У Джейн на лбу появилась морщинка.
– Конечно, не откажусь, Мэг.
Серена последовала за подругой в гостиную, молясь про себя о том, чтобы они втроем в ближайшие дни нашли возможность решить загадку исчезновения Фебы.
Джонатан сидел в гостиной и молча слушал, как его кузина и Серена обсуждают планы поездки на север. Как Серена и предполагала, Джейн от всей души была готова помочь. Они знали друг друга чуть ли не с пеленок, а она за столько лет их дружбы еще не встречалась с такой готовностью Джейн прийти на помощь и сделать все, что было ей по силам. Послушать только, какие изощренные, далекие от правды объяснения она придумывает ради того, чтобы ни Лэнгли, ни родственники Серены не догадались, куда она исчезла на несколько последующих дней.
Его кузина и Серена настоящие подруги, в этом можно не сомневаться. Но даже Джейн не догадалась о том, что перед ней именно Серена. И он испытывал некое странное удовлетворение от этого. Он был единственным человеком за пределами ее семьи, который распознал истину.
Джейн даже не смотрела на него, и он был этому рад. Однако едва Серена ушла наверх, чтобы переодеться и уложить то немногое, что могло понадобиться в дороге, кузина, на щеках у которой вспыхнули яркие пятна румянца, обратилась к Джонатану:
– Если ты посмеешь скомпрометировать эту женщину каким бы то ни было способом, я с тебя шкуру спущу! – выпалила она, как только Серена закрыла за собой дверь.
Он в ней не сомневался, однако произнес с оскорбленным видом:
– Что?!
– Я понимаю, о чем ты, Стрэтфорд. Все эти последние недели я наблюдала за тобой каждую минуту в тех случаях, когда мы втроем находились в одной комнате. И мне не понравилось то, как ты на нее смотришь.
Он чуть не расхохотался. Как же мало она поняла.
– Мэг вполне взрослая и достаточно самостоятельная, чтобы принимать собственные решения, – проговорил он спокойно.
– Так вот и не смей.
Он покачал головой. Это был совершенно бесполезный разговор.
– Тут нет никакого изощренного подтекста. Она нуждается в моей помощи, чтобы разыскать свою сестру. Ничего более за этим не стоит, кузина.
Он, разумеется, солгал. Очень многое стояло за всем этим.
– Я тебе не верю.
Джейн скрестила руки на груди и вперила в Джонатана жесткий взгляд.
Она показалась ему похожей на пуму светлой масти, лоснящуюся и готовую к нападению. Она навостряла когти и нападала на него раз или два в их общем детстве, и отметины от этих нападений сохранились на его коже до сих пор как доказательство тех стычек. Ему вовсе не хотелось повторять прежний опыт этим вечером.
– Ты, я вижу, завязала крепкую дружбу с мисс Донован за самое короткое время, – заметил он.
– Она мне нравится.
Сказанного было достаточно, как он полагал. Джейн была весьма разборчива при выборе друзей, и если уж делала кого-то своим другом, то был по-настоящему прочный союз.
– Да не смотри ты на меня так! – сказал он. – Ты не хуже меня знаешь, что Мэг вполне способна постоять за себя.
– Не делай этого, Стрэтфорд.
Он отвернулся.
– Она помолвлена с капитаном Лэнгли, и он очень хороший человек. Если ты вмешаешься в это… – Джейн запнулась, потом выпрямила спину и продолжила: – Разумеется, тебе это делать не следует. Я ей сказала, что ты образумился и что я в этом уверена. Даже четыре года назад, во время всех твоих дебошей, ты не падал так низко. Ты не посмеешь заниматься подобными вещами после того, что совершил по отношению к ее сестре.
А что, если бы? Как-никак она ее близняшка.
Нет, он не мог бы. Не мог бы предать Лэнгли.
После «смерти» Серены Лэнгли доказал, что он остался одним из немногих верных друзей Джонатана, и он не может разрушить его брак – нет, только не теперь.
Получасом позже Джонатан и Серена уже ехали в наемной карете по направлению к северу. Джейн оставалась в Бате на все то время, пока они оба будут вынуждены в связи со своими планами пребывать в этих местах, а потом опять-таки дожидаться здесь приезда Серены с Фебой или ждать до тех пор, пока не получит от уехавших на поиски других указаний. Серена написала своей тете и Лэнгли, сообщив, что после появления Фебы они решили еще некоторое время пробыть в Бате, чтобы Феба могла получить удовольствие от здешних красот и развлечений.
Джонатан и Серена, оставив город, продолжали путь в относительном молчании, но Джонатан исподтишка все время наблюдал за своей спутницей.
Опершись подбородком на ладонь, она смотрела в окно кареты, за которым уже наступал предрассветный сумрак.
Сердце Джонатана учащенно билось от ее близости, от благодарности судьбе за то, что она осталась жива. И он в такт ударам беззвучно нашептывал ее имя: Серена, Серена, Серена.
Он с большой симпатией относился к Мэг, и ее утрата огорчала его по многим причинам. Но любил он Серену. Хотел он Серену. По Серене тосковал все эти годы.
И от Серены он отрекся. С безмерной жестокостью. Это ее репутацию он позволил разорвать в клочья. Это ее жизнь он разрушил, и возможно, главным образом по его вине она была вынуждена совершить свое странное перевоплощение. И чем больше он думал об этом, тем сильнее убеждался, что вся эта хитрость имеет какое-то отношение к нему.
– Зачем? – спросил он громко.
Она повернулась к нему.
– «Зачем» что?
– Зачем вы позволили вовлечь себя в этот обман? – спросил он, понизив голос. И вдруг сообразил, что вовсе незачем говорить тихо. Они были наедине, в полной изоляции, впервые за все прошедшие годы.
Она вздохнула, и взгляд ее снова обратился к окну.
– Моя мать решила извлечь пользу из происшедшего со мной. Как бы возродить меня в иной ипостаси, хотя возродить Серену Донован было совершенно невозможно после…
Голос изменил ей.
Он заметил краску румянца на ее щеках и поразился, кстати, не впервые, тем, насколько по-разному смотрят на вещи мужчины и женщины. Репутация повесы была именно тем, что могло только радовать мужчину. Да, повеса должен сносить пересуды и сплетни о себе, но в известной мере это делало его более популярным, более достойным уважения, более приемлемым в среде мужчин его общественного положения.
Джонатан радовался скандальным пересудам, которые окружали его имя. Они были теми небольшими «камешками», которые он мог бросить на могилу своего отца. Однако это ни в малой мере не сравнимо с тем, что была бы вынуждена терпеть Серена, оказавшаяся в подобном положении. Она была бы безоговорочно заклеймена как отщепенка и падшая женщина.
– Ваша мать всегда была намерена сделать из вас значительную личность, не так ли? – вполголоса спросил он.
Серена говорила ему, насколько мистрис Донован была сосредоточена на мысли сделать из всех своих дочерей истинных леди, добиться, чтобы каждая из них вышла замуж за человека богатого и титулованного, и как она настаивала на том, чтобы ни одна из них не совершила такую же ошибку, как она сама, когда стала супругой ирландца, не имевшего за душой ни гроша.
Серена издала негромкий звук, похожий на возглас согласия, потом заговорила четко и уверенно:
– Всегда. Но, к счастью для нее, она родила близнецов. Мать сообразила, что хоть я и разрушила свою репутацию, но с Мэг ничего подобного не произошло. Я не ведала о плане, который возник у нее после гибели Мэг. Он родился в день, когда она прочитала письмо моей тети, в котором та в подробностях описывала мой позор.
Джонатан молча кивнул, во рту у него вдруг пересохло.
– Почти сразу она принялась писать письма Уиллу от имени Мэг. Мои младшие сестры и я ничего об этом не знали. Так же как не знали и о том, что в тексте некролога, который она отправила в Лондон, стояло мое имя, а не имя Мэг. – Лицо Серены омрачилось, и после недолгого молчания она заговорила снова, глядя при этом в окно кареты на деревья, мимо которых они проезжали. – Я не была осведомлена о том, чем занимается моя мать, но понимала, что она почти возненавидела меня за то, что я сделала с собой. За то, как я разрушила не только собственную репутацию, но также ее реноме и репутацию моих младших сестер.
На это он не мог ответить. Да и что было говорить? Разве лишь то, что расплачиваться за происшедшее должен был он и только он. А не она.
Серена, не оборачиваясь, произносила все это настолько спокойным голосом, что Джонатан почти не верил собственным ушам.
– Иногда и довольно часто я хотела, чтобы именно я утонула, а не Мэг. Отчасти я понимала, что и моя мать хотела бы того же. Она так сильно желала, чтобы именно это было правдой. Все поверят, что я погибла в водах Атлантического океана, и я дала согласие.
– Нет, Серена. Это не так. Вы здесь…
Господи, нет. Теперь, зная, что она осталась жива, он не мог думать ни о чем ином. Он не мог – ни за что – потерять ее снова.
Джонатан смотрел на ее профиль, наслаждаясь ровным цветом кожи, который подчеркивала россыпь почти незаметных веснушек на скулах. Возможно, что он и не увидел бы их, если бы не вспомнил. Вспомнил, как считал эти веснушки: тринадцать на одной стороне и семнадцать – на другой. Он вдруг подумал о том, по-прежнему ли их тридцать или некоторые уже исчезли. Похоже, что так. Она, должно быть, надевала шляпу с широкими полями, выходя из дома в солнечные дни.
– Меня одолевает мысль, что все это, должно быть, сон, – заговорил он, понизив голос. – Такой же как множество других, какие снились мне все эти годы, и вы вдруг исчезнете, как всегда.
Серена медленно повернулась к нему лицом. Глаза ее отливали серебром при тусклом свете фонаря на стенке кареты.
– Я снилась вам?
– Постоянно.
Она тряхнула головой и устремила на него сияющий взгляд.
– Почему?
Джонатан с шумом выдохнул. Он изничтожал себя тысячу раз за прошедшие шесть лет, и она об этом знала. Если он скажет сейчас, что так было потому, что он любил ее, потому, что никогда не переставал ее любить, что его привязанность к ней никогда не умирала, она не поверит ему ни на секунду.
– Я никогда не забывал вас, – произнес он вместо этого. – И никогда не прощал себе того зла, которое причинил вам.
Она коротко рассмеялась – горьким смехом.
– Слишком поздно для таких признаний.
– Если бы я знал, что вы остались живы…
Голос его смолк. Что мог бы он предпринять, если бы знал, что она жива?
Все могло бы сложиться иначе.
Ему следовало бы подняться на палубу корабля, который отплывал в Антигуа, на другой день после смерти своего отца, вот что он должен был сделать.
День, когда он был вынужден нанести ей удар, день, когда он отвернулся от нее, несмотря на то что в глазах у нее горело страстное желание, да, именно в тот день разум его лихорадочно работал, изыскивая возможности для них обоих оставаться по-прежнему вместе. Он повел себя как последний трус, не ответил отказом на предложение отца отречься от нее публично, однако все еще обдумывал способы порвать со своей родней и остаться вместе с Сереной.
– Я хотел попросить у вас прощения.
Джонатану до боли хотелось протянуть руку и коснуться ее нежной округлой щечки, провести пальцем по шелковистой коже, однако Серена съежилась в тесном пространстве между мягкими бархатными подушками сиденья и окном кареты. Строгая и холодная, она явно не хотела, чтобы он дотрагивался до нее.
– Но было уже поздно. Я не знал, что вас так быстро отправят обратно в Вест-Индию. К тому времени, когда я получил возможность явиться с повинной, вы уже покинули Лондон.
Серена не ответила. Этих его слов явно было недостаточно. Обычное «я хотел извиниться» не могло преодолеть воспоминания о шести годах тоски и чувство неприкаянности. Он это понял. Но, Господи, как же он хотел, чтобы она его простила…
– После того как вы исчезли, мне часто снилось, что я где-то встретил вас случайно и попросил прощения.
– И я даровала его вам?
– Никогда, – скривив губы, ответил он. – Только посмотрев на меня, вы исчезали во мгле.
Серена в ответ издала невнятный звук, нечто среднее между смешком и всхлипом.
– Вы так и не попросили у меня прощения, – заговорила она. – Сны не в счет, хотя бы потому, что я не могла реально присутствовать ни в одном из них.
И выходило теперь, что он хотел получить прощение не только за то, как он повел себя шесть лет назад, но и за то, как вел себя после ее отъезда.
Джонатан превратил свою жизнь в хаос. Он сделал это по своей воле, думая о Серене каждый день. Он пошел по необычной для него, но совершенно определенной дороге саморазрушения. Она не захотела бы взвалить на свои плечи такой груз, и он не мог осуждать ее за это. То была его собственная ошибка, только его вина.
– Нет, я не попросил у вас прощения, – согласился он.
– Сделаете ли вы это?
– А если сделаю, вы даруете его мне?
Она устремила на него скептический взгляд.
– Достаточно ли у вас смелости, чтобы просить меня высказаться? Я не понимаю, почему вы нуждаетесь в ответе заранее. Ведь это нарушает самый принцип, самую основу апологии как таковой, не так ли?
– Серена, – забормотал он, борясь с желанием сжать ее руку в своей, – если я попрошу вас о прощении сейчас, вы не даруете его мне.
– И вы считаете, что поняли это?
– Да, я это понимаю. – И он понимал. Она не была готова простить его. Пока еще нет. – Я узнал, что вы утонули в море, через месяц после того, как впервые увидел вас во сне.
Это было тогда, когда тяга к саморазрушению в одну из бессонных ночей вспыхнула в нем с силой разбушевавшегося огня… Тогда он и поспешил уехать в Бат, где натворил немало бед.
Выражение грусти промелькнуло на лице Серены.
– Мне известно, что требования вашей семьи по отношению к вам, Джонатан, были очень высокими.
– И все-таки…
– Как я могу простить вас? Не только за то, как вы поступили со мной, но и за те безумства, какие вы творили в течение прошедших шести лет?
Джонатан услышал боль в ее голосе, она царапнула его душу с той же неожиданной остротой, с какой царапают кожу вроде бы совсем мелкие, но опасные осколки стекла… Почему он не остановил их? Своего отца и брата? Светское общество в целом, которое высмеивало ее за то, что он сделал с ней? Если бы он только мог защитить ее от всего этого. Он был еще таким молодым, совсем юнцом. Если бы такое произошло теперь, все было бы совсем по-другому.
На следующий день после того, как старая мегера обнаружила, что они занимаются любовью в ее бальном зале, отец и брат Джонатана вызвали его на разговор. Вопреки неприятным событиям прошедшей ночи, он явился в кабинет к отцу в прекрасном настроении, поскольку жениться на ней он мечтал с того самого дня, когда в первый раз овладел ею, а теперь понимал, что иного выхода, кроме как сделать своей законной супругой, у него нет – и устроить это надо как можно скорее. Он и предполагал, что отец и брат намерены обсудить свадебные планы, но вместо этого отец провозгласил:
– Больше не смей встречаться с этой маленькой шлюшкой.
Джонатан, потрясенный, застыл на месте. Столько аргументов кружилось у него в голове, что он не знал, с чего начать.
– А как насчет моей ответственности перед ней? Насчет правил благопристойности и морали? Она вовсе не шлюха, она благовоспитанная леди из хорошей семьи. И я люблю ее. И буду встречаться с ней, что бы вы ни говорили.
– А ты, ты, сбившийся с пути молодой жеребчик, рожден в Стрэтфорд-Хаусе и должен вести себя соответственно, – продолжал отец. – И я не желаю видеть тебя здесь до тех пор, пока не уляжется буря. Возможно, тебе будет дозволено вернуться в Лондон через год, но до тех пор исчезни.
Ну уж на это у него найдется ответ.
– Я не уеду. Никуда не уеду без нее.
Его старший брат Джервайс, который до этого стоял за спиной у отца, прислонившись к стене в свободной позе, вмешался в перепалку:
– Опомнись, Джон, она премилое создание, но ведь ты из рода Дейнов, слава Богу. Яснее ясного, что никто из ей подобных не заслуживает твоего беспокойства.
Джонатан молча поглядел несколько секунд на Джервайса, потом снова переключил внимание на отца.
– Я собираюсь жениться на ней. Я ее хочу. Это вполне достойное решение.
Его отец разразился смехом.
– Да знаешь ли ты, кто она такая, эта барышня? Она дочь Чарлза Донована. Ты его, конечно, не знал, да и не стоил он того. Он был ирландцем, из самых нищих. Без единого пенни. Ее приданого не хватило бы вам даже на неделю сносного существования.
– Для меня это не имеет значения, – прорычал Джонатан.
Джервайс язвительно усмехнулся и бросил:
– Ты хочешь узнать, каково жить в бедности?
Джонатан уперся кулаками в бока.
– Я же сказал, что не уеду из Лондона без нее. Я не могу оставить ее на растерзание сплетницам и любителям скандалов.
Его отец выглядел непреклонным.
– Если ты не уедешь и посмеешь еще хоть раз заговорить со мной на эту тему, я приду к убеждению, что она являет собой то самое, что о ней говорят, то есть шлюху. Для любителей скандалов все это будет настоящим праздником. А уж для сплетниц особенно.
– Ты принимаешь все это так близко к сердцу, потому что она у тебя первая. – Джервайс оттолкнулся от стены. – Ты найдешь в Суссексе сколько угодно готовых к услугам барышень ничуть не хуже ее.
Джонатан медленно повернулся лицом к брату. Джервайс грубо оскорбил его возлюбленную. Оскорбил Серену. И Джонатан был намерен стереть гнусное, торжествующее выражение с его жирной физиономии…
Одержимый слепой яростью, Джонатан набросился на брата, готовый убить его. Однако Джервайс одержал над ним верх и в ожесточенной драке сломал ему нос.
Джонатан в тот год только начал обучаться боксу…
И вот теперь он смотрит на Серену спустя шесть лет после тех событий и видит, что она стала еще красивее, чем была в восемнадцать лет. Еще более привлекательна для него. Ему нравились многие женщины, однако ни одна из них не обладала такой властью над его чувствами, как Серена шесть лет назад. И теперь… как могло это чувство стать еще сильнее?
– Я причинил вам зло только по собственной глупости, не по какой-либо иной причине, – заговорил он, понизив голос. – Я был совсем еще молодым, неопытным и незрелым. Мои родственники застращали меня, но в конечном итоге я не могу винить никого, кроме самого себя.
– Джонатан, – произнесла она, и голос ее был полон горечи, накопившейся за долгие годы. – Прошу вас, скажите правду. Было ли ложью все, что вы мне говорили?
– Ох, Серена, нет. Никакой лжи, – ответил он. – Единственной ложью с моей стороны было то, что, отвернувшись от вас в тот проклятый день, я сказал, что не знаю вас. И эта ложь…
Та самая, которая разрушила его жизнь. И что еще хуже, это разрушило и ее жизнь.
– Но ведь они должны были лгать. Я не могу понять лишь то, как могли вы так отчужденно относиться к женщине после тех слов, какие говорили ей.
После их с Джервайсом драки отец отменил приказ об изгнании, однако неуклонно настаивал на том, чтобы Джонатан не общался с Сереной. Однажды он столкнулся с ней на Сент-Джеймс-сквер, но поскольку отец мог наблюдать за ним в окно, молча прошел мимо. Потом, уже через несколько дней, он узнал, что она покинула Лондон. Приняв решение последовать за ней в Вест-Индию, он начал тайно откладывать деньги из тех, что получал на свое содержание от отца.
В том же году, уже после окончания осенней сессии парламента, он получил приглашение в гостиницу «Голубой колокольчик» в Уайтчепеле от брата, с которым не разговаривал до этого несколько недель.
К этому времени Джонатан накопил уже достаточно денег. Он планировал уехать в Антигуа весной и решил, что пора уже вступить в переговоры с Джервайсом. Ведь может случиться, что он никогда больше не увидится со старшим братом.
День выдался ветреный, но на удивление теплый. Когда Джонатан направлялся в «Голубой колокольчик», в кармане у него лежало письмо к Серене. Он никогда не отличался литературными способностями, и на сей раз у него ушло несколько часов на составление письма. Ему нелегко выражать свои мысли на бумаге, а чувство к Серене было настолько сильным, что казалось совершенно невозможным обратить его в буквы и слова. Это письмо стало первым, которое он смог написать ей, после того как она уехала. Наконец-то в то утро он его составил, но побоялся отправить.
Потом много дней смотрел на единственный листок бумаги и наконец бросил его, измятый и перепачканный, в огонь. И даже теперь Джонатан помнил каждое слово.
«Дорогая Серена.
Я надеюсь, что это письмо найдет Вас в добром здравии и самочувствии. Наша последняя встреча была скверной, и боюсь, что виновен в этом я и только я один, поэтому должен принести извинения за свое поведение, недостойное джентльмена. Мои родичи решили разлучить меня с Вами, но успеха в этом они не добьются. Самое сильное и глубокое мое желание заключается в том, чтобы сделать Вас своей спутницей на всю оставшуюся мне жизнь. Примите эти мои слова близко к сердцу, потому что я буду с Вами уже этим летом. Я могу только надеяться на то, что до того времени Вы сохраните привязанность ко мне.
Поверьте мне, дорогая Серена.
Горячо любящий Вас и бесконечно преданный Джонатан».
Он ворвался в гостиницу, весь в поту, несмотря на холодную погоду, размахивая рукой, в которой были зажаты перчатки. Джервайс поспешил встать, едва он подошел к их столику, и Джонатан застыл в полном оцепенении, глянув на брата. Лицо у того было желтым словно у покойника, одежда на нем висела – казалось, что с тех пор, как Джонатан виделся с ним в последний раз, он потерял не меньше пятнадцати фунтов веса. Непонятно, с чего бы это… Как выяснилось позже, старший брат Джонатана уже страдал от той болезни, которая свела его в могилу несколькими месяцами позже.
– Что это с тобой, парень? – спросил Джонатан.
Джервайс указал на свободный стул и предложил:
– Присаживайся, Джон.
Джонатан сел. Не говоря более ни слова, брат подвинул к нему по столу лист газеты. Джонатан начал проглядывать газетную страницу. Добравшись до середины, похолодел.
«Серена Донован из Антигуа, дочь Ч. Донована, утонула в море 27 августа, в возрасте 18 лет».
Джонатан поглядел на брата, лицо которого порозовело. Этот ублюдок улыбался.
Джервайс умер от туберкулеза восемь месяцев спустя, неженатый и бездетный, оставив Джонатана наследником графского титула. Отец Джонатана последовал за старшим сыном несколькими месяцами позже, скончавшись от апоплексии. У смертного одра отца Джонатан, спокойно глядя графу в глаза, взял реванш. Он заявил, что никогда не женится, не произведет на свет наследника, что собственное наследство он проиграет в карты и растратит во время дебошей и что таким образом придет конец родовой линии отца.
Умирающий граф умолял строптивца образумиться, однако он покончил счеты со своим предком и принял решение прожить жизнь до последнего дня, не связывая ее с какой-нибудь чуждой его натуре женщиной, которую никогда не смог бы полюбить.
И пока что держал слово.
А теперь он хотел бы вручить это письмо Серене, хотел сделать это прямо сейчас. Хотел, чтобы она могла появиться в «Голубом колокольчике» и увидеть выражение его лица в те минуты, когда он читал сообщение о ее смерти. Хотел, чтобы она была рядом с ним у постели его отца в ту минуту, когда Джонатан сказал ему, что никогда не полюбит ни одну женщину, кроме нее.
Если бы она присутствовала хотя бы в одном из этих мест, у нее не осталось бы никаких сомнений в том, какое чувство он питает к ней. Но как бы он мог высказать все это спустя столь долгое время, после того, что успел натворить? Это казалось совершенно невозможным.
Он покачал головой и произнес:
– Я не могу принудить вас поверить мне.
– Нет, – отрезала она, отвернувшись к окну. – Не можете.
