Глава 6

Спустив поутру ноги на пол, по которому гулял сквознячок, поняла, что, если задержусь в этом доме, надо обзавестись тапками. И шерстяными носками. И нижним бельем. И рабочим халатом. А для уборки и домашних дел неплохо бы разыскать перчатки. Да, и зубная щетка по-прежнему была проблемой. Зубы они, наверное, чистят мелом. Но не пальцем же?

Еще обнаружилось, что вчера я не озаботилась взять полотенце. И что в комнате нет ничего, что хоть отдаленно может сойти за зеркало. Значит, придется спускаться вниз, в ту ванную, которую показал профессор. Неудобно. В принципе я нутром чуяла, что К-2 приставать не станет — не так он на меня смотрел, да и ночью — сплю я чутко — под дверью, которую для верности я еще и стулом подперла, никакого движения не было. Но все равно было неловко. В том, что правила приличия тут совсем иные, я уже успела убедиться.

Напялив свое платье фасона «сиротка Джейн Эйр», вооружилась расческой и вилкой и отправилась вниз. Оказывается, К-2 — ранняя пташка. Одетый в нечто, что я про себя тут же обозвала шлафроком, с белой рубахой под ним, профессор выглянул из двери кабинета: «Иримэ! Сиган риэт!»

Это доброе утро, что ли?

— Удэй! — улыбнулась я в ответ. — Сиган риэт, Корэнус!

И пошлепала дальше, в ванную.

Умылась, причесалась. Снова напялила на голову шаровары и задумалась — может, если принято, чтобы женщина тут прикрывала голову, можно использовать что-то другое? Даже тюрбан из полотенца лучше, чем это лопоухое безобразие! Как только смогу объясниться, спрошу у К-2. Осмотрела шкафы. Да, мыло у них есть, хотя и грубое. Зато душистое и с вкраплениями зеленоватых частиц — наверняка какие-то натуральные травы. Упс! — про шампунь тут не слышали… А-а, вот и коробочка с чем-то, похожим на тертый мел. Для зубов? Сунула влажный палец, понюхала. Потом осторожно притронулась кончиком языка — а то вдруг это сода, тальк или экзотический стиральный порошок? Или, вообще, потрава от блох? Нет, мел обыкновенный. Зачерпнула пальцем побольше и начала чистить зубы. Уж лучше так, чем никак. Но потом надо будет соорудить щетку, палец ее не заменяет.

Прополоскав рот, почувствовала себя лучше. Решившись, стянула чулки и вымыла в холодной воде под краном ноги. Давно пора было — после беготни по мостовым и помойкам мои нижние конечности отбили бы аппетит даже голодным каннибалам. Кстати, а как тут делают воду теплой? Наверное, надо затопить печь, а та прогреет какой-то бак или трубы? Вряд ли здесь кипяток по жизни носят кастрюлями?

Приведя себя в порядок — пошла на кухню, проверить припасы. То, что мечта о кофе накрылась медным тазом, я смекнула быстро. Но зато обнаружился сюрприз — деревянная толстенная дверь в стене в дальней части кухни вела на лестницу, спускавшуюся в подпол. А там в ящиках хранилось некоторое количество разных овощей — моркови, картошки, капусты, лука. И имелась закрытая крышкой дыра в полу — ледник. Я о таких только читала. Внизу скапливается стужа, потому что холодный воздух тяжелее. И вот зимой колют лед и засыпают его в глубокую яму. А сверху присыпают опилками, чтобы уменьшить теплопроводность. Лед не тает все лето. Продукты вешают в авоськах на веревках сверху, цепляя их за крюки, вбитые у крышки. Не морозилка, но масло, молоко, мясо и прочие продукты могут так храниться довольно долго.

— Иримэ? — раздался с кухни голос потерявшего меня Корэнуса.

— Миэ эр! — отозвалась я. — Сиа диат мирэ… э-ээ?

Надеюсь, он поймет, что этот набор слов несет в себе вопрос «какую еду можно взять, чтобы приготовить завтрак»? Лишь бы не ответил по общемужскому раздолбайскому принципу «да бери, что хочешь, только отстань!». Из того, что я видела к настоящему моменту, можно было соорудить либо блины, либо омлет. При том условии, если мне удастся управиться с плитой. Разжечь-то я ее могла, костров в своем детстве я спалила немало, мама — фанатка туризма, дачного образа жизни и прочих диких радостей — научила, как надо класть растопку, чтобы все загорелось с первого же раза. А спички, которыми пользовался вчера Корэнус, казались по виду вполне обычными. Хорошо, что в этом они были впереди Земли — у нас спички вроде бы появились только в XIX веке, а до того пользовались огнивом. Жаль, газет тут нет. Но береста в ящике рядом с печкой была…

А вот как регулировать силу огня, чтобы еда не подгорала, — сие было для меня тайной за семью печатями. Ладно — будем пока все варить. Кипяток, как ни грей, а больше ста по Цельсию не нагреешь. Кстати, а в чем у них тут температуру меряют?

Но К-2 меня не бросил. Завтрак — тривиальную яичницу с капустным салатом — мы готовили вместе. А обедом я решила заняться заблаговременно. Достала с ледника кусок мяса граммов на восемьсот весом, положила в большую кастрюлю, промыла, залила водой и поставила варить бульон. По ходу дела совала нос во все банки и склянки, исследуя содержимое, чувствуя, как во мне растет уважение к экономке профессора — женщина эта, похоже, была запасливой и фанатично аккуратной. Корэнус взялся было помочь — кажется, его интересовало все, что я делаю, — и сунулся с банкой с солью к моей кастрюле. Я погрозила пальцем — бульон солят в конце, а не в начале готовки. Почему, мне было неведомо — опыт ли то предков или мистические соображения, но поступают именно так. Обогащенный новым знанием профессор кивнул. А я узнала, как называется соль — исст.

Сняв первую пену и оставив бульон тихо булькать под крышкой на медленном огне, перебрались в кабинет. Сначала К-2 проверил, как я усвоила вчерашний урок. Ну, два слова из трех я вспомнить могла. Сочтя результат приемлемым, Корэнус достал новый лист бумаги. И — вот он, академический подход! — написал алфавит. А потом усадил меня за стол, дав возможность приписать напротив каждой из двадцати шести букв, как она произносится. Достал еще один лист и вопросительно уставился на меня. Он что, хочет, чтобы я написала русский алфавит? А потом составим разговорник для попаданцев? Вот уж актуально-насущно!

Разочаровывать профессора, рассказав, что свалилась на помойную кучу из другого мира, в мои планы никак не входило. Поэтому я написала столбиком А, Б, В… и далее по списку. Произнесла название каждой. Куча шипящих заставила Корэнуса почесать голову, а мягкий и твердый знаки поставили в тупик. Ничего, потом объясню!

Сегодня на меня свалились прилагательные. Всякие: большой — маленький, высокий — низкий, широкий — узкий, горячий — холодный. И все цвета радуги в придачу. Радугу мы даже нарисовали. Потом продолжили набирать смысловые глаголы — их критически не хватало. Так прошло три часа. Когда я уже собиралась вытереть вспотевший лоб ухом шаровары, профессор махнул рукой. Мол, довольно, отдохнем.

Я помчалась на кухню, проведать бульон. Ага, мясо мягкое, вроде бы сварилось. Почистила и порезала картошку, лук, морковь и плюхнула в кастрюлю. Подумав, для пикантности добавила помидор, превентивно содрав с него кожуру. Эх, зелени б какой-нибудь… или грибов. И теперь можно и посолить. А пробовать деревянной ложкой, кстати, удобно — не обожжешься.

Так, что бы сделать, пока обед варится? Наверное, пока светло, надо прибраться. Хоть немного. Пошла в кабинет, уставилась на К-2 и поинтересовалась, где в доме веник? И совок? Оказалось, в прихожей.

Я понимала, что профессор ломает голову на мой счет. Руки почти как у знатной леди, без мозолей, с чистыми длинными ногтями. Но при этом умеет картошку чистить и не гнушается веником. Наверное, спишет странности на особенности национальных традиций… пусть его.

Выяснилось, что за четыре месяца песка в дом натаскалось столько, что можно полпустыни Сахары засыпать. А потом львов гулять запустить и шампиньоны посадить. Вынесла это все на улицу. Потом вытряхнула тот самый половик, о который Корэнус вытирал ноги. Поняла, что малой кровью тут не обойдешься, и тоже понесла его на улицу, полоскать в тазу. Кстати, оказалось, что вторая дверь действительно ведет на огороженный задний дворик с несколькими деревьями, заросшей одуванчиками клумбой и парой скамеек.

Победив коврик и повесив его сохнуть на заднем дворе, побежала смотреть на суп. И нашла у кастрюли принюхивающегося к пару Корэнуса с деревянной ложкой. Кстати, а как будет по-аризентски хлеб?

Так пронесся весь день. Я успела подмести и у себя, выпросить у Корэнуса безразмерную полотняную рубаху, которую собиралась надевать под мое сиротское платье, чтобы шерсть не кололась, починить шкаф и кое-как протереть окно и, главное, обогатиться по ходу дела еще сотней новых слов. Узнала, как будет рынок и улица, хлеб и лук, рука и нога, город и река. И выяснила, что, во-первых, есть небольшой рынок прямо рядом с университетом, а во-вторых, западнее Риоллеи протекает река под названием Соэлара.

Вот так.

Вечером решила подольше не ложиться спать. Во-первых, нужно было еще позубрить слова — у меня было уже пять мелко исписанных листов, а карандаш пришлось точить целых два раза. Делать я это пыталась максимально экономно — других тут взять, похоже, неоткуда. Кстати, судя по аккуратному обращению профессора с бумагой, материал сей был здесь дорог. Так что хорошо бы подумать, на чем и как рисовать поясняющие рисунки из разряда «ручки-ножки-огуречик», не изводя чистые листы. Возникли три мысли: ящик с песком — я где-то читала, что в петровские времена в начальных классах именно так осваивали каллиграфию. Можно раздобыть навощенную дощечку со стилосом, на рынке вроде бы такие были. Либо, наконец, доска с мелом. Если зубной порошок есть, может, и мел где-то найдется? А доски вроде бы изготавливали из сланца. Но я думала не о нем, а о темно-коричневой керамической плитке в прихожей, по которой возюкала сегодня веником. Может, подойдет?

А вот вторая тема моих раздумий в голове не укладывалась никак.

Арвис.

Выходило, что обаятельный сероглазый парень приходит в мои сны не просто так. И совсем не по моему желанию или из-за глюков девичьего подсознания, стосковавшегося по черноволосой мужественной красоте.

Он был чуть ли не первым, кого я встретила в этом мире. Случайно или нет? Может, так, а может, и эдак. Например, если б я не сообразила прикрыться разломанной ивовой корзиной, события на свалке могли бы повернуться совсем другим боком. Или, скорее, даже задом. Так что считаю, что случайно, пока не будет поводов думать обратное. Но вот то, что глаза у него в темноте светятся, то, что он может ходить по снам, и то, что он меня упорно ищет, — это уже доказанные факты.

Причем ищет непонятно зачем. Если б наши интересы совпадали, уж, наверное, он бы мне о том сказал, чтобы простимулировать найтись. А он понес какую-то чушь про внезапную симпатию к пахнущим капустой попаданкам с мокрой головой. Ну, может, какая-то симпатия и есть — все ж я от зеркала не шарахаюсь по утрам, но не настолько же, чтобы сначала бегать за мной всю ночь, а потом три дня искать по городу? Здесь все ясно: пока не пойму, что за ерунда творится, лучше мне на глаза симпатичному брюнету не попадаться. И, кстати, есть еще вот такой нюанс: если мы понимаем друг друга во сне, он же мог бы мне рассказать про то, как устроен этот мир, помочь, дать какие-то советы о том, что нужно делать, как правильно себя вести… а он просто тупо лез целоваться. Получается, в этих поцелуях есть какой-то смысл.

Думаю дальше. У нормальных людей глаза в темноте не горят — то есть в этом мире есть сверхъестественное, иначе говоря — магия! Про сны я уж тихо молчу… это вообще темна вода в облацех.

Но если есть магия, должны быть и маги. Значит, тут может найтись кто-то, кто поможет мне вернуться домой. И, наоборот, возможно, есть некто, кто неведомо за какой надобностью приволок меня из дома сюда и, скорее всего, станет мешать возвращению в родной мир. Вот выходило, что Арвис — маг. И на какой он стороне?

А вот еще непонятность: попала ли я в Риоллею вследствие стечения обстоятельств — какого-нибудь слияния двух лун, или пересечения пластов реальности, или смещения пространственно-временного континуума, которое происходит, допустим, раз в сто или десять тысяч лет… и вот взял, да мне на радость и сместился, совместившись с моим мусоропроводом, ага! Или же кто-то посодействовал тому, чтобы меня сюда забросило?

Пока эти вопросы были теоретическими. Но, как говорится, если вы — параноик, это не значит, что вас не преследуют. Так что на всякий пожарный буду в голове их держать.

Моя программа на ближайшее время была проста, как кирпич: учу язык, потом приобщаюсь к местной культуре, чтобы не сесть в лужу. Надо разобраться, какие тут есть сословия, какие у них привилегии и обязанности, и выбрать для себя — где лично я хотела бы оказаться. Ясно, что не в огороде с морковкой с тяпкой в руках — там мне точно делать нечего. Например, стоит узнать — а учатся ли в университете девушки? Или наука — сугубо мужская стезя? И чему вообще тут учат? Вот бы полистать их учебники…

И с положением женщин в обществе тоже не понятно совсем ничего. То ли у них произошла средневековая сексуальная революция, то ли мне попались индивидуумы «из ряда вон». Эх-х… сплошные вопросы.

Устав ломать голову, отправилась в кровать. Дефицит света навязывал здоровый образ жизни: рассвело — вставай, стемнело — ложись спать.

Едва закрыла глаза, как провалилась в сон. И уже не удивилась, увидев себя на знакомой скамейке, а рядом — сидящего Арвиса.

— Здравствуй, — улыбнулся парень.

— Здравствуй-здравствуй, как живешь, зубастый? — машинально парировала я.

Не, не зубастый, скорее, глазастый — вон как выпучился.

— А почему зубастый?

— А что, беззубый? — хихикнула.

Раз ничего полезного не рассказывает, хоть поиздеваюсь. А то от невозможности поговорить на родном языке и бесед с самой собой уже крыша ехать начинает…

Мое нездоровое веселье Арвису не понравилось. Он задумался, а потом попытался сменить тему:

— Интересно, как бы ты выглядела в красной юбке, как у твоей подруги… — и покосился на торчащий из-под моего верного плаща мысок туфли.

— Синей! — на голубом глазу уверенно выдала я.

— Почему синей? — обалдел парень.

— Потому что от холода в лиловых пупырышках, как у зеленого огурчика! — вместо объяснения ткнула пальцем в башню с градусником, стрелка на котором замерла на гордых плюс двенадцати Цельсия.

Что-то не жарко для начала лета. Или тут тоже апрель?

Если мы говорим на одном языке, сейчас пальцем у виска покрутить должен, прикинула я. Не покрутил. Зато вздохнул.

— Ты говорить со мной не хочешь, да?

— Так ты ж ничего не скажешь, это я уже поняла, — пожала плечами я в ответ. — Так какой смысл с тобой разговаривать? Разве что язык почесать…

— А просто рядом посидеть?

Гм-м… Покосилась на него. Вообще, встреть я такого красавца, который так бы за мной ухлестывал, в моей московской жизни, вопросов бы не было. Наверняка не отказалась бы и посидеть, и погулять вместе, и посмотреть — а как он целуется? А сейчас… сейчас было что-то настораживающее в его поведении. Казалось, он не просто хочет познакомиться поближе, а есть тут какая-то цель. Вот что бы сказала фэнтези, замешанная на магии? Что либо маг хочет так добиться подчинения, либо повесить какой-нибудь маяк, либо проникнуть в мысли. Вариант: он хочет мне помочь, передав при прямом контакте свое знание о родном мире, отмела прочь, как не выдерживающий никакой критики.

Вопрос: а почему не лез в голову или не позаботился о маяке, когда мы были у него в мансарде? Возможно, потому что не предполагал, что сбегу от него на ночь глядя? Или так привык к своей неотразимости, что и мысль не пришла подстраховаться?

М-да. Пусть это все трижды мои фантазии — но помогать он точно не собирается, а роман мне сейчас нужен, как луноходу крем для загара. Значит, фигу ему с маслом, а не поцелуй.

Думаю дальше. Он приходит в сны. Но сон-то мой? Если сделать так?

И, представив себе, что летаю, оттолкнулась от земли. Вышло! Зависнув метрах в двух с половиной от покрытой красной асфальтовой крошкой дорожки, зарулила в крону стоявшего над скамейкой большого конского каштана и уселась там в развилке. С соседней ветки сорвалась пара возмущенно пищащих зябликов. Тоже мне, нашли место для гнезда! Тут ворон полно, а теперь еще и студентки полетели…

Арвис ошеломленно уставился снизу на мой маневр. Раз у них люди по воздуху не ходят — а он сам мне об этом сказал! — вот и пусть сидит внизу. Будем как русалка и кот ученый!

Устроилась в развилке, болтаю ногой, созерцаю излучающую неодобрение вороную макушку. А почему я во сне хочу спать? Это нормально? Или этот сон не приносит отдыха? Если так, то нечего мне тут и делать. А на этого фигуристого я рада смотреть примерно как на памятник Петру работы Церетели — век бы не видела!

Оттолкнувшись от ветки, полетела к факультету. Найду карниз пошире и лягу спать. Хочется.

Крик «Мариэ!» растаял вдали…

Утром, перекусив бутербродами с местным аналогом чая, мы с Корэнусом занялись правописанием. Потом, часам к одиннадцати утра, К-2 собирался сводить меня на местный рынок, показать, что там где, и представить торговцам. Последнее было необходимо, чтобы не вступать по поводу каждого пучка укропа в получасовой торг.

Возник вопрос — кто я такая? Сообщать, что я — иностранка фиг знает откуда, как-то не хотелось. Пока не освоилась — разумнее прятаться. Попробовала навести профессора на мысль о приоритете научных исследований… Ведь если он задумал сделать меня вместе с великим и могучим темой эпохальной публикации о новой группе языков, это должно его зацепить? Зацепило! В итоге мы договорились, что одна из дома я пока ни ногой, только в его компании, а сам он представляет меня как дальнюю родственницу, приехавшую из глухой косноязычной провинции, чтобы в отсутствии Сийрэйи — так звали домоправительницу — помогать справляться с хозяйством. И насчет приличий так вопросов не возникнет. Мое имя — Иримэ — К-2 счел подходящим.

Интересная тут грамматика — в первый раз в жизни я задумалась, насколько стандартизация знаков препинания при письме и одинаковые арабские цифры облегчают понимание иностранных языков. А тут я пялилась на подсунутую Корэнусом страницу книги и пыталась сообразить, где начинается одно слово и заканчивается другое. И почему нет пробелов — бумагу, что ли, экономят? И в какую сторону это читать.

Оказалось, слева направо, сверху вниз. И на том спасибо. Между словами вместо пробелов ставятся точки в центре строки. А заканчивается фраза не точкой, а кружком. Вроде небольшой подпрыгнувшей буквы «о». А вот вопросительных знаков в природе не существует — их роль играет «сиа» в начале предложения с присобаченными разными предлогами и суффиксами. Вроде бы мне рассказывали, что у нас нечто подобное есть в японском языке. Но вообще-то я не лингвист ни разу… Так что в ближайшее время буду строить исключительно утвердительные предложения по простому принципу: подлежащее впереди, сказуемое — за ним, все остальное — паровозом. И пусть понимают, как знают.

Очень хотелось узнать больше об окружающем мире… но пока пределом моих интеллектуальных возможностей было сообщение, что «веник стоит в углу». Ничего, день назад я не могла и того. Хотя кое-что прояснить мне удалось. Так, я узнала, что профессорское жалование составляет восемь золотых в месяц. Что в одном золотом — двадцать пять серебряников, а в одном серебрянике — двадцать пять медяков. И что небольшой дом в городе стоит около пятисот монет, то есть если не есть и не пить, то можно скопить на жилье за четыре года. Это если ты профессор…

Обнадеживающим моментом стало, что до паспортизации всей страны тут еще не додумались. Мне достаточно было сообщать, что я — Иримэ, племянница профессора Корэнуса. Несколько фраз про то, что я приехала к дяде из провинции, мы повторяли до тех пор, пока они прочно не улеглись у меня в голове и я не стала произносить их абсолютно без акцента.

А вот с налогами я не разобралась. Просто не смогла внятно построить вопрос. Или тут все было устроено как-то по-другому. Вторую животрепещущую тему — сексуальных отношений в обществе — и вовсе решила отложить до лучших времен. А то сейчас такого наговорю, что меня выгонят за безнравственность. К-2 я в этом смысле не интересую, вот пока и достаточно.

По ходу дела сделала неприятное открытие. Оказалось, что многие поставленные рядом буквы меняют произношение непредсказуемым образом. Вроде как в немецком, где стоящие рядом «е» и «у» читаются как «ой». А «ч» вообще пишется четырьмя буквами. Кстати, в самом названии языка — Deutsch-«дойч» — наличествуют оба примера. Наверное, чтоб предупредить — оставь надежду всяк сюда входящий. В аризентском таких закавык было поле непахано.

Пока я зубрила вопросительные «где» и «почему» и училась писать самые простые слова — профессор тоже не бездельничал. Забрав мои листы, он аккуратно делал себе копии. Кстати, за родственников мы вполне могли сойти — тон и фактура волос у нас почти совпадали. И цвет глаз тоже. Только надеюсь, я к его возрасту не обзаведусь кустистыми бровями, как у филина. Но вообще, чем дальше, тем больше он мне нравился. В нем были те качества, что по-настоящему ценны в людях, — порядочность и доброта. Ведь ему же и в голову не пришло как-то воспользоваться тем, что я беспомощна и одна в этом мире. Более того, мне положили жалованье — пятнадцать серебряных монет в месяц. Это при крыше над головой и полном пансионе. Условия показались мне просто роскошными. За это я должна была учить Корэнуса своему языку, работать вместе с ним над словарем, без жалоб учиться сама и в оставшееся время помогать по хозяйству. Я решила, что буду стараться все исполнять наилучшим образом.

Вздохнув, оторвала глаза от листа. Уф-ф… хватит пока. Сейчас подумаю, что купить для себя на рынке. Если тут, конечно, продается женская одежда — все студенты, которых я заметила по пути, были парнями. Еще пару чулок. Нужны трусы — любые! — ног две, будем считать это решающим совпадением. Носки. Какая-нибудь домашняя обувь. Хоть маленькое, но зеркало. И, желательно, другое платье. Как выглядит это, Нариали наверняка рассказала. Значит, искать будут иностранку в коричневом платье. А мы станем профессорской племянницей в сером или голубом! И, да, не забыть бы спросить — а чем тут зубы чистят?