Глава 11. Капля лжи
Дом, который снимал Лауринь, располагался в самом деле чрезвычайно удобно – для определенных целей, но в нашем деле это стало, скорее, помехой. Участок слева пустовал: по словам капитана, год назад там случился пожар, а после этого хозяева так и не отстроились. Дом соседей справа прятался за высоченными деревьями, переплетающими ветви так плотно, что не видно было ограды. Соседи напротив тоже отгородились кто внушительным забором с устрашающего вида шипами поверху, кто живой изгородью изрядной высоты. Похоже, на Садовой ценили уединение… Собственно, за обилие деревьев эту улицу так и прозвали, она считалась самой зеленой в старой части Арастена. Красиво, конечно, и спокойно, только там, где соседи друг у друга на виду, и свидетелей всегда отыщется масса, а здесь… Как и сказал Лауринь, никто ничего не видел и не слышал.
Мы по второму кругу опросили соседских слуг – тщетно. Все занимались своими делами, а если учесть, что много прислуги тут держать было не принято (некоторые нанимали, скажем, одну кухарку на два дома), то ни у кого не было времени, чтобы праздно торчать за воротами. Крайне прискорбно…
Конечно, время от времени кто-то выглядывал на улицу: забрать у разносчика из лавки продукты или еще зачем, но ничего подозрительного, опять-таки, не заметил. Может, просто не приглядывался, а если и увидел мельком кого-то у ворот соседа, то принял за того же разносчика или за знакомого и не обратил внимания.
– Скверно, – сказала я, убедившись, что от соседей и прислуги проку никакого. Одна хорошенькая купчиха, правда, вроде бы слышала «ужасно зловещий голос, а потом страшный крик», но верить ей не приходилось: она жила слишком далеко от дома Лауриня, чтобы действительно суметь расслышать хоть что-то. – Ладно, идем, взглянем на следы… Кстати, вы сыскарей с собакой вызывали?
– Конечно, – хмуро ответил Лауринь. – Первым же делом. Собака след взяла, но потеряла на перекрестке. Там с того времени столько народу прошло…
Я только вздохнула. Что ж, посмотрим!
Насколько я могла судить, Лауринь не ошибся: бедолага Зибо и его неизвестный собеседник действительно какое-то время стояли и разговаривали, а потом пошли к конюшне, где сержант и получил по голове. Затем неизвестный, не особенно и таясь, вышел за ворота, прикрыл за собой калитку и был таков. След его мне удалось проследить чуть дальше, чем ищейке: видимо, дальше злоумышленник двигался или в карете, или верхами. Увы, магом он не был, в противном случае я бы его не потеряла!
Мы вернулись в конюшню. Добротное, прочное строение. Сейчас в нем находилось три лошади, не считая буланого чаррема: одна принадлежала Зибо, еще двух я прежде не видела – еще один чаррем, на этот раз для разнообразия серый в яблоко, и игреневый тайен (очевидно, Лауринь питал ностальгическую привязанность к этой породе), весьма недурные.
– Лошадьми занимался Зибо? – спросила я.
– Да, – кивнул Лауринь. – Постороннего конюха держать… чревато, а Зибо нужно было чем-то занять.
– Понимаю, у меня те же проблемы с прислугой, – хмыкнула я. – Выходит, он, скорее всего, был здесь, когда в ворота постучали. Корм задавал или лошадей чистил… Лауринь, почему вы собаку не держите?
Он пожал плечами.
– Хлопот много, – сказал он. – Иногда нужно самому домой пробраться без лишнего шума, а пес лаять начнет.
– Хорошо выученные псы на хозяев не лают, – вздохнула я. – Найти вам славного щеночка? У папаши Власия вроде были. Помните его собачек?
– Как же! – с чувством ответил Лауринь. Псы у папаши Власия были ростом до середины бедра взрослому мужчине и ласковым нравом по отношению к посторонним не отличались. Правда, внуки и правнуки Власия на здоровенных кобелях ездили верхом и совали им руки в пасти, а те только стоически терпели и отворачивались, но, повторюсь, на посторонних их терпение не распространялось. – Право, не стоит. Не желаете взглянуть на Зибо?
– А что на него смотреть? – пожала я плечами. – Вердикту мага-медика я доверяю, пытаться привести парня в чувство раньше заявленного срока не буду, еще, чего доброго, слабоумным останется. Вам это надо?
Судя по выражению лица Лауриня, такая перспектива его вовсе не радовала.
– Тогда… – начал он, но тут же прервался: – Не двигайтесь, Флоссия, сейчас…
По счастью, я вовремя подняла взгляд.
– Отставить! – от моего окрика Лауринь невольно отдернул руку, посмотрел недоуменно. Я добавила уже спокойнее: – Лауринь, вы что, забыли, я же вам говорила: никогда не смейте убивать пауков! Смахните, сдуйте, но убивать не вздумайте!
– Я помню только, что вы не любите паутину, – поджал губы Лауринь.
Я осторожно стряхнула паука со своего плеча на ладонь –тот поджал лапки и изображал мертвого. Видимо, спустился с потолочной балки… А что не в спячке – это понятно, в конюшне тепло, мушки какие-то вьются, паучку на обед довольно.
– Что в них проку? – спросил Лауринь, явно не разделяя моих теплых чувств по отношению к насекомому. – Разве что мух ловят.
– Пауки, Лауринь, не простые букашки, это вам любой маг скажет… – Я дотронулась до паука. Тот перестал прикидываться и охотно перебрался на кончик моего пальца. – А с точки зрения мага судебного они – кладезь информации. Особенно пауки домовые, вот как этот. Ясно вам?
Лауринь скептически улыбнулся.
– Вы пауков боитесь, что ли? – недоуменно спросила я.
– Не люблю насекомых, – ответил он.
– В следующий раз, как вам взбредет в голову с такой неприязнью смотреть на обычного паучка, наведайтесь в королевский зверинец, – посоветовала я. – И взгляните на паука-птицеяда. Такие на западном архипелаге водятся во множестве. Очаровательные создания, с мою ладонь размером, никак не меньше, птичку размером с воробья ловят легко. Их в зверинце мышами кормят.
Лауринь немного переменился в лице, видимо, представил себе это насекомое, а я сменила тему.
– Вернемся к нашему разговору. Те пауки, что сетей не ткут, нам мало интересны. Да и те, что прядут паутину, но живут в лесах и полях, помочь вряд ли чем смогут. А вот домашние пауки… Соткут паутину в углу и сидят, сидят… Лауринь, вы уже поняли, к чему я веду?
– Если рассуждать теоретически, паук должен знать обо всем, что делается в доме, вернее, в той его части, где расположена паутина, – сказал капитан.
– Точно, – усмехнулась я. Дед нынешнего короля любил так развлекаться: подсаживал специально обученных паучков в покои придворных (не собственноручно, конечно, на то имелись придворное маги), а потом во время застолий повторял во всеуслышанье то, о чем придворные шептались по углам. Большой был затейник этот король! – Иногда их используют, как шпионов. Кто обратит внимание на паука в углу? Разве только тот, кто насекомых боится… Словом, нам с вами повезло. Если получится, то хоть какую-то малость мы узнаем.
– Значит, его можно допросить? – Лауринь посмотрел на паука уже с заметно большим уважением.
– Не уверена, что получится, это ведь не паук-шпион, – задумчиво сказала я. – Но вдруг?
– Что нужно делать?
– Ничего, просто постойте молча, – попросила я. – Мне нужно сосредоточиться.
Допрашивать пауков мне прежде не доводилось, как это делается, я знала только теоретически. Правда, обучал меня этому искусству дед, а все, чему он меня учил, обычно и на практике выходило преотменно (то ли он был хорошим учителем, то ли я – внимательной ученицей, а скорее, все вместе). Получилось и на этот раз, хотя сил пришлось потратить немало, даже лошади занервничали, чуя магию.
– Что?.. – отрывисто спросил Лауринь, когда я открыла глаза.
– Да почти ничего,– хмыкнула я. Лоб под косынкой был влажным, руки чуть вздрагивали от напряжения. – Я же говорю, это обычный паук, не шпион. Два обрывка фраз: ваш Зибо открыл дверь и сказал что-то вроде «убедитесь сами», а тот человек ответил «да, вижу, прошу извинить». На этом все, видимо, тут Зибо и получил по голове. Но голос я узнаю, если услышу.
– А лицо? – нахмурился капитан.
– Пауки видят не так, как мы, – мотнула я головой и осторожно пересадила паучка на стену. Он тут же отправился путешествовать. – Здесь он нам не помощник. Но хоть что-то…
– Положим, опишет нам этого человека Зибо, когда придет в себя, – Лауринь задумался. – Но он не слишком хорош в том, что касается деталей. Я бы не стал на него полагаться. Может, какие-то еще мелочи?
– Мне показалось, у этого человека был акцент, – задумчиво сказала я. – Но какой, пока не соображу. Он очень напирал на «р» и немного растягивал «а», в Арастене говорят не так. Вам не знаком этот говор?
– Не припоминаю, – подумав, мотнул головой Лауринь. – Вспомню – скажу.
– Хорошо, – кивнула я. – Идемте в дом, взглянем за Зибо, что ли…
Смотреть было вовсе необязательно: как я и предполагала, маг-медик оказался совершенно прав – бедолаге сержанту предстояло проваляться без сознания еще пару суток, тогда дырка в его дурной голове зарастет как следует, и Зибо снова сможет выводить из себя окружающих. Маг-медик свое дело знал, залатал мальчишку на совесть, и вмешиваться в процесс выздоровления не стоило, как бы ни хотелось нам поскорее узнать, кто же огрел Зибо по голове.
– Лауринь, – я призадумалась. – У меня есть еще дела, поэтому я вынуждена вас покинуть. Когда Зибо очнется, пошлите за мной, не сочтите за труд.
– Конечно, – кивнул Лауринь. – Где прикажете вас искать?
– Для начала – дома, – хмыкнула я. – Если там меня не будет, оставьте записку. Где я окажусь в следующие пару часов, я и сама не знаю.
– Как обычно, – криво улыбнулся Лауринь. – Что насчет лошади?
– Пока пусть побудет у меня, – ответила я и повела своего мерина к воротам. – Ко мне не так просто забраться, как к вам.
Говоря так, я немного кривила душой: пара заклятий – это не то, что полноценная защита. Ею я займусь, как только вернусь домой, откладывать больше нельзя. Пока же… будем надеяться, что даже если хозяин вороного вейрена узнает, где находится его пропажа, то не рискнет по-наглому сунуться в дом судебного мага.
…Путь мой лежал к дому Лейса Ротта на респектабельной улице Трех Фонарей (не знаю, откуда такое название, фонарей тут было явно больше) – уже вечерело, хозяину пора уж объявиться дома! Однако, как вскоре выяснилось, я прибыла слишком рано.
– У хозяина срочный заказ, – пояснил обходительный слуга. – Он может и ночевать в мастерской остаться. Но тогда уж предупредит… Вы обождите, госпожа, если не торопитесь.
Я заверила, что не тороплюсь, расположилась в кресле у камина и принялась задавать вопросы прислуге. Отвечать мне вовсе не жаждали, но стоило представиться, заметить, что разрешение на допрос мне дал господин Ротт и что вопросы мои имеют прямое отношение к исчезновению их хозяйки, как отношение прислуги мигом переменилось. Теперь на вопросы отвечали подробно и, насколько я могла судить, честно, но ничего нового я из слов домочадцев Ротта почерпнуть не смогла. Да, хозяйку они любили, она была женщиной доброй, приветливой, никогда никого без причины не бранила…
– Это потому, что она сама деревенщина, – припечатала пожилая служанка, она была у Ротта кем-то вроде домоправительницы. – Не привыкла распоряжаться. Я у них уже сколько лет служу, а она так и не научилась приказывать! Только и слышно было: «сделайте, пожалуйста, это» или «принесите то, будьте добры», будто мы не прислуга, а ей ровня!
– Да что вы говорите! – с тщательно дозированным интересом в голосе произнесла я. – И как же она дом вела с таким отношением?
– Да дом-то я вела, если уж честно говорить, – ответила служанка без лишней скромности. Это была монументальная женщина, не уступающая мне шириной плеч, а в объемах превосходящая раза в три, не меньше. – Госпоже Ротт не до того было.
– Чем же она занималась? – удивилась я. – Небось, с подружками языком чесала?
– Как же! – служанка, кажется, была рада возможности выложить постороннему человеку все возможные сплетни о хозяевах. – Языком-то она как раз чесать особо не могла, слыхали, может, заикалась она? – Она дождалась моего кивка и продолжила: – К подружкам ходила, было такое, и к ней ходили, но не сказать, чтоб часто. А так-то она все больше у себя сидела да работала.
– Работала? – нахмурилась я.
– Ну! – ответила служанка. – Она же хозяину с самыми сложными заказами помогала, не знали разве? Вышивала так, что ума лишиться можно! За их с хозяином нарядами богатейки в очередь выстраивались!
– Ах, ты об этом… – я немного расслабилась. – А дети? Детьми она не занималась?
– У богатых не принято, чтобы мать сама за детьми смотрела, – отрезала она. – Так что им няньку наняли, а потом вовсе за город услали, к матери хозяйки. На свежий воздух, так хозяин сказал. Ну, может, и правда им там лучше: в городе бледненькие ходили, а тут привозили их недавно – щечки румяные, глазки блестят…
Да, Ротт упоминал, что дети живут у его тещи. И говорил, что жена детей очень любила. Как-то это плохо сочеталось, в моем понимании, но, возможно, я просто ничего не понимаю в обыкновениях богачей. Хотя… Это Ротт богач, и то выбился из низов, а жену-то взял из деревни, тут служанка права. Стоит, пожалуй, поразмыслить над этим на досуге.
Я потратила еще какое-то время на опрос остальных слуг и удостоверилась – ничего нового они мне не поведают: все твердили, что поведения хозяйка была самого пристойного, нрава мягкого, с мужем вела себя почтительно, если не сказать подобострастно, с прислугой была вежлива и добра, даже чересчур. И что мне это дает? Да ровным счетом ничего!
Так и не дождавшись господина Ротта, я отправилась домой. Завтра мне придется заняться подругами Диты, а сегодня нужно поставить все-таки защиту на дом и подворье!
Этому нудному и утомительному занятию я и предавалась в течение нескольких часов (вороной конь, почуяв магию, устроил дебош, переполошил остальных лошадей, Аю насилу их успокоила), вымоталась, будто бревна на подводы грузила, и примерно в третьем часу пополуночи все-таки завалилась спать. Над защитой нужно еще будет поработать, но на первое время и так сойдет. Вряд ли мое обиталище будут штурмовать боевые маги…
Проснувшись, я с досадой поняла, что время близится к полудню. Надо было велеть Тее разбудить меня пораньше! Хотя… Как бы она это сделала? Бедняга и так-то подойти ко мне боится, а я спросонок бываю зла и могу запустить в разбудившего меня первым, что под руку подвернется! Но ладно! Не думаю, чтобы ведущие праздный образ жизни подруги Диты просыпались с рассветом, насколько мне известно, это в привычки богатых (пусть и не знатных), а особенно молодых дам не входит.
Я угадала. Первые две дамы из тех, кому я решила нанести визит, встретили меня в утренних туалетах, хотя давно миновало обеденное время, следующие тоже были одеты весьма легкомысленно.
Очень скоро я убедилась в том, что зря грешила на молодых сыскарей, занимавшиеся делом Диты Ротт. Они подошли к делу вовсе не спустя рукава, просто… Просто оказалось, что дамам, числившимся ближайшими подругами Диты, ровным счетом нечего о ней сказать. Я поняла: они водили с ней так называемую дружбу не ради самой Диты, а только лишь для того, чтобы быть поближе к самому Лейсу Ротту – мало ли, придется заказать что-то, а близким друзьям он может сделать скидку или выполнить заказ вне очереди!
Об этом мне прямо заявила Ния Токк, одна из тех, кто последним видел Диту. Эта дама, супруга процветающего торговца всякой всячиной, от гребней и заколок до кастрюль и горшков, вообще не стеснялась в выражениях, а уж узнав, кто я такая и почему интересуюсь Дитой, мигом распустила язык. В ее круглых глазках так и читалось предвкушение того, какими сплетнями она вскоре будет делиться с приятельницами… а уж если удастся узнать что-то новенькое, то она и вовсе станет героиней дня! Признаться, сплетниц я никогда не любила, но, увы, они так полезны в моей работе, что приходится мириться…
– Дита была ужасно неотесанной, – заявила госпожа Токк. – О нет, манеры у нее были недурные, видимо, муж постарался, обучил. Но вообще… Она никогда представления не имела, что творится в свете, что нынче модно… Всё только со слов мужа! Мне иногда казалось, будто она живет в какой-то своей скорлупе и носа наружу не кажет!
– Но она же общалась с вами, еще с несколькими дамами, – напомнила я.
– Ха! Только от нас она и узнавала, что происходит вокруг, ручаюсь, – безапелляционно заявила она. – Правда, насколько я могу судить, это ее совершенно не интересовало. Сидит, слушает, кивает, а потом спросишь, что она думает по этому поводу – краснеет и начинает заикаться. И оказывается, что все это время она думала о том, какие нитки лучше подойдут для новой вышивки! Просто ужасно!
– Должно быть, говорить с ней было непросто, – осторожно сказала я.
– Это вы про ее заикание? – бесцеремонно поинтересовалась госпожа Токк. – Ах, чепуха. Когда она была в хорошем настроении, то говорила совершенно нормально, только запиналась иногда. Совсем не заметно. Но чуть испугается или взволнуется – пиши пропало. Ни слова не разберешь! А поскольку пугалась она решительно всего, то предпочитала помалкивать. И правильно, раз все равно сказать нечего…
– Как вы полагаете, мог у нее быть любовник? – спросила я напрямик. С этой дамой можно было не мучиться и не выдумывать намеков.
– У Диты?! – госпожа Токк еще больше округлила глаза и залилась искренним смехом. – У этой серой мыши?!
– Она была очень красива, насколько я могу судить по портрету, – заметила я.
– Да, но… – моя собеседница поджала пухлые губки, наморщила лобик, соображая. – Как бы вам это объяснить… Она была красивая, но… никакая! Знаете, как бывает: на женщину без слез не взглянешь, а мужчины вокруг так и вьются! А бывает наоборот: вроде красивая, а пустышка. Может, на нее кто и клюнул, но что-то я сомневаюсь…
– Почему же?
– Да сразу бы видно стало, – хмыкнула госпожа Токк. – Я же говорю, стоило ей взволноваться, она заикаться начинала. И если уж она волновалась, когда задерживалась в гостях, то неужто, появись у нее любовник, была бы спокойна? Нет, это бы все сразу заметили! Да и потом…
– Что? – приподняла я брови.
– Дита была деревенщиной, заикой и вообще бесцветной личностью, – отрезала она. – Но не дурочкой. Она прекрасно знала, чего стоит. И помнила, что муж ее взял нищей. А вздумай она взбрыкнуть, мигом вышибет обратно в деревню!
– Это вряд ли, – заметила я. – Она ведь помогала ему в работе.
– Ну, тогда посадит под замок, вот и вся недолга, – преспокойно ответила госпожа Токк. – Еще раз говорю, Дита отлично знала, кто ее вытащил из нищеты, пристроил к настоящему делу и избавил от мамаши… не встречались еще? Если верить Дите – жуткая особа! А благодарной она быть умела, этого у нее не отнять…
– А детей она любила? – задала я провокационный вопрос.
– Детей? – сморщила госпожа Токк курносый носик. – Ах, детей… Ну, вроде того. Мы об этом почти не говорили. Я их видела пару раз – славные малютки, но живут у бабушки. В этом я Роттов очень понимаю – от детей столько шума!
Похоже, тут ловить было больше нечего.
– Так что сбежать с любовником она точно не могла, наша Дита, – сказала вдруг женщина. – Может, ее похитили или убили?
– Кто, например? – насторожилась я.
– Конкуренты ее муженька, например, – хмыкнула она.
– А именно?
– Да пальцев не хватит пересчитать! – воскликнула госпожа Токк. – Но я пошутила, право слово… – Она вдруг замялась и произнесла просяще: – Вы ее найдите, госпожа Нарен! Дита хоть была совсем неотесанная, но… добрая такая. Пожалуешься ей, она не скажет ничего толком, а всё как-то легче… А потом, – она усмехнулась, – еще подарок принесет обязательно.
– Подарок?
– Ну да! Вышивку какую-нибудь… – женщина вскочила, порылась в ящиках комода. – Вот, например…
Я взяла вышитый платок. Ничего особенного: веселенькая кайма, в уголке изображены полевые цветы и две бабочки. Яркая, с виду простенькая вышивка, но цветы вышли, как живые, а бабочки только что крылышками не машут.
– Ужасная пошлость, – вздохнула госпожа Токк. – Но очень мило с ее стороны. Она всем нам такие штучки дарила, думала порадовать, наверно. Такая простушка! Но жаль, если ее в самом деле кто-то…
– Надеюсь, нет, – ответила я и начала прощаться.
Конкуренты, значит? Я об этом уже думала. Придется проверить и этот след, как только закончу с подругами Диты. Кстати, что у нас выходит?
А получался очень любопытный портрет, надо сказать. Сам Ротт сказал, будто старался, чтобы жена всегда была спокойной, не нервничала, описывал ее общительной и веселой, вечно бегавшей то за покупками, то к подругам. Подруги же показывали иное: Дита не вписывалась в их круг, явно чувствовала себя неловко, оказываясь в обществе, не знала занимавших всех сплетен, не понимала их прелести, предпочитала помалкивать… Да и в гости заходила не так уж часто, говорила, работы много. Детей, по словам мужа, она обожала, по словам подруг – сплавила матери и няньке и не особенно часто о них вспоминала. Где правда? Кому верить?
Это было, пожалуй, поинтереснее каких-то там конкурентов (признаться, я не слишком верила, будто игра могла пойти на таком уровне: похитить или убить лучшую вышивальщицу, чтобы лишить Ротта преимущества, – это же детские игры, право слово!). Нужно было навестить того, кто знал Диту, надо думать, намного лучше мужа и подруг, то есть ее мать.
Матушка Диты, госпожа Ино, соответствовала описанию, данному ей госпожой Токк – «жуткая особа». О нет, на первый взгляд она казалась вполне благообразной пожилой женщиной, но быстро становилось ясно, что за сущность таится под этой оболочкой. Госпожа Ино, рано овдовевшая и оставшаяся с двумя дочерьми на руках (об этом любезно поведали соседи), не позволила обстоятельствам сломить себя. Небольшим хозяйством заправляла сама, и не так уж дурно, во всяком случае, семья не голодала. Младшая дочь, Дита, рано проявила способности к рукоделию, и мать сделала все, чтобы она занималась именно этим – ремесло вышивальщицы оплачивалось неплохо. На старшую, Рию, легли все домашние заботы, начиная от стряпни и заканчивая возней в огороде и со скотиной. Долго она этого не выдержала и, проявив недюжинную изворотливость, в один прекрасный день, вернее, ночь, изловчилась и сбежала с дружком, работником из соседнего поместья. С тех пор о них не было ни слуху, ни духу. Полагаю, Рия была счастлива отделаться от родительницы и вовсе не жаждала объявляться.
К тому времени Дита зарабатывала уже достаточно, чтобы можно было нанять служанку следить за домом. Так оно и шло, пока не появился Ротт и не взял хорошенькую вышивальщицу в жены. Все соседи считали это изумительным взлетом для Диты. Правду сказать, в этом пригороде не один парень согласился бы взять ее в жены – ну и что, что заика, больше помалкивать будет, зато какое ремесло в руках! – но госпожа Ино всем давала от ворот поворот. Это, кстати, тоже шло вразрез с показаниями Ротта: по его словам выходило, что желающих жениться на Дите было немного, однако чуть ли не каждый второй из спрошенных мною молодых мужчин в пригороде вспоминал ее с мечтательной улыбкой. По их словам выходило, что в юности серой мышкой Дита не была. Во всем слушалась властную мать, не смела шагу ступить без ее позволения, но строить глазки и кокетничать она умела, а уж если удавалось улизнуть на улицу, когда мать уезжала по делам в город…
Теперь у госпожи Ино обитали трое внуков и их нянька. Малышей я видела (мальчикам-двойняшкам было шесть лет, девочке – семь): не по годам серьезные, девочка немного похожа на Диту, а мальчишки – вылитый отец. Что ж, хоть девочке повезло!
– Это большой удар по репутации моего зятя, – заявила госпожа Ино, узнав, что я веду расследование исчезновения ее дочери. – Надеюсь, вам удастся отыскать ее или хотя бы установить, что она… хм… не сбежала по своей воле. Впрочем, Дита не могла себе такого позволить. Я воспитала ее в строгости.
– Не сомневаюсь, – приторно улыбнулась я. – Значит, госпожа Ино, ваша дочь здесь не появлялась?
– Нет, – поджала она губы. – В этом случае я немедленно отправила бы ее обратно к мужу. Но, повторюсь, Дита не могла сделать такую глупость. Я научила ее, как положено вести себя девушке из хорошей семьи, и она мои уроки усвоила. Зять всегда был доволен.
– Брак с господином Роттом оказался весьма удачным, – заметила я невзначай, и на тонких губах госпожи Ино появилось слабое подобие улыбки.
– О да, – сказала она. – Само провидение привело его в наш дом. И, конечно, если бы не я, Дите не хватило бы ума…
Она оборвала фразу, но я поняла, что она имеет в виду. Надо думать, госпожа Ино приняла весьма деятельное участие в устройстве этого брака.
– Она хотела выйти замуж за местного голодранца, – неохотно добавила та. – Но, конечно, я ей не позволила. Дите нужна была хорошая партия, и вышло по-моему. Они с мужем стали прекрасной парой.
Да, пожалуй. Лысый коротышка и юная красавица. В таких случаях всегда говорят – «прекрасная пара», потому что больше сказать нечего, приличия не позволяют.
– Вас не обременяет забота о внуках? – спросила я.
– Никоим образом, – холодно ответила госпожа Ино. – Прекрасно воспитанные, послушные, разумные дети, все в отца. С дочерьми я в свое время намучилась куда больше. Впрочем, у них есть нянька, достойная доверия особа, она за ними приглядывает.
– Они не скучают по матери?
– Не слишком, – помолчав, сказала она. – Большую часть времени дети проводят со мной. И это правильно: чему может научить молодая мать, которая сама едва вышла из детского возраста? Всегда придерживалась мнения, что детей должно воспитывать старшее поколение: мы наделали достаточно ошибок с собственными детьми, чтобы не повторить их с внуками!
У меня появилось подозрение, что мой дед придерживался той же позиции…
– Понимаю вас, – кивнула я. – Значит, о жизни вашей дочери в замужестве вы ничего больше рассказать не можете?
– Она была совершенно счастлива, – отрезала госпожа Ино и поддерживать беседу более не пожелала.
Впрочем, я и так узнала достаточно. Выходит, даже если Дита и не хотела идти замуж за Ротта, ее мнения никто особенно не спрашивал. Он предложил, мать согласилась, отдала приказ, и дочка безропотно пошла за него. Хотя, возможно, она видела в этом замужестве выход из беспросветного существования и бесплатной работы на мать: Ротт ведь сам сказал, что Дита, скорее всего, стремилась убраться подальше от матери… Вот только бедолага угодила из огня да в полымя: теперь она жила в столице, но по-прежнему бесплатно работала, только уже не на мать, а на мужа.
Но все-таки, куда она делась? Может, все-таки любовник? Мало ли, кому могла приглянуться красивая молодая женщина! Я, правда, опросила знакомых семьи, были среди них и холостые мужчины, но все, как один, с огорчением констатировали факт: Дита не принимала ухаживаний, даже самого невинного комплимента пугалась и начинала заикаться. То ли не привыкла к мужскому вниманию (а это вряд ли, если учесть то, о чем я узнала на ее малой родине), то ли просто боялась разгневать мужа и оказаться под замком. Второе более вероятно, конечно. Любопытно, насколько разнились впечатления так называемых подруг и мужчин о Дите. Первые считали ее серой мышкой, а вот вторые… Вторые не обращали внимания на ее маленький недостаток, утверждая, как и их деревенские собратья, что молчаливая женщина – это уже неплохо, а уж такая красавица, как Дита, – и вовсе предел мечтаний. Говорили, она была очень обаятельна. Не шумная, не стремившаяся привлечь внимание, рядом с ней было приятно находиться…
Так что, искать мифического любовника? Или прощупать конкурентов мужа?
Я помотала головой. Так… Вернемся в день исчезновения Диты. Служанка, та самая, домоправительница, сказала, что хозяйка ушла, как обычно, сделать какие-то покупки. То ли нитки, то ли бисер, она никогда не доверяла выбор слугам и не заказывала на дом. Любила ходить, выбирать – ее можно понять, развлечений в ее жизни было немного. Кое-кто видел, как она прошла по улице, направляясь в лавку. Там, однако, она не появилась. Можно предположить, что она пошла в другое место, но я уже проверила все торгующие товарами для вышивания лавки в этом районе – Диты там не видели. Выходило, что она как сквозь землю провалилась где-то между своим домом и местом назначения.
Я пыталась искать ее привычным методом – при помощи какой-нибудь вещи, но тщетно. Создавалось впечатление, будто ни к одному предмету в доме Ротта Дита не была привязана, а значит, поиск оказался невозможен. Это настораживало: не бывает так, чтобы у человека не нашлось хотя бы любимой расчески! То ли Дита забрала такие вещицы с собой, то ли их и правда не было, но… Странно. Очень странно.
Ротт то ли недоговаривал чего-то, то ли просто не знал. Подруги, знакомые… Кто из них знал настоящую Диту? Кто мог предположить, что было у нее на уме?
В глубокой задумчивости я ехала узкими улочками Рыночного квартала. Наведаюсь опять к папаше Власию, вдруг да появились новости, если не о Дите, так о вороном вейрене!
Здесь было шумно, как всегда: рынок – он и есть рынок. Не такой приличный, как на другом берегу реки, где почтенные матери семейств совершают ежедневный ритуал выбора лучших продуктов для обеда, где важные – куда там королевским лакеям! – кухарки из богатых домов велят доставить самое лучшее и свежее к господскому столу, где солидные мужчины выбирают меха и ткани, утварь и разные диковины… Нет, здесь тоже можно было купить овощи и мясо, ткани и глиняные горшки, но помимо них тут предлагали еще много всего интересного. Недаром Рыночный квартал именовался также и Разбойным! Здесь по дешевке сбывали краденое (в основном для отвода глаз, для настоящих сделок существовали укромные места), здесь нанимались для того, чтобы поучить кого-то уму-разуму или, наоборот, защитить этого кого-то от своих коллег… Человек бывалый мог отыскать в этих местах практически все, что может понадобиться. Увы, разгадки моих дел тут не продавались, а то я бы уж не поскупилась!
Торговали тут повсеместно, пришлось спешиться и вести лошадь в поводу, чтобы не сшибить какой-нибудь лоток. Вокруг клубился развеселый народ, только смотри, как бы кошелек не срезали! С одной стороны разливался удушающий аромат дешевых духов, с другой воняло лежалой рыбой, торговки и торговцы орали на разные голоса, выхваляя свой товар.
– Рыба! Свежая ры-ы-ыба!
– Да какая она свежая, побойся богов!
– Только сегодня плавала!
– Где она плавала, в выгребной яме, что ли? Вонь-то какая!
– Себя понюхай! Иди отсюда, иди! Ры-ы-ы-ба! Све-е-ежая ры-ы-ыба!
– Овчина, овчина, отличная овчина!
– Горячие лепешки! Горя-а-ачие лепешки!! Берите, не пожалеете!
– А вот кому ринт разливной! А вот кому погреться!..
Я слушала и усмехалась: ничего не изменилось за десять лет. Разбойный квартал – так уж точно! Уже троих карманников прогнала…
– Пла-а-аточки шитые! Пла-а-аточки! – ударил мне в ухо пронзительный крик, так что я вздрогнула. Толстая тетка за прилавком лавчонки потрясала охапкой разноцветных тряпок – моя кобыла, и та попятилась от неожиданности. – Госпожа, возьмите платочек! А то вот скатерки шитые, салфетки разные, утиральники…
– Потише, уважаемая, – поморщилась я.
Приняв мои слова за приглашение, толстуха взмахом руки вывалила передо мной груду пестрого тряпья, мол, выбирай.
«Купить, что ли, косынку? – хмуро подумала я. – А что, яркие. Меня издалека видать будет!»
Я потянула за угол какую-то красную тряпку, а вместе с ней вытянула вышитую салфетку. Хотела было кинуть ее в общую кучу, но увидела узор и застыла.
– Понравилось, госпожа? – перегнулась через прилавок торговка. Доски опасно затрещали. – Возьмете? Вот еще такие же есть, а вот с другой картинкой… И утиральники, и скатёрка!
Я смотрела на салфетку. Простенькая каемка – вышитые листья вьюнка, по углам – цветы. Ярко, пестро, наивно, как почти все вышивки в таких лавчонках… Только цветы кажутся живыми.
– Возьму, возьму, – ответила я, чем обрадовала торговку до крайности. – Ну, что у тебя еще есть?
Порывшись в груде товара, я обнаружила еще несколько салфеток, платков и полотенец, вышитых той же рукой. Правда, покупать их отказалась, взяла только первую салфетку и еще один платок: красный, как и собиралась, с вышитыми по углам черными маками. Чем-то он мне приглянулся.
– А скажи-ка, уважаемая, – произнесла я, расплатившись, – Ты не знаешь, часом, кто мастер? Больно нравится мне, я бы заказала кое-что…
– Как не знать! – оживилась толстуха. – Это Рия вышивает. Она тут недалеко живет и заказам всегда рада!
Рия? Я уже слышала это имя! Но…
Толстуха долго и путано объясняла дорогу к обиталищу этой Рии, наконец, назвала приметный ориентир, и я поспешила уйти от нее как можно дальше. Намерения у тетки были самые добрые, но от ее пронзительного голоса звенело в ушах.
Значит, Рия… Стоп, сказала я себе. Пока ничего не ясно. Надо сперва взглянуть на эту мастерицу.
Рия квартировала на втором этаже небольшого домика. Довольно приличное местечко, для Разбойного квартала, я имею в виду. На первом этаже обитало шумное многодетное семейство, я бы при таком соседстве очень скоро рехнулась, но вышивальщице, очевидно, гомон не мешал.
– Кто там? – спросили из-за двери на мой деликатный стук.
– Вы Рия? – осведомилась я. – Меня к вам тетка Тира отправила. С заказом я.
– Сейчас открою! – оживилась женщина.
Скрежетнул ключ в замке, дверь распахнулась, и я оказалась нос к носу с прехорошенькой брюнеткой, совсем молоденькой на вид.
– Проходите, пожалуйста, – пригласила она. – Присаживайтесь… Что вы хотели?
– Ваша работа? – протянула я ей салфетку.
– Моя, – улыбнулась она. – Вам нравится? Я могу что хотите вышить…
– Я не сомневаюсь, – кивнула я. – Вас ведь не Рия зовут?
– Ч-что?..
– Вы Дита Ротт, – сказала я. – Не так ли?
– От… откуда в-вы зн-наете? – женщина осела на стул, оттягивая воротник, будто он ее душил. – В-вы кто?
– Независимый судебный маг Флоссия Нарен, – отрекомендовалась я. – Расследую дело о вашем исчезновении, госпожа Ротт. Как видите, я вас нашла.
Я умолчала о том, что отыскать ее мне помогла только счастливая случайность и привычка шататься без дела по Разбойному кварталу.
Лицо Диты разом потеряло все краски. Казалось, она хочет сказать что-то, но не может. Она и правда не могла: потрясение оказалось настолько сильным, что бедняжке начисто отказала речь. Неприятная проблема, но не из самых сложных, странно, что женщину до сих пор не избавили от нее!
– Вы не можете говорить? – осведомилась я.
Она коротко кивнула.
– Что же, никто не сумел вам помочь? – приподняла я брови.
– Л-лейс… – выдавила, наконец, Дита, – он ск-казал… Э-этому н-не п-помочь. Н-не лечат.
– Чушь какая, – нахмурилась я.
Заикание лечится прекрасно, с этим маг-медик первого года обучения справится! Выходит… Ротту просто невыгодно было, чтобы жена стала нормальной женщиной? Очень на него похоже! Но мне от этого сплошное неудобство: как прикажете с ней разговаривать, если она запинается на каждом слове?
Я вздохнула: опять нарушаю правила, но… что поделаешь, надо же с ней поговорить!
– Скажите что-нибудь, – велела я.
– Что сказать? – вымолвила Дита и опять схватилась за горло. – Это… Это вы сделали? Что вы сделали?!
– Да ничего особенного, – отмахнулась я и полезла за трубкой. – Избавила вас от этого досадного недостатка. Благодарить не надо, это я ради сохранности собственных нервов – с вами же иначе говорить невозможно!
– А он говорил, что это нельзя поправить… Что ему так маг-медик сказал… – потерянно произнесла Дита.
– Я так и поняла, – хмыкнула я. – Госпожа Ротт, вы не хотите поведать мне, каким образом оказались в этой дыре? И, кстати, как насчет возвращения домой? Ваш муж волнуется!
Вот тут Дита сделала одну из тех вещей, которые я ненавижу всем своим существом: сползла со стула, встала на колени и, протянув ко мне руки, проговорила:
– Госпожа Нарен… госпожа Нарен, прошу, нет, умоляю… не возвращайте меня туда! Умоляю!
– Прекратите балаган! – морщась, приказала я. – Силой я вас не потащу, но вы же понимаете – работа есть работа. Я должна буду отчитаться перед нанимателем о результатах. Тем более, они наличествуют.
– Не говорите ему! Прошу, не говорите! – Дита заплакала, беззвучно, как привыкла, должно быть, за годы замужества. – Я не хочу обратно… Госпожа Нарен, я не хочу возвращаться…
– Так, – я начала сердиться. – Для начала встаньте и прекратите рыдать! Иначе разговора у нас с вами не получится.
Дита, помедлив, все же послушалась. Села обратно на стул, сложила руки на коленях.
– Успокоились немного? – спросила я. – Тогда рассказывайте.
– Что… рассказывать? – Дита немного запиналась, словно не привыкла еще говорить свободно.
– Все рассказывайте. Как вы сбежали из дому, как оказались здесь. А главное, почему вы сбежали! – это меня действительно интересовало. – Дальше меня это не пойдет, слово судебного мага. Но я должна знать.
Дита помолчала, собираясь с мыслями. Потом решила, видимо, что запираться нет смысла.
– Это было… дайте припомнить, – начала она негромко, – да, полгода назад. Я сидела за работой, вышивала, как обычно. Праздничное платье для одной богатой нейры, для зимнего праздника. Очень сложное платье – белоснежное, а по подолу вышивка белым и серебром. Белое по белому – это получается так красиво… – Она перевела дыхание. – Я работала несколько часов, а потом отвела глаза от шитья и… мне показалось, что я ослепла. Знаете, как бывает, если долго смотреть на снег? Вот и здесь… Я так испугалась! – Ее можно было понять, для вышивальщицы ослепнуть – хуже не придумаешь. – А когда проморгалась, посмотрела… Платье было белое, узор белый… он получился безупречно, только… – Дита прикрыла глаза. – Только он был мертвый. Как все, что я делала.
– Не поняла, – нахмурилась я. – В каком смысле?
– Ну… – Дита огляделась, схватила со стола вышивку, протянула мне. – Что вы видите?
– Щенков в корзинке, – честно ответила я. Щенки получились отменно: толстые, смешные, того и гляди, перевернут корзинку и отправятся на поиски приключений.
– А здесь? – она показала мне незаконченную вышивку на пяльцах.
– Кувшинку и стрекозу на ней, – сказала я. – Мы так и будем играть в угадайку?
– Простите… – Дита сникла. – Просто… Я это вышивала всегда. У меня не было картинок, чтобы делать по ним, как у городских. Я что видела, то и вышивала… И людям нравилось! А Лейс… Он очень долго отучал меня от этого. Говорил, у меня золотые руки, но дурной вкус, а потому я должна его слушать… – Она отложила пяльца. – Я была ему так благодарна, что он забрал меня от мамы… Я слушала, я делала, как он говорил. Лейс меня хвалил, поручал мне сложную работу, и я вышивала все, как он велел. Только… все эти сказочные птицы, цветы, орнаменты – они были неживые. Плоские…
Кажется, я начала понимать, о чем толкует Дита.
– И так семь лет, – тихо сказала она. – Я только иногда вышивала для себя, когда выдавалась минутка свободная. Дарила подругам… Я знаю, они надо мной посмеивались. Тоже, наверно, думали, что у меня дурной вкус. – Она сглотнула. – А потом я вдруг отложила то белое платье и поняла, что больше не хочу… Не хочу этих одинаковых узоров, от которых в глазах рябит. Просто… не хочу.
Она умолкла. Я тоже молчала. Пусть рассказывает, наверно, ей это даже на пользу.
– Я стала думать, что мне делать, – продолжила Дита после паузы. – И выходило… Мне некуда деваться. Денег у меня не было, меня содержал Лейс. Он хороший человек, но… я поняла – ему нужны мои руки, а не я. Ну, еще дети… К матери я вернуться тоже не могла.
– Я видела вашу матушку, – сказала я. – Прекрасно вас понимаю.
– Ну вот, – Дита горько улыбнулась. – Лейс бы меня не отпустил, мама бы не приняла. Я могла только исчезнуть. Совсем. Но куда мне было идти?
– И вы?..
– Я вспомнила, как в юности вышивала всякую всячину, приезжал человек из города и забирал все разом. Я и решила поискать лавки, где торгуют такими вещами, – сказала Дита. – Обошла разные места в хороших кварталах, но там всё было… для богатых. Вроде того, что я на заказ вышивала. А потом я как-то случайно забрела сюда. Долго ходила, смотрела, чем торгуют. Нашла лавку тетки Тиры, поглядела на ее товар и подумала, что я ведь могу вышить не хуже! И… – Она помолчала. – Несколько недель вышивала. Тайком, конечно, Лейс бы не одобрил… А потом взяла несколько платков и пришла к тетке Тире. Предложила ей… Она меня поняла, хоть я и… плохо говорила. Ей понравилось, сказала, если еще сделаю, чтобы приносила. И денежку мне дала. Не очень много, но… Это были мои деньги, понимаете? – Дита несмело улыбнулась.
– Что же было дальше?
– Дальше… – Дита вздохнула. Смелая она все-таки женщина… или просто безрассудная – прийти в Разбойный квартал, как ни в чем не бывало! – Я так и носила тетке Тире всякую мелочь. Она мне побольше стала платить, сказала, что людям нравится, и говорила, какие картинки больше всего берут. А потом два человека заказали кое-что. Один скатерть праздничную, а другой наволочки для подушек…
Дита так светло улыбнулась, что мне стало ясно: эти заказы были для нее глотком свежего воздуха.
– Простенькие совсем, – сказала она, – я быстро сделала, мне еще приплатили за скорость. Я посмотрела – денег у меня уже было довольно, чтобы прожить немного… И я тогда решилась. Сказала тетке Тире, что жить мне негде, она и присоветовала это место. Тут совсем недорого берут, мне по карману! – Дита прикусила губу. – И тогда я просто ушла. Я думала, Лейс поищет меня и перестанет. Решит, что меня бандиты ограбили и убили или еще что… А он вон как…
– То есть вы просто взяли и ушли, – сказала я. – И ничего с собой не взяли?
– Я ничего не хотела брать у Лейса, – твердо ответила Дита. – Но пришлось… Только самое необходимое – белье и теплые вещи. Я потихоньку уносила, по чуть-чуть, когда шла в город, у тетки Тиры прятала. И никто не заметил.
– А куда же тогда делось ваше новое платье, другая одежда? – поинтересовалась я. – Целый сундучок пропал!
– Я не брала нарядные платья, – покачала головой Дита. – Зачем?
– Но их нет, – хмыкнула я. – И еще кое-чего, белья, туфель… Но все разрозненно, будто собирались впопыхах. Или вещи собирал мужчина.
– Знаете… – Дита улыбнулась. – Нехорошо так думать, но, может, это Вела, наша новая служанка? Услышала, что я пропала, и решила взять что-нибудь. Я помню, платье ей очень нравилось! А белье… Откуда ей знать, что к чему полагается надевать? Я сама часто путала…
– Это я проверю, – кивнула я. – Дальше что было?
– Ничего, – пожала плечами Дита. – Я закончила последний заказ, чтобы не подвести Лейса, а потом пришла сюда и стала жить. Продаю вот тетке Тире вышивки, а еще ко мне с заказами пошли. Вот, смотрите, – она показала мне еще что-то, – это соседка снизу попросила меня вышить платье для дочки, на день ее рождения. Правда, хорошо вышло?
Детское платьице – на девочку лет пяти, не больше, – было расшито гирляндами цветов, ярких, веселых, летних и бабочками. Кажется, это Дита любила вышивать больше всего.
– Может, у меня и дурной вкус, – внезапно понурившись, сказала она. – Но у людей вокруг такой же. Им нравится, что я делаю, и я буду это делать! – Дита вскинула голову и посмотрела на меня. – А еще ко мне две девочки попросились в ученицы. И я их возьму, и научу всему, что сама умею! Пусть у них тоже ремесло будет! То есть… если вы не скажете Лейсу, где я…
– И как вы не боитесь здесь жить одна? – сказала я, проигнорировав ее последнюю фразу. – Место такое, Разбойный квартал все-таки!
– Ничего, – сказала Дита. Госпожа Токк, похоже, кое в чем ошиблась. Дита определенно не была дурочкой, но бесцветной личностью она не была тоже. – Тетка Тира мне все рассказала. Кому платить надо, чтобы не трогали, кому жаловаться, если что. Люди тут не такие уж плохие… Но, конечно, – добавила она серьезно, – голову на плечах надо иметь. А то хорошие-то они хорошие, а стянуть, что плохо лежит – это всегда пожалуйста.
– Вы предполагали, что вас будут искать, – сказала я, – затем и волосы перекрасили, и именем сестры назвались?
– Вы даже про нее знаете? – удивилась Дита. – Ну да… Рия – она смелая была. Взяла и сбежала. Она и меня с собой звала, а я побоялась. Зря, наверно…
– Вы знаете, где она, что с ней? – поинтересовалась я.
– Нет, – покачала головой Дита. – Но ей всяко лучше, чем было мне. По крайней мере, она сама за себя решила.
Мы помолчали.
– Значит, госпожа Ротт, вы не желаете возвратиться домой, – подвела я итог.
– Не желаю, – побелевшими губами ответила Дита.
– А дети? – спросила я. – Вы подумали о детях? Вы их любите?
– Я… – Дита понурилась. – Я, наверно, плохая мать… То есть, я их люблю, конечно, но… Госпожа Нарен, я их почти не видела. Их сперва отдавали кормилице, потом няньке, чтобы я могла работать, чтобы они мне не мешали. И еще… Они так похожи на отца!
– Да, это я заметила, – усмехнулась я.
– Им лучше будет с ним, – твердо сказала Дита. – А если я об этом и пожалею когда-нибудь… Ну что ж, значит, я поступила неправильно. Но я сама так решила!
– И что прикажете доложить вашему мужу?
– Не говорите, что нашли меня! – Дита, кажется, почувствовала надежду. – Прошу вас!
– Я не могу, – покачала я головой. – Моя репутация пострадает. Я не проваливаю дела.
– Но… – Дита ссутулилась. – Тогда…
– Ладно, – сказала я, поднимаясь. – Придумаю что-нибудь.
– Но…
– Если что, обратитесь к папаше Власию, он держит трактир «Три кружки», его все тут знают, – проигнорировала я вопрос, – я его предупрежу. И поосторожнее тут, все-таки не самое приличное место.
– Лучше уж разбойники, чем все эти… друзья Лейса, – поджала губы Дита. – От разбойников и воров хоть знаешь, чего ждать!
Да, похоже, бывшие соседи не солгали: хоть в юности Дита и боялась мать, девчонкой она была боевой…
– Кстати, – сказала я, остановившись на пороге. – А сколько хотите за тех щенков?
– А?..
– Тесса хватит? – пожалуй, я даже переплатила.
– Вам… зачем?
– У меня, признаюсь, вовсе нет вкуса, – хмыкнула я, пряча вышивку за пазуху. – Поэтому, наверно, мне и понравилось. Ну, прощайте… Рия.
– Прощайте, госпожа Нарен… – тихо сказала она.
Я вышла на улицу, отвязала кобылу. Вот так дельце! Признаться, я была готова к тому, что Диту в самом деле похитили конкуренты мужа или какой-нибудь безнадежно влюбленный повеса, но чтобы так… И что прикажете сказать Ротту? Ладно, придумаю что-нибудь, не впервой. Соврать бедолаге портному, пожалуй, будет проще, чем королевскому совету или коллежским магам, а я и то, и другое проделывала не без успеха. В одном я была уверена: правды Ротт не узнает.
Неизвестно, правильно ли поступила Дита. Может, через год-другой она еще пожалеет о своем решении, вспомнит о тихом, сытом и мирном житье-бытье у мужа под крылом. А может, и нет, подумалось мне. Будет она счастлива или будет, во всяком случае, это ее собственный выбор. Она еще молодая женщина, сколько ей? Двадцать шесть, кажется… Без внимания не останется, это уж точно, а там… Пусть живет, как знает. Думаю, она справится.
Господина Ротта снова не оказалось дома. Кажется, у портного более насыщенная жизнь, чем у меня!
Я воспользовалась случаем, чтобы еще раз побеседовать с молоденькой служанкой. То-то мне в прошлый раз показалось, будто она чрезмерно нервничает. Я даже предположила, что она могла помочь хозяйке с побегом, но давить на нее не стала – тоже исчезнет, чего доброго, ищи еще и эту! Но теперь опасаться было уже нечего, и я приперла девчонку к стенке.
– Вела, – сказала я, терпеливо выслушав поток бессвязных уверений в абсолютной служанкиной честности. – Перестань врать. Я точно знаю, что хозяйкино платье взяла ты. Так?
– Нет, что вы, госпожа! – Вела вытаращила на меня глазищи. – Не брала я, ничего не брала, вот чем угодно поклянусь!
– Клятвопреступников, говорят, паралич разбивает, так что ты поосторожнее с этим, – предупредила я насмешливо, и Вела осеклась. – Говори. Скажешь правду – хозяин не узнает, обещаю. Брала вещи?
– Брала… немножко… – понурилась щекастая белобрысая девица.
Из ее сбивчивого рассказа выяснилось, что она и прежде таскала потихоньку то чулки, то еще что-нибудь из белья. Дескать, у хозяйки этого добра столько, что она и не вспомнит, по одному разу надевает! Новое Вела не брала, конечно, только уже ношеное. Вот откуда беспорядок в вещах, обнаруженный Роттом! Дита же, поглощенная планом побега, действительно ничего не замечала.
– И домашнее платье тоже ты взяла, – сказала я.
– Я, – Вела, видно, решила каяться до конца. – Хозяйка его уж давно не надевала, оно старое, а ткань до чего хорошая, прочная! Я его маменьке отдала, сказала, что хозяйка подарила со своего плеча. Она на себя перешила, до того ладно получилось, все соседки иззавидовались!
– Ну а голубое-то платье ты зачем уволокла? – спросила я. С бельем и старыми тряпками было понятно, но это не давало мне покоя.
– Новое-то? Это не брала, – решительно отказалась Вела. – Что же я, госпожа, совсем без разумения? Это платье господское, куда мне в нем, на городской праздник идти, что ли? Так сразу заметят! К чему мне это?
– А туфли? – задала я провокационный вопрос.
– Туфли взяла, – созналась Вела. – Уже когда хозяйка пропала. Подумала, вдруг решат, что это она прихватила! А туфельки только самую чуточку поношенные, даже не заметно, а у меня летнее выходное платье ну в точности такого цвета, и размер подошел… Но голубое платье не брала! – повторила она. – Вот что хотите со мной делайте – не брала!
Очень интересно! И куда же запропастилось это треклятое платье? Не само же оно в окно улетело! Если его не брали ни Дита, ни Вела, то кто тогда? Вывод напрашивался только один: его припрятал сам Лейс Ротт. С какой целью? Да с очень простой: привлечь внимание сыскарей. Несомненно, на пропажу белья и старых платьев они могли махнуть рукой, а если бы обнаружили их вдруг у Велы, та преспокойно заявила бы, что хозяйка сама ей отдала эти вещи за ненадобностью. Полагаю, Ротт это прекрасно понимал (уж не знаю, подозревал он служанку или нет), поэтому убрал с глаз долой броское новое платье и заявил, что жена, должно быть, прихватила его с собой. А если сбежала она не сама, и вещи собирал кто-то другой – ну, не устоял перед такой красотой, к примеру! – то это уже повод искать женщину всерьез.
К сожалению, проверить эту догадку можно было только одним способом: расспросив самого Ротта. Но в этом случае пришлось бы раскрыть тайну Диты, а заодно и Велы, иначе как бы я объяснила свою уверенность в том, что никаких вещей Дита с собой не брала, особенно пресловутого голубого платья? Ну, это уже неважно…
Следующую остановку я совершила в мастерской Ротта. Приказчик, едва завидев мою внушительную фигуру, преисполнился трепета и мигом провел меня к хозяину.
– Госпожа Нарен? – удивился тот. – Какие-то новости?
– Боюсь, новости неутешительные, – заявила я, без приглашения усаживаясь в кресло.
– Что?.. – Ротт подскочил. Вид у него был самый что ни на есть несчастный, но жалости к нему я отчего-то не чувствовала. – Вы нашли Диту?
– Увы, нет, – вздохнула я. – Но… это вам ни о чем не говорит?
Я выложила на стол вышитую салфетку, ту, что купила в лавчонке тетки Тиры.
– Это… – Ротт повертел кусочек ткани в руках. – Это очень похожи на те поделки, которыми баловалась Дита до замужества. Ужасная пошлость! Да, верно, это ее рука, я ни за что не спутаю! Ее манера класть стежок… Конечно, тогда ее работа была намного топорнее, но сама суть… Где вы это взяли?
– Неважно, – сказала я, хмурясь. – Я уже сказала – новости неутешительные. Видите ли… Вашим конкурентам не дают покоя ваши успехи, господин Ротт.
– Что? – он испуганно заморгал.
– Зная, что изрядная доля этих успехов приходится на долю вашей жены, которая, насколько мне известно, работала по всем индивидуальным заказам, они решили лишить вас этого несомненного козыря, – сообщила я. – К сожалению, я не могу назвать конкретных имен. Человек, который выманил из дома вашу жену, который впопыхах – вы были правы! – собрал кое-какие ее вещи, попытался сбежать, когда я попыталась его допросить. Увы, дело было на третьем этаже, он сломал себе шею.
– Какой ужас… – Ротт осел в кресло. – А Дита? Как же Дита?!
– Они пытались вынудить ее работать на них, если верить тому человеку, – сказала я. – Держали взаперти. Чтобы не сойти с ума от страха, она отвлекалась любимым делом, но, поскольку под рукой были только дешевые нитки и ткань – уж не знаю, как ей удалось выпросить это у надсмотрщика, – она вышивала такие вот безделицы. Я нашла это в той комнате, где ее держали, – кивнула я на салфетку.
– И что же дальше? – Ротт смотрел на меня с надеждой.
– Увы, Дита отказывалась сотрудничать, – скорбно вздохнула я. – А еще до них дошли слухи о том, что Диту ищут не только люди из сыскного отделения, но и судебный маг, и… Они сочли слишком опасным и дальше держать ее там. И…
– О нет! – вскрикнул портной.
– О да, – подтвердила я. – Боюсь, ваша жена покоится на дне реки. Не думаю, что ее найдут, у публики вроде ее надсмотрщика в обычаях привязывать к ногам что-нибудь тяжелое, прежде чем утопить тело…
– Какой кошмар… – Ротт трясущейся рукой провел по лицу. – Какое зверство! Моя Дита… И в разгар сезона! Они знали, как побольнее ударить! Платье для нейры Тейн не закончено, еще три заказа ждут очереди, и тут… Мерзавцы!
Я с интересом слушала его. Дита сказала, что перед уходом закончила работу, и у меня не было причин не верить ей. Так что же, Ротт набрал заказов в надежде, что Дита отыщется? Хм…
– К сожалению, это все, господин Ротт, – сказала я. – Больше я ничего не могу поделать. Подледное ныряние, увы, в мою компетенцию не входит.
– Да-да, я понимаю… – Ротт, кажется, в уме подсчитывал убытки. – Я очень благодарен вам, госпожа Нарен… Столько времени быть в неведении, а теперь… теперь я хотя бы знаю, что моя дорогая Дита… – он отчетливо всхлипнул.
«Да, она действительно стоила дорого, – подумала я. – Очень дорого. Ну да ничего, уверена, ты выкрутишься!»
– Мой гонорар, – напомнила я.
– Конечно, конечно, – спохватился Ротт. – На этой же неделе мой поверенный выплатит вам все до рисса. Еще раз благодарю, госпожа Нарен…
– Если бы вы обратились ко мне сразу, был бы шанс отыскать ее живой, – заметила я, поднимаясь. – Но что гадать… Всего доброго, господин Ротт. Сочувствую и надеюсь, что эта беда не слишком скажется на вашем благосостоянии.
– Всего доброго, госпожа Нарен, – уныло ответил Ротт, пропустив мимо ушей мою последнюю фразу. Кажется, ему нужно было срочно искать новую вышивальщицу. Надеюсь, судьба не занесет его в Разбойный квартал!
С этой мыслью я покинула мастерскую, не забывая вслух жаловаться на обдирал-портных и кошмарные цены. Приказчик проводил меня взглядом, полным облегчения. Не сомневаюсь, он надеялся более никогда меня не увидеть!
Что ж… С делом Ротта было покончено и, пока не появился новый клиент, я могла заняться иными делами. Одно из этих дел ждало меня дома – и к нему я собиралась приступить в первую очередь, – а остальные не заставили бы себя ждать, уверена!
Как же быть с этим треклятым злоумышленником? Никаких примет, ну разве что говор у того неизвестного, что приголубил сержанта Зибо чем-то тяжелым по голове, показался мне знакомым. Как-то сильно он напирал на «р» и растягивал «а», в Арастене говорят не так. А ведь где-то я уже слыхала такой акцент…
И тут меня осенило. Ну конечно! Буран, постоялый двор и мой случайный собеседник, уроженец Азоли, маленького, ничем не примечательного княжества! Вот где я слышала такой говор. И еще… О чем мы говорили с тем человеком? Кажется…
Я остановилась посреди улицы, потому что… Потому что моя привычка запоминать всё, что может и не может понадобиться, слухи, сплетни и побасенки, на этот раз, кажется, сослужила мне неплохую службу.
Азольский акцент. Азольская присказка – «погнал вороного» – сиречь соврал. Преступник с азольским выговором. Вороной конь. Что всё это могло означать?
Вернувшись домой, я еще раз подробно осмотрела вейрена, убедилась, что на нем нет и следа клейма, даже и в самом неожиданном месте (помнится, один заводчик был мастером на такие фокусы), что выглядит он заметно лучше, а Аю в нем души не чает.
Наведываться к мастеру Текло было рановато. Он сказал – через недельку, а неделя еще не минула. То есть наведаться-то можно, но что толку, если его приятеля-мага (если он вообще существует в природе) там не будет?
Лейтенанту Зибо тоже еще рановато было приходить в себя. И что мне оставалось делать? Верно, только ждать. А заодно заниматься укреплением защиты дома – бросать на полпути не годилось.
Занимаясь этим делом, я думала о треклятой лошади. А еще о дурацкой присказке азольцев и кое-каких мелочах. И то, до чего я додумалась, показалось мне крайне любопытным…
