Глава 12
После приятного, но не слишком вдохновляющего вечера в доме у леди Монтгомери Феба слегла с тяжелой простудой.
Это, конечно, была ложь. Никакой простудой Феба не страдала. На самом деле то было грандиозное – и весьма успешное – притворство ради того, чтобы проводить целые дни в постели и спать сколько угодно, что было ей необходимо, так как у нее имелась возможность почти каждую ночь встречаться с Себастьяном.
Общество Себастьяна было для нее куда более желанным, чем ежевечернее времяпрепровождение с сестрой и ее знакомыми. Фебе нравился и капитан Лэнгли, и леди Монтгомери, а еще больше привлекал одиозный, загадочный лорд Стрэтфорд, однако общение даже с ним не могло сравниться ни в малой мере с возможностью побыть вместе с Себастьяном хотя бы минуту.
Феба продела руку под локоть Себастьяна, запрокинула голову и посмотрела на усеянное звездами небо, после чего снова обратила взгляд на возлюбленного. Он был в эту ночь настороженным и возбужденным, словно тигр, выпустивший когти и готовый вонзить их в каждого, кто попробует отобрать у него добычу.
Он обхватил пальцами запястье Фебы, крепко, но бережно.
– Вас огорчает, что мы можем встречаться только втайне от всех? – спросила она, понизив голос.
Он посмотрел ей в лицо, нахмурив брови.
– Дело не в этом. Я предполагал, что родные запретят вам встречаться со мной.
Она стиснула зубы, чтобы не проговориться и не пожаловаться на то, как зла на Серену за ее бессердечные, глупые запреты. Она всегда считала старшую сестру доброй, но ничего подобного, она такая же недобрая и жестокая, как их мать и тетя Джеральдина.
– О дорогая, мне хотелось бы…
Он отвернулся, явно огорченный.
Они шли по тротуару дороги между Гайд-парком и Мейфэром, и Феба понимала, что кто-нибудь из знакомых может проехать по дороге и увидеть ее вместе с Себастьяном. Но ей это было безразлично. Пускай они ее увидят!
Однако некая совсем крохотная частица ее существа содрогнулась при этой мысли. Что, если тетя Джеральдина возьмет да и отправит ее на корабле обратно на Антигуа…
Ну и ладно, она спрыгнет за борт и поплывет обратно в Лондон, к Себастьяну, вот что она сделает.
– Мне очень хотелось бы, чтобы все обошлось благополучно, – пробормотал Себастьян себе под нос.
Она бросила на него быстрый взгляд и остановилась, заметив, как сверкнули его глаза при этих словах.
– Все обойдется, – заявила Феба.
У него снова появился блеск в глазах.
– Давайте уедем со мной, – громко зашептала она. – Уедем в Шотландию. И обвенчаемся там. К дьяволу всех!
Широким жестом она указала куда-то в неведомую даль.
На этот раз он уставился на нее в полном недоумении.
– Феба…
– Почему бы и нет? – произнесла она в ответ требовательным тоном. – Я не беспокоюсь ни о чем. И ни о ком, кроме вас, Себастьян Я… – Она вдруг примолкла, а потом, проглотив внезапный комок в горле, зашептала: – Я не хочу расставаться с вами.
Он протянул руку и провел пальцем сверху вниз по ее щеке.
– Это моя вина, – заговорил он тихо, и в глазах у него появилось выражение боли. – Я так сильно хочу вас, но…
Голос его заглушила проехавшая по ближней улице карета, колеса которой прогромыхали по мостовой, нарушив мирную тишину ночи. Феба не обратила на это внимания.
– Нет, это не ваша вина. Неужели вы не понимаете. Это их вина.
Он отрицательно покачал головой:
– Нет, моя. Я разрушил все возможности, какие имел на успех, еще до того как получил их. Я потерял то немногое, что у меня было. У меня нет профессии и нет надежды на ее обретение. – Его широкие ладони легли на плечи Фебы. – Разве вы этого не понимаете, любовь моя? Теперь, когда я наконец получил возможность чего-то добиться, боюсь, что уже слишком поздно.
Его руки гладили ее с такой нежностью и лаской. Он значил для нее так много, что она даже не могла представить до какой степени. Она верила в него. Он был таким умным, проницательным, понимающим. Он мог бы добиться всего, чего хотел. Он мог бы завоевать весь мир.
Он обхватил ее лицо большими теплыми ладонями и приподнял голову так, чтобы она могла посмотреть ему в глаза.
– Я хочу увести вас к себе, – прошептал он. – Вы пойдете ко мне домой, Феба?
Трепет охватил ее. Феба понимала, что это значит. Наконец-то, наконец он овладеет ею.
– Да, Себастьян, я пойду с вами.
Серена захлопнула книгу, погасила лампу и посмотрела на дверь, соображая, не стоит ли заглянуть к Фебе. Нет, пожалуй, не стоит рисковать, иначе можно разбудить сестру. У нее серьезная простуда, ей нужен покой. Она со вздохом подошла к задернутой тяжелым пологом кровати и нырнула под одеяло.
Она глубоко вздохнула и вдруг ощутила легкий аромат Джонатана. Запах сена, нагретого солнцем. Они с Уиллом сегодня виделись с Джонатаном в парке – еще раз, но почему она все еще могла чувствовать этот аромат?
Серена вспомнила, как он уложил ее на сухую скошенную траву и ласкал руками и губами, нашептывая на ухо жаркие, страстные слова.
После всего, что случилось потом, она не могла поверить, что Джонатан задумал соблазнить ее, а потом бросить. Можно считать ее наивной и даже глупой, однако она была уверена, что вначале и он оказался рабом их взаимной страсти.
Довольно долго она лежала на спине, глядя на смутные в полутьме очертания лепных украшений.
После нескольких встреч с ним в присутствии Уилла Серена наконец пришла к выводу, что Джонатан не намерен сообщать Уиллу о том, что знает, кто она такая на самом деле.
Но почему? Каковы истинные побуждения Джонатана? Она поняла, почему он ее поцеловал, – Джонатан хотел уяснить, на самом ли деле перед ним Мэг. Но что он планировал предпринять, установив истину? Если он считал себя самым близким другом Уилла, почему до сих пор не изобличил ее?
Это было ужасно и грешно, и Серена чувствовала, что обманывает всех и себя также. Но спустя столько лет она все еще хотела Джонатана. Так сильно, что испытывала физическую боль. Его поцелуи, его губы – она уже забыла, как они действовали на нее, пока он не поцеловал ее у себя в кухне. Эти поцелуи смягчили каждую клеточку ее существа так же легко и быстро, как весеннее солнце превращает в воду зимний снег.
Они с Джонатаном не договаривались о свидании на балу в доме вдовствующей герцогини. Они увидели друг друга в бальном зале. После того как они обменялись несколькими взглядами и жестами, он увел ее в альков на верхней площадке лестницы, занавешенный плотными бархатными шторами и выходивший в бальный зал на манер балкона в театре. Опасность возбудила ее тогда, сделала беспечной, даже безрассудной.
Времени она не теряла. Как только он уселся в обитое бархатом мягкое кресло, она расстегнула пуговицы на ширинке его брюк, потом подняла вверх юбки, широко расставила ноги и села на него верхом. Она чувствовала в этот момент огромное наслаждение, хоть и понимала, что вокруг них люди и что, если она произведет самый незначительный шум, его могут услышать многие…
Внезапный взрыв смеха по другую сторону бархатной шторы так напугал Серену, что она оцепенела, потом приподнялась, откинулась назад и, вскрикнув, упала головой на подушку, все еще сотрясаемая пароксизмами неутоленной страсти.
Это и был тот случай, когда их с Джонатаном обнаружила вдовствующая герцогиня…
Наконец она, хоть и не сразу, смогла расслабиться и поплотнее завернулась в одеяло. После скандала и позора той ночи Джонатан не поддержал ее, как она поначалу надеялась. Не избавил от позора. Вместо этого он отрекся от нее. Нанес ей прямой удар.
Тетя Джеральдина тогда говорила ей, что она слабое нелепое создание, к тому же глупое и безнравственное, что Джонатан никогда не любил ее, что она вообще ему не нужна. Вскоре после того Серена с позором уехала из Лондона.
– Почему? – громко произнесла она.
Да, почему это должно было обернуться таким образом?
Она повернулась на бок, подтянула колени к груди и принялась смотреть на дверь, до боли страдая всем сердцем от горькой несправедливости происшедшего.
Феба до сих пор еще не побывала в той части Лондона, где Себастьян снимал квартиру. Улицы в этом районе, весьма оживленные, были очень узкими, а дома, на вид весьма нуждающиеся в ремонте, по большей части маленькими и близко расположенными один к другому. Аппетитный запах жареных пирожков пробивался на улицу из окон лавчонок, уже закрытых по случаю вечернего времени, а весенние цветы благоухали в деревянных ящиках на подоконниках, но эти приятные ароматы смешивались с чадом из труб и вонью стоячей воды.
Себастьян остановился у высокой узкой двери, которая выходила прямо на тротуар. Он подвел Фебу совсем близко к этой двери и, сжав ее руку в своей, принялся отпирать замок ключом, который держал в другой руке. Феба поглядывала на него искоса.
Он нервничал, и от этого на щеках у Фебы вспыхнул румянец удовольствия. Она знала, что Себастьян опытный любовник, – он сам сказал об этом, и это ее не удивило. Но теперь он волновался, потому что с ним была она, Феба Донован, и он беспокоился о ней.
Он ввел ее в дом, и когда закрыл дверь, оба оказались в полной темноте.
– Подождите здесь, я сейчас зажгу свечу.
Она подчинилась и, стягивая перчатки, вслушивалась в удаляющиеся шаги, но скоро поняла, что эти шаги приближаются. Свет мигал и снова вспыхивал, и вот Феба увидела своего кавалера у стола в небольшой комнате за прихожей, которая была совсем уж крохотной. Он улыбнулся ей, на его красивое лицо теперь упал желтый свет, и Феба тоже улыбнулась.
– Ничего похожего на дом леди Олкотт, – произнес он извиняющимся тоном.
Она в ответ покачала головой и сказала:
– Как вы могли подумать, что меня занимают подобные вещи?
Улыбка его погасла, а между бровями появилась морщинка.
– Всех они занимают, Феба.
– Но не меня, – возразила она. – Я об этом ничуть не беспокоюсь.
Он раскрыл объятия, и она бросилась в них. Он сомкнул кольцо рук, потом одним движением сбросил с ее головы капюшон и зарылся лицом в волосы.
– Я недостаточно хорош для них, – пробормотал он. – Я недостаточно хорош для вас.
Она запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Не может быть, чтобы вы говорили это всерьез.
Его кивок был едва заметным, но тем не менее он был, и она в одну секунду поняла, почему он так осторожничает в отношениях с ней, почему так упорно обращается с ней словно она хрупкая как стекло.
– Моя семья бедна, – сообщила она.
Быть может, беднее, чем его семья, если учитывать все обстоятельства.
– Но аристократична. Ваш дядя был виконтом. Ваш дедушка был графом.
– Мой отец был никем.
– Он был человеком благородного происхождения.
– Ирландцем благородного происхождения, – поправила она, понизив голос. – Для большинства англичан это еще хуже, чем никто.
Он взглянул на нее, и Феба прижалась щекой к его плечу.
– Я всего лишь некая личность, Себастьян. Только женщина, такая же, как все, которые вам знакомы. Женщина, которая… – Она примолкла, потом сглотнула и произнесла решительно: – Любит вас.
– Но почему меня? – прошептал он.
– Тот же вопрос я могла бы задать вам.
Этот вопрос она задавала себе каждую ночь с тех самых пор, как познакомилась с ним. При его привлекательной, безупречно красивой наружности смуглого брюнета любая женщина была бы счастлива очутиться в его постели. Однако он выбрал ее.
Себастьян слегка отстранил Фебу от себя, взял в ладони ее лицо и приподнял голову так, чтобы она посмотрела ему в глаза.
– Вы совсем не такая, как другие. Вы понимаете меня, как никто другой. С вами я могу быть самим собой. – Он помолчал, глядя ей в глаза так, словно узрел всю глубину ее души. – Вы утешаете меня, Феба. Вы прогнали прочь все то зло, которое мучило меня, и сохранили только мир и тишину.
Голос его был таким мягким, что напомнил ей о старом конском седле, которым пользовался ее отец в своих поездках верхом. Оно было таким потертым и рваным, что она то и дело бегала в конюшню и вытирала о него руки, – ей очень нравилось прикосновение истертой до мягкости кожи к ладоням.
Это было так давно. Еще до того, как они продали лошадей. Любопытно, куда оно потом подевалось, это седло.
– Да, – прошептала она. – Я чувствую то же самое по отношению к вам.
Искренность этих слов взбудоражила ее так же сильно, как его голос, как неожиданное воспоминание о старом седле. Никогда еще и больше ни с кем не чувствовала она себя до такой степени легко и свободно.
Себастьян был особенным. Не имеет значения то, что говорит о нем Серена или кто бы то ни был, она, Феба, ни за что его не оставит.
Он поцеловал ее в губы ласково, с любовью, трепетно, и Феба в ответ обняла его и несколько раз коснулась его губ своими, движениями медленными и влекущими, словно в танце, старом, как само время. В танце, которому он, Себастьян, начал ее учить, но прекращал снова и снова до того, как сделать решительное завершающее па. Сегодня ночью они исполнят это па со всеми вытекающими последствиями.
Она ждала этого и не могла больше ждать.
– Сделай меня своей, Себастьян, – прошептала она ему в самые губы.
Он крепко обнял ее и протянул руку, чтобы распустить завязки ее накидки, и та упала к ее ногам, на что Феба не обратила внимания, так как возилась тем временем с его галстуком. Справившись наконец с развязыванием длинных концов плотной белой материи, она отбросила галстук в сторону и принялась расстегивать пуговицы жилета. Она распахнула шерстяные полы, и Себастьян одним движением избавился от сюртука и жилета, которые упали на пол. Она протянула руку и коснулась пальцами тонкого, приятного на ощупь полотна рубашки, даже не обращая внимания на то, что он уже расстегивает одну за другой пуговицы на спинке платья.
Вот и она. Его рубашка, белая и легкая в отличие от довольно тяжелого сюртука. И Феба легкими движениями стала расстегивать пуговицу за пуговицей.
В этот вечер она надела самое простое из своих платьев и накидку. Нижнюю юбку надевать не стала, корсета тоже не было. Расстегнув платье, Себастьян спустил его с плеч Фебы на бедра. Она подняла на него глаза и произнесла, задыхаясь от волнения:
– Я никогда раньше этого не делала.
– Я знаю. – Он положил ладони ей на плечи. – Ты хочешь, чтобы я перестал?
– Ты знаешь, что нет. Я хочу тебя. Я этого хотела с самого начала.
Он посмотрел на нее.
– Я знаю, что в первый раз это больно, Феба, и постараюсь… – Его адамово яблоко дернулось, когда он сглотнул. – Я постараюсь не причинить тебе боль, но…
– Все хорошо, – прошептала она, прижав два пальца к его губам.
Он помотал головой.
– Нет, не совсем. Я не хочу причинять тебе боль.
– Я знаю.
– Если я должен буду перестать, скажи мне. Скажи в любую минуту, и я перестану.
– Я верю тебе, Себастьян.
Платье все еще держалось у Фебы на бедрах, и тогда она стянула его еще ниже, а когда оно упало на пол, переступила через него и оставила лежать с остальной своей одеждой.
Комната была крохотная. У одной стены стоял маленький столик, а у другой диван без спинки, совсем близко к камину. Между столиком и диванчиком находилась закрытая дверь. Себастьян взял Фебу за руку и отворил эту дверь.
– Сюда никто не войдет, – сказал он и, обернувшись через плечо, повел Фебу в спальню. – Никто, кроме меня, не жил в этом доме, после того как я приехал в Лондон.
Ей не было нужды спрашивать почему. Он хотел создать у окружающих впечатление, что занимает апартаменты, соответствующие его особе. Хотел, чтобы люди считали, что он живет в доме таком же большом, как особняк тети Джеральдины.
– Я рада, что ты пригласил меня сюда, – сказала она.
Комната была скромной, однако чистенькой и уютной. Аккуратно сложенная стопка газет возле дивана, на чисто вытертом столе лежал на подносике батон свежего хлеба, рядом на тарелочке – квадратик сливочного масла. Кровать узкая, но аккуратно застеленная, а одежда Себастьяна в полном порядке разложена на полках открытого стеллажа у стены.
Несмотря на то что жилище было маленьким и простым, Себастьян содержал его в чистоте и порядке, и это доказывало, что она верно угадала заранее определенные черты его характера: ему, к примеру, нравились простые вещи. Да и сам он был человеком простым, добрым и по возможности старался ужиться в том мире, к которому сам не принадлежал.
Феба вгляделась в его лицо и внезапно осознала всей душой, что поняла его точно таким, каким он сам себя осознал лишь в последнее время. Как такое могло случиться? Он существовал в свойственном ему состоянии двадцать один год, а она его знает всего-навсего несколько недель.
Он улыбнулся ей, а она посмотрела на него, от души желая, чтобы на лице у нее отразились в полной мере ее чувство к нему и желание близости.
И как бы в ответ его глаза загорелись огнем желания.
– Я люблю тебя, Феба Донован, – прошептал он и поцеловал ее.
Этот поцелуй не был нежным, как предыдущий. Он был властным, очень крепким и жарким. Феба обняла Себастьяна, и от этого порывистого движения подол его рубашки приподнялся и ладони Фебы коснулись обнаженного тела, гладкой и теплой кожи.
Губы Себастьяна прильнули к ее шее, в то время как быстрыми движениями пальцев он распутывал завязки на вырезе ее сорочки, а Феба проделывала то же с его рубашкой. Они справились с задачей одновременно, и оба, покрепче ухватившись за материю, начали стягивать друг с друга последнюю одежду. Через несколько секунд Феба отбросила сорочку в сторону, оставшись в панталончиках, чулках и туфлях. В то же время расстался со своей рубашкой Себастьян, и горячее дыхание Фебы овеяло его шею.
Она увидела его обнаженный торс, отливающий золотом от проникающего в спальню света лампы из приоткрытой двери соседней комнаты. Как он красив – стройный, мускулистый. Она залюбовалась мышцами на его груди, потом, приподняв голову, посмотрела на него как раз в ту минуту, когда он с почти благоговейным выражением ласкал взглядом ее груди.
Она помедлила, глядя на него, с трудом удерживаясь от желания прильнуть всем телом, немедленно испытать блаженство этого соприкосновения.
– Ты… так хороша, – выговорил он с запинкой.
Он обхватил с обеих сторон ее талию, потом начал медленно, с нежностью передвигать руки выше и выше, пока не дотронулся до грудей, приподнял одну и припал губами к соску.
Феба вздрогнула всем телом. Ощущение было таким сильным, что у нее подогнулись колени, она боялась упасть и, выпрямившись, обхватила Себастьяна за плечи, в то время как он, поддерживая ее за спину свободной рукой, привлек к себе. Она ахнула. Боже, какое это было наслаждение!
Он снова поцеловал ее грудь и, слегка отпрянув, негромко произнес:
– Пойдем в постель.
В голосе у него прозвучал как бы намек на вопрос, однако Феба подчинилась предложению без возражений и, присев на край кровати, приподняла ноги и улеглась на постель, отодвинувшись к стене, чтобы оставить побольше места для Себастьяна.
Кровать была узкой, и они лежали, тесно прижавшись друг к другу, но Фебу это ничуть не смутило. Сердце у нее билось бурно и часто, все тело горело, и она чувствовала странную, необъяснимую боль между ног.
– Потрогай меня, Феба.
Она протянула руку и осторожно провела пальцами по его члену от основания до самого кончика. Возбужденно вздохнула и поглядела на Себастьяна широко раскрытыми глазами.
Она наблюдала за ним с огромным любопытством – за тем, как приоткрылись губы, как напряглись полуопущенные веки.
– Тебе приятно, когда я трогаю тебя так?
– А… Да.
Феба нахмурилась. Она хотела узнать, что ей делать, чтобы доставить ему наслаждение. Она хотела, чтобы Себастьян застонал, как стонала она, когда он целовал ее груди.
– Но… скажи мне как…
– Ты делаешь все очень хорошо.
Она приподняла руку со словами:
– Я хотела бы узнать, что самое приятное.
Себастьян опустил руку на ее пальцы и обвил ими свой фаллос, и Феба легонько сжала его.
Себастьян кивнул со вздохом наслаждения, полуприкрыв глаза.
– Это очень приятно. А теперь… погладь меня. Ласково, без нажима. Вверх и вниз.
Феба сделала то, о чем он просил, стараясь почувствовать, что происходит с объектом ее ласк: меняется ли он секунда за секундой.
– Очень… очень… хорошо.
– Я всегда была успешной ученицей.
Она улыбнулась ему озорно, и он прижался губами к ее губам, а рукой слегка раздвинул ей ноги и стал поглаживать между ними, пока она не начала приподниматься и опускаться непроизвольно.
– Довольно… – При этом он отпрянул от нее, высвободившись из объятий, и убрал руку с ее истекающей соком плоти.
Феба широко раскрыла глаза и, огорченная, вопросительно уставилась на Себастьяна.
– Что?..
Но он уложил ее на спину и сам лег сверху, прижав кисти ее рук к постели, а отвердевший фаллос поместил у входа в самое сокровенное место Фебы.
Он смотрел на ее лицо, и его черные глаза блестели словно обсидиан от неяркого света свечи.
– Готова ли ты принять меня?
Она посмотрела на него, на его узкое, такое красивое лицо, на густую черную прядь, упавшую в беспорядке на один глаз, и поняла без малейшего сомнения, что она принадлежит ему. Навсегда.
– Да, Себастьян, я готова.
Сначала была боль, довольно сильная, но недолгая, ослабевшая под влиянием наслаждения, которое доставляли Фебе движения его члена в ее распаленной плоти, воспринимаемые всем телом. Себастьян посмотрел ей в глаза, когда вошел в ее лоно особенно глубоко, и она несколько раз, с каждым своим выдохом, произнесла его имя:
– Себастьян. Себастьян. Себастьян.
Это не кончится никогда. Она была там, где хотела быть, – в объятиях Себастьяна Харпера, и это уже навсегда. Она взяла его за плечи и взглянула на него снизу вверх, и невероятно сильное наслаждение охватило их, такое сильное, что для Фебы перестало в эти минуты существовать что бы то ни было, кроме их близости и обоюдной любви.
И вдруг он отпрянул от нее. И тотчас заключил в тесные объятия. Он вздрогнул всем телом, потом замер.
Феба смутилась. После долгого молчания, во время которого Себастьян не двигался, она спросила:
– Что случилось?
Себастьян поднял голову – медленно и с таким усилием, словно она была тяжелой, как железо. И он поглядел на Фебу, сдвинув брови так сильно, что между ними появилась глубокая морщина.
– Что?
– Ты… отпустил меня, – прошептала она. – И… перестал.
Себастьян часто заморгал и несколько секунд молча смотрел на нее, после чего напряжение оставило его тело. Он со вздохом переместился с Фебы на простыню, но тотчас привлек ее к себе и начал перебирать растрепавшиеся волосы, когда она прижалась головой к его груди.
– Много ли ты знаешь о том, как соединяются друг с другом мужчина и женщина, скажи мне, Феба.
Она было поежилась от такого вопроса, однако ответила почти сразу:
– Ну, я знаю достаточно много. Должна признаться, что это так, тем более после того, как узнала об этом на собственном опыте.
Он снова начал перебирать пальцами ее волосы, и грудь его приподнималась и опадала от глубокого дыхания возле самой щеки Фебы. Теперь, когда все свершилось, Феба ощущала боль между ног после его вторжения в ее плоть.
– Когда мужчина входит… кончает, – поправился он, – он изливает семя в женщину.
– Я это знаю.
Однако он этого не сделал… по крайней мере, она не заметила, что это произошло.
– Было бы неправильно с моей стороны подвергнуть тебя риску забеременеть, – пробормотал Себастьян, продолжая перебирать ее кудри. – И потому я вышел из тебя до того, как кончил. – Тут он сделал недолгую паузу и добавил: – Этот метод не самый надежный, но вероятность зачатия снижается.
Она отстранила голову от его груди, чтобы видеть лицо.
– О, Себастьян, это меня не волнует.
Его глаза потемнели, и он сказал:
– А должно волновать.
– Но не волнует ни капельки!
– Но ведь ты понимаешь, что произойдет с твоей репутацией, если ты забеременеешь от меня.
Феба резко выдохнула и отвернулась. Голос ее прозвучал достаточно резко, когда она заявила:
– Я ничуть не беспокоюсь о своей проклятой репутации. Я забочусь о тебе.
– Господи, Феба, я ведь тоже забочусь о тебе. Неужели не понимаешь? Только о тебе я беспокоюсь. Я не хочу причинить тебе боль.
– Ты ее не причиняешь.
– Если бы ты зачала от меня…
Он не договорил и просто покачал головой.
Она повернулась так, чтобы видеть его лицо.
– В таком случае давай уедем из Лондона. Я хочу быть с тобой. И больше ни о чем не беспокоюсь. Я хочу только тебя. Только тебя!
Он устремил на нее сосредоточенный взгляд. Золотые блики света от канделябра двигались по его щекам.
– Ты могла бы найти себе более удачную партию, чем я. Ты это понимаешь, не так ли?
– Нет, – прошептала она. – Лучше тебя для меня больше нет никого на свете, Себастьян. Я это чувствую. Вот здесь.
Она взяла его руку в свою и прижала к сердцу.
– Я чувствую то же самое… но…
– Поверь в это, – сказала она. – Поверь в нас.
Он смотрел на нее несколько долгих секунд. Ладонь его была прижата к ее бурно бьющемуся сердцу.
– Да, – согласился он наконец. – Только ты. И я. О тебе я буду заботиться, даже если меня это убьет. Нет ничего важнее.
Он с шумом втянул воздух, закрыв глаза, потом открыл их медленно и широко.
– Феба Донован, ты согласна бежать со мной?
Радость охватила Фебу с такой силой, что она не сразу смогла заговорить. Потом произнесла торжествующим шепотом:
– Да, Себастьян Харпер. Я согласна бежать с тобой.
И они тут же начали обсуждать план своего побега.
