Глава 4. Своих не бросаем
Он успел догнать самолет Виталия как раз в тот момент, когда его двигатель остановился и винт замер, причем сразу. Похоже было, что от масляного голодания мотор заклинило.
Впереди был участок луга у реки. Виталий довернул и посадил самолет на брюхо.
Шасси у штурмовика полностью не убирались, колеса до половины выступали из фюзеляжа, и самолет при приземлении с убранными шасси больших повреждений не получал. Тем более что бронекапсула закрывала двигатель и кабину, действуя при таких посадках, как лыжа.
Иван описал вокруг самолета вираж.
Виталий откинул фонарь, выбрался на крыло и помахал рукой, показывая, что он жив и с ним все в порядке.
Иван качнул крыльями – понял, мол, держись.
До их аэродрома было недалеко, всего десяток километров, и после приземления Иван направился к инженеру эскадрильи. На карте показал точку, где сел на вынужденную посадку штурмовик.
– Пилот жив?
– Жив.
– А самолет отремонтируем.
Тут же к месту посадки был отправлен грузовик «ЗиС-5» с механиком, и уже к вечеру самолет был прибуксирован на аэродром.
Иван обнял Виталия:
– Рад за тебя!
– А уж как я рад! Думал – до передовой не дотяну, плюхнусь на виду у немцев. Тогда хоть стреляйся.
– Пойдем к комэску, доложишь, а то он небось тебя в штабе полка уже в потери занес.
– Рано меня списывать! Я еще хочу в Берлине побывать, в логове фашистской гадины.
Чернобров уже был в курсе, что пилот жив и самолет можно восстановить. На радостях он обнял Виталия, похлопал его по спине. Для обычно сдержанного на проявление чувств комэска такая встреча говорила о его искренности и переживаниях за боевого товарища. А еще – о радости, что самолет подлежит восстановлению.
От эскадрильи сейчас осталось два боеготовых самолета, да и те латаные не раз – весь фюзеляж у обоих в заплатках, как в шрамах у опытного бойца. Со всего штурмового полка едва набиралась полноценная эскадрилья, и в штабе полка поговаривали, что в скором времени полк будет пополняться техникой или убудет в тыл для отдыха и переформирования. В штабах – дивизии, армии – их полк числился, приказы о штурмовках передавались ежедневно, а кому их было выполнять? Поэтому приходилось делать по нескольку вылетов в день.
Их ждал короткий отдых после приземления, пока самолет заправляли да пополняли боезапас. Летчики устали, похудели, но не роптали, понимая, что заменить их пока некем. Враг пока силен, все время на разных участках фронта пытается нащупать слабые места, атаковать, продвинуться вперед.
Из тыла в пехотные части прибывало пополнение, но остро не хватало боевой техники – пушек, танков, самолетов. Кроме того, летчика или артиллериста быстро не выучишь, на это не один месяц нужен. Сроки обучения сократили от довоенных в разы, качество обучения резко упало. Наспех обученные танкисты иной раз не могли читать карту, блуждали по местности.
Пилотов обучали на учебных самолетах и перед отправкой в боевые полки давали краткий теоретический курс по особенностям того или иного боевого самолета да возможность совершить несколько вылетов. Им же противостояли опытные асы люфтваффе, за плечами которых годы учебы, тренировок, бои в Испании, Франции, Польше.
Несколько дней Иван летал в паре с Чернобровом. Построение парой ему понравилось, пара мобильнее звена. И не зря немцы, имеющие боевой опыт, использовали тактику построения парами. После нескольких полетов Иван высказал свои соображения комэску. Тот оглянулся – не слышит ли кто?
– Молчи. Я уже и сам понял. Но в Уставе что записано? Боевое построение звеном из трех самолетов – что истребителей, что штурмовиков, что бомбардировщиков. Скажи об этом командиру полка или дивизии! Скажут – ты умнее тех, кто в академиях тактику разрабатывал?
– У нас командир полка не летает, как и комиссар. Откуда им знать, как лучше? – не сдавался Иван.
– Неприятностей хочешь? Тогда пиши начальству рапорт, а меня от этого дела уволь, – отрезал комэск.
Но, видимо, немецкое построение парой и другие летчики сочли лучшим. Наиболее смелые командиры полков стали внедрять у себя такое тактическое построение, а потом и вовсе оно стало повсеместным. Потом даже было удивительно – как они ухитрялись летать звеном из трех самолетов?
В начале войны наши войска уступали немецким и в технике, и в тактике, причем иногда решение в пользу той или иной модели принималось волевым порядком, учитывая возможность массового производства. Вот что писал уже после окончания войны командовавший с 1942 по 1945 год ВВС маршал А. А. Новиков:
«Ил-2» был недостаточно эффективным. Но он был одномоторным и более дешевым в массовом производстве, чем лучший «Пе-2». «Ил-2» был всепогодным, мог летать при низкой облачности. «Ил-2» был значительно проще в пилотировании, чем «Пе-2», а основная часть летчиков была подготовлена слабо. Давать таким пилотам «Пе-2» было бы слишком накладно.
Только об этом мнении человека сведущего ни Иван, ни комэск не знали. Да и для слов таких подходящее время еще не наступило.
Армия еще терпела неудачи, потому что командиры боялись проявить инициативу. Случись неудача – и обвинят в предательстве. Даже воюя по устаревшим тактическим приемам, командиры полков, дивизий и полевых армий были подвергнуты репрессиям.
Немцы на их участке фронта наступали, но таких больших танковых групп, как в первые дни, уже не было. Каждый день приказы на штурмовку отдавались на новые районы или населенные пункты, еще недавно занятые нашими войсками.
Кое-где немцы узкими полосами вклинивались в нашу оборону, но сил, чтобы с двух сторон взять их в клещи, окружить и уничтожить, у наших войск не было. Наоборот, немцы сами брали в окружение целые полки, дивизии, армии.
Механики между собой поговаривали об окружении наших войск под Смоленском. Сводки Совинформбюро о таком не сообщали, но зачастую эти слухи и разговоры рождались не на пустом месте. В полк приезжали снабженцы, привозили снаряды и бомбы, бензин и продовольствие. И они были в курсе всех фронтовых новостей, поскольку общались с людьми в разных полках.
Околоштабные люди – писари, секретари, телефонисты, радисты поговаривали о передислокации аэродрома, поскольку немцы подошли достаточно близко. В иные дни было слышно далекое погромыхивание на западе – это громыхали пушки, и немцы снарядов не жалели. Нашим же артиллеристам порой выдавали на день по пять снарядов на пушку, а то и вообще по одному.
В конце августа вылетали порой на боевое задание в район Почепа. Разведка донесла, что там сосредоточиваются танки и пехота. Еще на земле они договорились штурмовать одновременно на параллельных курсах – так меньше шансов пострадать от защитного огня.
– Делаем один заход, – обговаривал план комэск. – Сначала накрываем их реактивными снарядами, затем сразу же бомбами и завершаем пушечным огнем. После первого же захода уходим. Полагаю, защитное прикрытие сильное, если вернемся на второй заход – собьют.
Так и сделали.
Линию фронта преодолели на высоте трех тысяч метров, почти сразу снизились до пятисот метров и вышли в указанный район. Пологое пике – через лобовое стекло видны танки, автомашины, тягачи с пушками, бензозаправщики. С обоих самолетов ушли реактивные снаряды, почти сразу же сбросили авиабомбы-сотки – и переключились на пушечные гашетки, когда внизу стали видны немцы. Высота уже была предельно малой, ее хватило только на выход из пикирования. Синхронно развернулись вправо. В соответствии с планом уходили из района штурма другим маршрутом, чтобы немцы не навели истребителей. Знали они за русскими пилотами такую особенность: отбомбят – и прежним, кратчайшим путем возвращаются на свой аэродром. Это уже потом, приобретя опыт, они стали уходить зигзагами, иногда в сторону от аэродрома, и подходили к нему со стороны своего тыла.
Спустя десяток минут Иван заметил на земле необычное. В открытом поле, на земле, усеянной воронками, стоял наш «У-2», видимо – подбитый. От самолета к лесу бежал пилот. А с противоположной стороны, от деревни к самолету мчались на мотоциклах с колясками немецкие автоматчики – да много, даже на первый взгляд с десяток.
Иван сразу оценил обстановку. Пилоту до леса бежать еще метров триста, не успеет, мотоциклисты догонят, а то и расстреляют из пулеметов. Надо помочь пилоту.
Иван заложил вираж и потянул на себя ручку газа, снижая скорость. Пулеметы штурмовику не страшны.
Он снизился до сотни метров и открыл огонь из пушек по мотоциклам. Один из них сразу перевернулся вверх коляской.
Мотоциклисты рассыпались веером. Предвкушавшие развлечение, поимку летчика, они сами мгновенно превратились в легкую цель для русского пилота.
Иван промчался над немцами, сделал разворот.
Чернобров заметил выкрутасы Ивана, вернулся, и вдвоем они стали расстреливать немцев. Бензин в баках еще плескался, патроны и снаряды были – почему же не убить фашистов и не помочь спастись нашему пилоту?
Через пару минут живых на поле не было. Один мотоцикл занялся чадным пламенем, вокруг лежали трупы.
Иван решился на авантюру. Читал он раньше в книгах и видел как-то однажды в кино, как в такой же ситуации пилот сделал посадку и вывез своего товарища. Он пролетел на малой высоте, прицеливаясь – хватит ли длины у поля и нет ли воронок на пути? Получалось. Он выпустил шасси и развернулся.
Пилот на земле понял, чего хочет Иван. Сорвав с головы шлем, он стал размахивать им перед собой. Запрещал посадку?
В наушниках щелкнуло, и раздался голос комэска:
– Не дури! Запрещаю! Гробанешься!
Ответить Иван не мог: машина у него была не командирской, и рация работала только на прием. Но будь что будет! Он подобрал газ и приземлился на основное шасси – так лучше было видно, что перед капотом. И только когда самолет потерял скорость, опустил хвост на дутик.
Откинув фонарь, он отстегнул привязные ремни, встал во весь рост и махнул рукой:
– Бегом, твою мать!
Летчик, застывший на месте и не ожидавший посадки штурмовика, бросился бежать к самолету.
Ильюшин в свое время планировал посадить в самолет заднего стрелка, и потому пространство за сиденьем пилота было. Второй кабины не существовало, было тесно, но уместиться при желании можно. Этим «собачьим» местом иногда пользовались механики при смене дислокации аэродрома.
Пилот подбежал, с трудом переводя дыхание.
– Лезь быстрее за сиденье! Тесно, конечно, но у меня не пассажирский самолет!
Летчик был тщедушного телосложения, но как-то уж неловко забирался. Иван подхватил его за поясной ремень левой рукой и помог вскарабкаться на крыло.
В это время Чернобров, описывавший круги, открыл огонь по невидимой цели. Надо было торопиться.
Иван упал на парашют, лежавший на сиденье, пристегнулся ремнями и полностью задвинул фонарь, не оставляя щели. Теперь, если подобьют, выпрыгнуть было нельзя, только идти на вынужденную посадку. Ведь пилот «У-2» без парашюта.
Он дал газ, резко развернул самолет и с ходу стал разбегаться.
В это время из-за крайних домов деревни показались немецкие пехотинцы.
Самолет трясло на неровном поле, и Иван боялся одного – попасть одним из колес шасси в воронку. Тогда все, конец. Стойка подломится, и им не взлететь.
Он плавно потянул ручку на себя. Толчки прекратились. Это означало одно – шасси оторвались от земли. Фу, взлетели! Иван повернул кран уборки шасси, добавил газ.
Внизу промелькнули дома, грузовик с солдатами в серой форме.
Сзади пристроился штурмовик Черноброва, охраняя его самолет.
Иван набирал высоту, впереди передний край. Он бросил взгляд на указатель топлива – бензина должно хватить.
Четверть часа – и он благополучно сел на своем аэродроме. Следом приземлился комэск.
Иван зарулил на стоянку, заглушил мотор, расстегнул ремни, отодвинул фонарь.
– Все, приехали! Эй, ты там живой?
Человек за сиденьем заворочался – он был в неудобной позе.
Иван выбрался на крыло, перегнулся, ухватил пилота за бедра и вытянул его до половины из кабины.
– Дальше давай сам, становись на ноги! Что я тебя, как девку…
Пилот повернулся к Ивану, и тот увидел, что лицо у него совсем юное, не бреется еще, и волосы русые из-под шлема выбиваются.
– А я девушка и есть! – Пилот стянул шлемофон. У нее была короткая мужская стрижка, но и без шлема Ивану сразу стало видно – девушка перед ним.
Иван смутился, увидеть перед собой молодую девушку он не ожидал.
И тут она сделал неожиданное – обняла его и поцеловала. Но отпрянула сразу и густо покраснела.
Сзади послышался голос Черноброва:
– Николай, да ты, никак, сдурел!
– Виноват, товарищ старший лейтенант! – Иван спрыгнул с крыла, следом – спасенная летчица.
– Сержант Курилова! – звонким голосом доложила она.
У комэска глаза от удивления сделались круглыми.
– Ты… вы… как там?.. – Чернобров замысловато покрутил кистью руки.
– Связной самолет штаба дивизии. Была атакована «мессером», мотор разбит. Пришлось приземлиться, уничтожить пакет. Если бы не вы… – Летчица замолчала, исход был понятен и без слов.
А от хвостового оперения таращили глаза механик, техник и оружейник. Они были удивлены увиденным: ведь Иван вылетал на их глазах один, а вернулся с пассажиркой. И летал ведь не в тыл – на боевое задание.
– Сержант, пойдемте, я вас в штаб полка провожу, – предложил комэск.
Девушка приложила руку к шлему:
– Есть.
И, проходя мимо Ивана, как бы между прочим сказала:
– Меня Ольгой зовут.
Ответить Иван не успел. Воистину – удивительное происшествие.
Когда комэск с девушкой ушли, к Ивану приблизилась троица технарей:
– Николай, что за чудо? Откуда девка?
– Заплутали мы маленько. Сели в деревне – дорогу спросить, да девка понравилась. Вот я ее с собой и взял, – пошутил Иван.
Технари переглянулись. Врет, поди, но ведь девку-то все видели…
Оружейник, как зачастую бывало, сбегал на кухню и принес в котелках обед:
– Кушать подано!
Оружейник был молод, но не угодничал, ходил на кухню в знак уважения. Их техническая работа по обслуживанию штурмовика была важной, но шкурой рисковал только Иван. Учитывая большие потери в полку, на земле Ивана, как и других летчиков, наземный персонал оберегал.
Только Иван уселся с котелками за самодельным столом из-под ящиков для реактивных снарядов, прибежал посыльный из штаба:
– Сержант Кравчук! Срочно к начальнику штаба!
– Старший сержант, – поправил его техник.
Посыльный убежал.
Техник Андреев, мужчина сорока пяти лет, еще с довоенным стажем авиатехника, положил руку Ивану на плечо:
– Ты ешь, сынок, не то суп остынет. А штабные подождут.
Иван быстро доел суп, но к макаронам по-флотски не притронулся, решив доесть их по возвращении. Надел пилотку, застегнул верхние пуговицы на гимнастерке.
Андреев протянул ему сапожную щетку:
– Сапоги почисть.
Штабные иногда придирались к внешнему виду. Летчики, будь они хоть истребители, хоть бомбардировщики, аккуратностью не отличались. Не любили заниматься строевой подготовкой, но на построениях и парадах всегда отличались белоснежными воротничками на красивой униформе. А ныне ходят в зеленых армейских гимнастерках – канула в Лету синяя форма. Летчики люфтваффе высматривали среди отступающих советских войск именно этот цвет формы и гонялись даже за одиноким человеком, пока им не удавалось его расстрелять. Цвет униформы сыграл зловещую роль, привел к потерям.
Иван шел к штабу спокойным шагом. Бежать после котелка супа не хотелось, да и устал он после вылета и волнений.
У штаба стояла черная «эмка» – как называли легковой автомобиль «М-1», с незнакомыми номерами. Иван удивился – легковушек в полку не было вообще.
На крыльце его встретил сердитый политрук:
– Чего так долго?
Иван промолчал. От стоянки самолета до штаба немногим меньше километра, за минуту не пробежишь. А возражать начальству или оправдываться – себе дороже.
Политрук вошел в здание первым, за ним – Иван. Зачем он потребовался? Вины за собой он не чувствовал, хотя начальство всегда найдет к чему придраться.
В кабинете командира полка было многолюдно, присутствовали незнакомые военные.
Иван сразу подтянулся и, приложив руку к пилотке, отрапортовал:
– Старший сержант Кравчук по вашему приказанию прибыл!
Наступила тишина. К нему повернулись все присутствующие. Незнакомый капитан шагнул к нему, протянул руку:
– Спасибо, сержант!
Иван руку пожал:
– За что спасибо?
В комнате засмеялись:
– За то, что летчицу нашу спас. Не всякий на штурмовике сядет на неподготовленную полосу, да под вражеским огнем. Самого ведь подбить могли, рисковал и жизнью, и самолетом.
– Как своего брата-пилота в тылу немецком бросить?
Капитан обнял Ивана:
– Молодец, герой! Я о твоем подвиге командиру дивизии доложу.
– Какой это подвиг? Вот девушка на войне, за штурвалом самолета – это подвиг.
Политрук исподтишка показал ему кулак. Молчи, мол, не возражай, когда старший по должности и званию говорит.
– Лично на тебя посмотреть хотел, поблагодарить, – похлопал его по плечу капитан. – Ну, товарищи, нам ехать пора.
Все вышли проводить капитана и летчицу к «эмке».
Когда машина уехала, Иван спросил:
– А кто этот капитан?
– Начальник связи нашей авиадивизии, – ответил политрук. – Не знал?
– Откуда? Я из руководства дивизии никогда никого не видел.
– Не забудь – вечером собрание по текущему вопросу. Расскажешь, как летчицу спас, и скажешь пару слов о взаимовыручке.
– Да не краснобай я, – досадливо отмахнулся Иван. – Сделал – и сделал.
Политрук от возмущения покраснел:
– Как ты можешь? Политического момента не понимаешь? Надо пилотов воодушевить своим примером. О подвиге Гастелло слышал? В газетах писали, по радио говорили.
– Слышал, не глухой.
– Отставить пререкания!
– Есть.
– Кругом, марш!
Иван шел от штаба полка злой. Капитан за спасенную летчицу поблагодарил – это по-людски, это приятно. И еще он сам ощущал себя на своем месте: помог в беде боевому товарищу – так ведь война, а он пилот. А политруку надо показать, что все это – благодаря его правильной воспитательной работе с личным составом. Можно подумать, без его собраний Иван сам бы не сообразил, что ему делать в той ситуации. На собраниях только мозги промывают. Все время – Сталин, Сталин, Сталин… Да не за Сталина воевали – за страну свою. Родина у человека одна, другой, более сытой и благодарной, не будет.
Ивана догнал комэск:
– Правильно себя вел, капитану ты понравился.
– Я не новый червонец, чтобы всем нравиться.
– А со мной ты чего ерепенишься? Я слышал, что он у командира полка характеристику на тебя затребовал.
– И что из этого следует?
– Ты тупой или придуриваешься? На повышение пойдешь или награду дадут.
– Я разве генерала спас? Рядового летчика, только женского пола. На передовой, небось, каждый день друг друга выручают.
– Нет, ты точно тупой… Ты ел?
– Не успел. Оружейник мой котелки принес, так я только суп съел, а макароны с мясом остались. И кисель.
– Тогда иди к себе, я через пару минут подойду.
Иван пожал плечами.
Придя на стоянку, он доел остывшие макароны и выпил кисель. Почувствовал себя сытым. Как мало человеку на войне надо. Сыт, не стреляют, не бомбят – и ты доволен.
Через несколько минут на стоянку пришел Чернобров – на правом его плече висел армейский «сидор».
– Пошли в землянку.
Усевшись на перевернутый снарядный ящик, комэск вытащил из «сидора» банку тушенки и фляжку с водкой. Водку выдавали официально, по сто граммов в день, но фляжка была полной.
– У интенданта выцыганил, – подмигнул комэск. – Давай отметим сегодняшний полет. Риску было много, и оба в живых остались.
– Видно, берегли нас ангелы.
Чернобров оглянулся – не слышал ли кто, хотя в землянке они были одни.
– Ты комсомолец?
– В личном деле же запись есть.
– Тогда чего про ангелов вспоминаешь?
– Все под богом ходим.
Авиаторы были суеверны – хоть коммунисты, хоть комсомольцы, и бога иногда поминали. В небе, в жарком, иногда неравном бою, только на него одного надежда да на боевого товарища.
– Верно, тезка, только ты об этом помалкивай. Узнает политрук или особист – хлопот не оберешься. Давай по сто! – А сам плеснул в кружки из фляжки щедро.
– Вечером собрание. Политрук приказал речь сказать.
– До собрания еще целых три часа, отойдешь.
– А запах?
– Наркомовские сто грамм, имеешь право.
Но фляжку комэск в «сидор» убрал. Пришьет еще политрук пьянку, разложение летчиков.
Оба набросились на тушенку, благо банка большая, армейская. Потом Чернобров хлебом собрал застывшие кусочки жира.
– Эх, сейчас бы хороший шмат сала, розовенького, с прослойкой мяса – да с чесночком на хлебушке, – мечтательно произнес он.
– Ну да, украинцу только дай помечтать о сале.
– Много ты в жизни понимаешь! – фыркнул Чернобров. – Самая еда! Поел – и сыт, на морозе не мерзнешь. Даже враги наши, немцы, – и те его уважают.
К моменту начала собрания все летчики и наземный персонал уже знали о поступке Ивана, поэтому его короткое выступление на собрании эффекта, ожидаемого политруком, не дало.
Зато после собрания пилоты дружно заявились в землянку второй эскадрильи. И тут Иван обнаружил, что ему и угостить друзей нечем. Хорошо – Чернобров и Андреев не дали опозориться. Чернобров откуда-то из запасов в своей землянке вытащил несколько бутылок водки, а техник Андреев принес хлеб, селедку и соленые огурцы.
Выпить досталось всем по сто пятьдесят, и закуска скромная. Но парни искренне поздравляли Ивана и желали ему удачи в бою.
Поздравлениям он удивлялся. Награды не получил, в звании не повысили да и не обещали, в должности – тоже. Хотя о какой должности можно говорить для боевого пилота? Старший летчик звена? Так и звена нет, в эскадрилье два самолета осталось – его и комэска. Но все равно приятно, что летчики не отнеслись равнодушно, завидовали по-хорошему.
Утром полк подняли по тревоге. Когда Иван выскочил из землянки, стала слышна близкая артиллерийская канонада. Похоже, немцы прорвались, обычно они начинали боевые действия после завтрака. Порядок у них был жесткий, на время обеда прекращали стрельбу, как же – обед остынет. Ночью же вообще не воевали, пехота в атаку без танков не ходила. А еще они панически боялись штыковых атак, считая их варварством. Можно подумать, пуля убивает гуманнее, чем штык.
Опасения Ивана подтвердились – полк было приказано перебазировать на другой аэродром. Кроме того, был получен приказ вылететь на штурмовку прорвавшихся немецких войск, а возвращаться уже на новое место дислокации – техническим службам это было только на руку. Самолеты полка сразу заберут тонны бензина, боеприпасов – меньше всего этого придется перебрасывать на грузовиках.
Боеготовых самолетов в полку набралось десять вместо двадцати одного по штату. Командир полка распорядился комэскам действовать по разным целям. Чернобров, когда вернулся, указал Ивану цель на карте.
– Давайте атаковать парой, как в прошлый раз. Один заход, сразу расходуем все боеприпасы и уходим. Чем меньше времени будем находиться над целью, тем выше будут у нас шансы уцелеть.
До передовой шли всем полком, хотя сказать точно, где сейчас находится передовая, было затруднительно. Внизу танки ползают, стрельба, дым, сориентироваться очень трудно.
Но вот ведущий самолет дал сигнал, качнув крыльями, и штурмовики рассыпались поэскадрильно.
Чернобров отвернул вправо, к северу, курсом 280 градусов. Начали снижение.
Вот и указанный в приказе населенный пункт Валуйки. Только никаких танков или автомашин не видно. А следы от гусениц ведут на восток, к передовой – со вчерашнего вечера разведданные уже устарели.
Чернобров сделал правильные выводы – все-таки он был опытным пилотом. Заложив вираж, он полетел, ориентируясь на следы гусениц.
Через несколько минут лета показалась небольшая колонна танков и десяток бронетранспортеров с пехотой. Высота была небольшая, метров триста, и цели были видны хорошо.
Огонь открыли сразу, не давая пехоте возможность покинуть транспортер. Удача ли была на их стороне, или приноровились они стрелять реактивными снарядами, только пехоту накрыли одним залпом. И тут же – на кнопку сброса авиабомб, по танкам. Даже если не будет прямого попадания, осколками перебьет гусеницы, покорежит катки. Главное – задержать колонну, не дать подойти к передовой, к месту прорыва.
Какое-то шестое чувство заставило Ивана обернуться, и спина похолодела: на них с выгодной позиции, с превышением высоты, пикировали два «мессера». Иван уже видел желтые кокки винтов; похоже, с пилотами этой эскадрильи он уже сталкивался.
Сразу педаль вправо, ручку немного вперед, уйти разворотом – пусть и на снижении. Совсем рядом пронеслись трассирующие снаряды.
Вот же подловили! Штурмовик тяжел, высота маленькая, свободы маневра нет, ситуация проигрышная.
В зеркало ему было видно, как «худой» догоняет, он уже перестал помещаться крыльями в зеркале. Иван рванул кран выпуска шасси и качнул ручку вбок.
У «мессера» скорость выше, чем у «Ила», да еще выпущенные шасси скорость погасят. Истребитель не успеет довернуть за штурмовиком, пронесется мимо. Тогда уже нельзя зевать, наводить по прицелу и бить из пушек вдогон. Получится – удача, а если нет – второй раз на эту уловку немец уже не купится. Надо пробовать.
Штурмовик скользнул влево, «худой» дал очередь, прошедшую рядом, но мимо, и пронесся вперед.
Иван двинул ручку вправо и поймал «мессер» в перекрестье прицела.
Немец понял свою ошибку и рванул ручку на себя, надеясь уйти из-под огня. Но Иван уже нажал на гашетку.
Снаряды попали прямо в центроплан истребителя. Вспыхнуло пламя, истребитель свалился на крыло и стал падать, беспорядочно кувыркаясь.
Насладиться зрелищем его падения Ивану не удалось. Штурмовик затрясло от ударов, на правом крыле появились здоровенные дыры.
Он бросил взгляд в зеркало и увидел – на хвосте висит второй «худой». Уравняв скорость, пилот вражеского истребителя методично расстреливал «Ил», как в тире.
Иван завертел головой. Самолета Черноброва не видно, но позади него от земли поднимался столб дыма. Неужели сбили?
Иван попытался сбить прицел немца – скользил на крыло, снижался и набирал высоту. Тщетно! На крыльях и фюзеляже появились новые пробоины, самолет все хуже слушался руля. А потом запахло дымом.
Иван обернулся – горело хвостовое оперение. Он резко повернул вправо, на курс 90, в сторону передовой. До этого, увлекшись стрельбой по «мессеру», они летели строго на север, параллельно линии фронта.
«Мессер» не отставал. Он висел на хвосте, но не стрелял. Вот истребитель поравнялся со штурмовиком Ивана и шел уже крыло в крыло. Иван хорошо видел лицо немца. Тот погрозил ему кулаком, потом оттопырил большой палец и ткнул им вниз – на манер римлян. Ну да, обещает вогнать в землю, только вот снаряды и патроны у него кончились.
На всякий случай Иван сдвинул назад фонарь кабины. Тянуть до своих? Что случится раньше? Он дотянет или штурмовик рухнет?
Самолет, как и танк, горит очень быстро. Пара минут – и вот уже от машины одни головешки.
Израненные плоскости держали плохо, но мотор тянул исправно, а штурмовик понемногу терял высоту.
Кабину стало заволакивать дымом, огонь грозил уничтожить оперение в ближайшие секунды. Похоже, он не успеет дотянуть до передовой и посадить самолет. Надо прыгать с парашютом.
Иван расстегнул привязные ремни, заложил плоский вираж, направляя самолет к лесу, неловко перевалился за борт и ударился обо что-то ногой. Схватился за вытяжное кольцо парашюта. Рвать его сейчас или выждать?
«Мессера» не было видно, и он решился. Его и так крутило в воздухе, было непонятно, на какой он высоте.
Иван дернул за кольцо. Через мгновение над головой раздался хлопок от раскрывшегося купола, и он почувствовал рывок подвесной системы.
Он поднял голову. Купол был цел, расправился. Посмотрел вниз – там стремительно набегала земля.
Иван слегка согнул ноги и тут же ощутил удар. Он свалился набок, купол ветром поволокло по полю. В этот момент он услышал взрыв – это впереди, в нескольких километрах упал и взорвался его штурмовик.
Иван подтянул нижние стропы и погасил купол. Тащить по земле перестало. Он неловко поднялся, расстегнул ремни и освободился от подвесной системы. Куда идти? На дым от упавшего самолета? Похоже – туда, ведь он направлял штурмовик на восток.
Прятать парашют он не стал, летчик «худого» наверняка доложил по рации о сбитом русском. Сейчас надо как можно быстрее уходить от места приземления. Максимум через полчаса здесь появится поисковая команда, и если его поймают – плен, пытки, а такая перспектива ему не нравилась.
Для начала он побежал к лесу. Но потом сообразил, что там горит самолет, и немцы в поисках его в первую очередь будут прочесывать лес. И потому он, отвернув в сторону, побежал.
Через километр стал задыхаться. Бег в сапогах по неровному полю – это не в кроссовках бежать по тартановой дорожке на стадионе. Внезапно он запнулся и упал в воронку от снаряда большого калибра, отдышался, решил осмотреться и перевести дух.
Расстегнув кобуру, он вытащил пистолет «ТТ» и проверил – есть ли обойма. Затем подполз к краю воронки и осторожно выглянул.
Вдали показался крытый брезентом грузовик. У леса он остановился, из кузова высыпали солдаты – не меньше взвода. Часть из них сразу направилась в лес, рассыпавшись цепью, трое побежали к парашюту – его белый купол был хорошо заметен на фоне пожухлой травы. Черт, если у них есть собака, она возьмет след! Но сколько он ни смотрел, овчарки не видел.
Солдаты подобрали парашют и поплелись к машине.
В лесу ударил выстрел, потом еще и еще, видимо, солдаты обнаружили кого-то. И этот неизвестный отвлек на себя цепь немцев. Со стороны Ивана не видно, но стоит ему выбраться из воронки, как его тут же увидят. И он решил ждать.
Через четверть часа солдаты выволокли из леса человека в советском синем летном комбинезоне. Екнуло сердце – не Чернобров ли? Или это другой пилот из их полка? Летчик был без сознания, его ноги безвольно волочились, голова болталась. Иван не смог разглядеть лица – на голове пилота был летный шлем, даже шевелюры не видно.
Солдаты забросили летчика в кузов, перекурили, весело галдя, уселись в кузов и уехали, сочтя свою миссию выполненной. Жалко пилота, но на его месте вполне мог быть он, Иван.
Иван выждал немного, потом осмотрелся. Никого не было видно, на востоке громыхают пушки. Ему туда, и без компаса не заблудится.
Он выбрался из воронки и пошел к линии фронта. Если немцы прорвали оборону, сплошных траншей, да и передовой быть не могло. Тогда у него есть шанс пройти, просочиться.
Иван перешел поле, за ним снова начинался лес. Он двинулся по опушке – в случае опасности можно было спрятаться за деревьями. Вот же ситуация! Он на своей земле, а вынужден прятаться – как заяц от охотников.
Показалась небольшая деревня. Он постоял, присматриваясь, стараясь понять – есть ли в деревне немцы. Ни машин, ни мотоциклов, ни солдат в чужой форме он не увидел.
Взяв в руки пистолет, Иван направился в деревушку. При падении самолета потоком воздуха сорвало ремень с планшетом, а там была карта. Теперь сориентироваться на местности он не мог. Где восток – понятно, там громыхает. Но где он сейчас конкретно? Знание позволило бы ему, пользуясь особенностями местности, легче перейти к своим, например – по оврагу, в конце концов – плыть по реке.
В деревне тишина полная. Не слышно ни людских голосов, ни собачьего лая. Не знал тогда Иван, что немцы стреляли собак в первую очередь, иначе бы насторожился. Такие тонкости знали разведчики, а он летун, даже окоп полного профиля вырыть саперной лопаткой не умеет.
Иван миновал один дом – ставни на окнах закрыты, калитка заперта. У второго дома ворота настежь.
Он подошел к ним, не таясь, и на мгновение оцепенел: во дворе стоял мотоцикл с коляской, естественно – немецкий. Рядом умывались колодезной водой два немца – один поливал другого из деревянной бадьи. Оба были в одних трусах, мундиры и оружие лежали на мотоциклетной коляске, оба хохотали, мокрые. Один узрел Ивана и замер, а второй все еще взвизгивал, дескать – вода холодная. Иван-то язык у себя в альма-матер изучал, понял.
Немец пришел в себя первым, отшвырнул бадью и кинулся к автомату. Три шага всего надо было ему сделать, но его бросок к оружию сразу толкнул Ивана к решительным действиям. Он вскинул пистолет, выстрелил, тут же перевел ствол на второго и снова нажал спусковой крючок. В ушах зазвенело от выстрелов, со стрехи взметнулись воробьи.
Если бы немец не делал никаких движений к оружию, Иван не выстрелил бы. Одно дело – из самолета пускать ракеты или бросать бомбы – ведь врага вплотную не видишь. И совсем другое – видеть его лицо, испуг в глазах, и выстрелить с пяти метров. Как-то не по себе становится, понимаешь, что надо какую-то грань переступить, черту перейти.
Один немец не шевелился, другой стонал, лежа на земле и прижав к животу руки, из-под которых стекал в пыль ручеек крови.
Иван выскочил со двора, осмотрелся. Никто не встревожился, не бежал к месту стрельбы. Он вернулся во двор и постучал в окно.
– Хозяева!
Никакого ответа.
Иван обошел дом и услышал тоненькое подвывание, доносящееся из сарая. Он подошел к нему, откинул щеколду и распахнул дверь.
Раздался многоголосый вскрик – сидящие внутри думали, что это немец.
– Выходи, селяне!
Первым вышел дед с окладистой бородой. Он подслеповато осмотрел Ивана.
– Сталинский сокол?
– Он самый, дедушка.
– А супостаты где же?
– Как и положено, мертвые лежат.
– Ой, беда! Я уж думал – наши пришли, а ты один.
– Вернемся еще. В деревне немцы есть?
– Только эти двое на мотоциклах примчались. Нас из избы выгнали, дворнягу застрелили. А что он им сделал? Гавкнул только.
– Как деревня называется?
– Сухой Лог. Да не деревня у нас – хутор в четыре избы.
– Карта какая-нибудь есть?
– Глобус только внучкин.
Глобус Ивану не подходил.
– Дедушка, ты людей организуй. Убитых надо куда-нибудь закопать. Не ровен час – немцы нагрянут, тогда дома сожгут и людей постреляют. Да не мешкайте!
– Добро.
Они обошли дом. За ними потянулись женщины и дети – семейство у хуторянина было большим.
– А где же сыновья? – спросил Иван.
– В армии, где им быть? Из мужиков один я на хуторе и остался, – дед покачал головой. – Мотоциклетку-то куда девать?
– Я на ней уеду, – неожиданно даже для самого себя сказал Иван. Еще секунду назад и мысли такой у него не было. Но, видимо, на уровне подсознания замысел такой зрел. Только ехать на немецком мотоцикле в советской форме было смертельно опасно.
Он присмотрелся к убитым. Один был его телосложения, другой поплотнее. Надо надеть на летный комбинезон его униформу. Тогда у него есть шанс быстро промчать по занятой немцами территории, а дальше действовать по обстоятельствам.
Иван снял свои сапоги, натянул чужие бриджи, потом надел кургузую курточку.
Дед смотрел на него во все глаза.
– Ты чего удумал?
– К своим пробираться буду.
– В энтом?
– А какие у меня варианты? В советской форме по дороге идти?
Дед замолчал.
Иван надел свои сапоги.
– Не, не пойдет! У немецких сапог голенище короткое и широкое, опять же подковки на каблуках. Враз погоришь.
– Верно.
Его кирзачи, уже порыжевшие на носках от самолетных педалей, к немецкой униформе не подходили.
Иван примерил немецкие сапоги. Они были великоваты, и нога болталась, как карандаш в стакане. Надел другую пару. Эти пришлись впору.
– Шлем-то свой кожаный снимай…
Иван снял шлем и натянул чужую пилотку. Черт, от чужой формы пахло потом, бензином, оружейным маслом, одним словом – не так.
Дед, хоть и был подслеповат, а заметил:
– Чего носом вертишь? Все надевай – шлем стальной, пояс, воротник застегни. Немец – он порядок любит. Сталкивался я с ними еще в пятнадцатом году… Чего не надо, в коляску положи. Выкинешь потом по дороге, только от хутора подальше. А сапоги свои оставь. Тебе они ни к чему, а в мне хозяйстве пригодятся.
– Понял, – Иван протянул деду свои «кирзачи». Все остальное уложил в коляску. Подумав немного, переложил пистолет в карман брюк, автомат закинул за спину – солдат на войне всегда имеет при себе оружие. Достал из нагрудного кармана «зольдатенбух» – солдатскую книжку. «Ефрейтор Курт Вайсман, четырнадцатый пехотный полк», – прочитал он.
– Ты ехай, ехай! Нам еще телами заниматься надо, – поторопил его дед.
И в самом деле, чего застрял? Иван ногой нажал пик-стартер. Мотор «Цюндапа» мягко заработал. Как часы! «Умеют же гады делать», – отдал про себя должное немецкой технике Иван. Хороший мотор по звуку слыхать.
Рычаг переключения скоростей был на правой стороне бензобака. Иван выжал сцепление, включил первую передачу и плавно отпустил ручку. Мотоцикл тронулся. Шел он легко и мягко, переваливаясь по грунтовой дороге. Сзади висело облако пыли. М-да! Утром был советский летчик, а после полудня – уже немецкий самокатчик. Метаморфоза! Скажи ему кто утром, посмеялся бы или в лоб дал за неуместную шутку.
Иван волновался. Стоит остановить его патрулю, как обман сразу вскроется. Язык-то он учил, но не владел им в полной мере. Тем более в армиях воюющих стран есть жаргонные словечки, обороты. А он даже не в курсе, как общаются между собой немецкие солдаты, как отдают честь. Он же не эсэсман – вскидывать руку вперед в партийном приветствии.
На ходу Иван открутил крышку бензобака – он был наполовину полон.
Через несколько километров Иван загнал мотоцикл в лес и заглушил мотор – надо было выбросить из коляски все лишнее или компрометирующее. Покрутил в руках шлемофон – из хорошей мягкой кожи, еще довоенного изготовления. Жалко. Но выбросил. У немцев сильна полевая полиция – «гехаймфельдполицее», аналог нашего Смерша, созданного позднее. Тут же выбросил второй комплект формы и сапоги. А вот оружие оставил – может пригодиться.
Усевшись в коляску, осмотрел пулемет. Лента была заправлена, случись стрелять – надо просто взвести затвор. Неплохая машинка. Еще бы гранат, но вот чего не было – так это их.
Иван откинул крышку багажника с запасным колесом. Так, банка моторного масла, галеты, коробка с пулеметной лентой, бутылка рома. Он хотел выкинуть бутылку, но потом открутил пробку и щедро плеснул на себя спиртное. Во-первых, запах чужого тела отобьет, а во-вторых, случись патруль – с пьяненького не так строго спросят. По крайней мере, у русских так, как у немцев – он не знал.
Закончив осмотр, снова выехал на дорогу и через километр уперся в большак. По нему шла автоколонна. В здоровенных «Бюссингах» и поменьше – «Опель-Блитцах» – ехали солдаты. В середине колонны – пара легковых машин. Замыкали колонну полугусеничные тягачи с пушками на прицепе.
Штурмовал он подобные колонны, а теперь видит их вблизи.
Иван пристроился за последним тягачом. Со стороны посмотреть – свой, только пыли много. На его каске были мотоциклетные очки – он их натянул.
Ехали медленно, километров сорок в час – дорога была разбита тяжелыми машинами, гусеницами прошедших танков. На обочинах с обеих сторон периодически встречались наши разбитые или сгоревшие танки БТ-26, одна тридцатьчетверка, раздавленная танками артиллерийская батарея. И везде – трупы наших солдат в нелепых позах, как застала их смерть.
Через полчаса езды он весь пропылился и стал похож на других солдат.
Вскоре колонна встала на обочине. Солдаты выпрыгивали из машин размять ноги, оправиться. Иван не стал рисковать, поехал дальше. Солдаты во взводе, роте знали друг друга в лицо, и он явно будет привлекать внимание.
Впереди показался мост через реку, на въезде стоял пост полевой полиции – с бляхами на цепочках.
Иван сбавил скорость, напрягся. Но старший поста, с нашивками фельдфебеля, лениво посмотрел, не стал поднимать круглый красный жезл, и Иван проехал. Лишь тогда он перевел дыхание, почувствовал, что спало напряжение.
После моста дорога разделилась, и он направился по правой – в той стороне был его аэродром. Конечно, теперь он перебазировался в глубь страны, дальше в тыл. Но ничего, он доберется. Сейчас его больше занимал вопрос – как перебраться через линию фронта? На самолете это быстро: промелькнули внизу траншеи, из которых иногда открывали по ним огонь, – и все, ты уже на нашей стороне.
В армии Иван раньше не служил, сразу после школы поступил в университет, поэтому о действиях пехоты имел представление смутное.
Немецкие части стали встречаться чаще, чувствовалось – до передовой было уже не так далеко. То танковая часть в леске замаскирована, то он группу велосипедистов обгонит – на велосипедах обычно связисты перемещались. А еще навстречу несколько санитарных машин попалось.
Внезапно послышался нарастающий свист, причем сверху. Иван завертел головой, пытаясь определить источник, и в этот момент сзади него, в сотне метров, взорвался снаряд. Только сейчас он сообразил, что снаряд пролетел над ним.
С обстрелом Иван сталкивался не впервые и уяснил, что если слышишь свист – надо не прислушиваться, а сразу нырять в укрытие. Все приходилось познавать на своей шкуре.
Зная, что крупнокалиберные снаряды при стрельбе могли лететь на расстояние до пятнадцати-двадцати километров. Иван понял, что до передовой не так далеко. А еще через несколько километров он увидел разгромленную немецкую колонну. Грузовики еще пылали, распространяя вокруг себя невыносимую вонь горящих покрышек, в отдалении сидели и лежали раненые. Наверное, попали под артобстрел русской артиллерии. Если бы бомбили с самолетов, он бы заметил.
Стала слышна пулеметная стрельба, приглушенная расстоянием – как будто далеко шили на швейной машине.
Проехав еще с километр, Иван загнал мотоцикл в лес, под деревья – ехать на передовую на мотоцикле глупо. Какое-то время он обдумывал – что предпринять? Двигаться сейчас или ждать ночи? До немецких траншей лучше добраться по светлому: будут видны особенности местности, расположение пулеметных точек. И идти страшно. Ну, дойдет он до траншей – а потом? «Нейтралку» не перейдешь, если не наши, так немцы ухлопают. Ждать ночи в немецких окопах чревато – что там незнакомцу делать? Взводный или ротный обязательно им заинтересуются.
И все же он решил идти. Рассудил, что если бы он шел от передовой в немецкий тыл, это вызвало бы вопросы. А ведь он к передовой идет, исполнять солдатский долг и приказ фюрера. Вот только мотоцикл жалко бросать, уж больно понравился.
Иван снял с крепления пулемет, положил тяжелую железяку на плечо и деловой походкой направился к передовой. Стрельба становилась все отчетливей, слышались отдельные выстрелы. Встречались группы солдат, перетаскивающих ящики, проехала полевая кухня. На него никто не обращал внимания, никто не заговаривал с ним. Потом он увидел окопы – сплошной линии траншей не было.
Окопы были в сотне метров от него. Слева – кусты, справа виднелась лощина. Внезапно рядом с ним пронеслись по земле фонтанчики пуль. Блин, это же по нему стреляет советский пулеметчик! А он, балда, встал каланчой на одном месте.
Сообразив все это, Иван тут же свалился на землю. Волоча левой рукой пулемет, он пополз к кусткам, влево.
Немцы из окопов тут же открыли стрельбу по русским позициям. Несколько раз хлопнул ротный миномет, и над его окопом взметнулось дымное облачко.
Иван заполз за кустики. Были они редкими, чахлыми, низкорослыми, но от глаз наших воинов его скрывали. Самое обидное будет, если свои подстрелят.
Через несколько минут сзади послышалось пыхтение, возня. Иван в испуге обернулся: из тыла к нему подползали двое немецких солдат. На спине у каждого – по большому, литров на двадцать, зеленому термосу. «С полевой кухни в окопы еду тащат», – понял Иван.
– Ты из какого взвода? – спросил его один из них.
– Второго, – Иван помнил, что написано в документах убитого ефрейтора. И не беда, если и взвод, и рота, и полк другие.
– Если жрать хотите, бери термос и ползи сам. Русский пулеметчик головы поднять не дает, одного подносчика пищи уже убили. – Солдат говорил со странным акцентом.
– Туда? – показал пальцем Иван.
– Ты же сам сказал – из второго взвода. А он там.
– Акцент у тебя странный.
– Я чех.
Тогда понятно. А то Иван подумал было, что это его разговорный немецкий плох.
– Так ты берешь термос?
– Уговорил, камрад.
– А я за хлебом и маслом сползаю. И передай – мармелада сегодня не будет. И шнапс только вечером. Так господин обер-лейтенант Шульц сказал.
– Передам.
Солдат стянул лямки ремней термоса и помог надеть их Ивану – лежа это сделать непросто.
Иван попробовал ползти – термос был тяжел.
– Камрад, а машиненгевер?
Черт бы побрал эту железяку! Иван взял пулемет за ремень и пополз.
Когда лежишь на земле, видимости никакой. Поэтому он проползал несколько метров, осматривался и снова двигался вперед. По пути свалился в воронку. Сидя там, слышал, как из окопа впереди кричали, заметив его:
– Эй, Холек, шевели ляжками! Кушать пора! – А сами ржут.
Помогли бы, выбрались из окопа, забрали бы термос.
Иван решил оставить пулемет в воронке – он не собирался им пользоваться.
Со стороны советских войск прилетели и взорвались два снаряда, поднялась пыль.
Пользуясь случаем, Иван вскочил и бросился к окопам. Он успел упасть в него прежде, чем по брустверу ударила пуля.
