Арсений не мог поверить своим глазам. Конечно, он слушал новости, постоянно смотрел российские каналы, новые русские фильмы, долго разглядывал фотографии Марты, которые племянница привезла из Москвы всего лишь два года назад. Но, видимо, на экране телевизора и компьютера действительность была искажена. Потому что столица, увиденная собственными глазами из окна такси, оказалась совершенно иной и отличалась от картинки, которую он держал в голове.

Эта новая реальная Москва оглушала невообразимой какофонией звуков настолько, что хотелось судорожно схватить пульт и уменьшить звук или закрыть уши, привыкшие к блаженной горной тишине, слепила глаза с такой силой, что хотелось зажмуриться или надеть солнцезащитные очки, чтобы сохранить глаза. Эта новая современная столица мгновенно проникала в ноздри десятками всевозможных запахов настолько, что возникало единственное желание заткнуть нос пальцами и крепко сомкнуть губы. Как здесь дышат люди? Доманья пахнет зеленой травой, свежим ветром, бледным солнцем и пряной корой деревьев. За двадцать пять лет он настолько привык вдыхать первозданную природу полной грудью, что сейчас просто боялся впустить в легкие эту дикую смесь выхлопных газов и душную грязь ревущих автомобилей. Четверть века назад Москва пахла совсем по-другому. Хотя, может, он просто слишком привык жить в экологическом раю и совсем забыл, каким бывает на вкус организм огромного индустриального города?

Арсений вздохнул и попросил таксиста закрыть окна. Стар он уже для таких путешествий, не надо было ехать. Хотя, конечно, очень хотелось вернуться хоть раз на родину, посмотреть на некогда любимый город, с головой окунуться в атмосферу своего прошлого. Ничего, переживет. Ведь не просто полюбоваться на Россию приехал, все гораздо сложнее. Если не обманывать самого себя, то понятно, что не новое лицо Москвы так пугает, а предстоящие встречи, ради которых впервые за два десятилетия решился покинуть пределы Франции.

Как ни умолял Луизу поехать вместе, жена наотрез отказалась. В первое мгновение Арсений просто не поверил своим ушам – что значит «ни в коем случае»? С тех пор как сорок лет назад худенькая восторженная девочка ответила ему «да» и приняла обручальное кольцо, они ни разу не расставались больше чем на неделю. А последние десятилетия и подавно, как переехали жить в Альпы, так и приклеились друг к другу намертво, все время вместе, все время рядом. Старик был абсолютно уверен, что супруга мечтает побывать в России. Она тайком переписывается с кем-то, перезванивается, держит связь со своими многочисленными родственниками и подружками, знает все, что происходит на родине. Да и не единожды вздыхала, что мечтает хоть разок перед смертью побродить по родным московским переулкам. В общем, Арсений не сомневался ни секунды, что жена упадет в его объятья и будет благодарна за такой царский подарок – поездку в Москву.

Но Луиза вдруг категорически отказалась. Наотрез. И заявила, что это не обсуждается. Интуиция у нее, видите ли, проснулась! После двух дней скандалов, ссор, выяснений отношений и обид жена усадила Арсения за стол, взяла его за руку и сказала: «Ты же знаешь, я бы все на свете отдала, чтобы еще раз посидеть на нашей скамейке на Чистых прудах, прогуляться по коридорам университета, зайти в светлую приемную родной компании… И ты должен понимать, что если я отказываюсь от того, о чем мечтаю не первый год, то есть серьезная причина. Вспомни, Сенечка, кем я была тогда. Это сейчас все знают Луизу – отменную хозяйку, кулинарку, владелицу уютного русского ресторанчика, у которой всегда лучшие свежие пирожки и самые белоснежные скатерти во всей Доманье. И я уверена, что наш милый Ганс, например, проглотил бы свой острый бюргерский язык от удивления, когда б узнал, что двадцать пять лет назад я была одним из лучших агентов-психологов большой международной корпорации. А помнишь, Сенечка, почему меня, двадцатилетнюю девчонку, сразу взяли в штат, а через три года я уже возглавляла агентурный отдел? Помнишь, как за глаза называли Вандой? Что без консультации со мной ни одно важное дело не начинали? Как заставили открыть свою школу в компании и обучать снегурочек разговаривать с интуицией? Ничего не пропало. Я до сих пор точно знаю, когда вечером у нас будет невероятная выручка, чувствую, что телятину сегодня готовить нельзя, не удастся блюдо. Что вот к той леди, за столиком у входа, нужно проявить повышенное внимание, и это воздастся; что на прошлой неделе нельзя было ехать в город, на дороге могло что-то случиться. Он до сих пор говорит со мной каждый день, мой внутренний голос. И сейчас его клич оглушает! Тысячами колоколов звенит в голове и не дает продохнуть. Нельзя мне уезжать, я должна быть здесь, в Доманье. Не представляю, что может случиться, хорошее ли, плохое ли, но в ближайшие две недели мое место здесь».

И вот Арсений один в Москве. И через пару часов окажется в знакомых стенах компании, где провел большую часть жизни и откуда так стремительно сбежал, обрубая все концы, не оставляя ни единого шанса на возвращение, не надеясь, что когда-нибудь снова переступит порог офиса корпорации Деда Мороза. Всего через несколько часов…

Арсений открыл глаза, вынырнув из воспоминаний, и обнаружил, что они уже приехали в некогда любимую им гостиницу «Космос». Нужно было принять душ, позавтракать, переодеться и доехать до Старого Арбата. Найти Михаила – старинного друга, уличного художника, вся жизнь которого протекла у мольберта с кистью в руках. Казалось, что если друг все так же будет стоять на своем месте и рисовать портреты, – значит, все пройдет хорошо. Значит, все получится. Значит, время оставило хоть один коридор в прошлое, и Арсению будет легче ориентироваться в этом новом мире. Михаил расскажет последние новости, подскажет, где взять машину с водителем, и уже вечером, после того, как сделает все что хотел, они сядут вдвоем на тесной уютной кухоньке дома у художника и разопьют бутылку «Столичной». Луиза строго-настрого запретила пить водку, зная, как может отреагировать больная поджелудочная, и даже упаковала в чемодан мужа две бутылки кедровой настойки собственного приготовления, которая у нее получалась просто отменно. Но он-то знал еще там, еще дома в Доманье, что с Михаилом будет пить только «Столичную». Как в былые времена. Переживет поджелудочная, ничего не случится, разок можно и тряхнуть стариной.

Завтрак в номер принесли без задержки, утренний таксист приехал еще раньше, чем обещал, и даже вещи в чемодане не успели помяться. Эти мелочи почему-то вселяли надежду, ведь день уже начался хорошо. Арсений поправил галстук, подмигнул через окно Останкинской телебашне и поехал на Арбат.

Любимая улица детства совсем не изменилась. Да, у нее другой имидж и новый стильный наряд, да, фигура уже вроде не та, и морщины-выбоины так явно проступают, но все равно это тот же Старый Арбат. Во всех смыслах старый. Кафе сменили названия и надели другие маски, а какие-то и вовсе утратили былую ориентацию и превратились в современные модные салоны-бутики. Молодежные стайки все так же обитают на облюбованных десятилетиями пятачках, и в глазах у них такой же вызов и дерзость, закамуфлированные под равнодушие.

А вот и художники. Арсений перевел дыхание и, еле сдерживая волнение, приятно клокочущее в горле, откашлялся, пригладил ладонью волосы и пошел. Прямо на сигнальный маяк – ветровку защитного цвета, которую всегда носил его друг, ветровку, которая сейчас мелькала в толпе буквально в десяти метрах правее.

«Миха…» – хрипло выдохнул он и закашлялся. Мужчина не обернулся, продолжая рисовать. Морозов тронул художника за плечо и в тот же момент увидел мольберт, на котором пестрел незаконченный рисунок. Пейзаж. А Мишка был первоклассным портретистом и никогда не писал ничего, кроме человеческих лиц.

– Что хотел, отец? – пробасил молодой человек, владелец ветровки.

– Извините, обознался.

Арсений моментально сник и нехотя оглянулся по сторонам, уже понимая, что друга здесь нет. Чувствуя это каждой клеткой. Он тоже обладал даром интуиции, не таким сильным, как у родного брата Владимира, и даже слабее, чем у собственной жены, но обладал. Вот и сейчас в голове отчетливо прозвучало: «Его здесь нет».

– Вам нехорошо? – нахмурился художник.

– Нет-нет, все в порядке, просто вдруг почувствовал, что устал. Я пойду. Хотя… Может, вы знаете Михаила Солодкина, он всегда работал здесь, на Арбате, лет до сорока, а сейчас ему должно быть уже за шестьдесят, и я не слышал ничего о нем лет двадцать.

– Извини, не знаю. Двадцать лет назад я еще в средней школе учился. Спроси лучше у Костяна, его отец тоже из долгожителей, может, что подскажет. А вот и он, кстати!

Пока Арсений рассеянно смотрел по сторонам и думал, как быть дальше, художник вернулся и с восхищением присвистнул.

– Ну ты даешь, отец! Узнал я про твоего Михаила Солодкина!

– Правда? – Морозов в недоумении смотрел на парня, до конца не понимая, о чем ему говорят.

– Еще как! Ты лично знаком с Михеем Солодовым, с легендой Арбата? Друг твой, говоришь? Ничего себе…

– Постой, фамилия другая. Михаил Солодкин, а не Солодов, да и никакой не Михей, что это за имя такое, нерусское?

– Псевдоним творческий, наверное. В Европе лучше воспринимают Михей Солодов, тем более на конце фамилия теперь пишется с двумя «ф», по новой моде.

– В Европе?

Через полчаса Арсений и Саня, как представился художник, уже сидели в кафе. Молодой человек без раздумий согласился перекусить и погреться и, с легкостью оставив свой пост и пейзаж, пошел со стариком.

– Я знаю только то, что люди говорят, о чем тут ходят легенды. Жил-был, значит, портретист, рисовал себе всю жизнь за деньги лица прогуливающихся по Арбату зевак, зарабатывал свои жалкие пять копеек и каждый день приходил снова и заступал на пост. Но однажды, как рассказывают очевидцы, мужик случайно нарисовал девушку. Просто незнакомку, проходящую мимо. Написал ее по памяти, и картина получилась совсем другая. Несколько штрихов дороги, немного неба, и женский полупрофиль, как будто исчезающий в тумане. И настолько это получилось необычно, лицо с портрета так притягивало взгляды, так завораживало, что работу чуть ли не в тот же день захотели купить. Михей, Михаил то есть, обалдел и внезапно продавать отказался. А вместо того чтобы приступить к обычному ремеслу, зазывать прохожих, он, как говорят, вдруг начал внимательно смотреть по сторонам и искать образы. И вот выловил из толпы «театральную старушку», бабушку, божий одуванчик, которая еле передвигала ноги, но сумела накрасить губы и надеть шляпку с цветком. И все в таком духе. Говорят, он перебивался с копейки на копейку, совсем ничего не зарабатывал, все рисовал, не мог остановиться. Пока однажды его работы не заметила одна дама, байер известной лондонской галереи. И тогда понеслось. Первая выставка «Лица Арбата» с успехом прошла не только в Англии, но и по всей Европе. Потом Михей сделал «Лица Монмартра», «Лица Пикадилли» и так далее. Уже лет пять как живет где-то в Италии, в своем особняке, стал известной персоной в мире искусства.

Арсений испытывал двоякие чувства. С одной стороны, трепетную гордость за старого друга, который смог так изменить судьбу. Никто и предположить не мог, что в Мишке дремлет такой талант, который не давал о себе знать столько лет. А с другой – сегодняшние планы рухнули. Словно новая жизнь художника была каким-то знаком для него, Арсения, что все не так. Что все изменилось и прошлого не вернуть.

– Бред какой-то, – прошептал Морозов, тряхнув головой, словно желая выйти из оцепенения.

– Какой же это бред? – возмутился парень. – История Михея для всех нас словно пресловутый луч в темном царстве, надежда…

– Нет-нет, я не об этом. В голове у меня черт-те что творится. Прошлого не существует, оно хранится лишь в наших сердцах. И тревожит только до тех пор, пока скрывает какую-то тайну. Все меняется. И если старинного друга нет на месте, если кафе, в котором мы сейчас сидим, зовется совсем не так, как я помню, значит, и жизнь идет. И моя должна продолжаться тоже, а не пробуксовывать на месте из-за ржавых якорей десятилетней давности. Все еще можно исправить, но для этого мне надо последний раз вернуться в прошлое. Спасибо за рассказ, порадовал меня, не ожидал я такого. Ты прости, закажи себе нормальный обед, угощаю. А мне пора, дела.

Арсений бодро вышел из кафе и пошел в сторону метро, оставив за столиком молодого художника, ошарашенного этим странным монологом о прошлом. Теперь Морозов точно знал, что нужно делать.

До той деревушки, затерянной по дороге к подмосковному Устюгу, добраться можно было только на машине. Да и неизвестно, куда понадобится ехать потом, где искать нужных людей. Получается, придется тратить целое состояние на такси или искать помощи в корпорации. Нет, там нельзя. Сначала нужно разобраться во всем самому, а потом уже идти на контакт. Не осталось никаких телефонов, никаких адресов, ни одного человека, к которому можно было бы обратиться за помощью. Хотя…

Художник Саня уже снова стоял у мольберта.

– Почему-то так и знал, что вы вернетесь! – усмехнулся он.

– Вернулся. Так уж получилось, что ты сейчас единственный, кто может помочь. Мне нужно найти врача или акушерку, которые двадцать пять лет назад работали в деревенской больнице в районе Устюга. В Москве сейчас ведь уже есть что-то вроде сыскных агентств? Потому что мне нужен частный детектив. Хороший.

– Мы увидимся еще? Несмотря на провал с рестораном? Очень хочу все исправить!

Влада улыбнулась. Ощущение, что они с Максом с одной планеты, вроде бы немного растаяло в начале вечера, но потом свидание спасла Доманья.

– Увидимся. Ты ведь не мог знать, что я не люблю пафосные заведения. И вообще, проехали, я уже забыла про фуа-гра и лягушачьи лапки. И про швейцара, который не хотел меня пускать. Главное, что с тобой было интересно.

– Честно говоря, ужин был больше похож на деловую встречу. Я еще ни разу не обсуждал с девушкой бизнес, а тебе вот даже дизайн-проект будущего доманского отеля показал. Но если учесть, что об этом месте вообще ни один из моих знакомых не знает и обсудить подробности не с кем, то ты оказалась просто спасением. Знаешь, когда в голове прочно сидит какая-то идея, говорить хочется только о ней. Тебе ведь не было скучно?

– Ни капли!

Владе было как угодно, только не скучно. В самом начале вечера немного не по себе оттого, что вместо обещанной Максимом уютной французской кофейни они оказались в дорогом пафосном ресторане, где все посетители сверкали украшениями и тщательно отбеленными улыбками. А менеджер заведения следил за дресс-кодом и не пускал случайных людей, включая Владу, на которой были обычные джинсы и белая блузка. Но потом вмешался Максим, и пару провели за угловой столик. А Влада хотела провалиться сквозь землю, потому что терпеть не могла, когда вокруг ее персоны сгущалось внимание. Свидание немного спасло неподдельное смущение Максима, который извинялся и уверял, будто сам не знал, каким окажется ресторан, и ожидал совсем другого. А потом они стали вспоминать Францию, самолетное знакомство, обсуждать отели и перелеты, и он был таким красивым и галантным, с такими глубокими карими глазами, что Влада оттаяла. Ей всегда нравились несколько другие парни: балагуры с неуемной энергией, выплескивающие фонтаны идей. Искрящиеся ракеты, готовые в любую секунду взлететь. Они дополняли словно заторможенную и прохладную на эмоции Владу. А Максим был, скорее, как она сама. С темпераментом «Титаника», невозмутимо рассекающего волны судьбы. Спокойным и с виду надежным. Но если ни с одним из «ракет» так и не сложилось, то, может быть, стоило обратить внимание на «титаник»? Именно поэтому Влада не села обратно в такси, как только увидела напомаженного швейцара у дверей ресторана и ряд дорогих автомобилей на парковке.

– Тогда я позвоню ближе к выходным? Как только отыщу в Москве уютную французскую кофейню? Или не французскую, но маленькую и душевную, хорошо?

– Договорились.

Максим вышел из машины, открыл перед девушкой дверь, галантно поцеловал ей кончики пальцев и уехал.

– Ты опоздала почти на три часа!

Влада вздрогнула и от неожиданности выронила ключ от подъезда.

– Андрей?

Это был он. Мотоциклетная куртка, потертые джинсы, натянутая почти на брови трикотажная шапочка и ухмыляющиеся губы. Ничего общего с тем голым алкоголиком, уснувшим у ее двери.

– Но в первый раз прощаю, у тебя ведь не было моего номера.

– Вот именно. И я вообще ничего не обещала.

– Еще как обещала. Может, и не говорила вслух, но ежу понятно, что в мыслях хотела. Так что хватит препираться, нам пора.

Он взял ее за руку и уверенно повел прочь от подъезда. Наверное, нужно было возмутиться, остановиться, развернуться и уйти, но Владе почему-то было легко и немного смешно. Особенно когда она увидела мотоцикл, идеально подходящий по стилю своему хозяину.

– Поедем на этом?

– А что, банальный кожаный салон банального баварского автомобиля тебе больше по душе? «Позвоню ближе к выходным»… Фу. А завтра с утра получишь бордовые розы с посыльным. И до конца своих дней будешь перебирать украшения и думать только о том, какое колье надеть на очередную скучную вечеринку.

– Хм. Во-первых, откуда ты знаешь про выходные, ты ведь не мог слышать? Во-вторых, откуда знаешь о моих вкусах? Может быть, я мечтаю перебирать украшения и блистать на вечеринках?

– Рассказывай, – хмыкнул Андрей, – будь ты такой «перебиральщицей», ты бы в жизни не впустила в квартиру незнакомого сомнительного голого мужика. И в твоем гардеробе не было бы утепленного спортивного костюма, не обремененного дизайнерскими нашивками. И на свидание с этим «кожаным салоном» не пошла бы в джинсах. И, в конце концов, не разглядывала бы сейчас с интересом мой шлем, пытаясь представить, каково это, мчать в ночи по Москве на мотоцикле. А насчет «созвонимся ближе к выходным» – нет, я не Человек-паук, услышать не мог. Но образ твоего Пирса Броснона настолько типичен, что тут к сценаристам не ходи, все и так предсказуемо. Ну? Где второе «хм» по поводу моей проницательности?

– Ты психолог?

– Вот видишь! – засмеялся Андрей. – Будущая Серена Вандервудсон в ужасе сбежала бы от моей тирады, а ты даже не изобразила притворную обиду. Ну так что? Прокатимся с ветерком? Сегодня нет дождя и такой клевый вечер, обещаю, ты не успеешь замерзнуть, ехать недалеко.

Он протянул Владе шлем.

– О’кей, доктор Ирвин Ялом. Я улыбаюсь. А ведь на самом деле меня не так просто заставить улыбаться, скоро сам узнаешь. А рассмешить еще сложнее. Не говоря уж о том, чтобы по-настоящему привлечь. Так что поехали, я согласна! Вот только… можно мне за руль? Обожаю мотоциклы! – И Влада уверенно устроилась на сиденье, успев заметить краем глаза, как Андрей на секунду замер и посмотрел куда-то поверх ее головы.

– Атас! – выдохнул он в следующее мгновение. – Меня переиграли! Ну ладно, я сражен. Выезжай на кольцевую, там покажу, куда дальше.

Пятнадцать минут адреналинового, свистящего в ушах счастья, и они оказались на территории строящегося жилого комплекса, огороженного высоким забором.

– Ты спортом занимаешься? Потому что придется идти пешком на двадцать восьмой этаж!

– Что? Вернее, ни за что! Почти ночь, я устала, да и вообще, зачем туда идти?

– Ладно, шучу, строительный лифт работает. Зачем – узнаешь позже.

– Это такая манера общения: испытывать на прочность? Сначала – пущу ли в квартиру, потом – пойду ли на стройку ночью?

– Нет, это такой образ жизни – отличаться. У меня это в генах. И у тебя, думаю, тоже. Так что вперед, поздновато бояться!

«Строительным лифтом» оказалась платформа на тросах с внешней стороны здания, похожая на подъемник для мойщиков окон. Андрей подошел к охранной будке, с кем-то переговорил, и система заработала. Зажглись прожекторы, заскрипел мотор. И уже через пять минут они оказались на крыше.

– Проходи, располагайся и чувствуй себя как дома. Это что-то вроде моего личного планетария.

– Ты даже не спросил, боюсь ли я высоты.

– Не боишься, я чувствую. И надеюсь, тебе нравятся звезды!

В нескольких метрах от «лифта» бетонная поверхность крыши была застелена чем-то вроде фанерных листов, на них стоял небольшой столик и два стула, а рядом с ограждением – огромный телескоп. Андрей подошел к столу, чиркнул зажигалкой и зажег приготовленные свечи.

– Вино не предлагаю, алкоголь с мотоциклом не сочетаются.

– Такое чувство, что ты участвуешь в конкурсе на самое оригинальное свидание. Свечи, телескоп и ветер на крыше недостроенного дома. Никак не могу определиться, романтично это или странно.

– Я участвую в конкурсе на самую оригинальную жизнь, причем с рождения. Как-нибудь расскажу. А здесь провожу почти каждый вечер, потому что нравится. Изучаю вселенную и пишу… кое-что. Эта высотка принадлежит другу, я арендовал кусок крыши на неопределенный срок. Отсюда прекрасно видно все что нужно. Включая Москву. Иди сюда, ближе к краю, посмотри по сторонам. Столица как на ладони!

И правда, внизу расстилались мириады переливающихся огней огромного живого города, а вверху – черный провал осеннего неба. Завораживающее зрелище. Влада смотрела по сторонам, затаив дыхание, и чувствовала себя парящей в воздухе, между двух стихий. Хотелось стоять так всю ночь, грустить и думать о чем-то главном.

– Ого, как резко похолодало! – удивился Андрей. – Но ничего, у меня есть тут даже плед, сейчас достану.

– Разве? – Влада очнулась и отошла от края.

– Так ведь снег пошел! А еще полчаса назад была плюсовая температура.

– И правда снег… – Она подняла лицо к небу и зажмурилась. – Но мне так хорошо, когда идет снег… И ни капли не холодно.

Частный детектив, которого Арсений нашел с помощью арбатского художника Сани, сказал, что через сутки, а то и раньше сможет предоставить информацию. Как хорошо, что в современной России теперь с помощью профессионалов можно быстро и безболезненно решать дела, которые довольно трудно сделать самому. Пока детектив искал нужную информацию, старик решил просто гулять по городу и наслаждаться жизнью. Бесцельно бродил по центру, автоматически сворачивая в те переулки, которые выводили к нужным местам. К парку, где с Луизой впервые поцеловались, к старому дворику с обветшалым домом сталинской постройки, где когда-то жили ее родители, к маленькой булочной, где супруга так любила покупать свежее дрожжевое тесто и готовые трубочки с повидлом. Арсений заходил в метро и бесцельно катался, покуда не возникало желание выйти на какой-нибудь станции. Заходил в магазины в поисках подарка для Луизы и Марты. И думал о том, что если они с Владимиром простят друг друга и начнется новая эра отношений, то все равно ему никогда не вернуться в Москву.

Он подарил Доманье свою силу! Сознательно лишился дара, когда создавал в крошечном горном поселке особый климат. Такой, в котором они с Луизой могли бы прожить до конца дней, не прячась от жары и тепла, не переезжая с места на место. И теперь Арсений пуст, как пещера, где случайные гости затушили костер, собрали остатки еды и ушли искать другое место. Его собственный огонь погас навсегда, зато Доманья, последнее и самое любимое творенье, сможет еще долгие годы дарить покой и убежище. Интересно, кто сейчас в корпорации отвечает за контроль климата? Обычно эту должность занимал кто-то из близких родственников, но, кроме самого Арсения да Николоса, правящего в Европе, у Владимира нет больше братьев. Может быть, работает кто-то из племянников, новое поколение подросло? Но не только поэтому не хотелось возвращаться на родину. Просто родиной давно стала другая страна, где ему было очень хорошо.

И все же Арсений Владимирович Морозов в очередной раз остро почувствовал, как сильно пострадал от той истории. Как скукожилось сердце и захлопнулась дверца в память, где хранились молодость и зрелость. Как долго не входил в эту дверь, не подглядывал даже в замочную скважину воспоминаний. И как хочется все исправить. Получить прощение и простить.

Арсений распереживался от собственных мыслей и присел на скамейку перевести дух, как вдруг что-то словно толкнуло в грудь, он оглянулся… и не поверил своим глазам. Из ресторана через дорогу вышла Влада с высоким статным темноволосым мужчиной и села в дорогой автомобиль. Девочка в городе. Хотя еще только сентябрь и она могла бы легко быть в очередной поездке.

«Спасибо за еще один знак», – прошептал Арсений сам себе. Надо бы поторопиться. Пока все действующие лица придуманной им пьесы на месте, лучшего времени не найти. Старик достал из кармана телефон и набрал номер.

– Как раз собирался звонить вам, Арсений Владимирович. Можете записывать адрес, – ответил частный детектив. – Зинаида Воронкова жива и здорова, можете увидеть ее, как только доберетесь до деревни. Акушерка никуда не переезжала, живет в том же доме, где родилась. И да, не знаю, интересно ли это, но… когда я собирал информацию, то узнал, что не первый ищу эту женщину. По ее душу уже обращались в больницу. Неделю назад.

Если верить карте, то от железнодорожной станции до деревни, где жила Зинаида Воронкова, было не меньше десяти километров. Раз в два часа ходил разбитый старый автобус и немного чаще – коммерческая маршрутка, на которую и надеялся попасть Арсений.

Сойдя с электрички, он осмотрелся по сторонам и вошел в обветшалое привокзальное здание.

– Заболел Николай, не будет сегодня маршрутки, – сообщила молоденькая кассирша, с интересом разглядывая нездешнего, хорошо одетого мужчину. – А тридцать пятый минут десять назад полупустой уехал, опоздали вы. Теперь только через два часа будет.

– И как еще можно попасть в Ключи?

– Ногами! – хохотнула девица. – Если через лес по тропинке пойдете, то минут за тридцать доберетесь. Я, бывает, и за пятнадцать дохожу.

– Надо подумать. И как же при таком трафике люди в деревню добираются?

– Так и добираются, кто на тридцать пятом, кто на «Николае», кто на своих двоих. Выбирайте.

Надо было взять такси еще в Москве и не маяться дурью! А то решил сполна вкусить советской экзотики: прокатиться на пригородной электричке, на деревенском автобусе, на людей посмотреть, подумать в пути. Вспомнить, как раньше с Луизой тряслись на подобных поездах не один час, добираясь до дачи. И теперь придется идти через лес, что в другой ситуации он сделал бы с удовольствием, либо два часа ждать транспорт здесь, в крохотном станционном здании, где, кроме любопытной кассирши, не стеснявшейся открыто разглядывать его, не было ни единой души. Пешком… Ужасно не хотелось терять больше ни минуты, когда разгадка казалась так близка! Да и нагулялся в последние дни столько, что ноги побаливали и дыхание сбивалось. Хотя, возможно, вовсе не от прогулок, а от волнения.

– А вы к кому в Ключи-то?

– К Зинаиде Воронковой, старый знакомый я, вот приехал в Россию и решил навестить.

– А что, за границей живете? – оживилась девушка.

– Во Франции… Послушай, милая, – осенило вдруг Арсения. – Не привык я так долго ждать да тратить время попусту. Может быть, имеются у тебя знакомые, кто отвез бы до деревни? Плачу по европейскому тарифу!

И через полчаса старик стоял перед покосившейся калиткой нужного дома. Услышав о «европейском тарифе», кассирша быстро позвонила кому-то, и вскоре к вокзалу подкатила видавшая виды «копейка» с бравым молодцем за рулем.

Пока Арсений нащупывал засов, в кармане пиджака завибрировал телефон.

– Сеня! – врезался в ухо взволнованный голос жены. – Ты почему не отвечаешь, с утра пытаюсь дозвониться!

– Прости, не слышал, много гулял по городу, а сейчас вот…

– Сенечка, где бы ты ни был сейчас, нельзя делать того, что задумал! Возвращайся в гостиницу, ни с кем не встречайся и не разговаривай!

– Что за бред! – раздраженно поморщился Арсений. – Ты не представляешь, что решится в ближайшее время, я приехал в Ключи… хм, Лиза, только сейчас до меня дошло – Ключи! Эта деревня должна стать ключом к двери, за которой будущее. Разгадкой, началом и одновременно продолжением. Скоро мы все узнаем, я специально не звонил раньше времени. Хочу поехать к Морозу вооруженным, хочу открыть ему правду, подкрепленную фактами.

– Сенечка, послушай меня! – умоляюще перебила Луиза. – Я чувствую, что сейчас нельзя ничего делать, тут таится какая-то опасность, может случиться что-то нехорошее!

– Стоп! По-моему, ты чересчур увлеклась детективами, которые заказываешь по Интернету. И скажи своей интуиции, чтобы лучше работала над новым меню, мне кажется, ты неправильно трактуешь ее подсказки…

Арсений вдруг замолчал на полуслове, увидев, что на крыльце стоит пожилая, очень худая женщина, кутающаяся в шаль, и, не мигая, прожигает его внимательным колючим взглядом.

– Все, Луиза, мне пора, – осторожно сказал он, нажал отбой, отключил телефон и медленно положил в карман, в нерешительности застыв перед калиткой.

– Проходи, не заперто, – подала голос старуха.

– Спасибо. Я ищу Зинаиду Воронкову, она, должно быть, ваша дочь?

В первый момент Арсению показалось, что женщина закашлялась, но потом понял, что смеется. Скрипучим старческим карканьем.

– Ты не ОН. Хоть и очень похож. Двадцать пять лет жду, а он все не приходит. Устала уже. Проходи, с тобой буду говорить, в тебе есть что-то от него. А с теми, другими, не стала. Ни слова они из меня не вытянули.

Морозов аккуратно прикрыл калитку и направился к крыльцу. О чем она твердит? Странная какая-то!

– Так могу я узнать про Зинаиду…

– Я Зинаида. Что, удивлен? Ну не так уж я и стара, как кажется. А как бы ты выглядел, если б двадцать пять лет прожил в постоянном стрессе? В ощущении своей вины? Когда единственный друг – бутылка?

Действительно, вблизи женщина выглядела гораздо моложе. Просто ее желтоватое сухое лицо, ржавый низкий голос, болезненная худоба, седые спутанные волосы, старая поношенная шаль, застиранный халат невнятного цвета и грязные калоши на босых ногах – все это издали создавало впечатление, что перед ним старуха. Но стоило присмотреться внимательнее, и первоначальный образ рассеивался, открывая уставшую неухоженную женщину лет пятидесяти, болезненного и измученного вида.

Зинаида пропустила гостя в дом, закрыла входную дверь на тяжелый засов и пошла на кухню. Чистота, царившая в комнатах, никак не вязалась с образом хозяйки и обстановкой. В первую очередь в глаза бросалась откровенная нищета и разруха: мебель еще времен его молодости, протертые до дыр ковры, протекающий потолок, обычные лампочки вместо светильников, покосившиеся стулья и потрескавшаяся краска на стенах. Но пол при этом сиял чистотой, и в комнатах пахло свежестью осеннего деревенского дня. Наверное, потому, что окна были раскрыты настежь.

– Привычка такая, – пояснила женщина, заметив изумление Арсения. – Хоть и проработала в родильном зале всего ничего, а трепетная привычка к стерильности осталась. Из меня бы вышла хорошая акушерка, если б не тот случай. Вся жизнь под откос пошла. Вот, теперь полы в поликлинике мою, а потом и дома продолжаю. То ли по привычке, то ли потому, что деть себя некуда.

Зинаида села напротив Арсения и снова внимательно уставилась на него. Тревожным немигающим взглядом. А потом вдруг усмехнулась, и лицо женщины преобразилось на пару секунд, будто стало чуть моложе и добрее.

– Так почему ты так долго не приходил? И почему ОН сам не пришел?

– Кто он?

– Дед Мороз. Я его ждала.

Арсений похолодел. Этого не может быть! Откуда… да откуда она могла узнать?

– Вы шутите? – осторожно спросил он.

– Я все знаю! Я ведь потом прочла в газетах и поняла, что сломала жизнь владельцу корпорации Деда Мороза. Миллионеру. Меценату. Хорошему, как говорят, человеку.

Так это была просто аллегория! Владимира многие называли Дедом Морозом, особенно журналисты, даже не подозревая, насколько правы. Это, пожалуй, было самой удачной шуткой основателя корпорации – назвать свое детище истинным именем. Спрятать тайну на виду.

– Сломала жизнь?

Зинаида молча встала, открыла ящик поцарапанного старого бельевого комода, почему-то приютившегося на кухне, вытащила бутылку, в которой плескалось что-то мутное, и залпом выпила несколько глотков из горлышка. Поплыл запах крепкого алкоголя.

– Еще десять лет назад я бы в ноги кинулась и стала бы прощение вымаливать, а сейчас мне почти все равно. Просто очень хочется очистить душу и забыть. Я подумала: раз он до сих пор не докопался до правды и не пришел ко мне, значит, так нужна ему правда? Кто их поймет, миллионеров этих. Хотя, ведь тогда он был просто убит…

– Кто? – осторожно перебил Арсений, уже догадываясь обо всем.

– Владимир Морозов. Приступ ведь с ним в нашей ординаторской случился, именно тогда я увидела знак. – Акушерка замолчала на несколько минут.

– Зинаида! О чем вы, какой знак?

– Ладно, начну по порядку. Я так долго ждала этого дня, что слова вроде бы должны сами от зубов отскакивать, ан нет, горло словно спазмом свело. Ну ничего, справлюсь.

Странная собеседница сделала еще пару глотков из бутылки, вытерла губы ладонью и уставилась немигающим взглядом в окно.

– Мне тогда всего-то двадцать лет было, сразу после медучилища пришла на работу в больницу. Все, о чем мечтала, – это дарить людям самое дорогое, что может быть в жизни, помогать увидеть свет их детям. Персонала не хватало, и меня сразу взяли в оборот, чуть ли не с первого дня стала помогать принимать роды. А осень такая пора, когда больше всего детей на свет появляется, потому что зачали их в лучшее время, в новогодние праздники. И целых четыре месяца я была абсолютно счастлива, до той самой страшной ночи 31 декабря восемьдесят шестого года.