Книга: Проспекты советской Москвы. История реконструкции главных улиц города. 1935–1990
Назад: А зодчие кто?
Дальше: Где эта улица?

Сохранить и сберечь!

Препятствиями в работе зодчих служили не только недоразумения субъективного характера. Их задачи осложнялись рядом вполне объективных и весомых факторов, первым из которых являлась принципиальная установка Генерального плана – необходимость сохранения сложившейся радиально-кольцевой планировочной структуры Москвы и минимизация сносов ценных (как в историко-архитектурном, так и в материальном отношении) сооружений. Наряду с выдающимися памятниками старины – такими как Кремль, Покровский собор, Большой театр, Донской, Новодевичий монастыри и многие другие – в эту категорию попадали и капитальные сооружения конца XIX и начала XX века – многоэтажные доходные дома, общественные и торговые здания, вокзалы, производственные здания.

Единственными старыми постройками, сохранение которых на основных магистралях города было признано нецелесообразным, оказались культовые здания. В самом деле, имело ли смысл оставлять на наиболее оживленных улицах и проспектах заведения, рассчитанные на обслуживание ограниченного и весьма специфического контингента? Вдобавок храмы служили местами концентрации всевозможных бродяг, попрошаек, бездарной богемы, всегда тесно связанной с преступным миром, то есть представляли собой опасные в криминальном и санитарно-эпидемиологическом плане объекты. Особая планировочная структура культовых зданий максимально затрудняла их приспособление для других целей. Но даже в случае успешной перепланировки мелкие храмы выглядели бы провалами в ряду новых крупных зданий.

 

Вид Ипатьевского переулка в Китай-городе. 1910 г. На заднем плане – страшный брандмауэр роскошной гостиницы «Боярский двор» (ныне – Старая площадь, 8)

 

Сомнительной была и художественно-архитектурная ценность большинства церквей. Сегодня модно представлять все снесенные в 1930-х годах храмы шедеврами зодчества, хотя на самом деле многие из них являлись довольно безвкусными творениями посредственных мастеров XIX – начала XX века. Примерно так же обстояло дело и с историческим значением. Несуществующую историю храмов церковные (а за ними и нынешние светские) писатели восполняли наивными и зачастую просто глупыми преданиями и легендами, ими самими же и сочиненными. Культурную роль, которую играли московские храмы в средневековой Москве, они давно утратили, превратившись в рассадники мракобесия.

Но, руководствуясь этими резонными соображениями, московские градостроители кое-где перегнули палку. Было напрасно уничтожено несколько на самом деле выдающихся памятников зодчества, не создававших серьезных помех реконструктивным работам.

Планомерную борьбу приходилось вести и с особо безобразными элементами улиц московского центра – брандмауэрами. Средством преодоления разновысотного беспорядка должны были стать надстройки капитальных, но низких домов, которым следовало подравняться под своих многоэтажных соседей. Специально для этих работ возник трест «Моснадстрой», на который была возложена ответственная задача – оформление и реконструкция главных улиц центра города. Июньский 1931 года пленум ЦК ВКП(б), намечая программу социалистической реконструкции Москвы, решил сконцентрировать усилия строителей на ряде основных магистралей с целью добиться их архитектурной выразительности.

Надстройку предполагалось сопровождать реконструкцией и новым оформлением зданий. В результате такой деятельности средняя этажность, составлявшая в московском центре около трех этажей, должна была подрасти до пяти-семи.

Однако реализация этих широких планов оказалась делом не столь простым, как казалось с первого взгляда. Возведение новых этажей на старых зданиях требовало серьезных исследований несущей способности их фундаментов и стен, а задуманная реконструкция помещений часто наталкивалась на непреодолимые технические сложности. Из-за этого помимо вполне благопристойных надстроек Москва получила и ряд совершенно безобразных, в том числе и оказавшихся на важнейших магистралях.

Такая же ситуация складывалась и с оформлением фасадов надстраиваемых зданий. Вскоре среди занимавшихся этим делом зодчих наметились два крайних течения. Одни, не считаясь с архитектурой существующего здания, уничтожали все оформление и вводили нечто совершенно иное, принципиально новое. Другие надстраивали этажи в своем стиле, оставляя нижние без всяких изменений. На практике и тот и другой подходы чаще всего лишь ухудшали внешний вид домов. Напуганные неудачами зодчие ударились в новую крайность, почти дословно копируя в оформлении надстроек бездарно решенные старые фасады. И далеко не сразу дошла до мастеров архитектуры немудреная истина, что, проектируя надстройки, следует тщательно изучать особенности реконструируемого сооружения, анализировать его связь с окружающей средой и лишь после этого принимать проектные решения.

 

Надстройка дома на улице Горького, 91. 1930-е гг.

 

Также не сразу осознали градостроители и тот факт, что при проектировании нарядных фасадов домов, сооружаемых вдоль новых улиц, нельзя было забывать и спрятанные за этими домами дворы и целые кварталы. Реконструируя магистрали, московские зодчие не связывали два фронта застройки с внутриквартальными пространствами, не использовали всех возможностей объемно-планировочных решений, обогащающих композицию, и зачастую сводили архитектуру дома к оформлению переднего фасада. Это привело, в частности, к сохранению тесных и неуютных дворов на улице Горького, ряду других серьезных просчетов. К чести архитекторов следует отметить, что свои ошибки они осознали довольно быстро и уже к началу 1940-х годов были готовы перейти к комплексной реконструкции магистралей и прилегающих к ним территорий. Но приближался страшный 1941-й…

Война внесла самые серьезные коррективы в широкие планы московских градостроителей. Ее влияние начало ощущаться за несколько лет до 22 июня 1941 года. Усиленная подготовка страны к неизбежному столкновению потребовала заблаговременного перевода значительных средств на оборонные нужды. В столице остановились многие крупные стройки, заводы самого мирного назначения срочно перепрофилировались на выпуск военной техники. Начало войны застало на полпути формирование нескольких магистралей, и завершать его пришлось спустя много лет, когда архитектурные вкусы претерпели значительные изменения.

Собственно говоря, времени на разработку детальных планов перепланировки Москвы, и особенно на их реализацию, московским градостроителям было отпущено совсем немного: с 1935 по 1941 год и примерно два десятка лет – 1950-е и 1960-е. А дальше подняли голову всевозможные ревнители старины, и процессы реконструкции сильно замедлились. Но и за эту четверть века было сделано немало. Неизмеримо выросли удобства проживания – в середине 1960-х годов смертность в советской столице стала ниже, чем в крупных западноевропейских городах.

Москва преобразилась, заблестела, стала достойной статуса столицы великой страны. Немалую роль в этом сыграли новые магистрали города. Конечно, не все удалось в равной степени, были и ошибки, и досадные промахи. Надолго растянулись поиски того самого московского стиля, о котором говорилось еще в 30-х годах. Был ли он в конце концов найден? Но, положа руку на сердце, кого этот самый стиль интересует, кроме узкого круга «архитектурной общественности»?

Назад: А зодчие кто?
Дальше: Где эта улица?

ноп7щ
рропао
Институты Академии Наук Застройка площади Калужской заставы затронула сначала лишь ее севе
Институты Академии Наук Застройка площади Калужской заставы затронула сначала лишь ее северную часть, южная же сторона оставалась пустынной. Здесь кончался город и начинались пригороды. Правда, уже в 1930-х годах южнее площади стали возникать отдельные капитальные сооружения. Первым началось формирование комплекса Коммунистического университета или Коммунистического высшего учебного заведения (Комвуза). Место комплекса Комвуза было выбрано у развилки Калужского и Воробьевского шоссе. Работа над проектом началась в 1930 году. Согласно замыслу автора – А. В. Власова – комплекс включал в себя главный учебный корпус, клуб, общежитие, стадион. Центральная, высотная часть главного корпуса должна была занять место у самой развилки и замыкать собой перспективу Калужской улицы. Строительство началось с наиболее скромного элемента комплекса – общежития студентов. Проектировавшееся в духе конструктивизма, оно включало шесть корпусов, поставленных зигзагом как бы из трех латинских букв V. Такой план объяснялся желанием избежать скуки бесконечно длинных коридоров. Странная идея автора заставила чередовать их высотность: первый, третий и пятый имели по пять этажей, второй, четвертый и шестой были трехэтажными и напоминали скорее связки, чем полноценные строения. Оформление всех корпусов исключительно скромно. У пятиэтажных корпусов вдоль четвертого этажа тянулась лента балконов, у трехэтажных не было и этого. Перестройка во взглядах советских зодчих в середине 1930-х годов заставила архитектора заняться повышением декоративности и выразительности своего творения. Изменить основные объемно-плановые решения не представлялось возможным: здание уже строилось, и архитектор решил применить для его отделки чисто декоративную формальную схему. Оставив без изменений основные корпуса, он сосредоточился на выступающих углах зигзага, обращенных к Ленинскому проспекту, превратив их в подобия самостоятельных башнеподобных строений. «Башни» акцентированы обильной декоративной конструкцией, состоящей из монументально пятигранного углового пилона и бокового пилона на стыке с плоским фасадом основного корпуса. Над ними взлетает вверх козырек кровли, нижняя плоскость которой покрыта декоративными кессонами. Все пространство между пилонами заполнено системой держащихся на тонких колоннах балконов, весьма схожих с аналогичными конструкциями дома № 40 по проспекту Мира (работы архитектора И. И. Соболева). Стена за балконами декорирована живописными вставками, исполненными в технике сграфитто. Всю эту бутафорию Власов (так же как и Соболев) позаимствовал из древнеримского зодчества. Балдахины на колонках (четвертый этаж) взяты из архитектурных фонов древнеримской (помпейской) живописи, арочные лоджии (пятый этаж) над высокими башнями без окон заимствованы из искусства XIV века, изображение усиленного перспективного сокращения в живописных кессонах венчающего карниза-козырька по мере удаления от его края повторяет приемы монументальной живописи и архитектуры итальянского барокко. На фоне предельно лаконичных фасадов основных корпусов угловые «башни» производят исключительно яркое впечатление, усиливаемое контрастом между легчайшими, почти невесомыми ярусами балконов и тяжестью зажимающих их глухих боковых пилонов. Изменение точки зрения при приближении к зданию усиливает ракурсы, в которых воспринимаются все формы этой изысканной декорации. В 1950-х годах трехэтажные корпуса надстроили до пяти этажей, отчего все сооружение только выиграло. Здание ВЦСПС. Архитектор А. В. Власов. 1940 г. Какую-либо логику в сооружении отыскать трудно, и эта нелогичность, странность делает его одним из наиболее интересных памятников московской архитектуры 1930-х годов. К сожалению, расположенное в глубине квартала, оно практически не видно с проспекта и потому постепенно забывается москвичами. Главное же здание комплекса проектировалось очень долго. Всего Власов выполнил восемь вариантов, большая часть которых имела в центре ступенчатую башню. Но строительство так и не началось, а последовавшая в 1938 году ликвидация Комвуза привела к передаче уже готового здания общежития Всесоюзному центральному совету профессиональных союзов. На левой стороне будущего проспекта в 1930-х годах предполагалось выстроить обширный комплекс академических институтов. Для создания академического городка была создана архитектурно-проектная мастерская «Академпроект», которую возглавил А. В. Щусев. Разрабатывались грандиозные планы академического строительства вдоль Калужского шоссе. К сожалению, далеко не все воплотилось в жизнь, а тому, что все же было выстроено, далеко до великолепных щусевских эскизов. Институт генетики. Архитектор А. В. Щусев. 1936–1939 гг. Первым научным учреждением комплекса, сооруженным в 1936–1939 годах, стало здание Института генетики (ныне Ленинский проспект, 55), позже переданное Институту удобрений (ныне НИИ по удобрениям и инсектофунгицидам имени Я. В. Самойлова). Институт генетики. Фрагмент фасада Его спроектировал сам академик. Трехэтажный корпус с двумя невысокими башнями по сторонам оформлен в ренессансном духе, но выглядит вполне современно. На его стенах высечены изречения классиков марксизма-ленинизма о сущности научного познания. С левой стороны (орфография и пунктуация сохраняются): «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его. Маркс» и «Диалектика является для современного естествознания самой правильной формой мышления, ибо она одна представляет аналог, и значит метод объяснения для происходящих в природе процессов развития, для всеобщих связей природы, для переходов от одной области исследования к другой. Энгельс». С правой стороны: «Условие познания всех процессов мира в их самодвижении, в их спонтанейном развитии, в их живой жизни, есть познание их, как единство противоположностей. Ленин» и «Наука потому и называется наукой что она не признает фетишей, не боится поднять руку на отживающее старое и чутко прислушивается к голосу опыта, практики. Сталин». Последняя надпись особенно интересна. В 30-50-х годах XX века ряд московских сооружений украсился цитатами из работ И. В. Сталина. Однако после 1956 года многие тексты были уничтожены, там же, где они остались, исчезла подпись – Сталин. А надпись на здании Института генетики сохранилась в неприкосновенности. В 1941–1951 годах в том же квартале было выстроено второе такое же здание, правда, несколько упрощенное по сравнению с оригиналом (Ленинский проспект, 51), занятое сегодня Институтом точной механики и вычислительной техники имени С. А. Лебедева. Оба здания образуют фланги симметричной композиции, центром которой является Физический институт имени П. И. Лебедева, слегка отодвинутый в глубь участка. Центральный вход обозначен высоким портиком с крупномасштабными колоннами коринфского ордера. Еще два четырехколонных портика на боковых крыльях повернуты внутрь двора. Здание института спроектировано А. В. Щусевым и Н. М. Морозовым в 1946–1947 годах. Тогда же в «Академпроекте» проектировались и другие академические институты на Калужском шоссе. Щусев, как правило, возлагал работу над ними на своих соавторов А. В. Снигарева, Н. М. Морозова и Б. М. Тарелина. Все выстроенные по этим проектам здания имеют трехосную композицию – центральный и два боковых портика. По такой схеме в 1950–1951 годах выстроены Институт органической химии (Ленинский проспект, 47) и Институт металлургии и материаловедения имени А. А. Байкова (Ленинский проспект, 49). Проект Института металлургии и материаловедения. Архитекторы А. В. Щусев и А. В. Снигарев Центр и одного и другого здания акцентируют внушительные портики – шестиколонный у Института органической химии и с восемью поставленными попарно коринфскими колоннами у Института металлургии. В обоих случаях авторами проектов были Щусев и Снигарев. Здания институтов стали центрами кварталов, на которые расчленялась территория, прилегающая к левой стороне будущего проспекта. Каждый квартал получил свою индивидуальную характеристику на основе строго классической симметричной планировки. На противоположной стороне Калужского шоссе, несколько в глубине от красной линии будущей магистрали, в это же время сооружаются корпуса Института химической физики по проекту архитекторов С. Н. Гринёва, П. И. Доморацкого, A. M. Горбачева под общим руководством И. В. Жолтовского.