Глава 12
Герцог лежал на спине, закинув руки за голову и рассеянно глядя на расшитый золотом зеленый балдахин над кроватью. Сара давно заснула.
Он решил бодрствовать до самого утра, но с каждой минутой терял уверенность в том, что ему хватит выдержки. Его тело качалось на волнах блаженства. Первая брачная ночь принесла ему неожиданно острое наслаждение и удовлетворение от близости с Сарой.
Он залюбовался своей спящей женой. Герцог всегда спал с открытыми окнами, и сквозь распахнутые ставни в комнату лился яркий лунный свет.
Сара перевернулась на бок, и темный шелк густых волос разметался по подушке и округлому плечу, выглядывавшему из-под одеяла. Такие длинные волосы давно вышли из моды, но Энтони был только рад, что Сара не стала их стричь. Они такие красивые, когда вольно распущены по плечам!
Она очень милая. И очень отважная девочка. И со временем может стать по-настоящему страстной любовницей.
«Вот так удача! — думал Энтони с радостным изумлением. — Просто невероятная удача — получить в жены такую девушку!»
Его передернуло при мысли о том, с кем могла свести его судьба.
Энтони широко зевнул.
Черт побери, он не должен заснуть!
Он осторожно уселся в кровати, подперев спину подушкой.
И как ему не пришло в голову проверить заранее, есть ли в этом доме вторая спальня? Что за глупая беспечность?
И все из-за желания побыстрее подписать брачный контракт с ее дедом!.. Энтони корил себя за забывчивость. Почему он не попросил Макса проверить, сколько спален в этом особняке? Поздно, слишком поздно!
Если бы он знал, что в Гамильтон-Холле одна спальня, ноги бы его здесь не было!
Ни одна живая душа на свете — даже его преданный Макс — не имели понятия о мучивших Энтони кошмарах, и он желал одного — во что бы то ни стало сохранить это в тайне. Даже если ради этого ему не придется сомкнуть глаз.
Наконец он решил прибегнуть к испытанному средству, так часто выручавшему его в одинокие тоскливые ночи в школьной спальне или же в отвратительных госпитальных палатах в Саламанке. Он мысленно стал восстанавливать обстановку замка Чевиот, его родного дома. В своем воображении он медленно двигался из центрального холла в детскую, вспоминая все до единой комнаты: мебель, ковры, картины, украшения. «Обойдя» таким образом весь замок, он «вышел» в парк.
Это отработанное упражнение помогло ему бороться со сном большую часть ночи. Он оставался начеку почти до самого рассвета.
***
Сара проснулась и увидела, что через окно в спальню льется яркий солнечный свет. Энтони крепко спал рядом. Она повернулась и заглянула ему в лицо.
Он лежал на животе, обернувшись к ней, закинув одну руку в изголовье кровати, а вторую — на подушку. Темная челка растрепалась и свисала на лоб, а длинные ресницы оттеняли красивые бледные щеки. Одеяло сползло, обнажив его до пояса.
Сара невольно задержала взгляд на широкой мужской спине, беспощадно высвеченной солнечными лучами. Так он выглядел более мускулистым, чем казался в одежде. Однако внимание Сары привлек жуткий грубый шрам, тянувшийся под правым плечом от шеи до подмышки. Это его неровные края Сара нащупала вчера в темноте.
Должно быть, шрам остался от еще более жуткой раны.
Сара снова посмотрела ему в лицо и обнаружила, что его глаза открыты. Он исподтишка наблюдал за ней.
Осторожно, самыми кончиками пальцев, она погладила шрам.
— Ватерлоо?
— Нет. Саламанка, — отвечал он.
— Тебе повезло, что удалось сохранить руку!
— Знаю, — буркнул он, как-то странно сверкнув глазами.
— Я не собираюсь тебя расспрашивать, Энтони! — виновато улыбнулась она. — Мне известно, что ты не любишь об этом вспоминать.
— Жаль, что мои родственники не так понятливы! — заметил Чевиот с грустной улыбкой, перекатившись на спину.
Он ласково взял ее за руку.
Этого прикосновения было достаточно, чтобы у нее участился пульс.
Сара все еще испытывала смятение при воспоминании о прошлой ночи. Он делал с ней такое… и она не только не возражала, но даже не испытывала смущения!
— Иди ко мне, — промолвил Энтони.
Ее сердце забилось еще чаще, а в паху ожил и шевельнулся какой-то необычный теплый комок.
Охваченная странной смесью удивления и жаркой истомы, Сара безуспешно пыталась понять, что с ней происходит.
Она послушно придвинулась к Энтони, так что теперь они лежали, глядя друг другу в глаза.
— Как ты себя чувствуешь? — ласково спросил он. — Тебе не больно?
Разве она посмеет признаться, что не возражала бы против новых ласк? Смущенно прикусив губу, она доверчиво посмотрела на Энтони и шепнула:
— Нет!
— Чудесно, — улыбнулся он. А потом приподнялся на локтях и поцеловал Сару так, что ее руки сами собой легли ему на плечи, привлекая как можно ближе.
***
Остаток дня превратился для Сары в грезы наяву. Они бродили по окрестностям Гамильтон-Холла, и любовались цветущим садом, и обошли весь пруд, и побывали даже на старой мельнице, стоявшей на берегу ручья неподалеку от сада.
При виде старой мельницы Сара пожалела, что не прихватила с собой этюдник, — заросшие мхом стены над прозрачным ручьем так и просились на полотно.
Позже герцог повез ее кататься. Тренированный взгляд художницы не упускал ни единой мелочи, моментально схватывая детали открывавшихся перед ними чудесных весенних пейзажей. Окружавшая ее красота действовала на Сару подобно животворному бальзаму.
— Энтони, ты читал Водсворта? — спросила Сара. Они проезжали по узкой лощине между вспаханных и засеянных полей. Судя по сильному запаху навоза, фермеры не пожалели удобрений для будущего урожая.
— Конечно, читал, — с охотой откликнулся герцог. — Вот кто настоящий англичанин! Его поэмы приносили мне изрядное утешение вдали от родины.
Сара задумчиво наклонила голову и промолвила:
— Да, пожалуй, ты прав.
Герцог вполголоса успокоил жеребца, испуганно вскинувшегося при виде кролика, выскочившего прямо из-под ног, и лишь после этого продолжал:
— И все же не могу не признаться, что Водсворту я предпочитаю Колриджа.
— Вот как? — заинтересовалась Сара. — И какое из стихотворений Колриджа нравится тебе больше всего?
На миг ей показалось, что она не дождется ответа — таким мрачным стало лицо ее спутника. Наконец герцог сказал
— «Сказание о старом мореходе». Оно бередит мне душу…
Сара искренне недоумевала — что в этой поэме могло быть такого душераздирающего? И дала себе слово перечитать Колриджа при первой же возможности. А Энтони неожиданно перешел от мрачного состояния духа к веселью:
— Только не говори, будто Водсворт нравится тебе больше Байрона! Я знаю, что все юные леди без ума от Байрона.
— Водсворт нравится мне гораздо больше Байрона! — запальчиво возразила она. — Байрон временами просто поражает своей глупостью.
— Не могу с этим не согласиться, — довольно хмыкнул герцог.
— Водсворта я люблю больше, чем всех других поэтов, — продолжала Сара, машинально поправляя прядь, выбившуюся из-под шляпки. — Мне бы очень хотелось писать свои картины так, как он пишет стихи!
— А если поточнее?
И тогда Сара прочла ему отрывок из «Строк, написанных на расстоянии нескольких миль от Тинтернского аббатства при повторном путешествии на берега реки Уай»:
…грохот водопада Меня преследовал, вершины скал, Гора, глубокий и угрюмый лес — Их очертанья и цвета рождали Во мне влеченье — чувство и любовь, Которые чуждались высших чар, Рожденных мыслью, и не обольщались Ничем незримым.
Герцог слушал молча, и ритмичные звуки стиха еще долго как бы висели между ними в прозрачной неподвижности воздуха.
— У него такое живое чувство природы, — наконец промолвила Сара. — Это нравится мне больше всего, и именно эти чувства должен будить в зрителе хороший пейзаж — ту самую болезненную радость и головокружительный экстаз, о которых он пишет!
Все еще не говоря ни слова, герцог серьезно кивнул в знак согласия.
У Сары вырвался довольный вздох. Какое это счастье — обсуждать живопись с человеком, способным тебя понять!
— Перед тем как покинуть Лондон, я навел справки и выяснил, что здесь неподалеку живет некий сэр Джон Трейнор, — сказал Энтони. — Он известен среди коллекционеров картин, и в его собрании имеется два выдающихся полотна Рейсдала. Я обратился к нему с просьбой принять нас завтра утром и получил согласие.
Сара так и застыла на месте, не веря своим ушам.
— Энтони, это правда?
— Да, правда. Сэр Джон заверил моего секретаря, что будет счастлив угостить нас ленчем и лично показать нам свои картины.
Легкое дыхание весеннего ветерка ласково ерошило волосы на его голове, а солнце блестело на холеных шкурах черных жеребцов, запряженных в фаэтон. Сара возвела взгляд к яркому голубому небу и с чувством призналась:
— Энтони, я так рада, что согласилась выйти за тебя замуж! Это самый разумный поступок в моей жизни.
— И у меня тоже такое чувство, будто мне улыбнулась удача, дорогая! — с улыбкой отвечал он. — Похоже, это не так уж плохо — быть женатым мужчиной.
Что-то в его тоне вызвало у Сары на щеках яркий румянец и легкое сердцебиение.
Он назвал ее «дорогая»! Как чудесно звучит это слово!
А герцог вполне искренне находил приятными перемены в своей личной жизни. Во всяком случае, он с нетерпением предвкушал наступление вечера, немало удивляя себя самого.
***
Близость с Сарой подарила ему совершенно неожиданное наслаждение. Конечно, ей было далеко в искусстве любви до тех опытных женщин, с которыми герцог имел дело прежде, но ни одна из этих красоток не могла сравниться с ней в чуткости и безграничном доверии к своему партнеру. Она совершенно не смущалась открыто выражать ему свою радость и щедро расточала свои ласки, побуждая его к ответной щедрости.
Ее неопытность и непосредственность нисколько не утомляли Энтони — напротив, они разбудили в нем желание защищать ее, быть ее единственным господином, чего он никогда не испытывал по отношению к прежним любовницам.
Она принадлежала ему, ему одному. Она никогда не была близка ни с одним другим мужчиной. Она его жена. И должна стать матерью его детей. И теперь при одной мысли о Саре в жилах у герцога Чевиота начинала бурлить кровь благородной династии, насчитывавшей ни много ни мало уже шесть веков.
Визит к сэру Джону Трейнору превзошел все их ожидания. Этот высокообразованный человек после смерти жены предпочел перебраться в свое загородное поместье, расположенное в самом сердце знаменитых Сассекских пустошей. Сэр Джон всегда любил искусство и не поленился вывезти из охваченной войной Франции множество картин, и его искренне радовала возможность продемонстрировать свои сокровища столь знатным особам, как герцогская чета Чевиот.
Герцог получил двойное удовольствие — и от созерцания картин, и от возможности наблюдать за тем, как смотрит на картины его Сара.
Он со смесью удивления и почтительности вынужден был признать, что юная художница наделена талантом прозревать то, на что обращен ее взгляд.
Она провела не меньше получаса перед рейсдаловским изображением замка Бентхайм — неподвижно стояла молча и смотрела, впитывая каждую деталь этого дивного полотна. При одном взгляде на ее одухотворенное лицо ни сэр Джон, ни сам Энтони не посмели промолвить ни слова, чтобы не портить ей мгновения чистого восторга.
Только после того как Сара вдоволь налюбовалась картинами, хозяин осмелился предложить им чаю и за угощением подробно описал, как эти полотна попали в его руки.
Они возвращались в Гамильтон-Холл намного позднее запланированного герцогом времени, и солнце давно успело спрятаться под набежавшими тучами.
— Надеюсь, дождь не застанет нас в пути, — заметил герцог, е опаской поглядывая на мрачный небосвод. — Если бы я знал, что погода так быстро переменится, мы бы выехали раньше.
— Мы бы обидели хозяина, если бы стали спешить, — возразила Сара. — Сэр Джон — такой щедрый и добрый человек! Надо будет навестить его еще — мне нравится слушать его истории.
— Но я боюсь, что ты промокнешь. — Герцог натянул вожжи, и лошади пошли быстрой рысью.
— Глупости! — упрямо заявила Сара. — Даже если я промокну — можешь не бояться, что я растаю!
Энтони нахмурился, но промолчал и лишь заставил лошадей еще прибавить скорости.
Им оставалось еще добрых пять миль до дома, когда начался дождь.
— Я мог бы пустить коней галопом, если ты не боишься, — предложил герцог.
— Это совершенно ни к чему, — сказала Сара. — А вдруг они поскользнутся на мокрой дороге? Я не боюсь промокнуть. Если уж на то пошло — я люблю дождь.
Энтони отвечал ей недоверчивым взглядом. Сара сидела рядом, запрокинув лицо и подставив его ливню, словно цветок, стремящийся напиться влаги и напоить нежные бутоны.
Огромные капли повисли у нее на ресницах, и ей пришлось встряхнуть головой, чтобы избавиться от них. А потом она решительно сняла шляпку.
— А я как раз собирался предложить тебе свой плащ! — рассмеялся герцог.
— Не нужно никакого плаща. Нам осталось ехать совсем мало — я даже простудиться не успею! — Она глубоко вдохнула. — Чувствуешь, как чудесно пахнет под дождем весенний воздух? Когда я была маленькой и жила с родителями, мама всегда брала меня с собой на заднее крыльцо, чтобы мы могли подышать дождем!
— Погоди, пока узнаешь, как пахнет дождь в Нортумберленде, — заметил Энтони.
— Однажды я попала под дождь вместе с Невиллом, — вдруг вспомнила Сара. — Какой же он был несчастный! Все время причитал, что непременно схватит насморк!
А герцогу вспомнился бесконечный ливень, размывший все дороги в Испании.
— Так и быть, я не получу насморка, если не получишь ты! — воскликнул он.
— Я никогда не простужаюсь, — с потешной торжественностью заявила Сара. — Я вообще здорова, как бык!
Герцог не мог удержаться от улыбки, глядя на ее нежное, хрупкое тело.
— Из тебя вышла бы отличная солдатская жена.
— Полагаю, это можно считать комплиментом? — лукаво осведомилась Сара.
— Безусловно! — заверил он.
***
Они провели в Гамильтон-Холле еще три ночи, и в последнюю ночь герцог не выдержал. Он слишком устал от постоянного недосыпания, и как только Сара заснула — провалился в глубокий сон.
Было два привычных кошмара, терзавших его во сне, и в эту ночь явился тот, когда у него отнимали руку.
…Он снова валялся на грязной койке в госпитале в Саламанке. Судя по тому, что он слышал голоса окружающих и чувствовал жуткую боль в раненой руке, — Энтони был в сознании. Но при этом не мог ни заставить себя открыть глаза, ни произнести что-то вслух.
— Руку придется отнять, — донесся глухой от неизбывной усталости голос.
И в тот же миг Энтони понял, что это голос доктора и что речь идет о нем.
«Нет! — мысленно закричал он что было сил. — Нет, вы не смеете отнимать мою руку!»
И тогда раздался голос разума, голос спасения, принадлежавший Максу:
— Вы хоть знаете, с кем имеете дело, Клеменс? Это же сам граф Олнвик, наследник титула герцога Чевиота! Его нельзя оставлять без руки.
— Мне все равно, кто он такой! — нетерпеливо возражал первый голос. — Рана слишком обширна. Если мы не ампутируем руку, она может воспалиться, и он умрет от гангрены. Лучше быть одноруким герцогом, чем мертвым — вы не находите?
«Нет!!! Нет!!! Нельзя! Макс, не позволяй ему отнять у меня руку!!!»
Герцог беспокойно метался на постели, не в силах очнуться. Бледный лоб покрылся испариной. Сердце билось так, словно готово было выпрыгнуть из груди.
— Почему вы не хотите просто зашить эту рану и проследить, чтобы не было заражения? — спросил Макс.
— Вы имеете представление о том, как трудно соблюсти полную стерильность в полевых условиях? — сердито воскликнул доктор. — У меня просто нет возможности обеспечить ему должный уход! Нет, рукою придется пожертвовать!
Голова герцога в отчаянии моталась по подушке.
А потом в его кошмар ворвался тонкий, нежный голосок — он еще ни разу не слышал его во сне.
— Энтони! Энтони! Энтони, очнись! Все хорошо! Ты жив и невредим! Проснись же!
Он почувствовал, как его трясут за плечо.
Широко распахнув глаза, он вскинулся на постели, обливаясь потом, задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем. Его невидящие глаза задержались на встревоженном личике Сары. В следующий миг Энтони зажмурился и уткнулся лицом в колени.
— Господи! — только и смог вымолвить он, все еще не в силах отдышаться.
Медленно и нерешительно герцог заставил себя открыть глаза и первым делом ощупал свою правую руку, словно желая удостовериться, что она осталась на месте.
Тишину в спальне нарушало лишь его хриплое частое дыхание, однако он остро ощущал присутствие еще одного живого существа. Ему стоило немалого труда заглянуть ей в лицо.
— Это война? — прошептала она.
— Да, — отвечал герцог, скрипя зубами от унижения.
— Ты не хотел бы мне об этом рассказать?
Он уже открыл рот для отповеди. Никогда и ни с кем он не намерен обсуждать эту тему! Но подумал, что Сара имеет право получить хотя бы краткое объяснение его состояния. Вряд ли она ожидала, что станет женой человека, подверженного ночным кошмарам. Так пусть же знает его историю до конца!
Он снова уперся лбом в колени, зажмурился и бесстрастным голосом стал описывать свой кошмар.
Сара долго молчала после того, как он закончил рассказ. Энтони нерешительно поднял голову и посмотрел на нее, готовый увидеть на ее прелестном лице отвращение и ужас.
Однако Сара выглядела скорее задумчивой, чем напуганной.
— Когда я увидела этот шрам, — рассудительно начала она, — я первым делом подумала: вот настоящее чудо, что ему удалось сохранить руку!
— Это Макс меня спас, — отвечал герцог. — Он служил лейтенантом в моем полку. Сначала он спас мне жизнь, когда вынес на себе с поля боя, а потом спас мне руку, когда запретил хирургу делать ампутацию. Доктору пришлось зашить рану, а потом Макс сам выхаживал меня.
Мне повезло, что рана не загноилась и затянулась довольно быстро.
— По-моему, ты прекрасно владеешь этой рукой. Подвижность восстановилась полностью?
— Да. Конечно, мне пришлось делать упражнения, но теперь все в порядке.
— Какое счастье иметь такого друга, как Макс!
Он кивнул. Сердцебиение мало-помалу утихло, и пот больше не струился по его телу ручьями.
— Сара, прости меня за то, что я нарушил твой сон. Больше этого не случится.
— Тебе не за что извиняться, — возразила она. — Я готова биться об заклад, что не одного тебя мучают кошмары о недавней войне.
Вполне возможно, что Сара права. Но ведь он был не просто отставным солдатом, а герцогом Чевиотом!
— Ты полагаешь? — небрежно промолвил Энтони.
— Я полагаю, что было бы ненормально пройти такую войну и не мучиться потом от кошмаров! — заявила Сара.
Герцог тут же всполошился: еще подумает, что вышла замуж за душевнобольного человека!
— Они снятся мне все реже. Поначалу я видел их почти каждую ночь, а теперь не чаще раза или двух в неделю.
— Я уверена, что со временем они прекратятся совсем. — Сара кивнула, отведя с лица длинные волосы. — Тебе просто надо набраться терпения и ждать. Иногда душевные раны исцеляются намного дольше, чем раны физические!
— Наверное, ты права. — Он устало потер глаза. Сара наклонилась и осторожно прикоснулась губами к его шраму на спине.
— Мне больно даже думать о том, что тебе пришлось перенести! — прошептала она.
Этот ласковый поцелуй задел в его душе что-то совершенно необычное — Энтони даже не подозревал, что способен на такие порывы. Однако вспыхнувшее в нем примитивное желание откровенно отразилось на его лице. Его юная непорочная жена внимательно досмотрела на него. И улыбнулась.
— Ты не хочешь меня поцеловать? — спросила она шепотом.
Энтони не в силах был ответить. Он просто обнял ее, опрокинул на кровать и принялся целовать — жадно, страстно, торопливо срывая с нее ночную рубашку.
С тех пор как ему минуло шестнадцать, Энтони ни разу не хотел женщину так безумно. Все, чти он способен был сознавать, — это бешеное, жгучее желание и ее тело, такое податливое, такое покорное, обещавшее такую волшебную разрядку…
Наконец он рухнул без сил, спрятав лицо у нее на плече. Сара обняла его и прижала к себе.
— Все хорошо, Энтони! Постарайся заснуть опять. Обещаю, что не дам повториться твоему кошмару.
Он послушно закрыл глаза. Как он устал, как он ужасно устал…
И Энтони крепко заснул в объятиях своей жены.
***
Сара долго лежала, глядя в потолок, чувствуя на себе тяжесть сильного мужского тела и наслаждаясь этой тяжестью.
Никогда в жизни она не смела и мечтать о подобной близости с другим человеком. И дело было далеко не в физическом удовлетворении после близости с мужчиной. Нет, речь шла о гораздо большем — о близости душ.
Впервые в жизни она почувствовала себя любимой. Она чувствовала себя любимой, когда он обнимал ее, когда ласкал и орошал своим семенем ее лоно. Но в то же время Сара отдавала себе отчет в том, что она не первая, не единственная в его жизни, что у герцога было множество любовниц, с которыми он был близок так же, как и с ней. А стало быть, она сделает глупость, придав слишком большое значение тому, что происходит между ними.
Ей не следует проявлять слабость и влюбляться в этого человека, если она не хочет испытать муки разбитого сердца.
А что до его кошмаров… Да, ей с большим трудом удалось не выдать своего потрясения. Ибо при всем желании она не могла представить боль, способную пробить брешь в самообладании этого всегда выдержанного и уверенного в себе человека.
Свою слабость он считает унизительной. Сара моментально это почувствовала. Герцог мучается оттого, что не может легко перешагнуть через кошмары войны, оставить их в прошлом.
Но Боже милостивый, подумать только, что могла значить для юноши потеря руки! И не просто для юноши, но для такого красавца!
И Сара снова возблагодарила небо за то, что у Энтони есть такой друг, как Макс.
Энтони дернулся во сне, и Сара с тревогой взглянула на него, готовая вырвать из лап возобновившегося кошмара. Но его лицо оставалось спокойным и безмятежным, а тело расслабленным.
Сара вновь обняла своего мужа и невольно подумала: хватит ли когда-нибудь у нее отваги ласкать его так же откровенно, как он ласкает ее?
