2
То был странный день для Виктора Воробьева. ОН ПЕРЕСТАЛ ВИДЕТЬ ЛЮДЕЙ… На улицах города передвигались одни монстры, люди без лиц!.. Он не знал, что думать, что делать. Голова раскалывалась от пустоты. Да, именно так. Казалось, что ее наполнили водородом под самую завязку, как воздушный шарик, и она сию минуту лопнет, взорвется, разлетевшись лоскутками на четыре стороны света. Он не мог сосредоточиться ни на одной дельной мысли. Точнее, нет! Одна мысль все же гвоздем засела у него в голове и постоянно прокручивалась, как заигранная пластинка: «Я схожу с ума!..»
Он сам не знал, как очутился на станции Водники.
Выйдя из вагона электрички, Воробьев прошел несколько десятков метров по путям до железнодорожного моста, а потом… Рыбаки, удившие мелкую рыбешку с парапета набережной, с содроганием увидели, как неизвестный перелез через перила ограждения на мосту и прыгнул с большой высоты вниз…
О самоубийстве Виктора Воробьева я узнал во время приема пациентов в медицинском центре «Панацея», которым руковожу уже несколько лет. Эту печальную весть сообщила по телефону моя бывшая жена Татьяна, у которой давно уже была новая семья, но с которой мы по-прежнему поддерживали дружеские отношения. Дело в том, что Виктор Воробьев был ее родным братом и потому я его хорошо знал.
Здоровенный детина, прошедший огонь и воды, по крайней мере, двух региональных войн, когда служил срочную в пограничных войсках, а теперь старший лейтенант милиции, мастер спорта международного класса по римско-греческой борьбе Воробьев никак не походил на тех хлюпиков-интеллигентов, которые при первых житейских неудачах норовят вскрыть себе вены.
— Татьяна, а ты уверена, что это самоубийство? — уточнил я. — Может быть, имеются какие-то следы, которые могли оставить на месте преступления убийцы?
— Какие там убийцы, Знаменский! — Бывшая супруга всегда называла меня только по фамилии. — Не было и в помине никаких убийц. Все бы тебе в детские расследования играть. — Из-за этих самых расследований, кстати говоря, Таня и оставила меня в свое время. — Витю видели десятки людей. Он зачем-то поехал на электричке по Савеловской дороге, а потом… потом…
Она больше не могла говорить, видимо, спазмы душили горло.
— Он сошел на станции… — подсказал я.
— Водники. А потом бросился с моста в речку… Извини, но я больше не могу об этом! Это такой удар для меня и моей мамы… После гибели отца в шахте мы еще никогда такого не испытывали… Извини, я вешаю трубку!
Отложив все дела, я помчался к матери Виктора, которая переехала в Москву из небольшого городка Новомосковска Тульской губернии и теперь жила в семье дочери возле метро «Октябрьское поле». Но до дома бывшей тещи я так и не доехал, свернул с полпути. Сделав пересадку на другую линию метро, я направился в сторону станции «Савеловская».
Водники встретили меня моросящим дождем и порывистым ветром.
«Топиться в такую погоду… — подумал я. — Нет уж, дудки! Не дождетесь… Хотя это самая невыносимая погода для таких ищеек-любителей, как я! И все же мы еще покувыркаемся, побегаем и попрыгаем!..»
Я поднял воротник своего плаща и спрятался под навес пристанционной торговой палатки. Там я простоял минут десять в ожидании, что дождь вот-вот кончится.
Пока я так стоял, мне припомнилось то, что я знал о жизни Виктора еще до его приезда в Москву. Он любил свой провинциальный шахтерский городок, в котором начал заниматься спортом. Он часто и взахлеб рассказывал мне, как однажды на тренировку к ним в спортшколу пришел сам прославленный полутяж Александр Медведь — трехкратный олимпийский чемпион по вольной борьбе. Он-то и «благословил» его на серьезные занятия спортом, порекомендовал хорошим тренерам из большого спорта. А еще Виктор часто вспоминал, как его отец — метр с кепкой — спокойно поднимал мешок угля одной рукой после трудового дня и тащил его домой. «Здоровый был мужик, хотя по виду и не скажешь», — по-доброму улыбаясь, часто говаривал он.
Наконец дождь перестал сеяться и я решил, что с меня не убудет, если я добегу до моста и вернусь обратно до нового «приступа» непогоды.
Конструкции длинного железнодорожного моста, на который я взошел, гудели и постанывали от ударов ветра. Мимо промчался товарняк, обдав меня с ног до головы водяной пылью, но я на это даже не обратил внимания.
«Вот здесь это и произошло», — подумал я. Откуда мне стало известно, что именно с этого самого места Воробьев бросился в свинцово-мутные воды Клязьменского водохранилища, перешагнув даже не просто мостовое ограждение, а черту, отделявшую жизнь от смерти? Не знаю, но я всегда достаточно точно узнаю места, где недавно произошли несчастья. Бывает, идешь-идешь по дороге в толпе других людей, спешишь по делам и вдруг — раз! — и остановишься, как вкопанный. Тебя толкают, клянут на чем свет стоит, а ты стоишь столбом и видишь, что в этом самом месте несколько часов назад человека ударили ножом в сердце…
Все это началось у меня еще в студенческие годы, когда мы с друзьями часто отправлялись с рюкзаками бродить по Подмосковью, проводя бессонные ночи у костра с песнями под гитару. Именно во время одного такого похода мне и «посчастливилось» очень близко познакомиться с шаровой молнией… Позже, когда я немного очухался, друзья сказали мне, что уже и не чаяли моего возвращения в этот суетный мир, поскольку на лицо были все признаки клинической смерти: отсутствие дыхания, остановка сердца и все такое прочее. Говорят, первое, что я сделал, когда открыл глаза, то указал пальцем на одного из сокурсников по медицинскому институту по прозвищу Лепила и провещал: «Тебе срочно надо показаться врачу-специалисту по поводу начинающегося опухолевого процесса в головном мозге». При этом Лепила так перепугался, что тут же собрал свои вещички и уехал в город. Позднее выяснилось, что я не ошибся с диагнозом, чем, возможно, спас жизнь приятелю…
Я оперся о перила и свесился вниз, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь туманную дымку. Но с такой высоты увидел только гладь воды, будто внизу не гуляла крупная рябь, порожденная северным ветром. Еще я увидел трех рыбаков на берегу, спрятавшихся под мостом от непогоды. Но потом я перестал все это видеть, осознавать. Во мне толчком проросло видение из подсознания, как еще живое человеческое тело, падает вниз. И еще, мельком, уголком своего глаза я заметил чьи-то мертвенно-холодные глаза, безучастно взиравшие на нарочито замедленный полет человека к воде. И когда воды, потревоженные телом, накрыли Виктора с головой, я опять заметил этот взгляд, но на этот раз глаза сияли от радости…
Вот только теперь я понял, что не зря совершил эту поездку. Виктор не сам покончил счеты с жизнью. Его вынудили, заставили это сделать. Кто? С какой целью? На эти и многие другие вопросы мне теперь и предстояло найти ответы.
Для контроля я еще раз ввел себя в состояние экстравосприятия и перед моим внутренним взором снова промелькнули эти холодные глаза. Только теперь в них сквозило некое удивление. Они смотрели прямо на меня, в упор, из небытия… Потом все исчезло. И снова внизу шумел ветер, бились о парапет набережной волны, а рыбаки…
— Эй, мужик! — услышал я голос сквозь шум ветра, обращенный явно ко мне. — Ты тоже пришел топиться?.. Все с ума посходили от пьянки. Иди домой! Проспись! Мужик, ты меня слышишь?!
…Стоя сбоку от автоматических дверей метропоезда и не обращая внимания на входивших пассажиров, я прикидывал свои возможные действия по выяснению обстоятельств, предшествовавших гибели Виктора. «Мне необходимо будет проследить буквально шаг за шагом, день за днем жизнь Воробьева, — думал я. — А начинать надо с визита к Роману Братееву, который когда-то служил вместе с Виктором в Московском уголовном розыске». Воробьев в свое время знакомил нас и потому я мог приехать к нему без предварительной договоренности о встрече. К тому же Братеев жил недалеко от моего дома и это меня особенно устраивало.
Купив в «комке» у метро «Кантемировская» бутылку водки, я свернул к длинному шестнадцатиподъездному дому, возведенному на моей памяти на месте большого оврага.
Братеев «на мое счастье» оказался дома. Он даже не удивился моему приходу, проговорив: «Я уже слышал про Виктора…»
— Надо его помянуть, — сказал я, доставая из кармана плаща бутылку.
— Пошли на кухню, чтобы жену с дочкой не беспокоить.
Мы выпили по сто граммов и больше до конца разговора не притрагивались к бутылке. Я внимательно слушал и запоминал все, о чем рассказывал Братеев.
…Начальник отдела МУРа полковник милиции Касьянов выглядел уставшим и не выспавшимся. Роман даже шепнул Виктору:
— Касьянов вторую ночь в управлении. Нас ему в помощь определили. Состоится важная операция!..
Кроме молодых сотрудников в кабинете находилось еще двое опытных оперов, которых прикрепили старшими к практикантам, пришедших в милицию после увольнения из армии.
— Квартирные кражи одолели, — сетовал полковник, приглаживая редкие курчавые волосы на голове. Это как эпидемия. Представляете, какой расклад? Каждые две минуты на просторах России происходит очередное ограбление квартиры. А через каждые пятнадцать минут случается вооруженное нападение на самих хозяев квартир.
— Это когда преступники застают хозяев дома, — дополнил капитан Вишин, покосившись на стажеров.
— А мне подчас даже странным кажется, что еще попадаются нам в руки невооруженные грабители… — подал голос и старший лейтенант Федоров. — Холодное оружие я уже в расчет не беру. Пистолеты, обрезы охотничьих ружей, а теперь все чаще и чаще автоматы — вот с чем теперь берут квартиры преступники.
— Жулье обнаглело, — согласился полковник, кивнув большой лобастой головой. — Лезут-то они в квартиры почему? Надеются, что хозяева держат доллары в чулках, а не в банках.
— К тому же суды нас крепко подводят, — с кислой миной на лице проговорил капитан Вишин. — Есть, видишь ты, такая статья в новом Уголовном кодексе — скупка краденого. Если ее применять с умом, то за такие «покупки» виновные должны сидеть в тюрьме хорошо и долго. Однако в последние годы что-то не припомню случая, когда бы эта статья оглашалась в судах.
— Это факт! — поддержал его старший лейтенант Федоров. — Известно ведь, что любое ограбление только тогда чего-нибудь стоит, когда есть кому украденное или награбленное сбыть.
Капитан Вишин стукнул кулаком по столу:
— Да я лично знаю в лицо некоторых скупщиков краденого, а что толку!.. Возьмешь их за шкирку, приведешь в суд, но любой самый бездарный адвокат сразу тычет тебе фразу из УК, которая гласит, что наказанию подвергается только тот скупщик, который точно знает, что покупает краденое. Доказать же это практически нереально.
— Невозможно! — поддакнул старший лейтенант.
Вести долгие разговоры «за жизнь» сотрудникам отдела не пришлось. Поступил вызов, и они тут же выехали на место преступления, захватив с собой, хотя и не очень охотно, практикантов.
В машине полковник Касьянов, лично возглавивший концовку сложной многоходовой операции, ввел практикантов в курс дела:
— Мы давно следим за двумя квартирными ворами. Один из наших подопечных «вор в законе». Удалось даже установить, кого и когда они грабанут. Кстати, там наверняка сработал наводчик, хорошо знавший богатую семью. Тут уж никакие металлические двери не спасут, никакие секретные замки не уберегут. Если «законник» пошел на дело — пиши пропало. Он обделает его непременно. В данный момент воры уже в квартире, как нам сообщила «наружка». Нашими людьми блокирован выход из подъезда. Преступников необходимо взять с поличным…
Роман и Виктор непосредственно не участвовали в операции по захвату квартирных воров. Они просто сидели в салоне «Волги» и с любопытством наблюдали за тем, как развивались события.
Все было, как в кинодетективе. Осторожно приоткрылась дверь, из-за нее появился белобрысый парень лет девятнадцати. Не заметив опасности, он снова исчез за дверью, а затем вышел опять, согнувшись под тяжестью набитого до отказа рюкзака. Следом за ним появился высокий мужчина с желтым болезненным лицом и в кепочке-американке, сдвинутой на глаза.
И тут же к подъезду с четырех сторон подскочили оперативники.
Мужчину в кепочке обезоружил опер Федоров. А вот капитан Вишин сплоховал. Молодому вору удалось вырваться из его рук, стукнуть кастетом по голове второго милиционера и скрыться за домом.
Не дожидаясь приказа, Воробьев выскочил из машины и со всех ног бросился догонять беглеца. Вор пытался как можно быстрее достичь противоположного конца улицы, где стоял грузовик. Но оттуда ему навстречу выскочили трое сотрудников милиции. Он резко остановился, выхватил из кармана пистолет и трижды выстрелил в сторону грузовика. Затем он крутанулся на месте и ринулся в ближайшую подворотню.
Воробьев преследовал его минут десять, не давая передышки. Наконец вор окончательно выдохся, забежал в проходной дворик и, спрятавшись за мусорными баками, открыл огонь по Виктору.
Сколько раз уже за свою, в общем-то, недолгую жизнь слышал бывший старшина-пограничник посвист пуль над своей головой! Но то было в горах Чечни и Таджикистана, где он проходил срочную службу. А здесь, в центре Москвы, услышать такое он никак не предполагал. И отвечать ему было нечем. Пока еще младшему лейтенанту милиции, только-только зачисленному в штат, оружия не выдали. И тогда Воробьев решил схитрить и повторить трюк, который проделал однажды в горах Чечни, выкуривая из-за укрытия боевика. Он начал «качать маятник», то появляясь из-за угла дома, то прячась за соседним. Каждый такой «качок» заставлял белобрысого делать два-три выстрела. Когда же, по расчетам Воробьева, у того кончились патроны и он должен был, по крайней мере, перезарядить обойму, Виктор одним броском достиг укрытия, где сидел вор, и ударом ноги выбил у него из рук оружие, а затем передал задержанного подскочившим сотрудникам.
Когда практиканты возвращались в управление, Братеев поинтересовался у Виктора:
— Ты спортом занимаешься профессионально?
— А что?
— Да так! Хватка у тебя, как у истинного профи. Да и тренированность чувствуется. Столько пробежал и не задохся… Хочешь продолжить занятия в нашем «Динамо»?
— А я уже…
— Что «уже»? — не понял Роман.
— Занимаюсь. Скоро на первенство России выступать поеду.
— Иди ты! — не поверил Братеев. — И каким же видом спорта ты занимаешься?
— Борьбой. Выступаю в сборной Москвы в категории «до семидесяти девяти килограммов».
— Так ты тот самый Воробьев… — удивленно проговорил Роман. — Тогда все ясно! Как же я тебя сразу не узнал? Я же видел, как ты месяц назад нашего Гогу сделал. Это была классика!
…Прощаясь со мной, Братеев сказал:
— Александр Григорьевич, хорошо бы вам встретиться с бывшим тренером Воробьева. Он сейчас как раз у нас в «Динамо» работает. А когда мы впервые познакомились с Виктором, он сборную Москвы тренировал. Уникальный мужик!
— Да, я знаю, — сказал я. — Мне о нем Виктор рассказывал. Это Владимир Алексеевич Поддубняк.
— Так точно! — по-военному ответил тот.
Я пожал руку Роману и вышел на лестничную площадку.
«Вот таким образом началась служба Виктора в милиции, — подумал я. — А завтра, прямо с утра, надо будет наведаться к Поддубняку. Попробую побольше узнать о Викторе и его спортивных успехах…»
Думая так, я спустился вниз и, выйдя из подъезда, остановился, чтобы оглядеться вокруг. Не знаю, что подсказало мне отпрыгнуть в сторону. Но только в то самое место, где я только что стоял, врезался самый что ни на есть обыкновенный кирпич.
«Откуда он взялся в крупноблочном доме?» — задался я вопросом, задрав голову вверх. Кирпичу было взяться просто неоткуда. Разве что из воздуха…
Ночью мне привиделись люди без лиц. Точнее, нет. Лица этих людей скрывали маски, белые гипсовые маски с дырками для глаз и рта. Они окружали стройного мускулистого мужчину, в котором я без труда узнал Виктора Воробьева. Он не обращал на них внимания, его взгляд был устремлен поверх их голов, куда-то вдаль. А они, пытаясь привлечь его, размахивали руками, что-то наперебой тараторили, подпрыгивали, отталкивали друг друга…
