Юрий Корчевский
Фронтовик. Убить «оборотня»
Глава 1
Постовой
Андрей с трудом нашел работу на кирпичном заводе. Работа садчика тяжелая, надо закатывать тяжелые вагонетки с кирпичом-сырцом в раскаленные печи обжига. Он обливался потом, мышцы после работы ныли, в цеху сквозняки. Но и этой работе он был рад. После войны мужчин вернулось в родные края много, целая армия. Кто-то на радостях, что война окончилась, пить начал, отмечая возвращение, другие устроились в артели и на заводики. Была небольшая часть, подавшаяся в криминал: торговали крадеными вещами, грабили по ночам. При любых катастрофах в стране грязная пена всегда наверх всплывает. Да и то взять: в армию нормальных мужиков призвали, вернулись с войны далеко не все, а кто вернулся – те с ранениями, контузиями или вообще инвалиды, без рук без ног. А уголовное отребье в лагерях отсиделось, многие вышли по амнистии в честь Победы.
Брали в армию и из лагерей, только желающих воевать из уголовников было немного. Осужденные по политическим статьям – той же 58-й, на фронт рвались, но их не пускали. Как же! Враги народа: вдруг к немцам перебегут или того хуже – оружие против своих повернут. А уголовники – свои, из пролетариев, только оступившиеся. Вот и получалось, что лучшие на фронте воевали или сидели в лагерях, а уголовники всех мастей, воры, убийцы, грабители и насильники отсиживались в глубоком тылу, на казенных харчах. Да еще и в лагерях над политическими измывались.
Таких подробностей Андрей не знал. В армию его забрали в 42-м, самом тяжелом для страны году. Служил в пехоте, потом попал в полковую разведку. Как выжил в этой кровавой мясорубке, и сам до сих пор удивлялся. Ранен был неоднократно, но каждый раз легко, и потому искренне считал, что ему повезло. Потом, когда уже отгремели победные залпы салюта и их полк перевелся на Дальний Восток, он успел повоевать с японцами. Армия у них была многочисленная, в упорстве солдаты не уступали немцам, многие были просто фанатиками.
Только в 45-м году у наших был уже большой боевой опыт, да и в количестве и качестве боевой техники мы японцев превосходили. А их танки – те же «Ха-го» – так и застряли на довоенном уровне. У солдат винтовки, автоматов не было – как и ротных минометов.
В общем, разгромили японцев.
Демобилизовали его только в 1946 году. Страна ждала рабочие руки – ведь в тылу работали женщины, подростки да старики.
Мужики вернулись в форме, большая часть из них – при орденах и медалях. Но кроме как воевать, они больше ничего не умели, и гражданских специальностей у многих не было. Да и откуда им взяться, если на фронт после школы попали? И сотни тысяч заслуженных опытных танкистов, летчиков и артиллеристов враз оказались не у дел – переход оказался слишком резким и неожиданным.
Кому образование позволяло, уселись за парты в институтах и техникумах. И вроде зазорно было сидеть рядом с зеленой молодежью, но понимали – надо! Другие, кто школьные науки за годы войны забыл или учиться не желал, стали работу искать.
И тут выяснилось, что соискателей много. Потому даже тяжелой неквалифицированной работе Андрей был рад. Зарплата, продовольственные карточки – еще бы с жильем решить. Пока он жил у тетки на птичьих правах. У нее самой комнатушка восемь метров в коммуналке, повернуться негде, но пока она его не гнала – и на том спасибо.
Родители Андрея в войну под бомбежку попали и погибли – тетка ему об этом на фронт отписала. Он, конечно, погоревал – да что ж сделаешь? Не у него одного беда, у многих. С немцами только злее воевать стал. Последние два года в разведке служил, а там порядок жесткий: доставь «языка» живым, чтобы допросить можно было. Если была возможность захватить нескольких, скажем – в тыловом блиндаже, в живых он оставлял только одного. Мстил таким образом за родителей, своих и чужих – пусть в их проклятую Германию тоже похоронки придут. Россия – не Франция или Австрия, где немцев встречали с цветами.
Андрей был комсомольцем и на собрания ходил, как и все. Вот только в партию вступить не успел. Сталина до войны почти боготворил, как и многие его сверстники. А как на фронте побывал да повидал с армией Польшу, Германию и Чехию, узнал, как мир живет, – переменилось что-то в его сознании.
На фронте солдаты языки при себе держали: скажешь лишнее – попадешь к особисту. А потом и в штрафбат угодить можно.
Встречался Андрей со штрафниками. Нормальные парни и воевали неплохо. И хотя уже два года прошло после Победы, он до сих пор просыпался по ночам в холодном поту – снились фронтовые ужасы.
Однако теперь жизнь мирная, хотя и очень тяжелая. С продуктами плоховато, одежда по талонам. На работу он ходил в армейском обмундировании, только без погон. Но не он один так – многие. Однако вероломного врага страна одолела, и теперь жизнь с каждым днем, с каждым годом лучше должна становиться. Оптимистом он еще был, поскольку на гражданке толком и не жил еще. Вся взрослая жизнь – в окопах.
Отработав месяц, Андрей пошел становиться на комсомольский учет в райком.
Усатый секретарь, парень его возраста, повертел в руках комсомольский билет:
– Фронтовик?
– Так точно, недавно вернулся. Германца бил, потом японца.
– Сержант, как я смотрю. И ранения есть? – Это секретарь углядел на гимнастерке нашивки за ранения.
– Точно.
– Хм! И – садчиком на кирпичном заводе?
– Жить на что-то надо, не всем же в райкоме сидеть, – обиделся Андрей.
– Мы тут, между прочим, не сидим, а работаем, где партия поставила. Награды есть?
– «Красная Звезда» и «За боевые заслуги».
– Так, хорошо… Посиди пока.
Секретарь вышел, а Андрей корил себя – почему не сдержался?
Через четверть часа секретарь заглянул в дверь:
– Идем со мной.
Андрей молча поднялся и пошел за секретарем.
Оба вошли в кабинет, находящийся этажом выше. Андрей успел прочитать на двери табличку: «Райком партии. Секретарь». Зачем его сюда?
Из-за стола навстречу им поднялся средних лет мужчина в полувоенном френче, какие носили чиновники всех мастей, беря с вождя пример.
– Здравствуй, Фролов!
– Здравия желаю.
– Садись.
Андрей и секретарь комитета комсомола сели.
– Коротенько расскажи о себе.
Андрей рассказал о службе в армии, о разведке, о гибели родителей.
– Сирота, стало быть, – почему-то удовлетворенно подытожил секретарь. – Есть мнение направить тебя по партийно-комсомольскому набору в ряды рабоче-крестьянской милиции.
Андрей оторопел: ему показалось, что он ослышался. Только работу нашел – и вот, нате вам! Мнение-то у секретаря есть, только вот его, Андрея, мнения никто не спросил.
Однако лицо Андрея осталось бесстрастным. Он привык в армии приказы не обсуждать, даже самые нелепые. А в милиции снова служба, снова погоны… Да и что он умел, кроме этого?
– Чего молчишь? – Секретарь закурил папиросу, дохнул дымом.
– Так у меня же образования нет. И умения, соответственно, тоже.
– Там научат. После войны шпаны много появилось. Сам видишь – в милиции почти одни женщины. Их понемногу увольнять будут и заменять боевыми ребятами вроде тебя.
Уж больно неожиданным было предложение.
Пока Андрей раздумывал, секретарь размашисто расписался и протянул ему бумагу.
– Поздравляю. Это направление.
– А с работой как же? – растерялся Андрей.
– Пойдешь и уволишься. Тебе ответственное дело партия поручает. Можно сказать – доверяет.
– Спасибо за доверие!
– Вот так-то оно лучше.
Андрей повернулся и вышел.
Вот попал! Видел он милиционеров на улицах – «орудовцев» в белых гимнастерках, с жезлами. И других милиционеров – в темно-синей униформе с наганами в желтых кобурах. Такие револьверы в конце войны только «нестроевики» носили – инженерный состав и медики. О! Ошибочка! Вспомнил Андрей, что еще у танкистов револьверы долго держались, потому как ствол «ТТ» в амбразуру для стрельбы в броне не проходил.
Всем неплох револьвер, да перезаряжать его хлопотно и долго. И потому для ближнего боя разведчики наши трофейные немецкие пистолеты имели, вроде «вальтера» или «парабеллума». Андрей даже с фронта «вальтер» привез. У немецкого генерала, что в плен уже на территории Германии взяли, изъял. И патроны привез – несколько пачек. На пистолете табличка именная. Конечно, его сдать положено было, только на фронте так делали не все. Сдашь какой-нибудь особый пистолет с накладками из рога на рукояти или гравировкой украшенный, глядь – а с ним уже «смершевец» ходит.
И многие фронтовики в «сидорах» подобные трофеи с фронта привезли. Иногда солдаты из семейных куски ткани везли или другое что – по мелочи. Офицеры же забирали трофейные мотоциклы, велосипеды… И все поголовно – наручные часы. До войны велосипед, часы – редкость.
Андрей постоял у райкома, раздумывая – ему сегодня в ночную смену идти надо было, и направился на завод. Там он написал заявление, получил расчет и трудовую книжку. Какое-то время он вертел ее в руках – никогда раньше не видел, вздохнул. Тяжелая работа садчиком, но заработок хороший. А в милиции… Приживется ли?
Здание райотдела милиции было в трех кварталах от дома тетки.
Андрей вошел, подошел к дежурному и протянул ему направление. Тот оторвался от писанины:
– Ага, пополнение прибыло!
Дежурный с любопытством осмотрел вылинявшую гимнастерку Андрея, задержавшись взглядом на нашивках о ранениях:
– Фронтовик?
– Так точно.
– Нам боевые ребята нужны. Иди в кадры – первая дверь налево.
Андрей постучал, вошел.
Обстановка в кабинете была спартанской: несколько шкафов с бумагами, стол и два стула. А еще перегородка в двух шагах от двери, чтобы посетители дальше не прошли.
За столом сидел, судя по обильной седине и морщинам, уже очень немолодой мужчина. Не в пример дежурному, он изучил направление Андрея тщательно, едва ли не под лупой.
«Бдительность проявляет», – усмехнулся про себя Андрей.
– Воевал?
– Полковая разведка, – сразу уточнил Андрей.
– Звание?
– Сержант, – в подтверждение сказанному Андрей протянул красноармейскую книжку. Кадровик изучил и ее:
– Так, ранения были…
Полистал:
– …и награды. Боевой хлопец. Пиши заявление, заполни анкету и давай фото.
– Фотографии у меня нет.
– Ай-яй-яй! Непорядок, непорядок! Через дом от нас фотоателье. Иди, пусть сфотографируют – два на три.
Андрей пошел фотографироваться.
Скучавший фотограф щелкнул затвором трофейной «Лейки»:
– За фотографиями придешь к четырем часам.
Пока Андрей заполнял бумаги, получал обмундирование и сапоги на складе, подошло время. Он получил фото и направился к кадровику – там ему выписали удостоверение с фотографией и печатью.
– Ну вот, теперь все честь по чести. Придешь завтра к восьми утра в шестой кабинет, к капитану Васильеву – он ведает постовыми.
Первый рабочий день Андрея прошел скучно – капитан вручил ему Уголовный кодекс:
– Читай и запоминай. Ты теперь представитель органов!
И Андрей весь день до рези в глазах изучал статьи. Но разве их сразу запомнишь?
На второй день капитан взял его с собой на обход территории, предварительно показав висящую на стене карту:
– Зона нашей ответственности: с востока на запад – от улицы Семилетки до улицы Чкалова, а с юга на север – от ветки железной дороги до улицы Трудовой. Участок большой, сложный: и притоны есть, и «малины» воровские.
– Что за «малины»?
– Вроде мест отдыха для уголовной братвы. Они там водку или самогон пьют, с девками общаются.
– Взять их да прихлопнуть!
– А за что? Они заявят – отдыхаем. Разве есть статья, чтобы за отдых – в «кутузку»?
– Так ведь они воры и грабители!
– А ты попробуй докажи! У него справка на руках есть, что он работает сапожником или заготовителем в артели «Свободный труд». Он не тунеядец, и по закону привлечь его к ответственности не за что. Улики надо иметь, доказательства веские, а еще лучше – на месте преступления взять, с потерпевшими и свидетелями.
– О! Так их никогда не переловить!
– Ловим и сажаем! А социалистическую законность соблюдать надо. За нами закон, и мы его чтить должны.
Капитан и Андрей вышли из здания райотдела.
– Жалко, сотрудников у нас мало. Ну ничего! Война закончилась, мужики возвращаться стали. Пополнение пошло, боевые ребята – вроде тебя. Искореним преступность и заживем!
– Так из лагерей отсидевшие выйдут!
– Перекуются. Ты смотри: как война закончилась – народу послабление пошло. К каждому Новому году Указ – цены снижают. Пусть и ненамного, а душе приятно. Заботится о народе товарищ Сталин.
В ответ на это Андрей только вздохнул. Люди в общей массе одеты плохо, одежда все больше изношена, черных и серых цветов; лица у людей усталые. Если кто и смеется – так это дети и молодежь. А он видел, как бюргеры живут – где дома снарядами и бомбами не разрушены, как на картинке. И только у нас коммунальные квартиры с клопами и тараканами.
Капитан подошел к бабкам, торгующим семечками:
– Разойдись! Не положена стихийная торговля!
Бабульки молча собрали семечки в мешочки и отошли за угол.
– Товарищ капитан! Мы уйдем – они же вернутся!
– Обязательно! Им ведь тоже на что-то жить надо, внуков поднимать – после войны родители есть не у всех. Нешто я не понимаю? Не зверь какой!
– Тогда зачем гонять?
– Порядок должен быть, уважение к власти.
В сопровождении Андрея капитан обошел несколько точек, где несли службы постовые. У одного постового он оставил Андрея:
– Сержант Колоколов служит давно, службу знает. Участок сложный, но есть чему поучиться. Побудешь у него стажером.
– Есть, – молодцевато козырнул Андрей.
Капитан ушел.
– Ну, давай знакомиться, стажер. Старшина Колоколов, Василий Тимофеевич.
– Сержант Фролов Андрей, можно без отчества.
– Андрей, ты не вертись, днем тут спокойно. А вот как стемнеет, всякая шушера из щелей полезет – через кусты от нас железная дорога. Вот братва на «железку» ходит, вагоны вскрывает. Но «железка» – не наша вотчина, там транспортная милиция есть, военизированная охрана. Их задача – кражи не допустить. А уж если ворам повезло да стянули что-нибудь, они сюда побегут. Тут уж не зевай, хватай. К тому же через железную дорогу люди ходят – на той стороне заводы да фабрики. Смена в одиннадцать ночи заканчивается, грабителям самое раздолье – особенно когда зарплата. Я уж и числа выучил. На «Большевике» шестнадцатого, а на «Коммунаре» десятого. И артели есть, но у них зарплату нестабильно дают, когда как. Сегодня у нас какое число?
– Вроде двенадцатое.
– Не «вроде», точно знать надо. Через четыре дня на «Большевике» зарплата будет. Работяги в пивные пойдут да в рюмочные – отметить. Представь: поздний вечер, работяга подвыпивший, железная дорога, кусты. Треснут по башке и оберут как липку. Очухается утром – башка болит, карманы пустые. Сам ли потерял с перепою или обобрал кто – не помнит.
Они сходили в столовую, пообедали.
– Слышал я – указ вышел на днях, усиливающий наказание за воровство и грабежи? – спросил старшина после обеда.
– Не читал еще. Мне капитан Васильев только Уголовный кодекс давал.
– В газетах было, но коротко. Стало быть, доведут еще до сведения.
Как позже узнал Андрей, речь шла об Указе от 4 июня 1947 года.
Москва входила в число городов особого списка органов милиции, наряду со столицами союзных республик – Минском, Киевом, Ригой, и портовыми городами – Одессой, Архангельском, Мурманском, Владивостоком. В этих городах наряду с территориальной милицией была военизированная.
Старшина, а с ним и Андрей, не спеша пошли по участку.
– Погоди, постой здесь.
Колоколов отошел в переулок и коротко переговорил с пареньком в кепке-восьмиклинке – такие были сейчас в моде. Вид паренька Андрею не понравился: глаза постоянно бегают, сам какой-то приблатненный, с железной фиксой на переднем зубе.
Старшина вернулся:
– Это Сенька-форточник.
– Почему «форточник»?
– Через открытые форточки в чужие дома и квартиры лазит, вещи крадет. Причем ухитряется обокрасть квартиры, где хозяева спят.
– Арестовать надо его!
– А улики где? А заявления потерпевших? Кроме того, если не попался на краже, трогать его не надо. Информатор он, стукачок. Мы периодически с ним встречаемся, и если он что-то узнает от серьезных воров, то говорит.
– Хм, толково!
– А ты думал! Воры, когда они на «малине» да среди своих, похвастаться любят: где и кого обворовали, что взяли – вроде фартовые они. А для органов такая информация – дорожка к расследованию. Легче копать, когда знаешь, кто вор, своего рода зацепка.
Начало темнеть. Андрей устал – он не привык весь день стоять на ногах. В разведке больше лежишь, наблюдаешь или ползаешь.
Мимо них, опасливо косясь, потянулись старушки и женщины с ведрами и пустыми мешками.
– Куда это они?
– На «железку».
– А мешки и ведра зачем?
– Уголь собирать. С тендеров у паровозов или с вагонов куски угля падают, вот они их и подбирают. Кто помоложе да поразворотливее – на полувагоны лезут, сверху берут. Центральное-то отопление только в больших домах! Печи топить чем-то надо, а уголь, сам знаешь, по норме дают. Да и дорогой он.
Через час-другой от железной дороги потянулись эти же женщины. Кто нес угля полное ведро, у других же он был на дне мешка. На день топить хватит, а больше и не унесешь, тяжел уголек.
Старшина отворачивался, делая вид, что не замечает, Андрею же было женщин жалко. Многие вдовы, а если у кого-то муж и вернулся, то инвалид. Заработки низкие, а то и вовсе никаких нет, но выживать как-то надо.
Однако государство и власть к людям строги были. За несколько подобранных картофелин или колосков с зерном на уже убранном поле давали вполне реальные сроки. Власти нужны были заключенные, бесплатная рабочая сила. Многие предприятия, заводы и фабрики – тот же Беломорканал – были построены кровью и потом на костях тысяч зэков.
На своем участке старшина служил давно и многих знал в лицо. Всех «несунов» не задержишь, а вот воров да с краденым на руках – обязательно.
Побаивались старшину, но и уважали. За мелкий проступок пожурит, внушение сделает. Увидит, что кто-то спьяну куражится – скрутит, а то и в отделение отведет.
В десять вечера старшина снял фуражку с красным околышем и синим верхом, и вытер пот платком.
– Все, кончилось наше время, по домам пора. Утром приходи в отделение на развод, а потом сюда. Оружие-то пока не дали?
– Нет.
– Ну да, новичок. Как самостоятельно в наряды ходить будешь, вручат.
Андрей отправился домой, старшина – в райотдел, оружие сдать.
Андрей свернул в переулок. Еще сто метров, поворот направо, двести метров – и дом тетки. Быстрым шагом и десяти минут не будет.
Внезапно он услышал какую-то возню в кустах. «Собаки, что ли?» – подумалось.
Но из-за кустов донесся сдавленный вскрик, тут же резко оборвавшийся. Так бывает, когда человеку ладонью зажимают рот. Андрей такие звуки в разведке слышал, ошибиться не мог и потому, не теряя зря время, вломился сквозь кусты.
На земле смутно виднелись два силуэта. Женщину прижимал лежащий на ней мужчина. Одной рукой он зажимал ее рот. Налицо была явная попытка изнасилования.
Не раздумывая, Андрей сильно пнул мужчину в бок. Тот вскрикнул и попытался вскочить, но Андрей схватил его руку и заломил.
– Ты что же, паскудник, делаешь? – зашептал он ему на ухо. – На нары захотел?
Женщина, воспользовавшись тем, что ее перестали держать, вскочила и бросилась через кусты.
– Гражданка, подождите! – запоздало крикнул ей вслед Андрей. – Заявление надо… – Он не договорил.
Женщина убежала – Андрей слышал звук ее быстро удаляющихся шагов.
– Мусор, отпусти! Бабы нет, и заявления не будет!
По голосу чувствовалось, что насильник торжествует. Андрея же переполняла злость. Надо же – потерпевшая скрылась! Преступник прав: заявления не будет, и его просто отпустят. Ну – нет, коли срока не будет, преступник все равно не уйдет безнаказанным.
Андрей резко дернул руку, которую все еще держал, вверх, и выкрутил ее. Раздался хруст костей, и насильник заорал от боли:
– А, сука! Плечо сломал!
Андрей резко ударил его ребром ладони в кадык. Крик захлебнулся, и преступник обмяк. Андрей отпустил его руку, и насильник безвольным кулем свалился на землю. Ногой Андрей добавил ему еще по ребрам.
Так, надо уходить – вопль насильника могли слышать в домах. Этот гад лица его не видел и опознать не сможет. Да и не пойдет он в милицию, иначе объяснять придется, почему на него напали. Зато заживать долго будет, в следущий раз подумает, приставать или нет.
Андрей пробрался через кусты, отряхнул форму и пошел домой.
– Что-то ты припозднился, – спросонья пробормотала тетка. – Вареная картошка на подоконнике в кастрюле, там же и селедка. Поешь.
– Утром.
Андрей разделся, повесил форму на деревянные плечики и улегся в постель. Устал он сегодня, да еще насильник этот! Он успел подумать, что о происшествии рапорт писать не будет, иначе обвинят в самоуправстве и превышении власти – с тем и уснул.
Утром его растолкала тетка:
– Андрей, пора вставать. Ты хоть поешь, вечером же не ужинал…
Андрей умылся. Вода из крана текла прямо ледяная, но сон сразу прошел.
Он съел миску вареной картошки с селедкой, выпил жиденького чаю. Ему было не привыкать к простой пище, на фронте бывало гораздо хуже. В наступлении полевые кухни зачастую отставали от войск, и они ели то, что удавалось найти у немцев в траншеях и блиндажах.
Начистив бархоткой сапоги, он оделся, посмотрел на себя в мутноватое зеркало. Вроде все в порядке.
У выхода из подъезда Андрей наткнулся на пацана лет двенадцати – тот жил этажом ниже. При виде его мальчишка что-то спрятал за спину.
– А ну, герой, покажи, что у тебя там!
Пацан нехотя протянул ему маленький пистолет. Андрей сразу узнал его: «маузер» калибра 6,35 мм – небольшой, карманный. Хлопушка по большому счету, но если в лоб да еще с близкого расстояния – то насмерть.
Андрей забрал оружие.
– Где взял? – строго спросил он.
– У Мишки вчера в карты выиграл.
– Вот скажу отцу, он тебе уши надерет!
– Он утром рано уходит, а приходит за полночь!
– Где он у тебя работает?
– На номерном заводе. Дядя Андрей, не говори! Он ремнем больно отходит.
– Оружие – не игрушка. Вдруг выстрелит? Убьешь еще кого-нибудь невзначай.
Андрей сунул пистолет в карман.
– Брось играть в карты. Всегда найдется кто-то, кто играет лучше тебя, без порток оставит.
Сочтя воспитание соседа оконченным, Андрей отправился на службу. На разводе была перекличка, наряды, а потом получение оружия.
После войны у милиционеров появились по штату пистолеты и револьверы. Во время войны короткоствольное оружие по большей части изъяли в армию, и постовые были на службе с винтовками. Неудобна она была для милицейской службы – длинна и тяжела. В ближней схватке пистолет удобнее, тем более что у бандитов всех мастей оружия было в избытке.
Андрей подошел к Колоколову:
– Здравия желаю.
– Правильно желаешь. Сегодня ночью «вохровца» на станции зарезали, и из вагона обувь вынесли. Много, в руках столько не унесешь. Видать, машина была. В оперчасти сказали к барыгам-спекулянтам приглядываться, не начнут ли торговать сапогами.
– Понял.
– Говорят, банда объявилась. Знак свой оставляют – черную кошку на стене рисуют.
– Зачем?
– Для форсу бандитского.
Андрей не знал, что вскоре вся Москва только и будет, что перешептываться о «Черной кошке». Страху она нагонит на обывателей много, но в итоге будет ликвидирована МУРом.
Два года подряд – в 46-м и 47-м – в стране была засуха, неурожай. Продовольствия стране не хватало, да еще СССР поставлял продукты Польше, Чехии, Венгрии, половине Германии и странам, попавшим в зону влияния Советского Союза по Ялтинскому договору. Потому воры не гнушались ничем – ни продовольствием, ни обувью, ни вещами. Они знали, что на барахолке купят все, и причем не только за стремительно обесценивающиеся деньги, но и за изделия из благородных металлов, у кого они сохранились.
Люди побогаче или имевшие доступ к продовольственным закромам скупали за бесценок уникальные, порой не имеющие цены вещи. За пару буханок хлеба или полмешка муки они приобретали картины, подсвечники, раритетные книги. Как и в любой стране во время кризиса, первые годы после войны жулье в Советском Союзе богатело, а народ выживал.
Но на стихийных рынках и обманывали часто. Андрею запомнилась женщина бальзаковского возраста интеллигентного вида, плакавшая навзрыд: она отдала пару старинных серебряных подсвечников за две рыбины, оказавшиеся муляжами из музея.
Военнопленных Советская власть кормила лучше, чем свой народ.
Барахолки были в каждом районе, и сегодня старшина и Андрей несколько раз проходили по рынку. Он был на границе их участка, но начальство распорядилось так.
При виде милиционеров некоторые продавцы судорожно убирали свой товар в баулы. Но всех досмотреть невозможно, и оба поглядывали по сторонам – не продает ли кто новые сапоги?
В сапогах ходила половина мужского населения города, и даже чиновники. У них как униформа – хромовые сапоги и френч. Люди рангом пониже носили сапоги яловые, а простой люд – кирзовые. Некоторые неведомыми путями доставали американские ботинки на толстой рубчатой подошве – такие поставлялись в годы войны американцами по ленд-лизу. Желтого или коричневого цвета, качественные, не знавшие сносу, они очень ценились.
Война окончилась, а с нею – и поставки по ленд-лизу. Страны-союзники сползали в эпоху «холодной войны».
Сапоги на барахолке были – но ношеные. Или новые, но трофейные – кто-то из фронтовиков домой привез. Такие неплохие сапоги Андрей тоже носил, когда служил в разведке.
Оружие и сапоги на разведчиках почти всегда немецкие были. Подошвы наших и немецких сапог следы оставляли разные, а у немцев фельджандармерия работала хорошо. Если свежий след от советских сапог обнаружат – не отстанут. Собак-ищеек пустят, но владельца найдут.
И оружие немецкое брали по нескольким причинам. Случись стрельба – что в разведке крайне нежелательно, звук не насторожит немцев. Ведь у «ППШ» или «ППД» звуки уж очень характерные, да с немецким оружием и с боеприпасами легче.
Патрулировали участок до вечера, и оба обратили внимание, что шпаны сегодня не видно. После вчерашнего убийства стрелка ВОХРа милиции в районе было много, и отребье сочло за благо притаиться.
С облегчением они ушли со службы. Стоило кого-нибудь задержать – и надо было писать рапорты и протоколы. Тогда раньше полуночи не уйдешь.
Поужинал Андрей холодными макаронами и куском ливерной колбасы.
– Твою карточку отоварила, – похвасталась тетка.
Андрей стал раздеваться, и тут из кармана брюк вывалился пистолетик. Он взял его в руку и выщелкнул обойму – четыре патрона. Выбросить или сдать в райотдел? Можно ведь сказать, что нашел… У дежурного в углу целый ящик такого добра, начиная от обреза охотничьего ружья и заканчивая автоматом «ППС».
Оружие изымали почти каждый день. Отечественные экземпляры, если они были в хорошем состоянии, передавались в ОСОАВИАХИМ – аналог и предшественник ДОСААФ, а трофейное или негодное шло в переплавку.
Андрей сунул пистолетик в карман: завтра он решит, что с ним делать, а сегодня – спать.
Неделю он ходил на службу с Колоколовым: задерживал пьяных дебоширов, одного грабителя, учился писать протоколы. Понемногу узнал всех сотрудников отдела. Люди в форме – что в армии, что в милиции – сначала кажутся все на одно лицо, это уж потом начинаешь различать. Ведь каждый из них даже форму носит по-разному. У одного фуражка едва ли не на затылке, у другого ремень болтается…
Андрей чувствовал, что знаний не хватает, и стал брать в отделе кадров книги по уголовному праву и другим разделам юриспруденции – за неимением библиотеки десяток-другой книг хранились там. Прочитал он и пресловутый Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 04.06 1947 года, ужесточающий наказания за кражи, в основном государственного имущества – за него давали от 7 до 10 лет. Если же кража была совершена группой – от 10 до 25 лет. За общественное имущество – колхозное или артельное – давали срок меньше: от 5 до 8 лет. Государство оберегало, в первую очередь, себя.
По Уголовному кодексу, принятому в 1926 году, имевшему многочисленные поправки и действовавшему в то время, за кражу личного имущества осуждали на 6 месяцев, за грабеж с применением насилия – до 3 лет, за разбой – до 5 лет. Так же на срок до 5 лет осуждали за изнасилование. За умышленное убийство давали срок от 3 до 10 лет лишения свободы.
Андрей был удивлен: за преклонение перед Западом по статье 32 пункт 3 тоже приговаривали к 10 годам. Стоило только при свидетелях похвалить что-нибудь не советское. Преступления несравнимые!
И вот настал день, когда ему выделили пост и вручили оружие – потертый, видавший виды «наган» производства императорского Тульского оружейного завода, изготовленный в 1905 году. Да, револьвер был едва ли не вдвое старше его самого.
Пост был по соседству с постом старшины Колоколова и тоже рядом с железной дорогой. Самое значимое здание – клуб меланжевого комбината.
В первый самостоятельный день Андрея они шли со службы вместе – положено было сдать оружие. Только сотрудники дежурной бригады и уголовного розыска имели оружие при себе всегда – их могли вызвать на происшествие в любое время суток.
Три месяца прошли относительно спокойно. Пьяные драки и дебоши у пивных и рюмочных, мелкие кражи и поножовщина с легкими ранениями были не в счет – обычная служба.
Андрей уже освоился, его стали узнавать в районе. Добропорядочные граждане здоровались, блатные же демонстративно переходили на другую сторону улицы.
Уголовники, особенно авторитетные, придерживались некой формы одежды: обязательная синяя кепка, под пиджаком – тенниска, бриджи заправлялись в надраенные сапоги с голенищем гармошкой. А уж железные или золотые фиксы – даже на здоровых зубах – носили все.
В начале декабря были подняты цены на пайковые товары, выдававшиеся по карточкам, – продовольственные товары, обувь и одежду. В народе, получавшем в большинстве своем зарплату низкую, появилось глухое недовольство. Открыто протестовать не стали, и вдруг 14 декабря объявили Указ об отмене продовольственных карточек и проведении денежной реформы.
Народ был в шоке.
С 15 декабря в магазинах в свободной продаже появился хлеб, свежая и соленая рыба и даже конфеты – карамельки и подушечки.
Обмен старых денег на новые производился в соотношении 1:10. Этим преследовалось несколько целей: первая – ударить по спекулянтам, нажившим неправедным путем ценности в военные годы, и вторая – убрать из оборота «лишние» деньги. Ведь в годы войны гитлеровцы с целью подрыва экономики Советского Союза напечатали на своих фабриках довольно значительное количество советских бумажных денег. Фальшивки были высокого качества, и не все эксперты могли отличить их от настоящих, поскольку подделка была сделана на государственном уровне.
На обмен денег выделялось всего несколько дней, и обменивали не больше трех тысяч рублей. Серьезные дельцы потерь не понесли, поскольку заранее на бумажные деньги скупали золото и драгоценные камни, антиквариат и предметы искусства.
Андрей заканчивал дежурство и уже предвкушал возвращение домой, в тепло. Если форменная шинель еще грела, то ноги в сапогах мерзли.
И тут из старинного трехэтажного особняка выбежала женщина. Она была без пальто, только в накинутом на плечи платке, на ногах – домашние тапочки. Увидев Андрея, она кинулась к нему.
Он поморщился: опять небось бытовая пьянка и дебош. Надо будет идти разнимать, а потом жена простит и заявление писать не будет.
Но женщина бежала к нему молча – обычно при пьяных скандалах они кричали еще издалека.
Андрей успел сделать несколько шагов ей навстречу, а про себя подумал: «Хоть согреюсь в теплой квартире».
Женщина добежала и прерывающимся от волнения и бега голосом сообщила:
– На третьем этаже, в двенадцатой квартире грабеж. Я отлучилась к соседке, вернулась – а дверь открыта и чужие голоса.
– Идемте.
Быстрым шагом Андрей направился к дому. Женщина бежала следом, едва поспевая.
Распахнув тяжелую дверь подъезда, Андрей вошел. Дом был старинной постройки, лестницы широкие – из доходных, что купцы строили для солидной публики.
Они успели подняться до площадки второго этажа – третий этаж был последним, как наверху распахнулась дверь и послышались шаги. Шел явно не один человек.
Андрей расстегнул кобуру и вытащил револьвер:
– Стоять, милиция!
Через секунду сверху прогремел выстрел.
Андрей оттолкнул женщину в непростреливаемую, мертвую зону, вскинул «наган» и дважды выстрелил по ногам незнакомцев. Ни их тел, ни лиц видно не было – все закрывал лестничный пролет.
Стрелял Андрей отлично: в разведке «мазил» не держат – слишком высока может быть цена промаха.
После его выстрелов сверху раздались крики, мат, стоны.
– Эй, мусор, дай уйти! Мы тебя не тронем, зуб даю!
– Бросайте оружие и спускайтесь с поднятыми руками! Живыми вас оставлю, но тюрьму гарантирую.
– Пошел ты…!
Сверху выстрелили. Пуля угодила в штукатурку, и Андрея осыпало известковой пылью. Он сунул женщине свисток:
– Спускайся на улицу, свисти!
Свисток был у каждого постового. Длинные трели означали тревогу, и каждый милиционер, находящийся поблизости, должен был спешить на помощь.
Женщина, прижимаясь к стене, стала осторожно спускаться по лестнице.
В пустом подъезде прозвучавшие выстрелы были как пушечные залпы. Наверняка люди проснулись, но из дверей квартир никто не выглядывал – боялись. Если у кого-то в квартире стоят телефоны, то уже должны были позвонить в милицию. Хотя надежд на скорое прибытие подмоги Андрей не питал – в райотделе одна старенькая полуторка. Пока ее на морозе заведут, дело как-то разрешится. Или они его убьют, или он их.
Андрей снял шинель, портупею – они сковывали движения.
С улицы уже доносились длинные трели свистка.
Прыжком Андрей преодолел сразу три ступеньки лестничного пролета, развернулся, выстрелил в низ живота грабителя и тут же прыгнул вниз, на площадку. Он бы выстрелил в грудь или живот, но они были скрыты от него лестничным маршем.
Вдогонку ударил запоздалый выстрел.
В том, что он попал, Андрей не сомневался. По его расчетам, у бандитов должно быть двое раненых. Но он не знал, сколько грабителей наверху, а у него оставалось всего четыре патрона. Ему вспомнилось об оставленном дома «маузере» – он ведь его так и не сдал. А как бы он сейчас пригодился! В разведку всегда брали с собой запасное оружие. Кроме автомата, нож и – как последний шанс – пистолет. Ведь если дело дошло до стрельбы из пистолета, то дистанция коротка. А в рукопашной доходило до саперных лопаток. Хорошо заточенная, она была не хуже топора и увечья наносила ужасающие.
На пол лестничной площадки упало сверху несколько капель крови. Андрей ухмыльнулся – кто-то серьезно ранен. Бандиты сейчас как в ловушке. Он им и выйти мешает, и с третьего этажа не выпрыгнешь. Постройка дореволюционная, в комнатах до потолков метра четыре, и в лучшем случае попытка выпрыгнуть закончится инвалидностью, в худшем – моргом.
Бандиты это тоже понимали, и сверху раздался голос:
– Мусорок, мы же тебя на куски порвем за наших братанов!
– Вы сначала до меня доберитесь! Ну, давайте – кто смелый? Только лоб зеленкой смазать не забудьте!
Почему-то у бандитов существовало поверье, что перед расстрелом лоб мажут зеленкой.
Грабители наверху стали тихо переговариваться. По голосам Андрей определил, что их было не менее двух. И еще один из бандитов говорил: «За наших братанов». Стало быть, раненых тоже не меньше двух, и один, скорее всего, в живот, а другой – в ноги.
В разведке раненых на себе несли бы до передовой, но в том, что бандиты поступят сейчас именно так, Андрей сомневался. Красиво говорить они мастаки, убеждать в дружбе до гроба умеют, но как до дела дойдет – каждый думает о том, как бы ему свою шкуру сберечь, она ближе. Вот и эти сейчас размышляют, как бы им самим прорваться да награбленное унести. А Андрей перекрывает им путь отхода.
Бандиты на лестничной площадке зашевелились, верно – придумали какой-то план.
Внезапно раздался металлический звук, потом он повторился.
Секунду Андрей соображал, что бы это могло быть, но потом дошло: один из грабителей поднимается по железной лестнице к люку, ведущему на чердак. Через крышу хотят уйти! Только люки всегда на замке, за ними обычно дворники смотрят. Правда, воры могут открыть навесной замок отмычкой. Эти замки простые и иногда открываются изогнутой шпилькой для волос.
Раздался легкий скрежет, и замок грохнулся на плитки пола.
Бандиты засмеялись. Понятно, радуются, что выход нашли. Что они предпримут? Первый уж наверняка в люк полез, второй держит под прицелом лестницу и его, Андрея. Но и он секунды спустя тоже начнет взбираться по лестнице. Потом настанет момент, когда верхняя половина туловища грабителя скроется в люке. Огонь открыть он не сможет, а вот выстрелить в него – самый подходящий момент. Только как подгадать эту секундочку? Раньше времени выскочить на лестничный марш – сам пулю получишь, а опоздаешь на миг – и бандит скроется, залезет на чердак. А оттуда один ход – через слуховое окно на крышу и вниз по пожарной лестнице.
Сверху послышался легкий металлический звук. Бандит старался взбираться, не создавая шума, но железная набойка на каблуке задела за металл лестницы и издала звук.
Андрей решился и бросился по ступенькам вверх. Тут же раздался выстрел, и с его головы слетела шапка, сбитая пулей. Рискуя сломать ноги, Андрей отпрыгнул назад. И кто только придумал эти ступеньки?
Грохнул еще один выстрел. Бандит не видел Андрея и стрелял для острастки.
Андрей снова рванулся вперед и с пол-оборота увидел туловище ниже пояса – наполовину бандит был уже на чердаке. В последнюю секунду Андрей успел выстрелить в поясницу и бедро.
Бандит завопил и рухнул вниз, на пол. Пистолет выпал из его руки и отлетел на ступеньки.
Андрей побежал на третий этаж, с ходу выстрелив бандиту в грудь: нельзя оставлять раненого, но еще живого противника за спиной. Сколько хороших ребят погибло из-за этого!
Раненного в ноги видно не было, кровавый след тянулся в распахнутую дверь ограбленной квартиры.
Андрей секунду колебался – на чердак или в квартиру? Выбрал квартиру, он кинулся в раскрытую дверь и тут же остановился: мертвый бандит лежал в коридоре, и под ним расплывалась лужа крови. Видимо, пуля задела крупный сосуд.
Андрей не был санитаром, но смерть на фронте видел много раз. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять – перед ним труп.
Он заглянул в комнату. Никого. Метнулся в другую: у стола лежал убитый хозяин. Нож – финка с наборной ручкой – торчал у него из спины.
Андрей выбежал из квартиры. Сколько секунд он потерял? Пятнадцать, двадцать? За это время бандит успеет перебраться по чердаку к слуховому окну. А дальше – железная, заметенная снегом крыша. Там темно и скользко. Конечно, бандит будет осторожен, и у Андрея есть в запасе время.
Он кинулся по лестнице вниз, на втором этаже подобрал свою шинель и на ходу оделся. Сколько у него в револьвере осталось патронов – два или один?
Женщина стояла у подъезда и тряслась от холода и страха. В подъезде звучали выстрелы, на улице – ночь, темнота, холодно и ветрено. Увидев Андрея, она испуганно отшатнулась.
Андрей забрал у нее свисток.
– Где пожарная лестница?
– Там, – она показала на правый угол дома.
– Иди в подъезд, замерзла уже. Но в квартиру не поднимайся.
А сам побежал к углу дома и осторожно заглянул за него – не хватало на пулю нарваться.
На лестнице, на самом верху виднелась темная фигура. Только что-то выглядела она очень уж большой и неуклюжей.
– Брось оружие и спускайся! – крикнул Андрей.
В ответ раздалось два выстрела, и неподалеку от Андрея взметнулись фонтанчики снега.
Андрей поймал бандита на мушку и выстрелил. Вернее, не столько на мушку, сколько наводил по стволу.
Фигура камнем полетела вниз, раздавшийся было вопль оборвался тяжелым ударом.
Андрей подошел. Так вот почему фигура выглядела несуразно большой! На плечах грабителя был приторочен армейский «сидор», в котором наверняка лежало награбленное – жалко было бросать.
Плохо, что Андрей ни одного из грабителей не взял живым – допросить некого было. То, что убил, поделом, но старая привычка разведчика оставить хоть одного в качестве «языка» давала о себе знать.
Он вернулся в подъезд, подобрал шапку и портупею, опоясался.
Женщина, изрядно продрогшая, стояла на площадке второго этажа.
– Телефоны в доме есть?
– У нас в квартире. А что там?
Андрей не ответил. Поднявшись по лестнице, он вошел в квартиру. Телефон висел на кухне, на стене. Он набрал «02».
– Дежурный Барсуков слушает.
– Это сержант Фролов. На Интернациональной в доме семь – грабеж и убийство. Высылай бригаду.
– Трупов сколько?
– Хозяин и трое бандитов.
– Это ты их, что ли? – удивился дежурный.
– Я.
– Сейчас распоряжусь, жди. Охраняй место происшествия, чтобы никто ничего не трогал.
– Знаю, – буркнул Андрей.
Он достал из кобуры пачку патронов, высыпал из барабана гильзы в мусорное ведро и снарядил револьвер. Любовно огладил оружие: револьвер был старый, как минимум – две войны прошел, а не подвел его. Потертое до металла воронение говорило о том, что он не лежал на складе, а был в деле.
Андрей уселся на табуретку и обвел взглядом кухню. Хорошо живут люди, кухня площадью больше, чем комната у его тетки.
Тяжело поднявшись, он вышел из квартиры. Один из убитых и его оружие лежали здесь же, на площадке. Значит, и ему положено быть именно тут.
Ждать пришлось около часа.
Женщина, хозяйка квартиры, поднялась на площадку.
– Сюда нельзя! – преградил он ей дорогу.
– Вы хоть скажите, что с мужем?
– Его убили.
Хозяйку Андрею было жалко. Какая-никакая, но была семья, был муж. А теперь она вдова.
Женщина бессильно опустилась на ступеньку:
– За что его?
– Не знаю. Деньги, золото, другие ценности у мужа были?
– Статуэтки и портсигары старинные. Отец его еще собирал, и он пристрастился.
Андрей хлопнул себя по лбу. Вот простофиля беспамятный! Труп с рюкзаком во дворе лежит!
– В квартиру не входить!
Он кинулся на улицу. Труп грабителя, «сидор» и пистолет его лежали на месте. А ведь могли и «сидор» и пистолет забрать запоздавшие прохожие.
Андрей почувствовал, что уже немного замерз – ветер вдоль улицы тянул пронизывающий, когда послышался звук мотора и из переулка показался свет фар. Из-за домов вынырнул грузовик.
Он остановился рядом с Андреем, и из кабины выбрался старший дежурный бригады. Из крытого брезентом кузова выпрыгнули еще трое.
– Что у тебя, Фролов?
– Три убитых бандита и хозяин квартиры. Они его ножом…
Оперативник подошел к трупу и посветил фонариком в лицо:
– Каин-резаный. Давненько мы с ним не встречались, года два.
– Знаете его?
– Ловил два раза. Отсидит, выйдет – и снова за старое. Но теперь уж отбегал. Что за «сидор»?
– Полагаю – краденое. Не досматривал.
– Володя, за тобой фотографии, пальчики. А ты в квартиру веди.
Они вошли в подъезд.
– Ух и кровищи! Ты-то сам не ранен?
– Нет, это бандитская.
Женщина при виде милиционера встала.
– Хозяйка квартиры, – пояснил Андрей, – это она меня позвала.
– Хорошо. Постойте немного здесь, мы позовем. Николай, ищи понятых.
– Так ночь на дворе, где я их возьму?
– Стучи в квартиры.
Они вошли в квартиру.
– Это хозяин или бандит? – указал на мертвого лейтенант.
– Бандит. Я его в ногу ранил, он кровью истек.
– Собаке собачья смерть. Который на площадке лежит – отстреливался?
Андрей снял шапку и просунул в пулевое отверстие палец.
– Ого, повезло тебе! Считай, второй раз родился.
Они зашли в комнату, где на полу возле стола лежал убитый хозяин.
– Так, диспозиция ясна. Рассказывай, как все было.
Андрей коротко и четко доложил.
– Садись. Вот бумага – пиши рапорт. И поподробнее! Что, когда, сколько раз стрелял, словом – кто из них что делал. – Андрей уселся за стол. Писать он был не мастер, но через полчаса закончил.
К этому времени фотограф сделал снимки, оперативник составил схему места происшествия. Вызвав машину-труповозку, они погрузили в нее трупы. Оружие бандитов и «сидор» как вещественное доказательство забрали с собой. С описью награбленного возились долго – часа два, но женщина все вещи опознала и перечислила четко.
– Ну ты молоток, Фролов! – хлопнул его по плечу Николай из дежурной бригады. – Самого Каина завалил с подельниками!
– Не завидуй, Коля! Ты лучше на шапку мою погляди…
С этими словами Андрей снял с головы шапку и показал дырку от пули.
– М-да! – задумчиво протянул Николай, недоверчиво глядя на Андрея. – Я же говорю – повезло!
Пока Андрей сдал оружие, пока доплелся до дома, начало светать, и поспать ему удалось всего часа два.
