Глава 9. Белоозеро
Утром народ дружно потянулся из села в сторону недалекого леска. Илья с Буслаем пошли тоже.
– Есть охота, хотя бы кулеша, – сказал Илья.
– Ты что? Не можно перед обрядом.
Илья только головой покрутил от досады. Тонкостей языческих обрядов он не знал и попал впросак.
В небольшом березовом лесу, скорее роще, была вытоптана поляна, в центре которой стоял двухметровый деревянный идол Перуна. Суровое лицо с длинными усами грубо высечено из дуба, глаза грозно смотрят. На губах истукана – засохшая кровь принесенных жертв.
Перед идолом громоздился плоский камень. Илья еще удивился – как только его сюда притащили?
Пришедшие язычники встали широким кругом. В центр его вышли оба волхва, Борг и Гостята – в длинных белых рубахах, босиком. По обеим сторонам головы в волосы разноцветные ленточки вплетены, на шее – ожерелья из клыков медведя и волка.
Борг держал в руках Велесову книгу, Гостята – бубен и колотушку.
Борг начал описывать круги вокруг идола и при этом негромко говорить молитвы – обращение к Роду, Макоши, Велесу.
В это время Гостята ритмично бил колотушкой в бубен, чтобы боги услышали обращенные к ним молитвы.
Потом помощники волхвов вынесли миску с зерном. Борг взял ее, щедро насыпал зерна на жертвенный камень и поднес щепотку к губам Перуна. Зерно осыпалось, и Борг вскричал:
– Перун не принимает наше подношение!..
В это время помощники уже несли петуха.
Гостята увеличил темп ударов в бубен, а помощники волхва поднесли Боргу жертвенный нож с широким и кривым лезвием.
Жрец положил петуха на жертвенный камень и отсек ему голову. Брызнула кровь.
Держа петуха за лапы, жрец поднес тушку к губам Перуна и смазал горячей кровью губы истукана.
Язычники взорвались криками радости.
Илья посмотрел на лица мужчин: похоже, действа жреца и ритмичные удары бубна Гостяты подействовали на них гипнотически – они не отводили глаз от волхвов и Перуна, зрачки глаз были расширены. Да жрец их просто в транс ввел!
Борг опять принялся ходить вокруг идола, периодически вздымая обе руки к небу и бормоча молитвы. Потом остановился у жертвенного камня и крикнул:
– Боги услышали нас! Но они недовольны скудными дарами!
Жрец сделал знак, и помощники подвели к нему молодого бычка. Илья заподозрил, что бычка предварительно чем-то опоили, больно уж смирно он себя вел: не брыкался, не бодался – как в полусне.
Жрец опять начал воздевать руки вверх, а Гостята бил в бубен. За звуками ударов не было слышно, что говорит Борг.
Закончив возносить молитвы, Борг резким движением полоснул бычка ножом по шее. Обильно потекла кровь.
Двое помощников волхва удерживали бычка, а один подставил к ране чашу, собирая кровь.
Когда чаша наполнилась, ее передали волхву, и тот торжественно поднес ее к губам истукана, наклонил. Кровь потекла по деревянному лицу истукана. Затем жрец сам отпил из чаши и передал ее Гостяте. Тот тоже припал к чаше, а остатки крови вылил на жертвенный камень.
Язычники, стоявшие кругом, начали приплясывать. Они стояли на месте, но переступали с ноги на ногу, причем все вместе, как будто под порывами ветра – так колышется пшеница. При этом все дружно восклицали:
– Хорс, не остави нас! Перун, даруй победу над ворогами!
Волхвы же дружно кричали:
– Род, прими нашу жертву!
Они повторяли эту фразу, как мантру, несколько раз, видимо, жрецы сочли, что принесенных жертв мало. А скорее всего, они действовали по плану и решили продолжить спектакль, воздействуя на души язычников со всей силой.
Когда вопли мужчин немного стихли, Борг сделал знак, и в круг вывели молодого священника. Был он в изодранной рясе, на груди болтался медный крест на цепи. Священник был босиком, на лице следы побоев, руки связаны за спиной.
Наступила тишина, и Илья понял, что сейчас все закончится. Ему было противно и страшно. Священник молод, ему бы жить да жить.
В душе Ильи нарастало неприятие происходящего. Не должен один человек убивать другого из-за разницы в вере, никакая религия не должна призывать проливать кровь во имя самой себя. Илья признавал убийство себе равного только в бою, когда или ты, или тебя.
Но язычники встретили появление избитого и связанного священника радостными воплями и приплясыванием.
– Сейчас ты отправишься к своему мертвому богу! – кричали они.
Илья был неприятно поражен: откуда в людях столько злости и ненависти к незнакомому им человеку?
Волхв вскинул руки, и беснующаяся толпа умолкла.
– Отрекаешься ли ты от своей веры? – спросил жрец священника.
Священник уже понял свою участь. Он выпрямился, собрался с силами.
– Нет, – громко ответил он волхву.
– Перейди в веру отцов и прадедов, склони колени и голову свою перед Перуном – и ты уйдешь отсюда свободным.
– Нет, – повторил священник.
У Ильи появилось уважение к молодому священнику. Вот стоит он, молодой, среди ненавидящих его язычников, и надежды на спасение нет, исход ясен. Кажется, скажи «отрекаюсь» – и будешь жить дальше. Но тверда была вера священника во Христа.
Борг повернулся к Перуну.
– Прими нашу жертву, Род!
Жрец сделал знак, и помощники волхва накинули на шею священника веревку кольцом. За два ее конца взялись двое добровольцев из язычников и стали тянуть в разные стороны, удушая.
Священник задергался, закатил глаза, захрипел.
Борг подошел не торопясь, наслаждаясь мучениями жертвы, и ударил священника ножом в сердце.
Язычники взорвались воплями.
Один из помощников поднес жертвенную чашу к ране, откуда толчками била кровь, наполнил ее и протянул жрецу. Борг поднес чашу к губам деревянного истукана:
– Испей, Род, кровь жертвы и ниспошли нам победу! – возопил он.
Лицо и грудь истукана были в крови.
Потом Борг отпил из чаши сам, и Илью едва не стошнило от отвращения – так хреново ему не было давно.
Воины за веревку утащили труп священника, а Борг и Гостята вскинули руки:
– Перун дал знак! Он принял наши жертвы! Возрадуемся, братья!
Язычники пустились в пляс, образовав огромный хоровод. Они делали несколько шагов в сторону, держась за руки, потом кланялись идолу и кричали «Славься!»
Илья незаметно отошел в сторону и встал за деревом, а когда массовая истерия завершилась и все направились к селу, присоединился. Он шел, а в душе росло негодование. До какой неоправданной жестокости, варварства могут опускаться люди?
Окружавшие же его язычники были веселы, похоже – они не видели в человеческом жертвоприношении ничего необычного. И если раньше Илья воспринимал их как гонимое меньшинство, сочувствовал им, хотя не разделял веры, то сейчас он чувствовал себя здесь чужим – так сильно повлияла на него стойкость молодого священника. На мученическую смерть пошел, но вере не изменил. Как говорится, на миру и смерть красна. А в кругу язычников, среди чуждых ему людей, даже без надежды, что кто-то сообщит семье о его смерти, о месте захоронения… Хотя какое захоронение? Помощники жреца бросят тело в ближайший овраг, на потребу диким зверям. Не по-людски!
Меж тем в селе к возвращению язычников с капища готовились. Вовсю кипели котлы, распространяя дурманящий запах кулеша – кушанья распространенного, простого, сытного и быстрого в приготовлении.
Из кувшина всем желающим разливали медовуху.
Кулеш разложили по мискам, изголодавшиеся язычники уселись на траву и стали есть. Каждому дали по доброму ломтю свежеиспеченного хлеба.
Однако у Ильи аппетит пропал напрочь. Он уселся в стороне, выпил медовухи – слабоалкогольного напитка вроде браги – и подумал: «Водки бы сейчас, чтобы забыться, стереть из памяти увиденную мерзость. Да только нет в этом времени столь крепких напитков».
Подошел Буслай:
– Поел уже, медовухой запиваешь? Шустро ты!
– Как получилось, – пожал плечами Илья.
– После таких обильных жертвоприношений все у нас получится, боги на нашей стороне. Что сможет их распятый бог против Макоши и Перуна?
Буслай был возбужден и доволен. Вокруг много людей, сотни три крепких мужиков – сила! Кто им сможет противостоять? Попы с крестами? На жертвенном камне дни свои окончат, как этот, сегодняшний.
Насытившись, выпив медовухи, мужики развеселились, плясать стали, песни петь, а потом развели огромный костер и стали через него прыгать. По поверьям, огонь очищает от нечистой силы.
Многие к вечеру упились, устали и позасыпали, где придется.
Илье вдруг подумалось: «Что меня здесь держит? Зачем я сюда пришел, в круг чуждых мне по духу людей? Вполне можно уйти незамеченным, вернуться в Ярославль».
Но все-таки чувство верности данному слову перевесило. «Последний раз схожу с волхвами – и все, баста! Чем мог, помог, дальше пусть сами. А я по-человечески жить хочу, как нормальные люди. Женился, пора домом обзаводиться, детьми. Видно, жить мне в этом времени суждено. Жаль, никакой весточки родителям подать нельзя, а наверное, беспокоятся. Интересно, Макошь в самом деле обладает способностью перемещаться во времени? Или существуют параллельные миры? Живут на одной земле люди в разных мирах, не соприкасаются. А перешел тонкую грань – и вот ты уже на другом уровне развития цивилизации», – думал Илья.
Он забрался под телегу Буслая – на самой подводе уже храпел ее хозяин. Под утро выпадает роса, и под телегой удобнее, сухо.
Он уснул уже, как в полночь вдруг почувствовал, как нагревается за пазухой деревянная фигурка Макоши.
Приоткрыв глаза, Илья выглянул из-под телеги: на небе сияла полная луна. «Ну да, – сообразил полусонный Илья, – общение с древней богиней обычно происходит в полнолуние». И тут он услышал голос в своей голове:
«Ратибор, тебе предстоит серьезное испытание. Мятеж будет долгим и трудным, и от тебя будет завить многое. Пройдешь тяготы с честью, как до сих пор, – верну тебя в твое время, к родителям».
– А как же Марья? – шепотом спросил Илья, но ответа не последовало. Видимо, богиня была занята.
Илья оглядел сонный лагерь. Людей много, но неужели богиня общается только с ним одним? А волхв? Или он ее не слышит, но она подает ему какие-либо понятные знаки?
Илья еще некоторое время сидел под телегой – сон не шел. Если все получится, как сказала Макошь, то как же с Марьей? Он вернется, а она останется здесь? Нет, так не пойдет! Либо они вдвоем возвращаются в его время, либо он остается здесь. Такую девушку редко встретишь. Мнения же о современных ему девушках Илья был невысокого – самолюбованием заняты, эгоистичны и меркантильны. Как говорится, плавали, знаем.
Он решил: не хочет богиня общаться – не заставишь, но на следующую ночь он смиренно попросит вернуть его с Марьей, это был бы лучший вариант из возможных.
Илья все-таки уснул. Ему показалось – только веки смежил, а уже Буслай в плечо толкает:
– Здоров ты спать! Али медовухи стоялой перебрал? Кушать пора и в поход.
В лагере уже суета, народ пожитки скромные собирает, возле кашеваров кучкуется.
Илья умылся колодезной водой, поел. В поход так в поход.
Вышли сразу после завтрака. Впереди на телеге Гостята и Борг трясутся. За ними – еще с десяток подвод с провизией, а уж потом нестройной колонной – языческое воинство.
Илья шел в конце колонны. Пыльновато тут, зато все фанатики впереди, думать не мешают.
А поразмышлять было о чем. Если восстание потерпит поражение, что уже было дважды и не исключено, что повторится в третий раз, надо в одиночку в Ярославль пробираться, забирать Марью – и в Псков. А если волхвы верх возьмут? Макошь может перенести Илью в свое время, не предупреждая, или будет полнолуния ждать? Сколько у него времени в запасе – неделя, месяц? Как на распутье стоял.
Через пару часов небыстрого марша они вошли в деревню о пяти избах. Тут явно обитали язычники: на околице – небольшой идол Велеса, и волхвов встречали как дорогих гостей. Все жители вышли, дары преподнесли – несколько караваев хлеба да кваса жбан большой.
Хлеб моментом съели, квас выпили и двинулись дальше – маленькие деревни волхвов не интересовали.
К вечеру прошли километров двадцать – двадцать пять. Все пропылились, устали и хотели есть.
На ночевку остановились в селе. Похоже, волхвы или их помощники просчитали маршрут и места ночевок. Село – это вода в колодцах, возможность купить у селян мясо или овощи, молоко, творог и сыр.
Язычники дождались, пока сварится похлебка, умылись, поели и улеглись спать кто где.
Утром, после завтрака, они собрались на площади. Волхвы воздавали хвалу богам за хорошую погоду, за удачное начало похода. К язычникам присоединилось много местных жителей, они внимательно слушали.
Волхвы старались говорить проникновенно, обвиняя во всех бедах – засухе, неурожае – отход населения от старой веры. Якобы это боги наказывают людей за отступничество, а распятый бог слаб. Кто за христианство? В первую очередь – князья, именитые люди, богатеи. У них все припасы: зерно, меды, меха. Стало быть, веру прежнюю вернуть надо, а проповедников веры слабой и лживой надо изгнать, а еще лучше – сжечь, как нечистую силу. И добро нажитое неправедно у богатеев отобрать надо и поделить.
Илья, слушая, просто обалдел. Предыдущие мятежи проходили под идеей возврата веры, о богатеях и дележе нажитого добра речи не шло, и это было что-то новое. Видимо, волхвы решили, что такие слова и действия найдут больше сторонников. Если духовное подкреплено зримым, материальным, оно всегда доходчивей, понятнее. Услышанное напоминало Илье идеи французских утопистов, взять тот же «Город солнца» Кампанеллы. Выходит, не французы были первыми, а волхвы русские… Неожиданный поворот!
Местным красноречивые воззвания жрецов понравились. Возбудились селяне, кричать стали, что настала их пора, что надо брать мироедов за грудки, отбирать у них провизию.
– Зима скоро, амбары же пусты – чем князю подати платить? Тиун не спросит, сколько уродилось, ему жито подавай!
– Верно! У сельского старосты амбары полны, а что-то я не видел, чтобы он на поле спину гнул!
– Идем и отберем! Разделим по справедливости!
Обстановка накалялась. И надо же было такому случиться, что к площади подъехал на телеге староста. Может быть, не появись он – и обошлось бы. Но сейчас достаточно было малой искры, и заполыхало.
Староста взобрался на телегу и стал угрожать собравшимся. Это переполнило чашу терпения, селяне кинулись на старосту, стащили его с телеги и стали избивать. Не любят власть на Руси, особливо, если она ведет себя заносчиво и недальновидно. Старосту забили до смерти.
Пролитая кровь распалила селян еще больше, и они двинулись по домам богатеев – их вытаскивали из изб и избивали. Кого жизни лишили, других покалечили. Зерно и другие припасы, вроде соленой рыбы в бочках, грузили на подводы или катили, как бочонки с медом, на площадь.
Вскоре погромами оказалось охвачено все село. Те из зажиточных селян, что успели, сбежали, побросав все и прихватив только домочадцев.
Язычники, пришедшие с волхвами, участия в первом погроме не принимали. Зачем? Селяне все сделали сами.
Когда избы и амбары богатеев разгромили, Борг поднял руки:
– Десятину из отобранного – нам, на воинство. Кто из сильных духом и телом желает присоединиться, подходите.
Воинство язычников пополнилось восемью молодыми парнями.
На подводы язычников погрузили муку, бочку соленой рыбы, мешок вяленого мяса. Это было меньше десятины, но не брать же меха или сметану в крынках?
Язычники прямо на площади развели костры и стали варить кашу, а также отобранных у богатеев кур и гусей. Над площадью витал запах съестного.
Воинство волхвов ходило довольное и гордое, а Илья взирал на них снисходительно. Ну никакой дисциплины! Караулов на окраине села не выставили, дозоров – пусть и пеших – не выслали. Нагрянь сейчас дружина – пусть малая, боярская, не княжеская, – половину язычников с ходу вырубили бы. Но, похоже, самонадеянность волхвов и отсутствие у язычников воеводы сыграют с ними в дальнейшем злую шутку.
По понятию Ильи, должен быть руководитель похода, и он есть – Борг. Но одновременно с этим должен быть воевода, разделение всего воинства на какие-то отряды – каждый со своими функциями. Сейчас же все походило на махновщину в ее худшем проявлении, чистой воды анархизм с лозунгом «Грабь награбленное!», прикрытое борьбой с православной верой. И быть восстанию до первого серьезного столкновения с дружиной. Гриди княжеские хорошо вооружены, обучены и конны! А пеший против конного не устоит. И потому Борг и тот, кто за воинов отвечает, должны озаботиться защитой их от конницы: длинные копья, железные крючья на древках – стаскивать всадников с коней, щиты. Тогда можно организовать оборону.
Село Великое, где был сбор, имело не одну кузницу, и вполне можно было отковать необходимый запас наконечников для копий и крючьев. Древки же подобрать да насадить наконечник почти каждый сможет. А чтобы в походе они не отягощали да не мешали, на отдельной телеге везти.
Но волхв полагал, что знает и умеет организовать восстание, одержать победу. Илья же, видя воинство изнутри, сильно сомневался в этом, но мнение свое никому не высказывал. Кроме того, Борг не препятствовал уходить из села несогласным – тем же богатеям, поскольку о восстании и погромах тут же станет известно сельским старостам близлежащих сел. И они не станут дожидаться, когда язычники заявятся к ним, а или сами отправятся в Ярославль, или гонца пошлют воеводе.
Воинство идет пешком да еще и задерживается, как сегодня. А гонец с тревожным известием на коне скакать будет во весь опор. И если воевода дружину свою быстро поднимет, то верховые лошади гридей будут здесь на третий или четвертый день. То есть выходило – дня три-четыре язычники могут чувствовать себя в относительной безопасности. А вот в отношении того, будет ли счастливым день пятый, у Ильи были сомнения.
Следующим утром воинство язычников направилось дальше – впереди шли волхвы. К телеге на палке был привязан флаг – кусок белой ткани с нарисованным солнцем, от которого расходились лучи.
Флаг был прямой противоположностью княжескому. У тех стяги были черные, с вышитым ликом Христа – даже по цвету издалека не спутаешь.
Борг явно хотел выделиться. Как же! За его подводой три сотни вооруженных язычников, сила по тем временам серьезная. У многих удельных князей дружины были немногим больше. А впереди городов нет, только села вплоть до Белоозера. И сам город невелик, городские стражники немногочисленны. Это значительно позже, через четыре века город станет славным хранителем царской казны, куда не смогут докатиться волны завоевателей.
Небольшие деревни они теперь проходили, не останавливаясь. И чем дальше уходили от Ярославля на север, тем реже встречались населенные пункты.
Но весть о языческом походе уже разлетелась по округе. К воинству примыкали одиночные добровольцы и небольшие группы.
Волхв был доволен, считая решение охватить мятежом сначала деревни и села правильным. Вот наберет восстание силу, соберет достаточно воинов – тогда можно двинуть и на Ярославль, а сладится все – так и на Суздаль. Волхв был полон надежд.
На пятый день похода зарядил мелкий нудный дождь. Дорогу развезло, одежда на людях промокла, разведенные для просушки и приготовления еды костры больше дымили, чем давали тепла. Мука в мешках, хоть и прикрытая рогожей, подмокла. Но никто не роптал, почти все язычники были местные, им к капризам северной природы не привыкать. Но все же, когда следующим днем они подошли к селу, люди приободрились. Дождь не прекращался, а в селе можно было переночевать в сухих избах или овинах, обсушиться. Сырость донимала, к сапогам или лаптям липли комья грязи, и скорость на марше сильно упала. Погода тому виной или усталость, но Борг речей не говорил.
Воинство языческое пограбило дома, принадлежащие людям именитым или богатым, да в них же и ночевать расположилось.
Дождь внес свои коррективы в дальнейший поход, и язычники задержались в селе на трое суток, пока не выглянуло солнце. Дорога к полудню просохла: все-таки весна заканчивается, через несколько дней лето.
Жители вздохнули с облегчением: далеко не все из них приняли приход язычников с радостью, а священника и вовсе спрятали. Со злости язычники сожгли деревянную церковь.
Подводы, число которых постепенно росло, нагрузили награбленной провизией. Воинство многочисленно, мужики по большей части молодые, а длительные переходы значительно увеличивают аппетит. Борг и его помощники заботились о сытном питании людей, голодный человек – не боец, да и уйти самовольно может. А коли простейшие потребности в еде, питье и отдыхе удовлетворены, то и воинство языческое довольно будет.
Сейчас язычники просто на руках готовы были носить волхвов. Если кто обносился изрядно, забирали в избах при погромах рубахи, порты, сапоги. Хорошая обувка была самым ценным приобретением: лапти снашивались быстро, а в дождь промокали.
Борг позволял погромы только в домах христиан. Часть изъятого, конфискованного добра он отдавал в семьи язычников, сея тем самым вражду в селениях.
С каждым занятым язычниками селением самооценка воинства и волхвов росла, и во всех селениях к мятежу присоединялись добровольцы.
Илья же, глядя на пополнение, только головой качал. Нельзя брать всех, кто древних богов поддерживает. Мало того, что у людей выучки, умения нет – так нет еще и оружия, а голыми руками не повоюешь. К тому же не все из них физически крепкие. Похоже, волхвы решили увеличить число воинов, устрашить возможных противников количеством. Ой, зря! Только потери будут больше, причем бесполезные. Но говорить с волхвами об этом он не стал. Сейчас мятеж на подъеме, волхвы горды и земли под собой не чуют. Однако же со дня на день должна прибыть княжеская дружина с Вышатой или боярские. Сами по себе они немногочисленны, но, сведенные воедино, представляли из себя грозную силу.
Опустошив село, наевшись от пуза, воинство двинулось дальше. Слухи об их приближении бежали впереди войска. Многие православные покидали свои дома, погрузив на телеги самое ценное и посадив детей. Никто не уповал на разум и милосердие язычников, с иноверцами они расправлялись жестоко.
Наконец, после многих дней пути, уже в сумерках они подошли к конечной цели пути – городу Белоозеро. Город был окружен земляным валом, за ним – деревянный тын.
Войско язычников остановилось вблизи города – волхв решил входить в город белым днем. Илья подумал еще – белого коня тебе не хватает, чтобы въехать победителем.
Почти всю ночь язычники жгли костры – кашеварили, грелись.
Горожане смотрели на множество костров и мелькающие вокруг них силуэты со страхом – о серьезном отпоре речи не шло. Что может противопоставить город? Десяток городских стражников и небольшую дружину местного боярина?
Ночью, под покровом темноты из города потянулся обоз. Христиане в страхе за жизнь свою и домочадцев покидали город, бросая нажитое имущество, причем уходили как богатые, так и бедные. Оставшееся же население провело ночь в тревожном ожидании.
Утром волхвы провели обряд жертвоприношения: зарезали петуха, насыпали зерна на жертвенный камень. Настоящего, старого капища не было, и помощники Борга установили, вытащив из телеги, небольшую, в метр, деревянную фигурку Перуна.
После молитв волхв разрешил поесть. Сам же оделся в белые одежды, навесил на шею ожерелье из зубов, взял в руки посох. Выглядели оба волхва торжественно, представительно.
Дождавшись, когда воинство насытится и соберется, двинулись к городу. Впереди колонны шел один из помощников волхва, неся в поднятых руках самодельный белый флаг с нарисованным Хорсом. Гостята периодически бил в бубен и бормотал заклинания.
День был погожий, солнечный, но настроение у горожан было плохое, поскольку они видели, как приближается к городу процессия язычников.
Городские ворота оказались не заперты, стражников возле них не было.
Борг торжествовал, легкая улыбка не сходила с его уст. Белоозеро было первым городом, куда он входил с воинством, и волхва распирало от чувства гордости и собственной значимости.
Улицы города были пустынны, и лишь ближе к городской площади стали встречаться люди. Площадь использовалась как торг, но сегодня на ней было пусто: не стояли подводы с провизией, не было видно купцов и покупателей.
Волхвы явно не рассчитывали на такую встречу. Они полагали – уж их сторонников будет много, и Борг обратится к язычникам, проведет обряд. Не для того волхвы и воинство ночевали под городом, чтобы утром войти в пустынный город.
Явно недовольный Борг приказал воинам очистить город от скверны, и жаждавшие крови и трофеев язычники хлынули по прилегающим улицам. Единственное, о чем предупредил волхв, – пожаров не учинять.
Город деревянный, и начни язычники жечь дома именитых людей или церкви, огонь неминуемо перекинется на другие постройки, и заполыхает весь город. Волхвы же планировали на первое время сделать город своей столицей. Да и слово «город» звучит гордо и солидно, не деревня какая-нибудь. Из города пойдут посланники, понесут правду древних богов в другие земли и края, и восстановится гонимая религия, воспрянут древние боги и помогут волхвам. Потянутся в город язычники из других городов, увеличится население, и тогда никакие дружины взять город не смогут, тем более что волхвы уже имели в мыслях укрепить его, сделать неприступной крепостью. А каждого посланника, несущего свет и правду истинных богов в иные земли, сопровождать воинами из язычников, дабы не обидели.
Планов было много, но для начала надо было очистить город от христианской скверны и сохранить его в целости. Поэтому язычники, ворвавшись в храмы, первым делом сначала гасили лампады перед иконами. Случись, что в потасовке опрокинут масляную лампаду, – произойдет непоправимое, а средств тушить пожар нет. Хотя воины сомневались: зачем сохранять церкви? Однако приказы волхвов исполняли рьяно.
Большая же часть язычников бросилась по улицам. Сторонники их из городских жителей сами показывали, где живут люди богатые или знатные, священник или церковный староста. К ним врывались в избы, ломая калитки и заборы, в лютой ненависти крушили мебель и утварь. Если хозяева сопротивлялись, их безжалостно убивали. Домочадцев же изгоняли со дворов, порой в одном исподнем.
Кое-кто из горожан, жалея несчастных, тайком прятал их у себя. Соседи же, как не помочь? Но делали это украдкой, опасаясь расправы. Иные, не найдя сочувствия, уходили из города, осыпаемые насмешками и улюлюканьем, а то и камнями. Наиболее оголтелые, желая выслужиться перед язычниками, спускали на несчастных цепных псов, радостно вопя, пока псы рвали платье на христианах.
Вакханалия была полная. Где кричали женщины и дети, стенали старики, а где волокли из амбаров мешки с мукой или катили бочки с соленой рыбой – в первую очередь воинство заботилось о своем пропитании.
Илья в грабежах и бесчинствах не участвовал – противно было. Зачем измываться над человеком, изгонять его из отчего дома, а то и убивать только за то, что он поклоняется другому богу? Ведь князь Владимир не спросил людей, крестил их насильно. И распространялось христианство на Руси медленно и постепенно, под давлением князей и власть имущих. А в Белоозере одни люди уничтожают себе подобных за то, что сменили веру. Причем веру сменили деды и отцы, а дети уже считали это нормой – ведь сменилось не одно поколение. И теперь, когда в городе бесчинствовали язычники, христиане недоумевали и обижались – за что их так?
Илья, полагая, что язычники пришли в город надолго, хоть и не навсегда, решил обосноваться и занял брошенную жителями избу.
Мечтам волхвов и воинства сделать Белоозеро первым городом язычества и своей столицей он не верил. Как только до князя и воевод дойдет весть о захвате города, будет выслано войско, и язычников изгонят или уничтожат. Так что волхвы – калифы на час. Но и жить на улице он не собирался.
Илья прошелся по избе – ее хозяева покидали жилище в спешке: одежда была разбросана, сундуки открыты. Хватали все самое ценное, брали детей и бежали – а детей в каждой семье было много.
Илья видел пустую конюшню. Покидав нехитрый скарб на подводы и посадив детей, хозяева покинули город, и скорее всего – вчера, под покровом ночи. Остановившихся под городом на ночевку язычников видели все, слух разнесся моментально.
Внезапно Илья услышал с улицы истошный женский крик и выскочил посмотреть, в чем дело.
Один из язычников тащил за волосы, намотав их на руку, молодую женщину, периодически останавливаясь и пиная ее ногами. За женщиной бежал маленький, лет четырех, мальчик, плача и размазывая по лицу слезы.
Илья вышел на улицу и преградил дорогу:
– За что ты ее?
– А ты кто такой? Поди прочь с дороги!
Илье стало странно. В войске волхва его знали, многие – по имени, а в лицо – так и все.
Не говоря ни слова, Илья ударил мужика в челюсть. От сильного удара тот так и упал навзничь. Илья наступил ему ногой на грудь:
– Сам кто таков будешь? Я – Ратибор. А ты назовись, коли жить хочешь!
Мужик прошепелявил что-то невнятно, выплюнув в дорожную пыль выбитые зубы вместе со сгустками крови.
– Басарга это, прозвище такое! Из местных он. В кости играть да красть, что плохо лежит, только и горазд! – крикнула женщина. Она уже поднялась с земли и прижимала к себе все еще всхлипывающего мальчонку. В вырезе расшитой рубашки виднелся крестик на тонкой веревочке.
Илья понял, что Басарга решил воспользоваться моментом, примкнуть к язычникам и побесчинствовать, коли уж выпала такая возможность. Он схватил мужика за грудки, поднял:
– Ты что же, гнида, делаешь? Полагаешь, тебе все можно?
Вид у Ильи сделался грозный и страшный – он и в самом деле был разгневан. Выхватив боевой нож, он одним ударом отсек у Басарги нос – так палачи метили воров и душегубов.
Мужик заорал от боли, но Илья приставил окровавленный нож к его горлу, и крик смолк.
– Заткнись и убирайся из города! Увижу еще раз – посажу на кол, другим в назидание. Понял?
Мужик часто-часто закивал, по подбородку его текла кровь.
Илья вытер нож об одежду Басарги, вложил его в ножны и одним движением отшвырнул от себя мужика.
– Считаю до трех. Исчезни!
Прикрывая одной рукой рану, мужик побежал к воротам.
Женщина, обнимая сына, с ужасом смотрела на Илью. Раз он так обошелся с Басаргой, то что может сделать с ними? Ведь у Басарги даже креста на шее не было, а у нее он виден. Вроде как бы невзначай женщина прикрыла ладонью крестик.
– Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. Проводить тебя до твоей избы?
– Не… не надо… Там эти! Они мужа убили!
Илья думал недолго.
– Идем в избу, там ты и сын будете в безопасности. Будешь служанкой, еду готовить.
Выбора у женщины не было, и, страшась, она пошла за гигантом. Мальчонка уцепился ручонками за подол материнского сарафана и не отставал от нее.
– Изба не моя. Но тебе пересидеть несколько дней надо, сына сберечь. Спать я буду там. – Илья указал на спальню хозяев, где стояла широкая кровать с периной. – А ты располагайся, где хочешь. На улицу не выходи, а ежели придет кто, отвечай – изба Ратибора, и пусть прочь идут. Твое дело маленькое – на поварне хозяйствовать. Припасы у хозяев найдешь – в амбаре или подвале. Согласна?
Женщина кивнула – а что ей оставалось делать?
– Ты каких будешь?
– Муж звонарем при церкви был.
Илья понял, почему убили ее мужа.
– Кашу какую-нибудь сготовь, я уйду ненадолго.
И Илья направился на площадь.
Язычники уже притащили из разоренных изб гору мешков – с мукой, крупами и овощами, успели развести несколько костров и повесить над ними котлы.
Волхвы стояли в сторонке, разговаривая меж собой, и вид у них был довольный. Увидев Илью, подозвали его взмахами руки.
– Что невесел, Ратибор? – приветствовал его Борг. – Видишь, как хорошо все складывается? Город наш, обустраиваться надо. И провизии полно.
– Не тем занимаетесь, волхвы, – ответствовал Илья. – Ворота городские нараспашку, охраны нет, дозорных.
– Так ведь и врага поблизости нет, Ратиборушка! – Борг улыбался.
– Когда он придет – а это случится непременно, поздно будет!
– Фу! Праздник души испортил! Ты у нас воин, вот и займись своими делами. Возьми людей, кто тебе надобен, да и распоряжайся от моего имени. Сделай так, как положено.
– Повинуюсь, Борг. А ежели кто не схочет?
– Руби! Одним-двумя меньше будет – что это изменит? Город наш, и сторонников прибавится. А весть о нас пронесется по окрестным землям, повалит народ! – Борг благодушествовал. Он уже вкусил славы, он вел свою паству за собой.
Илья едва не скривился – Боргу только пьедестала не хватает. Быстро он вознесся, как бы падать больно не пришлось. Ладно, его дело маленькое – воинское прикрытие. Но Илья уже решил для себя, что этот поход – последний. Все! Насмотрелся он уже на «геройство» язычников. Хватит, долг Макоши отдан. Теперь бы только выбраться из этой заварухи живым.
Илья пошел по улицам к городским воротам. Остановив нескольких язычников, приказал им бросить трофеи и идти в караул.
– А ты по какому такому праву мне приказываешь? – выступил вперед рыжий молодчик. За спиной у него был мешок с награбленным добром.
– Борг приказал. Не подчинишься мне, стало быть – именем волхва накажу. – Илья говорил спокойно.
Рядом с Рыжим стояли другие мародеры – иного определения им Илья дать не мог. Не война идет, они не город противника заняли – зачем убивать и грабить? Ведь здесь свои живут, славяне!
Гонора у молодчика было много. Он бросил мешок на землю и вытряхнул из рукава в ладонь кистень.
– Давай, накажи меня! Посмотрим, как это у тебя получится! – и засмеялся.
Стоявшие вокруг заржали – шутка показалась смешной.
Илья сделал шаг вперед, молниеносно выхватил меч и снес рыжему голову.
Кровь брызнула на лицо и одежду дружков убитого, и несколько секунд все стояли, застыв, – до этого смертоубийств среди своих не было. Однако дошло – не самоуправствует Ратибор. Мешки сразу бросили.
– Да мы кто? Раз волхв приказал, все сделаем! Веди!
– Сразу бы так! Уберите рыжего – что ему в городе смердеть? Да за городскими стенами выбросьте подальше.
Убитого подобрали, понесли и, выйдя за ворота, выбросили. Не похоронить тело по языческим обрядам – грех, но Илья жестко сказал:
– Ворота запереть – вы вчетвером за них отвечаете. Вечером смену пришлю. Ежели дружинников увидите или другое что – посылайте к волхву гонца с известием немедля. А вы двое – на стены, по переходам ходить будете. И смотрите мне! Не спать, службу блюсти – сам лично проверять буду. Уснете – за рыжим отправлю, чтобы ему скучно не было.
Илья отправился к другим воротам. Беспечность полная. Оба въезда в город открыты, заходи и выходи, кто хочет.
И сюда он нашел караульных. Двое упираться начали, но после пары хороших тумаков сразу присмирели.
Бил Илья сильно, один едва очухался, но послушание кулаками вбил сразу.
Если ты воин, дисциплину соблюдать обязан. А тот, кто не подчиняется, – анархист, со всеми вытекающими для него последствиями. Причем вытекающими в прямом смысле слова – из раны.
Цацкаться Илья ни с кем не собирался. О воине Ратиборе среди язычников слышали все, а после принуждения к службе заговорили – крут, лучше не перечить.
С того дня старались, если возможность была, стороной его обходить. А уж если просил чего – даже тихим и ласковым голосом, – бегом исполняли. Смерть рыжего внушила не только уважение к Ратибору, но и страх перед ним.
Вечером Ратибор проверил караулы – службу несли ревностно. Потом обязал других сменить в полночь.
В избу он заявился уже затемно – в ней горела лучина.
– Ой, к нам ломились двое, с виду страшные… Я сказала, как ты наставлял, – Ратибора изба, так их как ветром сдуло, – сказала женщина. – Снедать готово. Каша гречневая с маслом льняным да мясо копченое – окорока в леднике висят.
– Молодец. Сами-то ели?
Женщина замялась, и вперед выступил малец:
– Я кусочек мясца съел – уж больно кушать хотелось. А каши мамка не дала.
– Зря. Садитесь, вместе есть веселее.
Мальчонка сразу уселся на лавку.
Женщина поставила на стол котелок, миски-ложки разложила, сама же пристроилась сбоку стола.
Илья положил себе в миску каши и принялся есть. Малец тоже в миску горку каши нагреб и стал уплетать за обе щеки. Только женщина сидела, не притронувшись к ложке.
– Как тебя звать? – обратился к ней Илья.
– Алена.
– Ешь, Алена, голод не тетка. А тебе мальца растить надо, о нем подумай.
– Я ведь православная…
– И что?
– Перед едой молитву счесть надобно…
– Сочти.
– Ты же язычник…
Илья понял – Алена боялась, что он накажет ее. А как это он умел делать, она уже видела.
– Я обет Макоши давал – помогать волхвам, только и всего. Сочти молитву и ешь.
Женщина тихо, скороговоркой начала:
– Отче наш…
Потом она поела каши, но к копченому мясу не притронулась.
– Скоромная пища, а сейчас пост.
– Я воин. Даже если бы я православным был, то Господь болящим, странствующим и воинам дозволяет.
– Ты Библию знаешь? – удивилась Алена.
– Думаю, каждый грамотный человек ее хоть раз да читал. Устал я, почивать пойду.
– Храни тебя Господь! – Алена в спину перекрестила Илью. Он услышал, обернулся:
– Меня Макошь до сих пор хранила.
Перина на лежанке была пуховой, мягкой, и, уже засыпая, Илья подумал: «Неужели хозяин всех кур с собой забрал? Перина пуховая, а ни свиней, ни кур, ни гусей во дворе не видно». С тем и уснул.
Проснулся он от шороха и, едва открыв глаза, схватился за меч. Утро уже, через маленькие оконца, затянутые бычьим пузырем, в комнату лился солнечный свет.
Рядом с лежанкой стоял пацаненок и держался за меч:
– Дяденька, я только поглядеть и потрогать хотел… – Мальчонка убежал.
Однако пора вставать, завтракать, менять караулы. Да и обстановку узнать надо.
За ночь никаких происшествий не случилось. Илья похватал на улице первых попавшихся язычников и сменил караулы. Однако он понимал, что впредь так дело не пойдет, должен быть какой-то порядок. Надо разговаривать с волхвами. Следует разделить людей на сотни и десятки и поставить старших, иначе это толпа, и она просто неуправляема. А случись дружина княжеская?
Но волхвы от Ильи отмахнулись:
– Не до тебя, Ратибор! Важное дело есть. Ступай, завтра поговорим.
Но Илья задержался недалеко от них – посмотреть, чем же таким важным заняты волхвы? Оказалось, что под их приглядом дуб свалили где-то, от веток очистили, бревно лошадьми на площадь приволокли, а теперь топорами обтесывают, истукана делают.
«Ага, в центре площади идола поставят, вроде капища будет. Только обычно капище в городе не делают, а в более спокойном месте, где суеты мирской нет. Или они его как знак победы водружают?»
Один из язычников оказался настоящим мастером. Только топором, не применяя другого инструмента, он вытесал лицо Сварога. Немного грубовато, но узнаваемо. Потом вытесал руки.
Пока мастера тесали бревно, другие рыли узкую яму. Потом взялись все вместе, напряглись, поставили истукана в нее и начали ногами утрамбовывать землю. Отошли, полюбовались на дело своих рук и ушли.
Илья снова хотел подойти к волхвам, но тут появилась повозка, на которой везли большой и плоский камень. Семь человек с трудом сняли его с подводы и уложили перед идолом. Ну да, как же без жертвенного камня?
Илья махнул рукой и ушел. Если волхвам в первую очередь идол потребен, а не защита города, его безопасность, то пусть сами и расхлебывают последствия. А в том, что главные приключения будут впереди, Илья не сомневался – как и в том, что сам он выберется из передряги. Была у него такая уверенность. То ли потому, что он человек другого времени и здесь неуязвим, то ли покровительство Макоши внушило такое чувство – кто знает?
Вернувшись в избу, он немного поболтал с мальчуганом, выстрогал ему деревянный меч. Тот начал носиться по двору верхом на хворостине, подразумевая, что это лошадь, и размахивать игрушечным мечом.
Илья наблюдал за ним с улыбкой.
– Детей любишь? – спросила Алена, вышедшая на крыльцо.
– Люблю. Но своими пока не обзавелся, хотя женат.
– Будут еще, даст Господь! – и осеклась, прижала ладошку ко рту.
После полудня язычники повалили на площадь. Шли и жители – из тех, кто поклонялся древним богам.
Илья также решил посетить сборище, хотя увидеть или услышать что-то новое не ожидал.
Волхвы долго выступали с благодарностью и хвалою языческим богам – помогли-де, с правым делом, город буквально пал к ногам правоставных. А уж впредь он будет процветать, прославится на всю Русь, и сюда потянутся люди.
Илья все это уже слышал, старая песня. Ему стало скучно, и он направился в избу. Сейчас жертвоприношения начнутся, а это ему не нравилось.
Он полежал немного в постели, руководствуясь присказкой «Солдат спит – служба идет», да и уснул незаметно.
Проснувшись уже в сумерках, вышел во двор по малой нужде. На небе звезды яркие горят, только созвездия немного не так расположены, как он привык видеть, – неужели за тысячу лет так сместились?
Тихонько скрипнула калитка, и Илья сразу насторожился. С добрыми намерениями, крадучись, по ночам не ходят.
Он выглянул из-за угла избы. Две мужские тени крались буквально на цыпочках, держа в руках ножи, лезвия которых немного отблескивали в свете звезд.
Опа-на! А ведь это по его душу мужички явились – Алена с мальчуганом вряд ли кого интересовала. Кому же он сделался немил? Волхвам? Нет, Борг на него надеется в плане военной силы. Местные? Так он никому ничего плохого не сделал. Единственно, друзья рыжего, отомстить под покровом ночи решили. Ой, дураки-то!
Оружия при себе у Ильи не было – не принято как-то с оружием по нужде ходить.
Глаза Ильи уже адаптировались к темноте, он обернулся в поисках предмета, который можно использовать в качестве оружия, и увидел пустую бочку, в которой обычно солят рыбу. Взяв ее обеими руками, он вышел из-за угла.
Двое непрошеных гостей уже стояли у крыльца. Интересно, как они его нашли? Неужели следили, когда он к избе, как домой, с площади возвращался? Илья подосадовал на себя – ведь не обернулся по пути ни разу, не проверился. Выходит, самонадеянность подвела?
– Эй, вы не меня ли ищете? – спросил Илья и тут же кинул в незнакомцев бочонок.
Дубовый, клепаный, ведер на пять-шесть вместимостью, бочонок был тяжелым. Он угодил к ближайшего к Илье мужика и сбил его с ног.
Илья без промедления кинулся к нему и ударил ногой в живот. Мужик обмяк, зато второй нанес Илье удар ножом, и левое предплечье его обожгло болью.
Ногой Илья ударил нападавшего в коленную чашечку, услышал хруст костей и сразу – вопль. Нападавший упал, и нож выпал из его руки. Илья наступил на лезвие и потянул рукой рукоять. Раздался щелчок, и лезвие ножа сломалось. Ногой Илья отбросил в сторону нож от первого мужика, в которого угодил бочонком. Сейчас он в беспамятстве, но очухаться может, еще за нож схватится.
Мужик стонал, держась за колено.
– Ты подожди, не уходи, – пошутил Илья, а сам сбегал на кухню и запалил там масляный светильник от угольков в печи. Выскочив во двор, он поднес светильник к лицу мужика и поразился – оно было ему знакомо!
– Ты же должен в карауле на городских воротах стоять!
Перейдя к первому мужику, Илья заметил, что тот уже стал дышать ровнее, вот-вот придет в себя. Он осветил лицо мужика неровным колеблющимся светом – и этот знаком! Оба были позавчера с рыжим, наверняка односельчане – такие обычно вместе держатся.
Илья вернулся к тому, который стонал.
– Зачем пришли?
– А не пошел бы ты…
Не дослушав, Илья ударил ему ногой по зубам. Мужик взвыл и схватился за челюсть.
– Ты бы не выл, как шакал, людей испугаешь. Ночь, люди отдыхают, а ты орешь, как резаный… Говори, кто вас послал, иначе придушу или сломаю что-нибудь.
– Никто нас не посылал, сами пришли. Ты Рокше голову срубил, навроде как курице, а он сельчанин наш.
– Это рыжий, что ли?
– Он. Заводилой у нас был. А мы его – за стены городские, на съедение зверью… Эх!
– Заслужил.
Илья раздумывал, что делать с этими. Отпустить? Так зло затаят, при каждом удобном случае мстить будут, а то еще и других подговорят. Хуже всего, когда в войсках раздрай. Убить? От тел избавляться надо, иначе скажут – самоуправством занимался.
И все-таки он выбрал второе – лишить непрошеных гостей жизни. Не успокоятся они, даже злее будут за травмы свои, за унижение, которое испытали, когда напали вдвоем, с ножами, но не смогли одолеть одного.
Илья схватил травмированного за грудки, посадил на землю, шагнул за спину, обхватил его голову ладонями и резко рванул в сторону, ломая шейные позвонки. Бросив бездыханное тело, так же поступил со вторым. Вот козлы! Выспаться не дали! Теперь тела тащить надо за стену, а если встретится кто из язычников – хлопот не оберешься.
Тут он припоминать стал: как ко вторым воротам идти, мостик есть через овраг – вот туда тела он и сбросит. Найдут опосля – невелика беда, на обоих даже ранений нет.
Нести тело на себе Илье не хотелось, не брат он ему. Потому взял убитого за ноги и потащил по дороге. Дойдя до мостика, он сбросил тело и услышал, как оно покатилось вниз, на дно оврага. То же самое он сделал со вторым убитым.
Однако когда стал возвращаться, увидел странную картину: дорогу вдоль забора, что у его избы, подметала женщина. Услышав его шаги, она метнулась за калитку.
Илья догнал ее:
– Алена! Ты что тут делаешь?
– Следы заметаю. Это ночью не видно ничего, а днем увидят.
– Хм, за меня боишься?
– Услышала я разговор во дворе, потом крик. Дверь немножко приотворила – все и увидела.
– Осуждаешь?
– Они сами пришли по твою душу.
– Тогда забудь.
Женщина кивнула.
Илья запер изнутри калитку, потом то же самое сделал со входной дверью в избу. Были же запоры, прежний хозяин избы справный мужик был, все сделал на совесть. Только вот не воспользовался этим Илья, а зря – могло и боком выйти. Убив его во сне, они без жалости расправились бы и со свидетелями – Аленой и мальцом.
За возней прошла большая часть ночи. Илья ворочался в постели – уснуть не получалось. При первых же лучах солнца он поднялся, оделся и вышел во двор. Вернул на место пустую бочку, осмотрел двор. Подобрал ножи – сломанный и целый, который он отбросил ночью к амбару. На огородике, на заднем дворе, сделал носком сапога ямку, в которую бросил железяки и присыпал их землей. Затем он вышел на улицу и прошелся туда-сюда – нигде никаких следов.
Только теперь Илья успокоился. У рыжего, которого звали Рокшей, эти двое придурков нашлись, у них же свои знакомые могут быть, а вендетты или кровной мести Илья очень не хотел.
Нехотя поев, он отправился на площадь. Если убитых спохватятся, он услышит разговоры. Однако об убитых им ночью людях никто не вспоминал. Единственно – упомянули, что совсем распустились, ночью из караула двое ушли, бросив ворота без пригляда и охраны.
Когда разговоры дошли до волхвов, Борг позвал к себе Илью.
– Нехорошо, Ратибор!
– Ты о чем?
– Ворота без пригляда остались.
– Люди твои, волхв, я им не указ. В караул я их назначил, но рядом стоять не обязан. Я вчера подходил, так ты занят был.
– Верно. А ты сегодня скажи.
– Людей на десятки и сотни разбить надо, каждому десятнику и сотнику – свое задание. Случись нападение – неразбериха получится.
– Ратибор, у нас же не дружина! К чему это все?! Каждый язычник добровольно пришел. А появятся незваные гости – все вместе против ворога выступим. Боги нам помогут.
– Ну, коли боги помогут, кто против?
Борг явно хотел править в городе единолично – и как духовное лицо, и как военачальник. К тому же волхву была чужда дисциплина. Преданность и поклонение ему лично – вот все, что требовалось от язычников. Илья же не очень вписывался в эту концепцию. Однако, если верховный вождь не хочет, быть посему. В конце концов, волхв сам так решил, и он же ответственен за мятеж, а назвать другим словом их выступление Илья не мог.
Меж тем до Вышаты уже дошли сведения о выступлении язычников. И опять этот Борг! Никак Вышата не мог поймать его да вздернуть на суку. Но теперь-то волхву конец. Из Белоозера путей немного, всего три. Местность пустынная, и укрыться волхву будет негде. И еще одно: где волхв, там и этот проклятый Ратибор. Уж он, Вышата, и убийц подсылал к нему, да только не вернулись они. Не так прост этот Ратибор, и убить воина Вышата жаждал не меньше, чем волхва. Борг мутит воду, поднимает людей на мятежи, а Ратибор защищает их, не дает утопить мятеж в крови язычников.
