Майор Наливайко и капитан Долотов получили приказ срочно явиться к полковнику Иванилову. А это значило, что у начальника отдела есть дело чрезвычайной важности.

Полковник, чем-то озадаченный, возбужденно прохаживался по комнате, курил и постоянно стряхивал в урну быстро нагорающий пепел. Вместо приветствия он взял со стола портсигар и предложил майору папиросу. (Капитан не курил).

Рассказывать Иванилов не торопился, а расспрашивать о чем-либо самим в отделе было не принято. Докурив папиросу почти до конца, полковник заговорил.

— Нас уже давно предупреждали жители села Чернява, что к одному из односельчан два раза приходила подозрительная женщина. Впервые на нее было обращено внимание еще летом, когда она почти целую неделю гостила в селе. Председатель сельсовета не досмотрел, а соседи вначале не придали этому значения. Посторонняя женщина имела документы на имя агента статистического управления области. Но когда «агент» явилась второй раз, и все к тому же жителю, ее заподозрили и сообщили на пограничную заставу. При аресте она оказала отчаянное сопротивление. В это время ей удалось сжечь часть документов, которые она должна была перенести через границу. Во время перестрелки она бросила в окно гранату, но промахнулась, попала в раму. Разрывом гранаты связную убило наповал.

Майор и капитан слушали очень внимательно. Пока они еще не могли уловить связи всех этих событий с делом Дубовой. Но если бы ее вообще не было, то полковник не стал бы им рассказывать.

— По уцелевшим обрывкам донесения, которые удалось расшифровать, можно понять, — продолжал полковник, — что агент несла, как бы сказать, «годовой отчет» о проделанной шпионской и диверсионной работе некоего Коршуна. Донесение составлено человеком очень опытным в отборе материала. Он освещает экономические перспективы нашей области в свете директив XIX съезда партии. Занимаясь экономическим шпионажем, он указывает и пути диверсий. Вот наиболее уцелевший обрывок:

— Теперь вы видите, что к чему? — спросил полковник.

— Да! Информация лучше не надо. Подробнейшая инструкция, что и как выводить из строя в случае войны.

— Мы ремонтируем тракторы и комбайны, а враги подсчитывают, сколько можно ремонтировать подбитых танков. Причем этот отчет сделан не только по наиболее крупным заводам и колхозам, но и по экономическим районам и по области в целом. Даже есть фамилии наиболее инициативных, творческих работников, дана оценка многим коммунистам. Если бы «отчет» сохранился в целом виде, а не в обгоревших остатках, то источник столь ценной информации не трудно было бы определить. Но теперь мы можем предположить только одно: Коршун имел возможность пользоваться самой разнообразной информацией.

— Аркадий Илларионович, — заинтересовался майор, — как события в селе Чернява можно увязать с нашим следствием?

— В отчете есть оговорка о том, что «канал через связного 7-А провалился. Связной, выполняя задание в Рымниках, случайно погиб, труп попал в руки контрразведки». Далее идет описание гибели этого 7-А, которое точно совпадает с историей Замбровского, с той только разницей, что Замбровский в тот день не умер. По всей вероятности, он в Рымниках был не один, так как кто-то видел, как милиционер стрелял в убегавшего.

Все это только версия, так как конец отчета обгорел и о связном 7-А больше ничего нет. Но интересен еще один документ. У мертвого агента нашли записку, которая носит частный характер. У нее оказался совершенно иной шифр. Она за подписью Графа. Этот Граф, должно быть, является казначеем шпионско-диверсионной банды и одновременно контролером, который следит за резидентом. Он сообщает, что Коршун провел удачную операцию, которая спасла от разгрома всю шайку. На этом деле они «поистратились» и нуждаются в средствах, так как 7-А пришел почти без денег, а коммерческие махинации дают меньше, чем нужно, — «покупатель измельчал». В связи с этим Граф просит «пана-отца» выслать аванс.

— «Пан-отец»? Выходит, что Граф связан с какими-то клерикально-шпионскими кругами?

— Возможно, что это один из бывших униатских деятелей. Но ясно другое: Граф связан и с какой-то торговой организацией, где засели растратчики и жулики. Сейчас в городе начнутся ревизии с участием наших специалистов. Можно надеяться на положительные результаты. Но так или иначе, — дело Дубовой — ключ к расшифровке всего клубка преступлений, организованных бандой шпионов и диверсантов. Поэтому задания остаются прежними… Теперь о самом деле Дубовой. Я штудировал ее дневник вдоль и поперек, но раньше основное внимание уделял не состоянию дневника, а смыслу записей. Вот взгляните на эту тетрадь.

— Я тоже в них вчитывался. — Капитан взял протянутый ему дневник, но ничего нового для себя не обнаружил.

— Не туда смотрите. Эта тетрадь когда-то состояла из пяти блоков по двадцати листов в каждом. Всего сто листов. Теперь же их восемьдесят шесть. Остальные исчезли. Записи обоими авторами велись от случаю к случаю, так что невозможно определить, когда эти листы исчезли.

— Интересно бы спросить об этом Дробота.

— Я уже спрашивал. Он говорит, что об исчезновении листов не помнит. Может быть, их вырвали чистыми. А вот в содержании он замечает пробелы. Нет описания некоторых боев. Я обнаружил следующее: в середине второго блока под скрепками видны едва заметные ворсинки — следы удаленной бумаги. Они тонкие и длинные, то есть не сумели смяться. На левой страничке этого разворота поперек всех записей остались смутные вдавленные отпечатки каких-то слов. Сама фраза была написана на листе, который вырван, или на одном из тех, что вырваны. (В этом блоке не хватает четырех листов). Оттиски оставил карандаш, а такие следы более двух месяцев держаться не могут, сглаживаются. Значит, Дубовая сделала свою запись не более двух месяцев назад. Точнее: незадолго до своей смерти. А вырван листок, на котором было написано, позднее.

— Этот дневник нам передал Дробот, — заметил капитан.

— Совершенно верно. Дневник, по его словам, он получил от Нины Владимировны незадолго до ее гибели. Дневник выслан почтой пятого ноября.

— Можно установить, получал он в это время бандероль из Рымник или нет.

— Вот вы оба этим и займитесь.

— Хорошо бы знать, какую фразу вывела рука Дубовой на исчезнувших листах, — вслух высказал свою мысль капитан.

Долотов старательно изучал все материалы, какие могут иметь хотя бы косвенное отношение к делу Дубовой. Читал он и этот дневник. Но вмятины от прошлых записей проглядел. Поэтому его так и заинтересовал рассказ полковника.

— Терпенье, терпенье, — успокоил его Иванилов. — Хотя от выдавленных слов сохранились только отдельные неясные штрихи, но в лаборатории запись сумели восстановить. Читайте.

Он подал бумажку, которую до этого держал в руках.

Иван Иванович прочел вслух:

— «Неужели это К.? А я любила!»

Буквы были крупные, размашистые, неровные, будто автор сердился или торопился написать эту фразу. Иван Иванович не мог не узнать косого с наклоном влево почерка и прописного «А» без палочки посредине.

— А кто такой К.? — вырвалось у него.

— Я об этом знаю столько же, сколько и вы. Даже теория вероятности на помощь не приходит. Но небезынтересно отметить, что таинственная телеграмма, вызывавшая Дубовую в Пылков, подписана фамилией, начинающейся тоже на букву «К» — Крижач.

— Тут какое-то недоразумение, — упорствовал капитан. — Нам еще не все известно. У Нины Владимировны хватило силы воли и чувства морального долга сказать «нет» любви, которую закалил огонь войны и совместные опасности. Не могла она сказать «да» проходимцу, опозорившему себя аморальным поведением в семье.

— Не забывайте, Иван Иванович, что Дубовая живой человек. Не могла она жить только воспоминаниями о прошедшей любви. Вы вчитайтесь в слова: «Неужели это К.? А я любила!» Какое глубокое в них чувство разочарования и тоски. Эти слова бросила не кисейная барышня, а тридцатитрехлетняя женщина, которая умеет хорошо разбираться и в чувствах и в людях. Любовь для нее не игрушка или праздное времяпрепровождение, а требование жизни, веление сердца. И если она разочаровалась в предмете своей любви, значит обладала фактическим материалом необычайной силы. Я эту горькую фразу ставлю в причинную связь со скоропостижной поездкой в Пылков, а возможно, в этом есть связь и с мотивами убийства.

— Но пока это все версии, — вздохнул Сергей Петрович. — Их надо проверять. Вначале было состряпано убийство с целью ограбления. Затем инсценировано убийство на какой-то личной основе. В общем двойная перестраховка. Это все и сбивает с толку.

— А вы не сбивайтесь, а присмотритесь к сути. На дороге, которая должна вести к раскрытию преступления, расставлены различные подвохи и ловушки. Но их так много, что по ним можно отличить истинный путь от ложного. Если вы во время расследования натыкаетесь на все новые и новые препятствия, значит вы на верном пути. Характерно в этой путанице то, что мы имеем дело с умным противником. Но его увертки однообразны. Организаторы преступления перестарались в своих хитростях и тем указали путь, по которому отходят. Мы их будем искать и найдем!