Книга: Приглашение
Назад: Приглашение
Дальше: Послесловие

Несколько вопросов Клоду Симону

Как возник ваш интерес к России?

Как писатель может игнорировать страну со столь ослепительным литературным наследием (Гоголь, Тургенев, Толстой и Достоевский, которого иначе чем памятником не назовешь)?

И потом — как пройти мимо той же самой страны, ставшей полигоном для марксистского учения (утопии?) (впрочем, Маркс не был русским. Это была, если угодно, импортная философия…), страны, где появились столь монументальные (и в зле, и в добре) личности, как Ленин, Троцкий или Сталин?..

 

Какие впечатления сохранились у вас от первого посещения России, в 1937 году?

Полная растерянность. Прежде всего, меня поразил «восточно-азиатский» и печальный облик этой страны (в 37-м я увидел редкостно притягательную часть Москвы под названием Китай-город — ее тогда еще не снесли, чтобы на ее месте выстроить «современную» гостиницу, безобразную и «колоссальную»…).

Кроме того, с политической точки зрения (все в том же 1937 году) — тайна.

Кроме того, люди (в вагонах третьего класса), необыкновенно симпатичные и добродушные, похожие на детей (быть может, чересчур: дети подчас могут, сами того не желая, быть ужасными…).

 

Ваш следующий приезд, о котором рассказывает «Приглашение», состоялся полвека спустя. Оживил ли он хоть каким-то образом прежние чувства?

Нет. Это было нечто совершенно иное. В 1986 году результат катастрофического советского эксперимента был налицо. Страна словно находилась в столбняке. В культурном отношении — полностью разрушена. К примеру — какой советник Горбачева мог составить список лиц, приглашенных на мирный форум «интеллектуалов»: от него глаза на лоб лезут! (официозный художник из Эфиопии, братья из Гарлема, турецкий поэт, индийский писатель, и другие… готовые с закрытыми глазами подписать что угодно).

 

С какими образами у вас связана Россия и русские?

Ряд образов, столь же контрастных и противоречивых, как, например, Санкт-Петербург и Москва.

 

Верите ли вы в «славянскую душу»?

Для материалиста, которым я являюсь, слово «душа» лишено смысла. Что же касается знаменитой «славянской души», достаточно прочитать несколько страниц, наудачу выбранных из произведений Толстого и Достоевского, которые хотя и были современниками, но противостоят друг другу во всем, чтобы немедленно осознать, что «русская душа» ничем не отличается от любой другой, то есть попросту не существует, и что все толки о ней — плоская выдумка западных читателей, погрязших в декартовском позитивизме, для которого два и два в сумме обязательно равняются четырем.

Естественно, окружающая среда (историческая или географическая) по-разному воздействует на физико-био-химическое единство (везде одинаковое, идет ли речь об эскимосе или жителе островов Фиджи), которым является человек, и, конечно же, нельзя отрицать, что отсюда вытекают различия в образе жизни или складе мышления. Но разницы на глубинном уровне — как, например, между птицей и рыбой — не существует. Удобным клише «славянская душа» широко пользовались как для рекламы ночных клубов типа «кавказский подвальчик» (балалайка, ностальгические песни, перченые шашлыки и т. д.), так и для того, чтобы на научный манер «объяснить» признания обвиняемых на московских процессах, не думая (или, скорее, не желая думать) о том, что здесь давала себя знать не эта самая знаменитая «душа», но такое обращение с людьми, в котором нет ничего специфически славянского, оно старо как мир (и вдобавок Сталин пользовался им очень искусно): бить, бить, бить и снова бить, пока несчастный не будет готов на все, лишь бы это кончилось (на следующий день после того, как Крестинский отказался от своих «признаний», он был приведен на заседание суда с рукой на перевязи и был готов «признаться» в чем угодно…)

Из беседы Павла Шинского с Клодом Симоном

Июнь 2001 года

Назад: Приглашение
Дальше: Послесловие