Глава 19
Три последующих дня Люсьен провел в лихорадочной суете, рассылая приглашения на второй в этом месяце званый вечер в Балфур-Хаусе, разрабатывая с Робертом Эллисом наилучшую тактику и навещая Александру, как только выпадала свободная минута. Его постоянные отлучки в винный погреб не укрылись от глаз Фионы, но, к счастью, она списала это на его пристрастие к алкоголю, развившееся на почве разбитых надежд, и даже сделала Розе замечание по поводу не слишком приличного поведения племянника. Про себя Люсьен называл свою бурную деятельность кампанией во имя искупления, сам удивляясь тому, какое слово выбрал. Разговор с герцогом Монмутом оставил в его душе глубокий след, воскресив в памяти распутство Лайонела Балфура, о котором Люсьен все эти годы предпочитал не вспоминать.
Как случилось, что вопреки неприязни к отцу он шел по жизни почти тем же путем? Неудивительно, что Александра никак не может поверить в самую возможность его исправления. Должно быть, в ее глазах для него это вызов, очередной шанс доказать самому себе, что перед ним не устоит ни одна женщина, даже самая гордая. А он? Он уверен, что это не так? Вскоре им предстояло узнать ответ. То, что Люсьен считал самым трудным, удалось ему неожиданно легко: с помощью мистера Маллинса он разыскал и выкупил около дюжины полотен Кристофера Галланта. Александра высоко ценила талант своего отца, и даже беглый взгляд на картины подтвердил, что ее мнение обоснованно. Это были пейзажи, написанные с большим мастерством, — подтверждением тому явилось мнение одного из самых известных критиков Лондона.
Оплачивая полотна, Люсьен не жалел денег, хотя цены оказались довольно высокими. Александра будет счастлива узнать, что талант ее отца заслужил такое признание. Разумеется, он не собирался ни словом упоминать об этом до тех пор, пока она не станет его женой, и надежно укрыл свои приобретения в поместье Килкерн, куда Александре предстояло прибыть в качестве новобрачной и увидеть главный холл увешанным картинами отца, которые она считала безвозвратно утраченными.
— Люсьен, если ты нечестен со мной, даю тебе последний шанс в этом признаться, чтобы я мог, пока еще не поздно, сбежать в Китай, — сказал Роберт. — Возможно, у тебя есть какие-то задние мысли…
— Нет и нет. Больше всего меня раздражает то, что приходится ходить к тебе домой, если нужно написать письмо, словно у меня нет собственного кабинета. — Люсьен присыпал написанное песком, дунул и сложил листок. — А у тебя, случайно, нет задних мыслей, приятель?
— В смысле, не собираюсь ли я пойти на попятную? Очень смешно! Зачем мне это, подумай сам? Из твоей кузины выйдет очаровательная виконтесса, и я могу лишь благодарить судьбу за такой подарок.
— Значит, твой горизонт безоблачен?
— Отнюдь нет. Меня сильно тревожит исход нашей авантюры. Не хочется, знаешь ли, заранее восстанавливать против себя будущую тещу.
— Об этом не беспокойся — достаточно будет пообещать ей, что ты воспитаешь детей в ненависти и презрении ко мне.
— К тебе! Если бы только к тебе, друг мой. Она будет жить в Белтон-Холле, а там полно предметов, которыми можно выбить глаз или переломать пальцы.
Люсьен расхохотался и прижал перстень с печаткой к теплому сургучу на конверте.
— Если бы даже меня осенила идея закончить дело как-то иначе, я не отказался бы от теперешнего плана. Согласись, чтобы принуждать единственную дочь к браку с таким, как я, надо вовсе не иметь души. В особенности, если рядом крутится кто-то вроде тебя.
— Боже правый! Это комплимент?
— Похоже на то. — Люсьен поднялся из-за стола. — Ты ведь настоящий джентльмен, не то что твой покорный слуга.
— Ну, это не моя заслуга. Я воспитан в лоне любящей семьи, которой у тебя никогда не было.
— По-твоему, тяжелое детство извиняет все, вплоть до преступления? Просто в скверне и пороке жить легче, чем на стезе добродетели. Вы с Розой уже нашли друг друга, а я могу лишь надеяться, что семейное счастье не минует и меня.
— Вздор, тебя оно не может миновать — для этого ты слишком везучий. К тому же женщина твоей мечты живет не в тридевятом царстве, а в твоем собственном винном погребе.
— Это заточение ради нее самой, а не ради меня.
— Ну конечно! Сплошное благородство и ни капли безумной любви! Я, может, и не слишком умен, зато наблюдателен. У тебя закатываются глаза, когда ты упоминаешь ее имя, вот-вот хлопнешься в обморок.
— Вот-вот хлопнусь в обморок? Я? — Люсьен выпрямился, вне себя от негодования.
— Ну, возможно, я немного преувеличил, чтобы было наглядно.
— Может, мне для наглядности разбить тебе нос?
Роберт только усмехнулся.
— Смотри, завтра не опоздай на главное событие своей жизни, — вздохнул Люсьен.
— Я буду минута в минуту. А когда случится великое воссоединение?
— Перед тем как я объявлю о твоей помолвке. Надеюсь, до этого Фиона меня не отравит и не успеет навредить Александре своим злым языком.
— Удачи!
Люсьен вышел из кабинета, окликнул дворецкого и, передав ему письмо, попросил отправить немедленно.
— Удача мне ни к чему. Такой изумительный план просто не может не сработать, — одеваясь, сказал он приятелю, вышедшему его проводить. — Но все равно спасибо за пожелание.
По дороге домой Люсьен заехал к мадам Шарбон, чтобы проверить, как продвигается работа над последней необходимой деталью «изумительного плана». Оставалось только напиться, чтобы хоть немного снять напряжение, и успеть протрезветь до начала празднества.
Дверь, что вела из главного погреба в сад, была заперта. Александра подергала замок. В нем оказалось не меньше десяти фунтов весу. Геракл и тот не сорвал бы его с могучих петель. Где-то поблизости отворилась дверь, прозвучали шаги.
— Александра! — Последовало витиеватое проклятие. — Александра! Где ты, черт возьми?
Подобрав юбки, она осторожно спустилась по крутой лестнице и вбежала в свою темницу как раз в тот момент, когда Люсьен на четвереньках заглядывал под кровать. В этой позе он выглядел по-своему притягательно. Стук каблучков заставил его вскочить.
— Где ты была?
Его явное облегчение озадачило Александру. Неужели он настолько опасается побега?
— Томкинсон забыл задвинуть засов, и я вышла посмотреть, что и как.
Он приподнял ее лицо за подбородок и снял со лба паутинку. Александра потянулась поцеловать его. Ей все еще казалось странным, что простое прикосновение губ к губам может воспламенить все тело до последней клеточки.
— А ты где был? — осведомилась она, отстраняясь. — Не заглядывал сюда со вчерашнего дня.
— Ревнуешь?
— Ничуть.
— Я готов искупить свою вину подарком.
— Не получится, если только это не ключ и не пилка для железа.
— Ты прекрасно обходишься без того и без другого, — заметил он сухо. — Вот, взгляни.
На кровати лежала большая коробка, которую Шекспир с любопытством обнюхивал, пытаясь носом приподнять крышку. На мордочке пса было написано возмущение столь бесцеремонным посягательством на его территорию.
Александра открыла коробку и достала бальное платье, цвета бургунди с серым, богато отделанное кружевами и расшитое жемчугом.
— Что это?
— Нравится?
— Как оно может не нравиться! — Она ближе поднесла подсвечник. — Боже, что за чудо!
— Тебе вскоре предстоит его надеть.
— Где? В подвале? Именно здесь и состоится ужин в честь помолвки Розы и виконта Белтона?
Люсьен одарил Александру не слишком любезным взглядом. Она мысленно усмехнулась: ничего, пусть немного посердится, в конце концов, не ему пришлось провести целую неделю в заточении!
— Приглашаю тебя на этот ужин от имени Розы… и меня лично.
— А как ты объяснишь мое появление своей тете? — спросила Александра тихо, не в силах скрыть дрожь.
— Что-нибудь придумаю.
Люсьен произнес это таким небрежным тоном, словно на нем не лежала ответственность за исход вечера, куда должны были съехаться самые знатные люди города.
— Ты отдаешь себе отчет в том, что, снова отведав свободы, я не вернусь в свою одиночную камеру?
— Возвращаться и не понадобится. По крайней мере я очень на это надеюсь.
Их поцелуй был долгим и самозабвенным, но как Александра ни старалась, ей не приходило в голову ни единого варианта, при котором все могло разрешиться к лучшему для них обоих. И все же он готов был предоставить ей свободу, дать ей возможность самой решить, бежать прочь или остаться. Остаться хотелось безмерно, но сама мысль о жизни в Лондоне ее пугала и отталкивала: слишком многие не желали ее здесь видеть. Укрывшись за богатством и титулом Люсьена, она могла вести лишь жалкую жизнь затворницы, которую вряд ли впустят хоть в один приличный дом.
— Хочешь угадаю, о чем ты думаешь? — мягко спросил Люсьен.
— Это не трудно, — вздохнула Александра, — Тебе не пора? Подготовка к балу — дело серьезное.
— Прости, любовь моя, но мне придется удвоить… нет, утроить охрану. Никаких сюрпризов, кроме тех, которые подготовил я сам!
У него был настолько озабоченный вид, что Александра засмеялась.
— Не считаешь же ты, что я сбегу за пару часов до освобождения! Знаешь, как бы все ни обернулось, ты правильно поступил по отношению к своей кузине. Она так счастлива!
— И не скрывает этого. Все уши мне прожужжала, что я рыцарь без страха и упрека.
— А разве рыцарство тебе не по вкусу?
— Очень даже по вкусу, но поклянись пока никому об этом не рассказывать, иначе моя репутация негодяя погибнет окончательно. Лучше будет подготовить общество постепенно, чтобы не слишком его шокировать. — Люсьен подмигнул с видом мальчишки, задумавшего отменную проделку. — Итак, я спущусь за тобой через пару часов.
— Я буду готова.
Хотя Александра не имела ни малейшего представления о том, когда начнут прибывать гости, Шекспир залаял в первый раз в самом начале восьмого. Она шикнула на него и погрузилась в приготовления. Руки ее так сильно дрожали от нервного возбуждения, что прическу пришлось переделывать дважды. Интуиция подсказывала ей, что Люсьен затеял нечто грандиозное, однако в то, что Фиону можно обвести вокруг пальца, верилось с трудом. Люсьен наверняка переоценил свои силы, и очень скоро ему предстояло это понять. Единственный способ покончить с угрозой в виде Фионы и леди Уилкинс, подумала она, — заключить их в темницу, которая как раз освобождалась, на всю оставшуюся жизнь.
В животе у Александры начинало бурчать от голода, когда явился Томкинсон и с ловкостью, обретенной в течение последней недели, понес Шекспира под полой на вечернюю прогулку. Он был так озабочен, что даже не глянул в сторону Александры, а когда на пороге все-таки обернулся, то застыл на месте.
— В чем дело? — испугалась она.
— Нет, ничего, мисс Галлант… я только… вы сегодня такая… такая…
— Спасибо на добром слове.
Александра присела в реверансе, потом отвернулась от двери — и почти сразу ощутила совсем иной взгляд, от которого по ее телу побежали мурашки. Так смотреть мог только Люсьен.
Александра медленно повернулась, зная, что прочтет в его глазах откровенное желание. Если бы не Томкинсон за его спиной, она бы отреагировала более смело.
— Я с самого начала говорил, что бургунди тебе к лицу.
— Да, но в этом наряде мне не удастся ненавязчиво влиться в толпу.
— Можешь смело переложить все проблемы на мои плечи. — Люсьен протянул Александре руку. — Томкинсон, Шекспир ждет! А теперь, когда мы одни, повтори еще раз, что мешает тебе выйти за меня. Я успел подзабыть со всей этой суматохой.
— О нет, только не сейчас!
— Судьба Розы, верно?
— Ну, это было первым в списке причин! Главная причина — твое неверие в любовь, — едко напомнила она. Вопреки ожиданиям Люсьен засмеялся.
— Ты упустила дурные манеры и поведение, которое не пристало джентльмену. Что ж, посмотрим, что удастся сделать по этому поводу.
Они поднялись по лестнице и пошли к парадной гостиной, где, судя по гулу голосов, собралось изрядное количество народу. Уимбл с непроницаемым видом распахнул двери, и они ступили в тепло и уют просторного, элегантно обставленного помещения.
Первой, на кого Александра обратила внимание, была Фиона Делакруа. Ее глаза — желтые глаза хищницы — светились довольством и отлично гармонировали с желтизной пышного туалета из тафты, очевидно, выбранного по собственному вкусу. При виде Александры она побелела, как мрамор, и издала сдавленный крик ярости, который заставил собравшихся разом умолкнуть. Уроки мисс Гренвилл возобладали над ужасом, и Александра собралась с силами, чтобы хоть отчасти смягчить неизбежный скандал.
В это время кто-то из толпы бросился к ней с распростертыми объятиями.
— Дорогая племянница! Александра! Я уж и не чаял когда-нибудь снова увидеть тебя и обнять!
Герцог Монмут поцеловал ее в обе щеки, потом в лоб и наконец приложился к руке. Все это время Александра стояла столбом, не в силах шевельнуться, не в силах даже дышать. Так вот ради чего это сборище! Помолвка Розы с виконтом Белтоном — всего лишь предлог, чтобы пригласить побольше народу в свидетели ее воссоединения с дядей!
Приглашенные в самом деле не сводили с них глаз, и тут Александра запоздало сообразила, что новый скандал окончательно поставит крест как на ее репутации, так и на надежде найти приличное место.
Она чмокнула Монмута во впалую щеку.
— Дорогой дядя, я не знала, что вы в Лондоне. — Встретившись взглядом с Люсьеном, она прочла в его глазах спокойную уверенность в своей правоте, которая, впрочем, сразу померкла.
— Видишь ли…
Не дав ему договорить, она сняла руку с его локтя и положила на локоть Монмута, в то время как ей хотелось броситься прочь, заливаясь слезами обиды и гнева. Как мог Люсьен быть так слеп? Неужели он думал, что этот спектакль сотрет двадцать четыре года отчуждения и взаимной неприязни? Если так, он глубоко заблуждался!
Александра прямо-таки светилась от радости, представляя своего дядю Розе и Фионе, чья ярость как будто прошла для нее совершенно незамеченной. Однако Люсьен все больше тревожился.
— Дело идет даже лучше, чем я мог надеяться, — заметил Роберт, глядя, как непринужденно Александра болтает с Монмутом.
— Да, похоже… — рассеянно произнес граф, думая о том, что переборщил со своим сюрпризом: если бы он хоть намекнул, что затевается, удар не был бы так силен.
— Зато твоя тетка сейчас лопнет от злости. Когда ты намерен объявить о нашей помолвке?
— В самом скором времени. Держись поблизости. — Хотя внешне это не было заметно, Люсьен знал, что Александра вне себя. Разумеется, он не мог сказать, не мог даже намекнуть на предстоящее свидание с дядей, иначе она бы отказалась сдвинуться с места. Но ведь Александра умна, ей не откажешь в здравом смысле! Должна же она понять, что примирение послужит ей только на пользу! Даже если эта встреча всколыхнула в ней тягостные воспоминания, за сутки она успокоится, остынет и увидит все в ином, менее черном свете.
Тогда-то он и заговорит о браке.
Люсьен подал знак. Когда лакеи начали обносить гостей шампанским, он громко объявил:
— Прежде чем подадут ужин, я хочу сообщить вам нечто очень важное. Роза, подойди, дорогая.
Пока девушка шла к нему сквозь расступившуюся толпу, он искоса разглядывал Фиону. Почтенная матрона казалась совершенно сбитой с толку, словно не могла связать появление Александры с предстоящим объявлением помолвки. Люсьен едва был способен дождаться момента, когда ей все станет ясно.
Роза приблизилась, и он галантно склонился к ее руке.
— Друзья мои, появление моей кузины в Лондоне было обусловлено печальным стечением обстоятельств. Но сегодня все мы полны радости и надежд на счастливое будущее.
Фиона расцвела. Судя по тому, что ее подруги не выразили ни малейшего удивления, они были вполне в курсе происходящего. Итак, она отмахнулась от просьбы держать язык за зубами — тем хуже для нее: некого будет ей винить, кроме самой себя.
Он поднял руку, требуя внимания. Шепот затих.
— Я созвал вас сюда, чтобы объявить о помолвке моей кузины, мисс Розы Делакруа, и моего лучшего друга, Роберта Эллиса, виконта Белтона. Поздравляю, дорогие мои!
Роберт подошел ближе, и Люсьен вложил в его руку трепещущую руку девушки. Все вдруг заговорили разом, кто-то захлопал в ладоши, другие подхватили, и невозможно было сказать, действительно ли в этот веселый шум влился протестующий вопль Фионы, или это ему только послышалось.
Люсьен перехватил тетку на полпути к счастливой паре и незаметно увлек в смежную комнату.
— Этому не бывать никогда! — на ходу шипела разъяренная фурия.
— Это уже случилось, — холодно возразил граф.
— Всем известно, что не Роберт, а ты должен был обручиться с Розой!
— Известно от вас, тетушка, а вы — не самый надежный информатор.
— Если ты сейчас же не выйдешь к гостям и не скажешь, что пошутил, завтра мы с леди Уилкинс разделаемся с твоей потаскухой!
— Да вы в своем уме, тетушка? — Теперь Люсьен наслаждался каждой секундой разговора. — Я не принуждал Розу к браку с виконтом. Они вступают в брак по любви.
— Ха! Иначе ты бы их не свел? Не строй из себя святошу, племянник!
— Только не вздумайте портить им жизнь, иначе я сильно рассержусь.
— Как, опять угрозы?
— Могу я хоть раз пригрозить вам, раз уж вы непрестанно угрожаете мне? Вот что, тетушка, — Люсьен прищурился, — я требую, чтобы вы оставили в покое свою дочь и Александру. Она сделала для вас столько хорошего, что вам бы стоило рассыпаться перед ней в благодарностях.
— Это еще за что? Если бы не она, ты бы…
— Я бы не женился на Розе ни при каких условиях. И потом, почему именно я? Благодаря мисс Галлант ваша дочь может осчастливить любого.
— Она достойна быть графиней!
— А будет виконтессой, за что получит от меня щедрое приданое.
Бессмысленность разговора понемногу начала надоедать Люсьену. Его тетка явно страдала манией величия, ей требовалась помощь лекаря, а не уговоры.
— Надеюсь, вы заметили: Александра только что помирилась со своим дядей, герцогом Монмутом, — напомнил он. — Теперь, если вы с леди Уилкинс подадите голос, сами не заметите, как окажетесь в отдаленных колониях.
Несколько минут Фиона сверлила его взглядом, потом ощетинилась, как рассерженная кошка.
— Ты дьявол и ничем не лучше своего отца!
— Это мы еще увидим.
— Увидим! Скажите на милость! Я знаю, что говорю.
Фиона бросилась вон из комнаты. Люсьен позволил ей оставить за собой последнее слово: пусть лучше злится на него, чем на Александру или Розу. Вернувшись к гостям, он некоторое время наслаждался заслуженным триумфом. В самом деле, разве это не триумф? Он соединил любящие сердца, расстроил неуклюжую попытку шантажа и сделал все необходимое, чтобы оградить Александру от злословия. Не часто удается совершить столько хорошего за столь короткий срок.
Во время ужина он несколько раз пытался поймать взгляд Александры, но она была всецело поглощена разговором со счастливой парой, сидевшей по другую сторону от нее, так что взгляду Люсьена неизменно представал ее аккуратно причесанный затылок. Он заметил, что и на долю герцога Монмута досталось несколько улыбок. И все же его беспокойство не проходило. Однажды — во время первого выхода Розы в свет — Александра уже держалась вот так непринужденно и спокойно, слишком спокойно с точки зрения человека, хорошо ее знавшего. Гувернантка с большим опытом, она умела скрыть свои чувства под безмятежной маской. Возможно, у него просто разыгралось воображение, однако он знал, как ловко ни сплетена интрига, что-нибудь непременно пойдет вкривь и вкось, и хорошо, если только по мелочи.
Как раз в тот момент, когда Люсьен попробовал успокоиться, Александра, оглянувшись, посмотрела на него, и его словно окатили ведром ледяной воды.
Ужин шел своим чередом. Даже Фиона несколько оттаяла, когда ее приятельницы рассыпались в восторгах по поводу партии, сделанной Розой. Из случайно услышанного обрывка разговора Люсьен узнал, что мисс Делакруа несказанно повезло — она избежала его когтей, так как, должно быть, родилась под счастливой звездой. Это его очень порадовало. Если бы только не ледяной взгляд Александры… Он не спускал с нее глаз во время разъезда, чтобы не дать шанса в суматохе ускользнуть, а когда она направилась наверх, остановил ее резким окриком.
— Мисс Галлант!
— Да, милорд, — бесстрастно ответила она, но остановилась.
— Пройдемте в мой кабинет.
Александра сжала губы в тонкую неуступчивую линию и так долго медлила, что Люсьен уже был готов повторить приказ, однако она в конце концов повернулась и зашагала в глубь холла. Чуть позже громко хлопнула дверь.
— Теперь ваша очередь вызволять ее из неприятностей, — насмешливо сказал герцог Монмут за его спиной. — Я слагаю с себя эту не слишком приятную обязанность.
— Надеюсь, вы помирились?
— Помирились? Я здесь, чтобы обуздать злословие. Женитесь, если вам это по душе, и увезите мою племянницу куда-нибудь подальше, например, в Африку.
— Ах вот как!
Люсьен огляделся. Холл был пуст, гости разъехались, из гостиной доносились только голоса Розы и Роберта.
— Ваша светлость, будьте любезны, задержитесь еще на минуту.
— Если вам что-нибудь угодно от меня, договоритесь о времени с моим секретарем. Только не на завтра — завтра я: буду у премьер-министра.
Герцог повернулся, чтобы уйти, но Люсьен заступил ему дорогу и сделал знак Уимблу закрыть входные двери.
— Я прошу всего минуту, — повторил он, делая жест в сторону кабинета.
— А я утомлен и хочу отдохнуть.
— Одна минута не изнурит вас сверх меры, ваша светлость.
— Наглец! — процедил Монмут, однако пошел за ним. Пропустив гостя в кабинет, Люсьен вошел следом и сразу увидел Александру — она стояла, уперев в стол сжатые кулаки, так что костяшки ее пальцев стали совсем белыми.
— В чем дело? — спросил герцог без предисловий.
— Должна признаться, события этого вечера застали меня врасплох, — произнесла она тихим, прерывистым голосом.
— Только не нужно меня благодарить и обещать, что воздашь мне за это сторицей, — хмыкнул Монмут. — То, что я сделал для тебя, не имеет цены! Я поступился достоинством и фамильной честью, чтобы вытащить тебя из очередной передряги, в которые ты влипаешь с завидным постоянством. Если бы не долг крови, я бы и глазом не моргнул, окажись ты хоть в тюрьме.
— Благодарить? Я вас ни о чем не просила! Как вы смеете даже помыслить о том, что я могла обратиться к вам за помощью?
— Александра! — вмешался Люсьен. — Его светлость все знает — я приходил на свой страх и риск…
Она отдернула руки от столешницы и медленно приблизилась.
— Боже мой, а я-то думала…
— Что?
— Будто ты способен измениться!
— А разве нет? Дьявольщина! Чтобы все устроить, я истратил больше времени и сил, чем за всю прошлую жизнь!
— Да, ты отлично все устроил! Например, пригласил в свой дом этого ужасного человека!
— Неблагодарная! — прорычал герцог.
— Ваша светлость, теперь я прошу вас уйти. Я сам разберусь с вашей племянницей.
— Слава тебе, Господи! — буркнул Монмут и покинул кабинет.
— Так вот, я пригласил твоего дядю, чтобы ты не могла больше использовать его в качестве предлога.
— Предлога?
— Вот именно. Ты все время носилась со своей независимостью, с нелепой уверенностью, что надеяться можно только на себя. Что ты скажешь теперь, когда тебе со всех сторон предлагают помощь?
— Помощь? — По щекам Александры покатились слезы. — Боже! Да если бы ты всю жизнь искал способ оттолкнуть меня, то не нашел бы лучшего!
В ее тоне было столько злобы, что Люсьен опешил.
— Погоди, дай мне объяснить!
— Тебе нет оправданий!
— Ты составила список причин — черт возьми, список, ни много ни мало! — по которым не можешь стать моей женой. Я исключил их все, одну за другой. Ты сама все это затеяла, сама меня на это подвигла. С тем же успехом ты можешь злиться на саму себя!
— Что? Ты втягиваешь моего дядю в свои эгоистичные планы и потом еще пытаешься свалить вину на меня?
— Послушай наконец…
— Нет, это ты послушай! Ты хочешь представить все так, будто действовал из благородных побуждений, а на деле у тебя одна цель — принудить меня к браку, выгодному только тебе!
С минуту Люсьен не находил слов, делая по кабинету круги, как загнанный зверь.
— Я сделал ради тебя все, что мог! Ты желала Розе счастья — и она его получила! Ты постоянно тревожилась за свою репутацию — я восстановил ее и позаботился о твоей безопасности на будущее.
— Вот именно, ты устранил мои проблемы, чтобы они не мешали осуществлению твоих планов! Теперь на очереди наследник, который должен помешать Розе завладеть состоянием и титулом! Граф Килкерн печально известен афоризмом: «Человек выдумал любовь для того, чтобы хоть как-то отличаться от животных, когда его тянет спариваться!» Вы непроходимо глупы, милорд, если надеялись получить мое согласие, разыграв комедию!
— Да, я непроходимо глуп, — медленно произнес Люсьен. — Я был глуп и тогда, когда решил, что сумею принести тебе счастье. Я так изменился, что уже сам не узнаю себя: совершаю добрые поступки, нахожу это приятным… Я даже отказался от сигар, потому что ты не одобряла такую привычку. Ты изменила меня, Александра, изменила к лучшему. А теперь ответь: ты хочешь, чтобы я соответствовал твоему идеалу, или тебе нравится сам процесс, а конечный результат безразличен?
— Меня это вообще не касается! Если ты хочешь награды за то, чего я не просила, забудь о ней!
— Что ж, — Люсьен помедлил, — теперь твоя очередь, Александра. Если передумаешь, ты знаешь, как меня найти.