Глава 3

За углом начинался рынок. Здоровущий, шумный, людный. Сначала мне показалось, что торгуют тут только едой, и я расстроилась — вот на фиг мне сырые рыба или картошка? Но потом углядела вдали ряды, над которыми, как рыцарские штандарты над турнирным полем, развевалось готовое платье. Ага, вот туда мне и надо!

Эх-х… Вот знать бы язык хоть немного лучше! Живо бы наплела, что я — вдова или дочь заморского купца, и попросила бы помочь подобрать мне одежду согласно социальному статусу. Ибо возникло подозрение, что не все просто. Может оказаться так, что разным сословиям приличествует разный покрой, от чепцов до вытачек на платье и ботинок. И если надеть купеческий наряд с дворянской шляпой и крестьянскими чеботами, это однозначно вызовет вопросы. И что делать? Да, наверное, стоит посмотреть на кого-нибудь из посетителей рынка, выбрать подходящий типаж и скопировать целиком, насколько возможно. Вот только с чего начать — с ботинок или с головного убора?

Начать решила с того, что стала слушать, торгуются ли тут? Оказалось, еще как! Можно сказать, бодаются! И первоначальная цена обычно ужимается в два раза, а то и больше. Так, с этим ясно. Как хочу выглядеть, тоже ясно. И даже на одно платье — по виду как раз моего размера — положила глаз. Но вот только рядом с приглянувшимся мне синим платьем стояла тетка руки в боки, смотревшая на меня с таким нехорошим прищуром, что становилось ясно — сунься чуть ближе, и услышишь о себе такое, что даже если ни слова не поймешь, все равно покраснеешь.

Я затопталась на месте. Ряд был не так уж длинен. И, похоже, мне предстояло выбрать не платье, а продавщицу. А вот как переоденусь и слегка освоюсь, можно будет зайти на вторую попытку. Но вообще-то одежду было бы неплохо померить. А перед этим стоило купить сумку, чтобы не ходить потом со своим барахлом в руках. Ага, вон невдалеке на прилавках стоят те матерчатые штуковины на жестком каркасе и с крышками, с которыми тут ходят женщины. Так с чего начать? Все же с платья. Ибо нищенка в непонятном плаще до шеи, но с новой сумкой — повод для подозрений.

Выбрала молодую женщину, кажущуюся добрее остальных. Во всяком случае, когда мы встретились глазами, эта не поморщилась, не прищурилась и не ответила взглядом исподлобья. Подошла и, выговаривая, насколько могла четко, произнесла:

— Миэ Мария. Миэ ниэти паливанэ.

«Я — Мария. Мне нужна одежда».

Торговка внимательно посмотрела мне в глаза. Я не отводила взгляд. Потом она кивнула каким-то своим мыслям и заговорила.

— Миа Нариали. Пергиатели!

«Я — Нариали. Заходите».

Какое счастье, что в этом языке нет никаких немецких артиклей и прочего грамматического ужаса. Вчера я немного расспросила Арвиса про язык и из его объяснений уразумела, надеюсь, верно, что тут есть три рода существительных, но важно это только тогда, когда называешь их местоимениями: он, она, оно. Или ставишь впереди прилагательные. Пять падежей. Три основных времени глаголов, которые обычно заканчивались буквой «и», и куча нюансов. В конце я попыталась узнать у него про магию — вдруг, если я таким странным способом сюда попала, она здесь все же есть? Вроде как он сказал, что «нет». Но, судя по тому, как светились в темноте его глаза, я что-то не так спросила. Может, стоило полюбопытствовать не про то, ходят ли люди по воздуху, а как-то по-другому? Ну, что могла, то и спросила!

Нариали показала мне три платья примерно моего размера. Честно говоря, ни одно бурного энтузиазма не вызывало. Цвет — те самые популярные в России девятнадцатого века «брюшко молочной блохи в лихорадке» и «блошиные лапки». По-простому — оттенки серо-буро-малинового. Материал явно домотканый, с неровностями на нитях и довольно крупным переплетением. Ну уж, что есть. Выбирать не приходится. Зато, похоже, теплые. Из натуральной шерсти. Хотя откуда тут ненатуральная? — сглотнула я нервный смешок. Одно было явно велико по росту, талия сползла ниже пупка. А два казались более-менее. Спросила цену. Надо ж знать прежде, чем идти мерить, по карману ли мне такое? Чего морочить голову женщине, если денег не хватит? Одно стоило семь серебряных монет, второе девять. Это как, дорого или нет? Сейчас я могла себе позволить оба, но вот потом, когда стану зарабатывать деньги, а не бить прохожих по голове ножкой кресла в подворотнях, сколько мне придется вкалывать за такую тряпку?

Похоже, Нариали приняла мои раздумья за неумелую попытку торговаться. Цена съехала на один серебряный ак за каждое. Ладно, беру, кивнула я. Но вот где бы их померить? И как бы мне сейчас пригодилась сумка… Я с тоской взглянула через ряд, потом на Нариали.

— Ээ-э… сиа корити? — сколько стоит? — и ткнула пальцем в направлении прилавка с сумками.

Нариали покачала головой, как бы забавляясь. Потом объяснила, что пятнадцать медных монет.

Отлично! Выходит, в одном серебряном не десять медяшек? А сколько? И ведь с меня с моим косноязычием там точно стрясут вдвое больше!

Жалобно улыбнулась.

— Миа истили эр. Ниэти э-э… — и протянула продавщице три медных сита.

Та погрозила мне пальцем. Потом крикнула что-то соседке и, обозвав меня «мэрией», велела ждать на месте. А сама, ловко лавируя в толпе, двинулась к прилавку с сумками. Мелькнула мысль, что в московском метро она б и в час пик была как рыба в воде…

— Мэрия! — Ну и голос у нее! Звонкий такой. На полплощади. И тычет пальцем в одну из сумок. Не, помотала я головой и показала правее. Там стояла та, что мне приглянулась: с гобеленного типа растительным узором, голубым на кофейном фоне. Пойдет и к коричневым платьям, и к синим. И рисунок мне понравился. Нариали поняла меня верно. Взяла сумку, отдала деньги и вернулась ко мне. Я благодарно улыбнулась и сделала неглубокий, как учили в школьном театре, реверанс. Нариали захлопала глазами. Или я перешла верхнюю черту дозволенных странностей, или мой жест тут что-то значил. Ну ладно. Все равно сейчас не пойму — слов у меня меньше, чем у той псины, которая все понимает.

Снова крикнув что-то соседке, Нариали потянула меня за руку в сторону стоящего за платяным рядом шатра. Из ее жестов и объяснений я поняла, что торговцы сбрасывались понемножку и ставили общий шатер для примерок. И клиенты довольны, и стоит в расчете на каждого продавца совсем недорого. Та, владелица синего платья, зашипела нам вслед. Но моя новая знакомая обернулась и сказала что-то резкое и звонкое, отчего все вокруг засмеялись, а злая торговка поджала губы так, что они стали разом похожи на куриную жопку. Теперь хихикнула и я.

Через десять минут меня было не узнать. Брюки под платьем я оставила. А вот блузку сняла и, аккуратно сложив, спрятала на дно корзины. Как и мой полосатый халат, который Нариали с интересом повертела в руках, ахая над тканью. Бюстгальтер тоже стоило бы снять, потому как кружевная кромка вылезала из каре ворота. Но к соприкосновению нежной кожи с грубой действительностью шерстяной ткани готова я не была. Продавщица с интересом потыкала пальцем в тонюсенькую лямку лифчика, поахала. Потом посмотрела на высовывающийся из выреза компромат и, бросив «истили!» — «жди!», выскочила наружу. Вернулась через пару минут с белым батистовым платком ценой в три медяшки, которым задрапировала вырез так, что лифчика стало не видно.

Лучше сидело то платье, что подороже. Его я и взяла, с благодарностью отдав Нариали восемь серебряников, о которых договаривались. Та посмотрела на меня, ткнула пальцем мне в бок, вздохнула, а потом достала из кармана две монетки по пять медяшек и протянула мне. Сдача, мол. И улыбнулась:

— Лиу ниэти биа.

Тебе нужно больше. Вот так. Наверное, доброта Нариали и реализм того, что сейчас происходило, меня и доконали. Я хлюпнула носом, а из глаз в два ручья хлынули слезы. Вот черт! Истерики сейчас не хватало! Нельзя! Вот устроюсь, переживу все и стану искать путь домой. А уж если не найду, тогда стану плакать. Хлюпнула носом еще раз, задрала голову, вытянув шею, как объедающая через забор куст в чужом огороде коза, и закусила губу.

Женщина ласково меня приобняла, мол, все утрясется, не волнуйся.

Я обняла ее в ответ.

Потом отстранилась, показала на свою непокрытую голову, на ее чепец и спросила:

— Сиа диат э-э? — в смысле, где такое берут.

— Шеравэр? — коснулась уха своего головного убора Нариали.

Точно. Шаровары с ушами, и не иначе. А я-то думала, что мне напоминает этот изыск местной моды? Ну, шаровары так шаровары. Спасибо, не портянки и не галифе.

Кивнула. Нариали потянула меня за руку наружу. Я подхватила сумку, мы вышли из шатра, повернули направо и через два десятка шагов уперлись в прилавок с распятыми чудесами ушастыми. В этот раз Нариали без просьб с моей стороны торговалась за меня. А я тихонько стояла, пытаясь запомнить и уяснить хоть что-то полезное. Третий чепец подошел. Оказалось, что на затылке ткань была проложена в четыре слоя, образуя нечто вроде кармана, куда полагалось помещать волосы. И чепцы отличались не только по окружности головы, но и по величине этого кармана, рассчитанного на шевелюры разной длины и густоты. Стоил шеравэр всего пять медных монет, в три раза дешевле сумки.

Нариали помогла мне надеть выбранный экземпляр и довольно всплеснула руками, показывая, что вот теперь-то совсем другое дело, теперь-то я — красота несказанная. Я улыбнулась в ответ:

— Удэй, Нариали! Биа удэй!

В ответ на мое «большое спасибо» последовало не менее «большое пожалуйста» — «биа содэй». И вопрос, нужно ли мне что-нибудь еще? Вместо ответа я выставила из-под юбки ступню. В туфле Габор на босу ногу. Малость грязную и слегка обмороженную. При нормальной температуре я б уже давно подвывала от водяных мозолей после таких променадов на шпильке, а сейчас нога не чувствовала ничего. Удобно, конечно, но как-то тревожит.

Нариали снова всплеснула руками и куда-то меня поволокла. Еще через десять минут я рассталась с четырьмя серебряными монетами и стала счастливой обладательницей полосатых вязаных чулок и кожаных чеботов не иначе, как пошива местной фабрики «Вездеход». Туфли с порипанными на брусчатке каблуками переместились в раздутую от запихнутого плаща сумку. А чулки я исхитрилась натянуть поверх моих штанов. Выглядело страшновато, чтоб не сказать — жутковато, но зато сразу стало тепло.

Вот интересно, а как мне отблагодарить Нариали? Почему-то казалось, что на деньги она обидится. Да и не могла я себе позволить сейчас деньгами швыряться. Задумавшись, чуть не налетела на застывшую посередь людского потока фигуру. Рост выше среднего, черные волосы до лопаток, синий камзол и меч сбоку. Застыл, аки памятник самому себе. Народ его обтекает, и никто и словечка не вякнет. Арвис! Высматривает кого-то в толпе. Кого-то. Ага! И я даже знаю, кого именно! Похоже, прикинул, куда я могла с утра податься. И пришел меня искать. А вопль про мэрию позволил ему определиться, где именно надо смотреть.

Отвернув лицо, прикрылась шаровариным ухом. Фиг ты меня теперь разглядишь! Но нет, не понимаю! Зачем я ему? Точно, маньяк.

Наверное, мне удалось бы проскользнуть мимо незамеченной, если бы Нариали опять не решила обратиться ко мне по имени, звонким голосом снова обозвав мэрией.

Арвис среагировал мгновенно, повернувшись к нам. А я с не меньшей скоростью подхватила сумку и по-крабьи нырнула под ближайший прилавок со свисающими с него тканями. Надеюсь, он меня не успел разглядеть. Неприметное платье, стандартный чепец. А сумку я подолом прикрыла. Поменяла направление движения, через десяток метров вынырнула, немного прошла с толпой, снова пересекла ряд и наконец решила, что затерялась. Прошла мимо прилавка сгорой крупных пирогов неведомо с чем. Ничего, мы сейчас все едим! И цена указана на клоке промасленной бумаги — один медяк за два пирога. Молча извлекла медяк, протянула продавцу. И молча кивнула, когда тот протянул мне куль, от которого шел парок. Так, а теперь выбираемся с рынка. Похоже, этот Арвис считает себя знатной птицей. Как бы стражу не кликнул. А от них мне не сбежать — они город знают, а я нет. Единственный плюс, что теперь я выглядела точно так же, как десятки снующих во всех направлениях, как курицы по птичьему двору, горожанок.

Чертов брюнет! Я уж прикидывала, как мне набиться к Нариали на постой. Почему-то представлялось, что добрая женщина не отказала бы. За деньги, конечно. И думалось, что это будет дешевле, чем в гостинице. К тому же мне же нужна не просто крыша. Мне нужен человек, который бы со мной разговаривал, учил языку. И рассказал, какого черта лысого тут происходит. Почему я сюда попала? Есть в том какой-то смысл или это — просто случайность, когда падаешь в незакрытый канализационный люк на улице, засмотревшись на облака? Мне же надо понять! Ведь от этого зависит, удастся ли мне вернуться домой!

Но почему он меня ищет? Совсем делать нечего? В душу запала? Ну-ну, так и поверю в свою внезапно проснувшуюся притягательную силу для брюнетов. А что? Вчера Роман о буфет шандарахнул, сегодня Арвис по рынку гоняет. Тогда что ему надо? Неудовлетворенное любопытство? Поймал двухголовую зебру в клеточку, а та возьми да и сбеги? Так обращаться с раритетами надо корректно, руками не трогать. А теперь я слилась с окружающей средой, поди отыщи! Вот только имя надо сменить. Похоже, меня одну во всем городе мэрией зовут. Единственная проблема — никаких здешних имен, кроме Нариали, я не знаю. И есть ли у них фамилии? И прилично ли женщине селиться в гостиницу одной? Или меня тут же примут за гулящую, да еще и попытаются ограбить?

Уходить с рынка ужасно не хотелось. Наоборот, теперь, когда я перестала выглядеть, как кенгуру среди пингвинов, интересно было рассмотреть поподробнее, что здесь есть. Еще я планировала прикупить шаль, в каких тут ходили женщины. Но, если вначале мне представлялось что-то в пастельных тонах — нежно-голубое или персиковое, то после столкновения с Арвисом я однозначно стала фанаткой серого цвета. Чем незаметнее, тем лучше. А второй покупкой, причем воистину мне необходимой, был какой-нибудь сосуд. Из чего-то нужно пить, в чем-то нужно хранить воду. Если не найду жилье сегодня, придется снова лезть на чердак над похоронной конторой. Бродить еще раз по улицам всю ночь не стану однозначно. Холодно, мокро, страшно. Я не Мата Хари и не Баффи — охотница на вампиров. Я — Машка — от них убегательница.

В душе крутилась совершенно нелогичная обида на Арвиса. Ведь кладезь знаний, мог бы все и показать, и рассказать, и правила игры в здешнем обществе объяснить, и писать по-тутошнему научить… нет, приспичило ему с поцелуями. Нашел, тоже, сногсшибательную шатенку. С тремя ногами. Две свои, а еще одна — дубовая! — в руках. Как звезданет — так небо в алмазах! Хотя тут-то понятно… любопытство взыграло, стал общаться. Но, похоже, в здешнем обществе не принято с женщинами просто дружить. Либо они имеют какой-то статус в семье — матери, сестры или как, либо становятся подругами. Я в подруги непонятно к кому в сарае встреченному однозначно не рвалась: вряд ли моя миссия в Риоллее — переспать с Арвисом. Козлов и в Москве хватает, и до сих пор я вполне успешно от них бегала. А данный не выглядит страдающим без женской ласки.

Так, вон на прилавке стоят оплетенные веревочными сетками бутыли. Сверху — привязанная к горлышку пробка. Наверное, такой бы сосуд мне и подошел. Литра на полтора. Чтоб и попить, и, в случае чего, руки вымыть и умыться можно было. Только ведь наверняка эта бутыль и в пустом виде на килограмм потянет. Может, где-то тут есть пустые тыквы, как в романах? Или какие-нибудь бурдюки? Вон, лошадь же вполне обыкновенного вида обнаружилась? — стоит себе, сено из телеги жует.

Кстати, а вряд ли в Риоллее, которая столица этой самой Аризенты, один-единственный рынок. Наверняка есть еще. Причем не какой-нибудь рыбный в порту, куда я ни за какие коврижки соваться не собиралась, а нормальный, вроде этого. Не может не быть! Город-то большой. И наводит на мысли о нашем семнадцатом-восемнадцатом веке, как я их себе представляла.

Цена десять медяшек за кривоватую стеклотару справедливой мне не показалась. Торговаться с моим косноязычием не светило, так что просто уставилась на продавца, крутя в пальцах монетку в пять медяков, — читала я в какой-то книге, что вид наличных в таких случаях действует стимулирующее. Если уйдет какая-то хлопающая глазами девица — не беда. Но вот если эта зараза унесет медный сит, который мог бы перейти в твой карман, — вот это уже нехорошо. В итоге, еще немного поторговавшись на пальцах, сошлись на шести медяках. Бутыль и вправду оказалась тяжеленной. А ведь в нее надо бы еще чего-то и налить!

Так. Если это город, тут должны быть либо фонтаны с питьевой водой либо какие-то разносчики.

Уже на выходе с рынка я наткнулась на последнего. Не очень поняла, что за «силири» он торговал, разливая его ковшом из больших, висящих за спиной бурдюков, но женщины пили это тоже. Может, аналог сбитня? За наполнение моей бутыли я отдала еще один медяк, и разносчик мне подмигнул, а потом попытался шлепнуть по заду. Ну что за нравы, а? У них что, все женщины на улице считаются доступными? Плохо, если так.

Марево почти разошлось, хотя солнечные лучи были бледными, скорее серебряными, чем привычно золотыми. Я выбралась с рынка, разжившись по пути еще караваем свежего черного хлеба про запас и мотком веревок. Меня знобило и вело из стороны в сторону — присутствовало четкое ощущение, что заболеваю. И совсем не хотелось сейчас искать трактир и пытаться объяснить там хозяину, почему молодая женщина с лихорадочно горящими щеками и без царя в голове путешествует в одиночку. Ну что, ковыляю назад, к своей гробнице Тутанхамона?

Мне удалось сориентироваться и отыскать похоронную контору. Двери почему-то снова были заперты. То ли все ушли на обед, то ли на фронт, то ли на кладбище. Лишь бы не на второй этаж. В этот раз я еле вскарабкалась на крышу — сил не было совсем. Точно, заболеваю. Ох, не время и не место.

Забралась на чердак. Хлебнула из бутыли сладковатой пряной жидкости со смутно знакомым запахом — гвоздика там, что ли? Стараясь ставить ноги только на места, где виднелись шляпки гвоздей — то есть внизу были балки, — протянула от стены к стене веревку, благо, гвоздей тут изо всех мест торчало предостаточно. И вывесила на нее досыхать мой полосатый халат. Потом постелила у стены, так, чтоб из окна меня не было видно и из замочной скважины — тоже, мой плащ. Одну полу оставила свободной, чтобы укрыться. Сумка пойдет вместо подушки. А вот что с чепцом делать? Похоже, придется снять. Если повозить этими ушами по полу, белоснежными им точно уже не быть.

Легла на бок, достала пирог, куснула и уставилась на игру пылинок в воздухе в столбе света под окном. Натянула на себя полу плаща — все равно холодно. Не знобит, просто трясет. А пирог оказался с луком. Правда, с мясным привкусом. Ну, мне сейчас лук и надо — и от заразы, и от зараз. Чтоб никто не лез.

Хотелось спать. Вот сейчас достану свою бумажку, запишу, пока не забыла, всякие силири и шаровары, и можно расслабиться. Наверное, сегодня я уже никуда не пойду. Правда, оставался еще вопрос туалета… но пока это неактуально, а потом что-нибудь соображу. Ага. Сяду над водосточной трубой на крыше и прикинусь горгульей… Идиотская мысль.

Неужели прошло меньше суток с тех пор, как меня понесло выносить мусор? А столько всего случилось. Может, у меня белая горячка? Вот бы хорошо… только непохоже, что белая. А вот просто горячка явно есть. Губы спекаются, горло дерет, в глазах все плывет. И знобит так, что зубы стучат. Хорошо, что платье шерстяное. Подтянула колени к груди, обняла себя руками, натянула на голову плащ. Это потому, что ночью сидела с босыми ногами на той холодной куче. Из-за того идиота. Но неужели переспать с ним было страшнее, чем бегать по ночным улицам? Задумалась… Да, страшнее. Потому что это означало бы сломаться, отдать часть себя. Не хочу, чтоб так. Непонятно с кем. И без моего согласия. А просто потому, что он сильнее и в одном месте зачесалось. Хихикнула. Но я оказалась хитрее. А теперь он фиг меня найдет. Хотя вообще непонятно, зачем искал-то. Разве только любопытство загрызло — посмотреть, что за чудеса на мне надеты…

Постепенно согреваясь, я уплывала в сон. Завтра проснусь, подумаю, что дальше…