Глава 2

Слава моя как искусного хирурга росла и крепла. Ни один день не обходился без многочисленного приема. Мелочью, вроде панариция на пальце, я старался не заниматься, серьезной работы было выше крыши.

В один из дней на прием пришла молодая девушка, краснея и стесняясь, она поведала о своей беде – грудь маленькая. Я попросил ее раздеться. М-да, маленькая – не то слово. Девушка была почти плоской – соски были, а груди не было. Попка была, наоборот, довольно упитанная.

У меня мелькнула мысль – коли до силикона еще далеко, попробовать пересадить ей под молочные железы жир с ее же собственной попы. Никакого отторжения не будет, ткани-то собственные. Только вот как получится? Я в двух словах объяснил девушке – что хочу сделать. Не раздумывая, она согласилась. Дочь крупного торговца, она не могла надеть декольтированного платья по здешней моде. Да и закрытое платье не скрывало дефекта.

Операцию назначил на завтра. Пациентка появилась вовремя. Напоив опием и уложив на операционный стол, обработал спиртом чуть не все тело – ведь мне придется делать четыре разреза. Поскольку ассистентов не было, решил начать с одной стороны. Сделав лампасный разрез по левой ягодице, выкроил приличный кусок жировой ткани, ушил. Сделав боковой разрез на грудной клетке, поместил кусок жира под ткани молочной железы. Не очень большая грудь получилась – на второй номер, но это лучше, чем сейчас. То же самое проделал и с правой стороной. Немного затянул по времени, девушка уже начала постанывать от боли.

– Все, милая, потерпи немного, я скоро заканчиваю, осталось два шовчика.

Наложил тугую повязку поперек груди, перенес пациентку на кровать. Не знаешь, как и положить – спереди больно и сзади больно. Дал напиться воды.

– Отдыхай, девочка, все будет хорошо.

Вечером ко мне пожаловал Винченцо. Вытащил из карманов пару бутылок французского вина:

– Пробуй, думаю, ты не пил такого.

Ну что же, я не против. Вино в самом деле оказалось превосходным. Разговорились, купец рассказал подробности плавания, сел на своего любимого конька – где какие товары и цены, какую маржу можно получить. Говорить об этом он мог часами, особенно подшофе. Я слушал вполуха, и вдруг меня что-то в его словах наксторожило:

– Извини, Винченцо, повтори, что ты сказал.

– Ну так вот, в Европе прошли слухи, что русский царь Петр взял все-таки месяц назад Азов, разгромил османов, теперь Азов московский, с Османской империей подписан мир.

Сразу вспомнилась Россия, особенно зимой – морозец, снег хрустит под ногами, пар изо рта, горки, кидание снежками.

Благодать, не то что здесь – лето, лето, затем дожди и зима прошла. Так внезапно защемило сердце – и что я здесь делаю, в благословенной Венеции? Моя Родина там. В конце концов, не обязательно служить в армии, дело для моих рук всегда найдется и на мирной службе.

Да, пришла пора возвращаться, денег я уже подкопил, можно и корабль купить, а можно пассажиром на каком-либо судне вокруг Европы до России добраться. Все равно мне через Босфор путь заказан. Северо-западный берег весь под османами, южный тоже, на западном – ногаи, верные холопы турок, Крым – отдельный разговор. Короче, с юга до Москвы добраться сложно.

А Винченцо говорил и говорил. Задумавшись, я снова пропустил важные слова.

– Прости, Винченцо, мысли о Родине отвлекли, все-таки царь Петр – это моя родина и мой царь.

– Да, да, я понимаю, Юрий. Так я говорю – почти по всей Европе война, то Англия с Испанией, то Франция с Италией. Не поймешь – что делать?

М-да, и здесь дорога не будет сладкой. Может, лучше по суше? Так треть Европы под турками, германцы тоже, небось, с соседями воюют. Наверное, самый надежный путь – морем. А Винченцо все говорил и говорил:

– Ну, так что Юрий, ты будешь покупать этот дом?

Опять прослушал, неудобно перед венецианцем:

– Нет, Винченцо, пока с домом подожду.

Мы допили вино, распрощались, я пошел проведал пациентку. Девушка спала. Погруженный в мысли о России я тоже лег, но сон не шел. Черт, разбередил душу этот венецианец.

Не уснув, прокрутился в постели почти до утра. Утром встал с постели невыспавшийся, но с четким ощущением – надо возвращаться на родину. Не мое это все. И природа в Италии замечательная, и климат мягкий – я даже теплых вещей не приобрел, люди неплохие – открытые, эмоциональные, веселые, но не мое. Чужой язык, не до конца понятые привычки – чего стоит только эта активная жестикуляция руками при разговоре – как будто глухонемые разговаривают, или два поддатых мужика собираются подраться.

Решено, долечу тех, кто уже прооперирован или кого назначил на операции, бросать дело на середине – несолидно, тем более люди уже обнадежены. А там и собираться надо; если затянуть месяца на два, на море начнутся штормы, похолодает. Мне ведь на север плыть придется, надо учитывать изменение погоды, это не теплая Италия.

Каждый день я кого-то оперировал. За серьезные операции не брался, опасаясь застрять надолго в случае осложнений. Время неслось, не успел оглянуться – две недели пролетели.

Собирать вещи – так особенно и нет ничего. Обе картины Рембрандта, деньги, небольшой узел с одеждой. Вот кого мне надо было посетить, так это оружейника. Живя в благословенном краю, я совсем отвык от ношения оружия и даже его не приобрел после плена.

Слуги привели меня в лавку оружейника. Чего там только не было – щиты любых форм и размеров, мечи короткие, длинные, с прямым и волнистым лезвиями, шпаги, сабли, алебарды, копья, дротики, луки и стрелы, ножи и кинжалы. Что интересно – все оружие только холодное.

Оружейник стал нахваливать свой товар. Но на лесть я не падок, на рекламу – тоже.

– Мне нужна шпага толедской работы и сабля дамасской стали, и пара хороших ножей – один маленький, второй – кинжал.

Торговец не ожидал от меня столь неожиданного заказа. Выложил ножи и кинжалы на прилавок. Глаз сразу выхватил граненый стилет – лезвие синевато поблескивало, удобная рифленая рукоять из черного эбенового дерева, простые ножны. Отлично.

– Теперь шпагу!

Оружейник сгреб ножи, отнес в угол, оттуда же принес две шпаги. Я достал клинок из ножен – вдоль лезвия шел узкий дол. Поближе к обушку, вдоль обуха тянулась надпись – Толедо, для армии короля. Я согнул шпагу – пружинит хорошо, с тонким пением шпага распрямилась. Отлично, в бою после удара такая не переломится. Гарда хорошо защищает руку, рукоять обмотана шнуром, такая лежит в ладони как приклеенная, не скользит в потных или окровавленных руках. Беру. Второй клинок я и смотреть не стал.

– Сабель дамасской стали нет. Могу предложить вам, синьор, отличную бриганту миланских мастеров.

Я отказался – тяжело и неудобно, к тому же я не профессиональный воин, которому без защиты не обойтись.

– А как насчет пистолетов?

– Извините, синьор, у меня только холодное оружие, этим новомодным огненным боем не занимаюсь, но подскажу, где вы можете найти себе пистолеты.

Он подробно объяснил, где находится лавка другого оружейника. Расплатившись, я подвесил шпагу к поясу, кинжал заткнул за пояс. Через полчаса неспешной ходьбы стоял у лавки другого оружейника. Вдоль стен стояла пирамида с ружьями и мушкетами, на противоположной стене висели кремневые пистолеты – итальянской, немецкой, восточной работы – уж турецкий ни с какими другими не спутаешь. Хозяин вышел из-за прилавка, слегка поклонился.

– Чего желает синьор?

– Хочу пару пистолетов, если есть, то лучше винтовальные.

– Чужеземец хорошо разбирается в пистолетах.

Оружейник наклонился и достал из-под прилавка нечто вроде деревянного атташе-кейса. На черном бархате лежали два совершенно одинаковых пистолета. Что-то знакомое.

Я взял один в руки, повертел. Да, такие же делал в Москве по моему заказу оружейник. Я заглянул в ствол – вот и нарезы такие же. Вот где мы встретились!

– Беру! К ним еще английского пороха, пыжи и пули, лучше в дорожном наборе.

– Как скажет синьор.

Сумму за покупки я выложил приличную, но теперь можно будет путешествовать с большей уверенностью. В России, например, выходя без оружия, я чувствовал себя почти голым, очень неуютно.

Прошла еще неделя, я заканчивал недоделанное, сокращая прием больных, одновременно собирался в дорогу – купил теплый плащ, шляпы из плотного сукна, короткие сапожки из свиной кожи, дорожный кофр.

Уже уложив вещи, пошел поговорить с Винченцо, одновременно узнать, какие корабли в ближайшие дни идут на север – во Францию или в Англию, а если повезет, то и Германию или Литву, что было бы совсем хорошо. Хорошо посидели с купцом. Выпив, Винченцо прослезился:

– Не уезжал бы ты, Юрий. В городе тебя узнали, о тебе даже дож знает, люди любят, дело свое наладил, зарабатываешь, чего тебе еще надо?

– Эх, как тебе объяснить, приятель. На Родину тянет, по снегу походить, поговорить по-русски. Родина у человека одна, даже птицу в свое гнездо тянет, что о человеке говорить. Опять же, родня у меня там.

– Да, это якорь. А по мне – где жить приятно, там и жить надо.

– Ну ты же не живешь в Турции.

– Сказал тоже, они же не христиане, как можно?

– Вот ты сам и ответил.

Венецианец обещал завтра же узнать в порту – нет ли оказии для меня и сразу сообщить. В обед на следующий день прибежал взмыленный матрос от Винченцо.

– Синьор, есть подходящее судно для вас, идет в Португалию, скоро отплывают, Винченцо просил поторопиться.

– Хорошо, вот тебе пара монет. – Я дал матросу пару оболов. – Помоги донести багаж.

Я простился со слугами, подхватил плащ и шпагу и поспешил за матросом, который взвалил мой кофр себе на спину и быстрым шагом шел в порт.

У причала меня ждал Винченцо:

– Пойдем, познакомлю с капитаном. Они уже собирались отплывать, да я попросил повременить, тебя ждут.

Мы подошли к пузатой каракке, перед ней по пирсу прогуливался такой же пузатенький капитан, с рыжей шкиперской бородкой и веснушчатым лицом.

Увидев Винченцо, он подошел, снял шляпу:

– О’Брайен к вашим услугам.

– Так вы ирландец, сэр? – спросил я на английском.

– Да, а как вы угадали?

– Что же тут сложного – рыжие с такой фамилией, по моему, встречаются только там.

– Верно! У вас чутье! – И громко захохотал. Похоже, весельчак.

Мы договорились, что мне выделят каюту и будут кормить – в этом месте капитан развел руками:

– Деликатесов не обещаю, судно торговое, но с голоду не умрете, тем более мы будем заходить в некоторые города, сдать груз, взять груз, так что свежая вода и продукты будут. Вам куда надо, сэр? Мне ваш друг и мой давний знакомец говорил, что в Московию?

– Да, это так, чем ближе к северу вы меня отвезете, тем лучше.

– К сожалению, не дальше Амстердама, сэр, там я разгружаюсь и иду в Англию.

Мы договорились об оплате, я обнял в последний раз Винченцо – он даже всплакнул, и вслед за капитаном поднялся на борт судна. Кофр мой уже стоял на палубе.

Сходни тут же убрали, по палубе забегали матросы, как всегда бывает при отходе, и под одним парусом мы медленно отвалили от причальной стенки.

Я стоял у борта и махал рукой Винченцо. Добрый итальянец, он вытащил меня из плена, ссудил денег для открытия дела и вообще принял участие в моей судьбе.

Удастся ли когда-нибудь свидеться?

Ко мне подошел матрос. Взяв кофр, попросил следовать за ним. Каракка была огромна – метров семьдесят в длину, верхняя палуба возвышалась над уровнем моря на высоте третьего этажа.

Устойчива, однако скоростью не блещет, ее главное достоинство – вместимость, трюмы просто безразмерны. Моя каюта была на первой палубе, у кормы. Невелика по размеру, два на два метра с узеньким оконцем – но со стеклом, тогда это было редкостью. Койка, под койкой – рундучок для вещей, вешалка у входа – вот и вся скромная обстановка. Ладно, мне здесь не жить, всего-то недели две-три. Перебьемся, это не в плену в сарае на соломе. Сняв плащ, шпагу, уложив в рундучок кофр, я вышел на палубу.

Красотища! Лазурный цвет моря, зеленые горы, синее небо, волны плещут о борт. Несильный ветер надувал паруса, каракка неспешно шла вдоль берега, милях в полутора-двух от него. Полюбовавшись красотами, обошел судно. У меня это уже вошло в привычку. Как говорится в пословице: «Береженого Бог бережет, небереженого – караул стережет». Жизнь научила относиться к своей безопасности всерьез. На палубе специального вооружения я не нашел, спустился вниз. По бортам с обеих сторон стояли по две небольшие пушечки.

Странно, очень странно, на таком большом судне должно стоять два десятка. Торговая каракка – судно очень заманчивое для пиратов всех мастей, к тому же тихоходное, команда невелика, защищать некому. У матросов торговых судов ни абордажной практики, ни боевых навыков нет, может только случайно у отдельных членов команды были в прошлом темные делишки. Сам капитан, по словам Винченцо, человек солидный, в авантюры не лезет, но уже нахождение на самом таком судне чревато неприятностями. Лучше было бы плыть на небольшой быстроходной шхуне, да где ее взять. Оставалось надеяться на благоразумие капитана. Далеко в открытое море он не выходил, жался ближе к берегам, надеясь в случае опасности уйти под защиту любого ближайшего городка. Но до него еще добраться успеть надо. Это здесь, в Ионическом или Тирренском море относительно спокойно, а в Средиземном море, когда Африка рядом и мусульманские шебеки или галеры так и рыскают поодиночке и стаями в поисках наживы? Для себя я решил держать пистолеты заряженными, шпагу и кинжал далеко не убирать. Как говорится: «Хочешь мира – готовься к войне». Меня не раз спасала такая осторожность. Еще немного полазив по палубам и коридорам корабля, дабы не плутать в нужный момент, я вышел на палубу. В этот момент меня пригласил на обед капитан, прислав матроса.

Обедали в кормовой каюте. Вместе со мной и капитаном за столом сидели старший помощник и штурман, он же, как я понял – стивидор. Подавали жареные отбивные с тушеной капустой. Обильно вино и фрукты. Полная смесь кухонь – что-то немецкое, что-то итало-французское.

Наверное, морякам это свойственно. После обеда моряки достали трубки и затянулись душистым табаком. Я поинтересовался – почему пушек мало, и не боится ли сэр капитан пиратов.

– Сейчас мы идем в виду берегов и при опасности сразу уйдем к любому городу, поглядите – городки все недалеко друг от друга, сразу можно увидеть два-три. После Неаполя, как разгрузимся, должен быть караван судов на Испанию или Португалию, примкнем к ним.

Ну негоже мне учить старых морских волков. Они знают местность, моря, им ведомы излюбленные приемы пиратов. Раз плавают долго – стало быть, должны быть опытны, неопытных и неосторожных уже крабы на дне давно съели.

К вечеру второго дня прошли Мессинский пролив, огибая итальянский сапог. По левому борту виднелась Сицилия. Плавание проходило без происшествий, и я наслаждался отдыхом. Но ночью судно стояло на якоре. Тирренское море изобиловало островками и мелями. К вечеру следующего дня пришли в Неаполь. Уже смеркалось. На берегу бухты уютно светились огоньки. Надо выспаться. Пока разгружается судно, можно побродить по городу; в моем времени люди за турпоездки деньги платят, так почему мне не посмотреть местные красоты. После утреннего завтрака я поинтересовался у О’Брайена, как долго простоит судно.

– Дня три, сэр. Надо разгрузиться, взять новый груз. Можете осмотреть город, отдохнуть, рекомендую на ночь возвращаться ночевать на судно. В Неаполе, впрочем как и в Марселе, по вечерам неспокойно, хорошо, если только побьют и отберут кошелек. Местные развлекаются, да и моряков с судов после выпитого на приключения тянет.

– Спасибо за совет, сэр!

Я откланялся, спустился в каюту, нацепил шпагу, сунул за пояс один пистолет – не на войну все же иду, подумал-подумал и нацепил на палец перстень со львом, что получил в качестве гонорара. Недалеко от порта почти все улицы через дом были забегаловками, оттуда уже с утра доносились веселые крики, песни на самых разных языках. И то – вся бухта была забита торговыми, рыбацкими и военными кораблями.

Заработав деньги в море, на суше моряки спускали деньги на выпивку и шлюх, причем как будто соревнуясь – кто скорее окажется с пустым кошельком.

На улицах к прохожим приставали дешевые, потасканные шлюхи, полупьяненькие, часто с синяками на лице.

Бесцельно побродил по улицам. Наткнувшись на общественные бани – зашел, снял отдельный кабинет, в ванне с удовольствием полежал, затем двое прислужников губками натерли спину.

Обтершись полотенцем, отказался от умащивания благовониями. Хорошо, а еще бы лучше в русскую баньку, с паром, с веником, да выскочить потом в снег, попить пива с вареными раками в мужской компании, поговорить про жизнь, потравить анекдоты. Хуже ходить с женщинами – визгу, писку много, вечные капризы с надуванием губок.

Ничего, еще несколько недель, а может и месяцев, как раз к зиме и попаду в Россию.

После бани, даже такой скучной, захочешь перекусить, попить пива или хорошего вина. Выбрал трактир поприличней, зашел, присмотрел удобный столик поближе к окну и подальше от входа. Заказал жареную курицу с овощами, вина. Здесь в трактирах не варили супов или борщей, но хорошо делали мясные и рыбные блюда. Всегда с овощами и специями, а вина стоили не дороже русского пива.

Не спеша покушал, прихлебывая очень неплохое вино. Привлек разговор за соседним столиком – даже не тем, что говорили тихо, а тем, что по-русски. Я невольно прислушался – одна служанка дома… по-быстрому… на судно. Похоже, земляки затевали какую-то пакость. Одеты почти по-европейски, кабы не сапоги. Местные в основном в туфлях. В сапогах или военные или верховые.

Из интереса я решил проследить за парочкой. Доев, они вышли и, стуча сапогами по каменной мостовой, направились по улице.

Расплатившись, я выскочил на улицу. Никакого понятия о конспирации у земляков не было. Посчитав, что по-русски здесь никто не понимает, они особенно и не таились. Пропустив их вперед метров за сто, я спокойно шел.

Попетляв по городу, парочка свернула за угол. Я свернул тоже и никого не обнаружил. Вот следопыт, двух шпыней проследить не смог. Прошел еще вперед, покрутился – никого. Вероятно, зашли в дом. Ну и черт с ними, не больно-то и надо было. Погуляв еще по городу, посетил несколько лавочек, но не обнаружил ничего интересного и отправился на корабль, уже начинало садиться солнце.

И вдруг я увидел эту же парочку земляков в компании еще с двумя такими же, судя по одежде. Да и рожи их, обросшие бородами, потемневшие и задубевшие от солнца и морского ветра, не внушали доверия, а, скорее, пугали уже редких прохожих.

Я свернул за ними, стараясь идти тихо. Напрасные хлопоты, теперь уже четверка.

Шли не оглядываясь, довольно громко болтая и хохоча во все горло. Но вот вся четверка как-то подобралась, замолчала. Я вжался в какую-то подворотню. Очень вовремя. Земляки стали оглядываться по сторонам, явно опасаясь. Никого не увидев, поочередно перемахнули через забор. Выждав несколько минут, последовал за ними и я. Во дворе был ухоженный садик с аллеями и фонтанчиком. Я спрятался за кусты. Где земляки, непонятно. Садившееся солнце отбрасывало от деревьев длинные тени, и в некоторых местах было уже сумеречно. Плохо видно. Из дома раздался женский вскрик. Ждать не стоит. Я ворвался в дверь, благо она была не закрыта.

Двое разбойников держали за руки пожилую служанку, еще один держал у нее перед глазами нож. Последнего видно не было – скорее всего, рылся в сундуках или шкафах. Пока вся разбойничья троица на мгновение замешкалась от неожиданности, я прыгнул вперед и вонзил шпагу в грудь тому, кто держал нож. Разбойник без звука рухнул на пол. Двое державших женщину отпрянули в сторону, выхватывая кривые матросские ножи.

– Панфил, обходи этого урода справа, – сказал один по-русски.

Ага, я же не должен понимать русского. Так и сделаем вид, что не понимаем.

Я слегка повернулся влево, краем глаза следя за остающимися справа. Матросский нож штука практичная – и веревки резать, и дерево строгать, а будет необходимость – и людям глотки.

Я сделал полшага назад, не давая зайти с тыла. Уловив движение справа, тут же перевел туда шпагу и разбойник, что кинулся на меня, сам же на нее и напоролся, шпага вошла чуть не на всю длину, почти по эфес в живот. Выронив нож с выражением удивления на лице, он схватился обеими руками за лезвие шпаги, пытаясь вырвать из раны. Я бросил рукоять шпаги, выхватил кинжал и мгновенно обернулся. Второй разбойник не дремал и выбросил руку с ножом вперед, метя мне в спину. Наши клинки столкнулись. Я саданул его кулаком левой руки в глаз. Его мотнуло в сторону, я резанул кинжалом по руке, поздно вспомнив, что у меня стилет. Им хорошо колоть, но трехгранное лезвие по определению не может резать. Противник заорал:

– Тимоха, быстрей сюда, этот гад Панфила убил!

Если сейчас прибежит второй, будет тяжко. Времени вытащить шпагу из убитого нет, против двоих с ножами стилет – не самое выгодное оружие. Придется применить пистолет. Я вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок и, не вскидывая, – что тут целиться – между нами от силы три метра, – выстрелил ему в грудь. Ба-бах! Шумно, мне бы этого не хотелось.

А где служанка? В пылу драки я не заметил, куда она исчезла. Сверху, со второго этажа послышались быстрые шаги, наверху, на балюстраде появился Тимоха. За спиной болтался узел, карманы оттопыривались, знать уж что-то нашел в чужом доме.

Увидев трех своих убитых, взревел зверем и прямо с балюстрады сиганул вниз. Пока он поднимался и выхватывал нож, я отбросил разряженный пистолет и, уперев ногу в брюхо убитому Панфилу, выдернул шпагу. Против шпаги нож – не оружие, все-таки лезвие у шпаги семьдесят сантиметров. Тимоха выглядел разъяренным, как же, трое подельников убиты, а его вот-вот лишат законной прибыли.

– Ну, сейчас я тебя урою, проклятый итальяшка!

– Посмотрим, кто кого уроет, шпынь!

От моего русского разбойник слегка растерялся.

– Что ж ты земляков режешь, или в охране?

– Какой ты мне земляк, разбойник, место твое на виселице!

Тимоха кинулся на меня, но я не расслаблялся ни на миг, коротко успел полоснуть по руке – хорошо полоснуть, до кости, но вскользь.

Обратным ходом шпаги – по груди. Шпага рассекла одежду и кожу. Грудь окрасилась кровью, но рана была неглубокой, от таких не умирают.

Тимоха здоровой рукой зажал раненую, исподлобья глядел на меня:

– Добивай, пользуйся положением!

– Ты кто такой и откуда?

– Матросы мы, с купца литовского!

Ага, вот значит как, – перешел я на русский говор, совсем забыв, что большая часть населения княжества Литовского говорит по-русски.

Больше ничего я спросить и сделать не успел. Распахнулась дверь, влетели городские стражники. Четверо держали алебарды, на груди кирасы, на голове шлемы, пятый, старший, держит в руке шпагу.

Из-за его спины выглядывала испуганная служанка.

– Всем оружие на пол!

М-да, против четырех алебард и шпаги делать нечего, или башку смахнут или руку отрубят. Меня не устраивали оба варианта, я разжал пальцы, и шпага звякнула об пол. Стражники подскочили, веревками связали руки обоим, подобрали наше оружие, скомандовали:

– Пошли!

Служанка показывала пальцем на Тимоху.

– Он тут главарь, по дому шарил, а этот, – показала она на меня, – с ними чего-то не поделил, подрались, произошло смертоубийство.

– Разберемся, суд на это есть.

Меня, связанного вместе с Тимохой, повели по улице. Уже осведомленные о происшедшем жители выбегали на дорогу, плевались, обзывали непотребными словами, пытались ударить или пнуть.

Стражники лениво их отгоняли, но только для проформы, мне перепало несколько хороших ударов. Поделом тебе, дураку, супермен хренов. Не делай добра, не получишь зла – как в русской поговорке. Неизвестно, сколько сидеть в их тюрьме, когда суд. За это время О’Брайен погрузится и, не дождавшись, уйдет. Черт с ними, с вещами и деньгами, уплывут в неизвестность две картины Рембрандта, что лежали скрученные трубочкой в кофре. Потеря невосполнима. Ха, да что я о картинах. Еще неизвестно, как посмотрит на все это дело суд. Служанка показывает на меня, как на подельника, да еще три трупа и раненый, который постарается свалить на меня всю вину. А с разбойниками нигде – ни в Европе, ни в Турции, ни в России – не церемонятся. Суд обычно недолог, приговор – повешение – исполняется сразу. Правильно, однако – чего в тюрьме за городской счет кормить. Как же мне доказать свою невиновность?

Через полчаса нас подвели к городской тюрьме, замку, я бы сказал. Высокие толстенные стены, узкие окна-бойницы, забранные толстыми ржавыми решетками, перед стенами ров с водой и опускной мост.

Тимоха как будто прочитал мои мысли:

– Отсюда хрен сбежишь!

Нас обоих провели по коридорам, развязали, гремя ключами, открыли дверь и втолкнули в камеру. Копия шведской, только окна нет.

На полу утоптанная старая солома, никаких лежаков или табуреток, куча народа, в основном бомжеватого вида и запах – от немытых тел, от параши в углу. Воздух спертый. Нас встретили безразлично, мы нашли место в углу, уселись на пол. Тимоха засмеялся.

– Ты чего?

– Ну вот и чего ты нам помешал? Жил бы себе спокойно, а теперь три моих товарища убиты, я ранен, и мы оба в тюрьме. Кому от этого лучше?

Надо признаться, резал он по-живому. Я и сам поймал себя на этой мысли. Ладно, утро вечера мудренее, надо отдохнуть, хоть и на полу. Наворочавшись, я уснул. Утреннее пробуждение было не самым радостным. Проскрежетал ключ в замке, двери распахнулись.

С порога тюремщик указал пальцем на троих старожилов камеры:

– Ты, ты и ты – на выход.

После их ухода я спросил у соседа – куда их?

– На суд, ежели не вернутся – вздернули.

Через час забрали еще двоих сидельцев.

Время тянулось медленно, хотелось пить, но ни еды, ни питья не приносили.

Приблизительно в обед пришли за нами.

Меня и Тимоху привели в зал, поставили перед судьей. Сзади стояло двое стражников. В самом зале для присутствующих стояли длинные деревянные скамейки. Я увидел служанку из дома. Настроение упало – не зная сути дела, она будет рассказывать о происшедших событиях со своей точки зрения. И еще вопрос – кому поверит судья – ей или мне. Тем более никакого адвоката я здесь не увидел, а лицо судьи не предвещало мне, так же как Тимохе, ничего хорошего.

– Кто вы такой, назовите свое имя.

– Юрий Кожин, хирург из Венеции.

– Как вы попали в дом синьора Бертолуччи?

Я правдиво рассказал, как сошел на берег, в корчме услышал разговор и далее по порядку. Затем допросили Тимоху. Этот мерзавец, чуя, что добром суд не кончится, врал напропалую, назвав меня организатором и главарем, которому они все вынуждены были подчиняться под страхом смерти.

В заключение служанка рассказала, что видела сама – я ворвался в дом, убил троих. Надо сказать – расписала она меня в самых худших красках, не забыв упомянуть о кровожадном блеске в глазах, дьявольском смехе и прочей бесовщине. Я чувствовал, что настроение публики не в мою пользу. Надо что-то срочно предпринимать, если судья сейчас вынесет приговор, обжаловать его я не смогу – меня как вора повесят.

– Синьор судья, мои слова может подтвердить уважаемый в Неаполе человек.

– Да? И кто же он? Такой же разбойник? – В зале засмеялись. Похоже, дело шло к роковой развязке.

Я снял с пальца перстень, подошел к столу судьи и показал:

– Знаком ли вам, ваша светлость, этот перстень?

Судья бросил взгляд на перстень и замер.

– Откуда у тебя это?

– Подарок от высокого господина.

– Так ты хочешь, чтобы он свидетельствовал за тебя?

– Я просто прошу известить его и передать ему эту вещицу.

Судья думал недолго.

– Судебное заседание откладывается до выяснения всех обстоятельств.

Нас отвели в камеру, чему сокамерники удивились.

– Вас что, на галеры определили?

– Нет, пока суд отложили.

– Такого никогда не было!

Я пожал плечами и уселся в угол. Удавить, что ли, Тимоху? Этот гад сознательно меня топит. А если его смерть в камере расценят как еще одно подтверждение моей кровожадности? Нет, не стоит марать руки. Подожду, чем закончится суд.

До завтрашнего дня ждать не пришлось. Двери ржаво заскрипели, тюремщик ткнул в меня пальцем:

– Выходи!

Тимоха тоже встал, но тюремщик его осадил:

– Сидеть! Не то получишь палкой по хребту.

Тимоха обреченно уселся.

Меня завели в зал суда.

Удивительно – судья стоял, угодливо согнувшись в полупоклоне. На его месте, развалясь, сидел в вольготной позе синьор. Я бы его не узнал, коли не два незнакомца в черном. Синьор сидел в бирюзовом камзоле, широкополой шляпе с пером, на груди красовалась массивная цепь с какой-то бляхой – то ли вензель в круге, то ли еще что, я не разобрал. Незнакомец встал, подошел ко мне.

– Спаситель мой! Рад приветствовать тебя на моей земле. Забудьте про это маленькое недоразумение. Судья слегка заблуждался, но я его поправил. Прошу извинить его. Пойдемте со мной, мой друг! Здесь, в моем городе, я смогу подобающим образом принять вас, чтобы Неаполь остался в вашей памяти как благословенный и благодарный город.

Незнакомец повернулся к судье:

– Разбойника повесить, против него достаточно показаний моего друга. Отобранное у моего друга оружие привезти ко мне домой в замок немедленно.

Мы вышли, судья согнулся в прощальном поклоне. У ворот тюрьмы стоял поистине королевский экипаж, запряженный четверкой коней. На дверцах кареты красовался красочный вензель, такой же, как и на цепочке у незнакомца. Люди в черном распахнули дверцу, опустили ступеньки.

Мы уселись в карету, сопровождающие вскочили на лошадей, и кавалькада тронулась. Краем глаза я видел, что, когда мы проезжали по улице, горожане снимали шляпы, дамы приседали в полупоклоне. Видно не простая птица этот незнакомец.

Словно угадав мои мысли, незнакомец улыбнулся:

– Пришла пора познакомиться. Я знаю, как вас звать, синьор Кожин. Я королевич Неаполитанский, отец мой уже стар и не встает с постели. К сожалению, у королевства много врагов, которые хотят прибрать территории благословенной Неаполитанской земли к своим рукам. Венецию с тайной миссией я посещал по поручению моего отца и монарха, да продлятся годы его. Теперь вы все знаете, мое инкогнито раскрыто, для вас я отныне князь Неаполитанский Доминико Аркеле.

– Кто же вас ранил тогда?

– Мои враги и враги Неаполя. Мне так тогда и не удалось встретиться с дожем Энрико, хотя придворные дожа договорились о встрече. К моей зависти, у дожа, как и у Генуи, сильный флот, конечно уже не такой, каким он был в битве при Кьодже.

Доминико откинулся на спинку сиденья, достал из кармана перстень, что передавал мне еще в Венеции и протянул:

– Перстень носите на пальце, он вас выручил в трудную минуту. Теперь честь моя чиста – вы спасли мою жизнь, я отплатил тем же.

Мы выехали в старинный замок, слуги распахнули двери. Доминико отдал распоряжение, подозвал одного из людей в черном:

– Он вас проводит, доверьтесь ему, после тюрьмы необходимо отмыться и переодеться.

В зале с мраморным полом стояло несколько деревянных ванн, напоминающих здоровенные тазы. Я разделся, с наслаждением залез в чан. Слуги начали активно тереть мочалками. Когда вода стала грязной, меня попросили перебраться в ванну с чистой водой. Интересная помывка! К концу моего мытья вошел слуга, мне дали почти новую чистую одежду, подали мой же пояс со шпагой, стилетом и пистолетом – успел-таки доставить судья!

После помывки цирюльник усадил на скамью и выбрил. Теперь бы поесть, и я бы чувствовал себя уже сносно. После всех процедур – чистый, выбритый, в чистой одежде я был проведен в трапезную – огромный зал персон на двести, где были только я и Доминико.

Стол ломился от яств – рыба вареная и копченая морская, мясо жареное, овощи и фрукты, вина самые разнообразные.

После того как мы насытились, причем мне пришлось сдерживаться, чтобы не начать хватать мясо или рыбу руками и не запихивать жадно в рот, – за время, проведенное в заточении, меня, как и других пленников, не кормили и не поили. Почувствовав тяжесть в желудке, я притормозил с едой, отдав должное винам.

После ужина Доминико вышел на громадный балкон, последовал за ним и я.

– Я бы хотел, уважаемый синьор Юрий, чтобы вы остались в Неаполе. Город мой больше Венеции, у вас умная голова и прекрасные руки, такие хирурги нужны в любом городе. Я дам вам в аренду поместье, слуг – вам не придется ни в чем нуждаться. Что вы на это скажете?

Внутренне я даже не колебался. Стоило уезжать из Венеции, где уже были налажены связи, был круг пациентов, чтобы все снова начинать на другом месте. Сердце мое все равно оставалось в России.

Я поклонился Доминико, приложил руку к сердцу:

– Сердце мое и душа принадлежат России, царь Петр сейчас ведет войну с Османской империей и шведами: не обижайтесь, князь, я патриот России и хочу в трудное время быть на родине.

Князь молча пожал мне руку, похлопал по плечу.

– Что ж, мне искренне жаль, но и удерживать я вас не могу. Благодарю за мое спасение. Слуги проводят вас на корабль. Но помните, если на родине не сложится, вы всегда можете рассчитывать на мое гостеприимство.

Князь хлопнул в ладоши, вошел человек в черном.

– Проводите дорогого гостя на корабль!

Слуга молча поклонился.

На прощание я сказал:

– Царь Петр очень умен, буквально через несколько лет вы услышите о славных победах русского оружия, карта Европы будет перекроена, а Османская империя ослабнет. Лучше иметь его союзником, князь! Честь имею!

Я поклонился и вышел.

В карете мы добрались до порта, слуга подвез меня почти к кораблю. Поднявшись по сходням, я встретил на палубе О’Брайена.

– Чертовски вовремя, сэр. Завтра или послезавтра выходит большой караван судов, мы заканчиваем погрузки и идем с ними. А что с вашей одеждой, по-моему, вы уходили в другой? Не случилось ли дурного?

– Спасибо за беспокойство, капитан, все сложилось удачно.

– Ужин уже прошел, но у кока, может быть, что-нибудь осталось.

– Спасибо, я сыт, просто устал, пойду отдыхать.

Вежливо раскланявшись, мы расстались. Едва добравшись до каюты, я успел снять пояс с оружием, плащ и сапоги и рухнул в постель.

События последних дней меня изрядно утомили.

На следующий день проснулся, когда солнце уже заглядывало в узенькое окно, – да никак уже полдень? Я вышел на палубу.

– Добрый день, сэр, – это ухмылялся в рыжую бороду О’Брайен. – Здоровы же вы спать. Утром матрос не мог вас добудиться к завтраку. Наверное, все дни и ночи уделили прекрасным синьоритам?

– И вину тоже!

Зачем рассказывать все мои приключения?

О’Брайен захохотал.

– Скоро отходим. На соседних судах уже сходни убирают. Мы идем в середине, поэтому отчалим часа через два.

Я умылся и поплелся на камбуз. Кроме яичницы и фруктов ничего другого мне предложить не могли. Сойдет!

После позднего завтрака я стоял у борта и глядел на портовую суету. В голове мелькнуло – повесили ли Тимоху? Тьфу, мерзопакостный человечишко. А ведь где-то в караване будет и его судно.

Я оглядел стоящие у пирсов и медленно выходящие из бухты суда, но не мог углядеть флагов, далековато.

С кормы донеслись команды капитана, матросы сбросили причальные концы, подняли носовой парус. Медленно, очень медленно пузатая каракка стала удаляться от причала.

Ну вот, еще один отрезок жизни позади. Как-то сложится дорога? Предстояло обойти морем всю Европу, добраться реками до Руси, Петербурга-то еще не было, но будет, скоро будет!