Глава V
Кони шли не спеша, переходя с рыси на шаг, потом опять на рысь. Мы с Петром решали, что делать. Во Ржеве мы думали, что избавились от опасности, оказалось – обрадовались преждевременно.
Обернувшись случайно, я вдали, за полем, увидел одинокого верхового. Он не приближался, но и не отставал. Это мог быть случайный попутчик, но в такие счастливые совпадения мне уже не очень верилось. Петр тоже был настороже.
– О, слушай, Юра. Тут впереди, верстах в семи, монастырь есть. Как раз к вечеру успеем добраться, даже засветло. Предлагаю напроситься на постой, все же за стенами ночью спокойнее будет.
– Тогда чего мы плетемся? Показывай дорогу.
Мы хлестанули коней и перешли на галоп. Пыль за нами стояла столбом, указывая наш путь.
Вот и монастырские стены из пиленого белого камня, похоже – известняка. У ворот дюжий монах в рясе. Соскочив с коней, мы положили поклон и перекрестились на надвратную икону.
– Не найдется ли ночлег для путников?
– Как не найтись для православных? Хором не обещаем, но пару топчанов в сарае для странствующих есть. Все же крыша над головой. Дождь ночью будет: видите – на горизонте тучи?
Мы завели коней в конюшню, задали овса из седельных сум, прошли за монахом в сарай. Упав на сено, я закрыл глаза. Хорошо-то как! Чувство покоя и умиротворенности, запах луговых трав, исходящий от сена. Сразу потянуло в сон.
По крыше забарабанили первые капли дождя. Прав оказался монах, предвещая дождь. На сарай обрушился ливень – не дай бог оказаться сейчас в дороге, без крыши над головой. С этой мыслью я и уснул.
Где-то настойчиво гудело и стучало. Что за звук? Просыпаться не хотелось, но Петр уже толкал в бок.
– Вставай, в набат бьют, случилось чего-то.
– Да что у монахов случиться может?
– Пойду посмотрю.
Петр исчез и вскоре объявился.
– Недалеко от монастыря дым, деревня горит, к монастырю люди бегут, неладно что-то.
Ну, поспать вволю не дадут; пришлось вставать.
Через распахнутые ворота вбегали первые беженцы. По обеим сторонам от ворот стояли монахи в простых рясах, опоясанные пеньковыми веревками, а за веревки заткнуты мечи в ножнах. Ни фига себе, служители Бога, или у них тут часто случаются нападения?
Людей во двор забежало достаточно, некоторые даже тащили за собой на веревках коз и овец, но большинство только и успели, что детей малых похватать на руки. Дети постарше бежали за родителями, держась ручонками за материнские подолы. Изрядно во двор забежало людей, около сотни, если с детьми считать.
Я подошел поближе, прислушался к разговорам. Возле седого, но крепкого кряжистого деда собрались крестьяне и несколько монахов.
– Говорю же вам, еще ночью пришли, сразу по избам шастать, где мужики отпор дают – того убивают.
Сразу два монаха спросили:
– Кто они?
– Не татарва, не, не они. Блазнится мне – малороссы, вместо «изба» говорят «хаты», да и разговор чудной. А портки широкие такие.
– Ну точно – либо казачки пограбить заявились с Украины, либо Литва. Хрен редьки не слаще.
Монахи у ворот засуетились, быстро прикрыли тяжелые дубовые ворота, окованные железными полосами и заперли двумя брусьями толщиной в три пяди. Один взбежал на стену, в надвратную башню, другой – бегом к монастырским кельям.
Раздались голоса:
– Никак к настоятелю, отцу Никодиму.
Я направился к стене и поднялся по лестнице. От горящей деревни в нашу сторону скакали верховые, числом около трех десятков. Так, жить становится все интереснее и веселей. Стены-то в монастыре толстые и высокие, только есть ли защитники, сколько их, умеют ли держать в руках оружие? Я обернулся. Из монашеских келий спешно выходили монахи и иноки. Ого, да их тут с полсотни будет. Ежели хоть половина сражаться может, есть шансы отстоять монастырь.
Во двор в сопровождении служки вышел игумен – высокий худой старец. Беженцы склонились в поклоне, игумен осенил всех крестным знамением. Монах спешно слез со стены и поспешил к игумену с докладом. Игумен, выслушав, стал отдавать распоряжения. Судя по четкости и толковости – либо ранее в дружине служил, либо богатый опыт в защите монастыря имеет. Я обратил внимание, что после дождя двор совсем сухой и спросил об этом стоящего по соседству монаха.
– А как же? Церкви или монастыри всегда на возвышенности ставили, в сухое место, опять же благолепие звонницы далеко видать, – подивился монах моей неосведомленности в простых делах.
Ко мне подошел Петр, и мы вместе двинулись к настоятелю, поклонились и приложились к руке.
– Просим дозволения участвовать в защите монастыря. Мы дружинники князя Овчины-Телепнева-Оболенского. У вас пришлось переночевать, аккурат перед дождем добрались.
– Сказывал мне о вас инок, сказывал. Ну что же, благое дело, богоугодное. Что можете?
– Скакать, рубить, колоть – все, что должен человек ратный уметь.
– Ну, скакать не потребуется. А вот с огненным боем знаком ли кто? Беда просто: тюфяк у нас есть, да припас огненный, да инок Михаил, что с ним управлялся, во Ржев уехал, по делам я его услал, прямо не вовремя.
– Я могу, отец Никодим.
– А товарищ твой?
– Помогать мне будет.
– Сейчас ключника кликну, пусть наряд покажет, да припас огненный.
Старый и высохший, немощный монах открыл нам кладовку, мы с Петром выкатили оттуда бочонок пороха и бочонок с картечью. Ключник нас перекрестил:
– Бог в помощь!
Один из иноков показал, где находился наряд, или по-другому – тюфяк, короткоствольная медная пушечка для стрельбы свинцовой картечью и каменным дробом.
Я живо осмотрел пушку. Была она в полном порядке, заряжена. Мне только и осталось, что подсыпать свежего пороха к затравочному отверстию. В бочке, что мы взяли у ключника, был отличный зернистый пушечный порох. Я помял его между пальцами – не расползается, не пачкает рук – отличный порох, не иначе, инок Михаил раньше служил в Пушечном приказе. В иных крепостях уход за пушкой хуже и порох ниже качеством. Надо будет настоятелю об усердии инока сказать, когда осада кончится.
Я повертел пушку на вертлюге, оценивая сектор обстрела. Хм, пожалуй и установлена пушка с умом, на выступающей за наружную стену башне. Можно стрелять вдоль стен, а можно и вперед, защищая самое слабое место в обороне – ворота.
На стене маячили монахи и иноки: кто с мечом, кто с луком, кто с копьем. Причем держали оружие умело – видимо, не вчера в руки взяли. Непросто нападающим будет взять монастырь, много крови прольется.
К воротам подскакал верховой с белой тряпкой на копье. Парламентер, блин.
– Настоятель! Предлагаем выдать людей, что вчера приехали, и мы уйдем, не причинив вреда.
К нам обернулись монахи и иноки. После краткого совещания монахи ответили отрицательно, для убедительности присовокупив к ответу несколько забористых словечек. Молодцы монахи, богатый лексикон. Надо кое-что запомнить.
Как только парламентер вернулся к своим, разбойники пошли на приступ. Ох, не разбойники это, а даже если и сброд, собраны по злачным местам, так наверняка предводительствовал ими кто-то опытный в ратных делах. Однако как же все складывается для нас паскудно, прямо обложили со всех сторон, и чем ближе к Москве, тем серьезнее. Кто-то очень могущественный, с толстой мошной и стоящий на вершине власти, пусть и не на самом верху, очень хочет забрать у нас бумагу, а вероятнее всего – вместе с нашими жизнями.
Наступающие развернулись широкой цепью и пешком, оставив коней на опушке, бежали на приступ. Метров с семидесяти начали стрелять лучники, как монахи, так и разбойники. Появились первые раненые. Дождавшись, когда перед воротами соберется побольше татей, я навел пушку и поднес фитиль к затравочному отверстию. Громыхнуло здорово! Вроде и пушечка невелика, а грохоту! Сноп картечи ударил точно в цель, мощно и кучно. Попадали убитые, закричали раненые. Оставшиеся тати сразу развернулись и побежали назад. Отступать было сподручнее – под небольшой уклон. Было видно, как вдалеке они собрались в кучу, и человек в темно-зеленом кафтане дает им взбучку. Что-то я его не видел среди нападавших. Наверняка – он главный.
– Ну, Петр, я буду заряжать, а ты смотри внимательно и помогай.
Каждое действие я объяснял, показывая, как правильно чистить ствол мокрым банником, зачем его мочить, сколько сыпать пороха, как забивать пыж, сколько сыпать картечи, зачем подсыпать порох на полку и сколько его надо.
Даже объясняя, удалось зарядить быстро – все-таки не полевое орудие: развернул на вертлюге дульным срезом к себе и делай, что необходимо.
– Теперь осталось только навести и поднести фитиль вот сюда, к затравочному отверстию. Все понял?
– Понял, все просто; а я всегда огненного боя избегал, уж больно громко бухает, аж потом не слышно ничего.
– Чтобы уши не закладывало, перед выстрелом рот открывай, можешь даже уши ладонями закрывать.
Меж тем разбойники собрались в кучу, что-то горячо обсуждая. Не иначе, какую-то гадость затевали. Эх, сейчас бы пушечку помощнее, да не картечь в ствол, а бомбу. Только куски кишок да руки-ноги по кустам разметало бы. Пустые мечтания.
Разбойники снова пошли на приступ, но действия их стали осторожнее. Подойдя метров на сто, они остановились и стали забрасывать монастырь горящими стрелами, пытаясь вызвать пожар. Но вчерашний ливень обильно смочил крыши, а если где и появлялся робкий огонек, так беженцы тушили сразу, пытаясь отблагодарить таким путем монастырь.
Видя, что ничего не получается, разбойники вернулись к опушке. В голове промелькнула шальная мысль.
– Петр, следи за татями, если чего – стреляй. Я быстро обернусь.
Я сбежал со стены и бросился искать ключника. Найдя, сходу задал вопрос:
– А еще порох в бочонке есть?
– Как не быть, есть. Неуж первый уже потратили? Я хоть и глуховат, но тюфяк стрельнул токмо единожды.
– Для других целей.
– Ну, пойдем.
Ключник отдал мне второй бочонок с полпуда весом. Я попросил его поискать фитили.
– Это что такое, для свечей, что ли?
– Нет, для огненного боя. Инок Михаил сведущ в своем деле, должны где-то быть.
– А какие они с виду?
– Как веревочки пеньковые, в кольцо свернутые.
– Есть, есть такие.
Ключник порылся в кладовке и вытащил небольшую бухту фитиля. Я примерился и отрезал кусок, даже с запасом. Поблагодарив ключника, покатил бочонок к воротам. Ножом пробил в дне бочонка дырку и вставил фитиль. Бомбочка готова, теперь нужно выждать удобный момент и…
Я взобрался на стену. Похоже, у разбойников обеденный перерыв. Костерок развели, котел подвесили – не иначе, как баранчика, у крестьян отобранного, варить будут. А ведь неплохо: все у костерка сидят, ложки облизывают в предвкушении обеда…
Я скатился по лестнице вниз, поджег фитиль и крикнул монаху:
– Открой воротину!
– Ты что, тати ворвутся.
– Ты открой, я бочонок выкачу, и ты снова закроешь!
– Без одобрения настоятеля не могу. Спроси у него.
Я указал на бочку:
– Знаешь, что это такое?
– Зелье бесовское для наряда.
– Правильно. А огонек видишь?
– Вижу.
– Ежели ворота не откроешь, порох взорвется, стены порушит, и от ворот только щепки останутся. Времени нет, открывай быстрее.
Побледневший монах отодвинул оба тяжеленных запора и приоткрыл ворота. Я выкатил бочонок, убедился, что фитиль сидит плотно и с силой катнул его к лесу. Бочонок нехотя покатился под уклон, набирая скорость. Я юркнул за тяжелую створку ворот, и монах спешно задвинул засовы.
– Пошли наверх, на стену, сейчас увидишь чудо – как люди летают!
Я взбежал по стене, монах не отставал. Все-таки любопытство – великая движущая сила.
Мы стояли и наблюдали за бочонком. Я молил Бога, чтобы какая-нибудь кочка или камень не задержали или не отклонили в сторону бег бочонка.
Разбойники не сразу заметили катящийся бочонок, а когда увидели, стали показывать пальцем, крича: «Вино к обеду подали!» Никто из них пока ничего не понял. Когда до шайки оставалось метров двадцать, человек в зеленом кафтане бросился бежать в сторону – все-таки он был воин и все успел понять.
Не докатившись несколько шагов, бочка взорвалась. Грохот был просто оглушительный, взметнулось пламя, все заволокло дымом и пылью. От взрывной волны у нас, стоящих на стенах, посрывало шапки. Все стояли в изумлении.
Когда дым рассеялся, а пыль улеглась, раздались радостные крики монахов. Шайка просто перестала существовать. На разном удалении от взрыва виднелись куски тел, но никто не шевелился. Лишь поодаль мелькнул среди кустов зеленый кафтан.
– Все, братья, кончилась ваша ратная служба.
Монахи опасливо спускались вниз, но караульного у надвратной башни оставили. Жизнь научила быть осторожными.
Мы с Петром направились к сарайчику, но на пути были остановлены здоровенным молодым монахом:
– Настоятель просит к нему зайти.
Ну что же, зайти надо. Кабы не стены монастырские да помощь монахов, тяжко нам пришлось бы, а может, и жизни лишились бы. У татей луки были, стрельнули бы из кустов – и все дела. Мало ли на Руси путников на дороге убивают, никто бы даже и не погоревал. У Петра родня в Пскове, а у меня в этом мире вообще никого.
Войдя в зал, поклонились игумену. Он в ответ перекрестил нас крестным знамением, поблагодарил за помощь в защите монастыря, затем попросил Петра удалиться, сказав, что хочет поговорить со мной наедине. Игумен прошелся по залу, предложил мне сесть. Сел сам напротив меня, долго на меня молча смотрел так, что я начал ерзать на скамье и чувствовать себя неуютно. Взгляд, от которого невозможно укрыться – пронизывающий, проникающий во все уголки души. Наконец он заговорил.
– Господь осчастливил меня, послав человека из другого мира.
У меня от удивления чуть не отвалилась челюсть. В мозгу промелькнуло: «Как он узнал? Что мне делать? Бежать?». Затем я взял себя в руки: надо послушать, что он скажет, может быть, я что-то недопонял?
Игумен продолжил:
– Как тебя звать?
– Юрий Котлов.
– Откуда ты?
Я решил придерживаться легенды, придуманной самим для окружающих.
– Из Рязани.
Игумен досадливо поморщился, махнул рукой.
– Расскажи о своем мире.
Мысли заметались снова: «О каком мире он говорит, что ему можно рассказать? Не сочтет ли он меня колдуном или еретиком, не сожжет ли на костре? Времена жестокие, и наказания тоже очень жестокие». Я решил поиграть в кошки-мышки, выдать себя за недоумка.
– О каком мире ты говоришь, отец Никодим? Я что-то не пойму.
– Не бойся открыться, человек. Я долго живу, много повидал и пережил. Не старайся показаться глупее, чем ты есть. Ты молод, а глаза у тебя человека мудрого, обремененного многими знаниями. У тебя глаза человека не нашего мира. Откуда ты? В Священном Писании говорится о необыкновенных случаях, думаю, что твое появление – один из таких случаев. Мне любопытно. Доверься мне, я не совершу подлости и не причиню тебе зла.
– Хорошо, отец Никодим. Что ты хочешь услышать?
– Откуда ты, из какого мира пришел?
– Я русский, из Москвы, только из далекого будущего, по времени – через пятьсот лет.
Игумен закрыл глаза, переваривая услышанное. Какой-то инок попытался войти в дверь, но настоятель властным жестом приказал оставить нас одних. Когда он повернул ко мне голову, глаза его сияли молодым блеском, удивлением, жаждой знания.
– Расскажи мне о Руси.
– Это долгий рассказ, настоятель.
– Если твой друг торопится выполнить поручение князя, я могу дать двух иноков – бывших дружинников ему в охрану. А тебя прошу рассказать, пролить свет на будущее. Пойми, такое случается очень и очень редко, тебя послал ко мне Господь или уж не знаю кто, не откажи.
Я вздохнул:
– Тогда слушай. – И очень коротко, сжато пересказал все, что помнил по истории, и что видел и узнал сам во время первого перехода – про Ивана Грозного, опричнину, расширение границ Руси, Петра Великого, Екатерину, Наполеона, большевиков. Говорил я до вечера, даже язык заплетаться стал. Но старец внимал с неотрывным интересом, засыпая кучей вопросов.
– Самое главное для меня – я узнал, что Русь уцелеет и станет могучей державой, что сохранится вера Христова и церковь. Спасибо за беседу. Сейчас тебя покормят и, если ты не против, мы завтра продолжим.
Меня покормили, и я отправился в сарайчик спать. Петр уже вовсю храпел, я тоже устал и с наслаждением вытянул на топчане ноги, но сон не шел. Как этот настоятель, который и видел-то меня до боя несколько минут, да и то мельком, меня смог распознать? Удивительно.
Утром я объяснил Петру, что настоятель просит меня рассказать о дальних странах, где я побывал, а Петр с охраной может отправиться в Москву.
– Нет уж, друг, ты беседуй с настоятелем, а я отосплюсь. Представляешь, за много дней я нигде не чувствовал себя так спокойно и в безопасности, как здесь.
После завтрака служка отвел меня к настоятелю, но уже в келью, скромно обставленную, небольшую. Говорить здесь было явно удобнее, комфортнее. После взаимных приветствий настоятель попросил рассказать о людях, обществе – чем живут, как зарабатывают на жизнь, что нового появилось за пять веков. И я снова рассказывал – о войнах, самолетах, электричестве и телефонах. Все, что он хотел, но не затронул полетов в космос – чревато. Рассказывал о болезнях, и он помечал что-то у себя на листках бумаги. Чувствовалось, что ему все это очень интересно.
– А что ты можешь такого, что здесь не могут?
Для начала я объяснил таблицу умножения, умножение и деление столбиком и еще некоторые вещи. Чтобы уж совсем сразить настоятеля, прошел сквозь стену, вызвав почти мистический страх и удивление.
Настоятель некоторое время молчал, затем начал говорить.
– На диявола-искусителя ты не похож, я этого не чувствую; на юродивого, которого Бог лишил разума – тоже. Остается только поверить твоим словам, хоть и страшно. Необычно и удивительно сие! Как ты посмотришь, Юрий, если я предложу тебе остаться в монастыре. Ты бы мог поделиться со мной своими знаниями, некоторые можно поставить на службу государю.
Я немного подумал и отказался.
– Почему? – удивился настоятель.
– Время для этих знаний еще не пришло, святой отец. Колесо истории должно крутиться, как начертано Господом, и один человек, как бы он не был учен и могуществен, не вправе изменить его ход. К тому же я служу князю, и мне будет тесно и, боюсь, что скучно в стенах монастыря. Уж извини, отец Никодим, за прямой ответ.
Настоятель надолго задумался, прихлопнул ладонью по столу.
– Хорошо, ты вправе сам выбирать дорогу, неволить тебя я не могу, а силой не удержу. Есть у меня в Москве хороший знакомец – священнослужитель в храме Покрова Святой Богородицы.
Настоятель из ящика стола достал небольшой нательный крест на тесемке и надел мне его на шею.
– По этому крестику отец Дионисий тебя узнает, во всем можешь положиться на него – он муж просвещенный, очень учен, книгочей и мудрец. Ты можешь без опаски ему довериться, получить помощь и укрытие в случае нужды, а от тебя потребуется лишь одно – приоткрыть ларец знаний, коими полна твоя голова. Согласен ли?
Я согласился и поблагодарил настоятеля. Время за беседой и демонстрацией некоторых моих возможностей прошло быстро, и когда я вышел во двор, солнце уже садилось.
Наутро мы с Петром собрались, оседлали коней и подъехали к монастырским воротам. К нам подошел монах, передал мешок, буркнув: «От отца Никодима», – и открыл ворота.
Мешок я приторочил к седлу, и мы выехали. Застоявшиеся кони рванули в галоп, только ветер бил в лицо, выжимая слезу, и свистело в ушах. Я иногда оглядывался, но дорога была пустынна, нас никто не преследовал. Все же меня беспокоило, что главарь шайки уцелел, нырнув перед взрывом бочки в лес. Вот чуяло мое сердце, что мы еще свидимся…
Вопреки моим предчувствиям, дорога оказалась спокойной, и через три дня мы без происшествий добрались до Москвы.
Вот и княжеский дом. Усталые и запыленные, мы предстали перед князем. Петр вручил послание мариенбургской шпионки, и после короткого разговора отправились отдыхать.
Мы едва успели отъесться, отмыться и отоспаться с утомительной, опасной и долгой дороги, как князь дал новое поручение.
– Вот что, воины славные. Понимаю что вы с дороги, не отдохнули, да дела не терпят. Срочно надо в Ганзу доставить послание, от него зависит торговля с Союзом Ганзейским. Не торопил бы, но судно скоро будет готово, надо через две недели быть в Андрусово-Никольской пустыни. Хозяин судна – мой человек, Трифон, доставит вас в Любек.
Князь объяснил, где и кому передать послание, если будет ответ – дождаться и с этим же судном вернуться домой. Петру был вручен кошель с монетами на дорожные расходы, и мы тотчас же выехали.
За две недели спешной езды я уже смотреть не мог на лошадь, один только взгляд на седло вызывал приступ зубной боли, но я тешил себя надеждой отдохнуть на судне в относительном покое. А что? Судно плывет, мы при деле, а меж тем хоть седалище отдохнет.
Какой бы длинной дорога не казалась, но и она подошла к финишу. Пропыленные, усталые, мы буквально свалились с коней, лишь подъехав к воротам пустыни.
У берега, пришвартованный к причалу, стоял корабль. Я толкнул Петра локтем в бок.
– Гляди-ка, не нас ли ожидает?
– Сейчас узнаем.
На стук в ворота открылось маленькое окошко, выглянул бородатый монах.
– Чего надо? – Взгляд его был неприветлив, колюч. Конечно, пустынь на окраине Руси, враждебные границы рядом – видно, нападения бывали часто – приучили братию держаться настороже.
– Нам бы хозяина судна, Трифона.
– Вот и идите на судно.
Монах захлопнул окошечко.
Ничего себе, славный прием после долгой дороги нас ожидал. Пришлось идти на пристань. Хозяином и впрямь оказался Трифон.
– Давно ожидаю, третий день ноне. Ну, поднимайтесь на корабль, будем отплывать. Кости ноют, – ветер и шторм завтра будут, сегодня уходить надо.
– Лошади у нас, хоть в пустыни пристроить надо, не бросать же животин.
Трифон засмеялся:
– Не пустили? Сейчас все сделаем.
Кликнул юнгу, перемолвился с ним, тот взял лошадей под уздцы и повел к пустыни. Мы же взошли по трапу на судно – большой морской ушкуй. Метров тридцати в длину, около пяти в ширину, однако каюта на нем оказалась единственная, принадлежащая хозяину. Он же был и капитаном.
Мы расположились на палубе, ближе к корме. Как только вернулся запыхавшийся юнга, судно отошло от причала. Спать хотелось просто ужасно, даже больше, чем есть, хотя желудок недовольно урчал.
Мы с Петром выбрали место поспокойнее и, улегшись на доски палубы, почти сразу уснули. Палуба ритмично раскачивалась, в борта мерно билась волна, воздух был свеж, одним словом – выспались на славу.
Мы бы спали и дольше, да матросы растолкали – ужинать пора. У мачты стоял котел, распространяя аппетитный запах каши с мясом. На расстеленной чистой холстине лежал нарезанный хлеб. Уговаривать нас не пришлось. Поев, снова улеглись.
А поутру проснулись с ощущением, что что-то вокруг переменилось. И точно, воздух был насыщен йодом и солью. Мы вышли в Балтику. По левому борту виднелся вдали берег. Хозяин то и дело поглядывал в сторону открытого моря.
– Пиратов опасаюсь, здесь их полно.
Но Бог нас миловал, и к исходу недели мы ступили на твердую землю.
Любек с непривычки удивил нас многолюдием. По узким улицам сновали прохожие, проезжали экипажи с людьми, повозки с грузами. У причалов полно судов, сразу видно – оживленный торговый порт.
Не теряя времени, отправились выполнять поручение; за неделю вынужденного безделья на судне успели отдохнуть, и теперь хотелось двигаться, ходить по твердой земле, а не по шаткой палубе. Адресата, после некоторых блужданий по незнакомому городу, нашли, послание вручили. Через пару дней надо было прийти за ответом.
Не спеша бродили по городу. Выискивая постоялый двор и трактир. На одной из площадей увидели небольшую толпу, в центре которой, на небольшом свободном пятачке стоял одетый в рыцарский доспех ливонский рыцарь. Доспех был неполный – кираса и латная юбка, а также шлем на голове; брони на руках и ногах не было, отсутствовал и щит. В руках ливонец держал полуторный меч-бастард и азартно что-то выкрикивал. Мы протолкались поближе, стало интересно послушать. Ливонец кричал на немецком, и я не понял, но Петр перевел. Рыцарь обзывает всех трусами, способными только торговать, и вызывает любого на честный поединок.
– У него что, крыша съехала?
– Какая крыша?
– Ну я к тому, что он разума лишился?
– Да нет, это он рыцарскую доблесть и умение явить хочет. Конные ристалища бывают не часто, а пешие бои – вот как сейчас – чуть ли не каждую неделю. Кровь кипит, выхода требует.
В этот момент рыцарь повернулся в нашу сторону, и взгляд его упал на нас. Ливонец окинул взором мою одежду, бородатое лицо. Ткнув в мою сторону пальцем, спросил:
– Московит?
Я непроизвольно кивнул головой.
– Если ты не трус, выходи на бой.
Черт, и дернуло же нас протолкнуться сквозь толпу, встать в первых рядах. Если отказаться – на всю Россию пятно, согласиться – не известен конец поединка: вдруг я его убью – в тюрьму идти из-за рыцарских забав? Да и быть убитым или покалеченным забавы для не хотелось. Но толпа уже воззрилась на нас, предвкушая скандал или поединок. И то и другое жителей Любека устраивало. Ведь и ливонец и русич не свои, не местные, вот пусть и потешат бюргеров. Когда пауза затянулась, я шагнул вперед.
– Как биться будем? – Петр быстро перевел. – До первой крови или до смерти?
– Если ты не трус и не боишься смерти, то решай сам.
Рыцарь прошелся по кругу, помахивая мечом. Народ отпрянул в стороны, круг раздался. Петр толкнул меня в бок – кольчугу хоть надень, щита и шлема нет, так хоть небольшая защита, но будет.
Петр достал из заплечного мешка кольчугу, я быстро натянул ее на себя. Рыцарь, глядя на мои приготовления, посмеивался. И правда – высокий рослый ливонец в блестящих, отлично сидящих по фигуре латах, и бородатый, пропыленный русич в кольчужке, без шлема и с сабелькой на боку. Это и было самым большим моим минусом. Меч-бастард был длиннее моей сабли сантиметров на двадцать—двадцать пять, давая ливонцу явное преимущество. У тому же от его лат моя сабелька просто отскочит, не причинив вреда, его же тяжелый клинок может рассечь кольчугу. Вывод напрашивался сам – бить по рукам и ногам, незащищенным броней, только рыцарь сам это понимает и не будет стоять истуканом.
Я медленно вытащил саблю. Хорошая сталь, дамасская, легкая, сбалансированная, но против меча?
Рыцарь, увидев, что оружие уже в моей руке, двинулся навстречу. Шаг его был легок, несмотря на тяжелые доспехи. Похоже, противник ловок, подвижен и молод. Подходя, он с ходу ринулся в бой, ударив мечом низко над землей, метя по ногам. Я подскочил, пропустил меч и ударил его саблей по шлему. Не очень чувствительный для него удар, но оглушает и слегка сбивает спесь. Ливонец замахнулся мечом сверху, я слегка отбил лезвие меча саблей и ушел в сторону. Затем удары посыпались градом, все, что я мог – подставлял саблю, отпрыгивал в стороны, приседал – короче, оборонялся. Надо вымотать противника, подождать, когда он устанет.
Толпа, видя явное преимущество ливонца, начала его поддерживать, сопровождая каждый удар свистом и криками. Рыцарь снова пошел в атаку. Звон клинков, бешеные глаза ливонца – надвигается как танк, также закованный в броню.
Слегка запнувшись, я упал на пятую точку и, мгновенно сориентировавшись, вогнал саблю по самую рукоятку под латную юбку. Рыцарь взревел, постоял мгновение неподвижно и рухнул на меня. Я едва успел увернуться из-под падающей железной туши. Толпа притихла. Никто не успел увидеть удара. Только что рыцарь шел в нападение – и вдруг лежит, лежит неподвижно, а из-под латной юбки течет кровь.
Я обтер саблю о его штаны и задвинул ее в ножны. По толпе прошел ропот разочарования – зрителей явно не устроил такой исход поединка.
Не успел я стянуть кольчугу и отдать Петру, как ко мне подошли трое в зеленых камзолах, двое держали на плечах алебарды.
– За нарушение правил поединка и убийство вы арестованы. Сдайте оружие!
Народ на площади почти сразу рассосался, как и в наши времена – все хотели поглядеть на действие, но никто не желал быть свидетелем. Пришлось отцепить саблю, но отдал я ее Петру, а не старшему троицы. Он пошел впереди, за ним – я, процессию замыкали алебардщики.
– Петр, уходи, жди в порту, я буду ночью, – крикнул я, надеясь, что никто не поймет русского языка. Задерживаться в ихней каталажке я не собирался.
Меня привели в ратушу, провели в подвал и втолкнули в небольшую камеру. Окон в ней не было, стены сырые, на полу – сгнившая солома. В камере было четыре человека, стоял смрад от немытых тел и параши в углу. Хорошее местечко! Вот ведь, дернуло связаться с ливонцем. Впрочем, я не больно и переживал, ночью уж всяко выберусь из узилища, и не через такие стены проходил. Лишь бы Петр не потерялся, вдвоем выбираться проще и сподручнее.
Я устроился в дальнем от двери углу, камера скудно освещалась масляным светильником. Плохо, что нет окна – как узнать, что наступила ночь? Мне бы не хотелось ошибаться со временем и выйти из стены на глазах у публики.
Ко мне подсел мужичок неопределенного возраста и положения – одежда вроде и нарядная, дорогая, но сильно обтрепана, местами даже порвана и грязная.
– Русич?
– Да, из Московии.
– А я из княжества Литовского. За что сюда попал?
– На поединке, на городской площади рыцаря ливонского убил.
– Да ну? Высокий, здоровый, с усиками?
– Он.
– Это Людвиг фон Брюллов, забияка известный, но и воин умелый. Неужели насмерть?
– Да.
– Завтра с утра в ратуше суд будет, здесь подолгу не держат. Накладно городской казне заключенных содержать. За убийство могут и приговорить к повешенью.
Я непроизвольно потер шею – закончить свою жизнь на виселице уж вовсе не хотелось.
– Как ты думаешь, сколько времени?
Литвин прислушался, затем уверенно сказал:
– Вечер.
– С чего ты взял – окошка нет.
– Слышишь шаги наверху? Германцы – народ педантичный, служащие домой пошли. Скоро охрана воду принесет, вот только кормить здесь не будут.
И точно. Вскоре городские стражники принесли ведро воды и кружку. Все по очереди напились. Стало быть, до темноты еще часа два-три. Поспать бы немного, но ложиться на прелую солому, кишащую вшами, блохами и тараканами, было противно. Лучше уж посижу в углу, на голом полу.
Время тянулось медленно, наконец сокамерники начали укладываться на солому, наступало время сна. Люди вздыхали, со страхом ожидая завтрашнего суда.
Еще немного подождав, чтобы узники уснули, я поднялся, подошел к стене, что вела в коридор, и спокойно прошел сквозь нее. В коридоре было сумрачно, лишь редкие факелы на стенах освещали его. Также легко я прошел и сквозь деревянные толстые двери.
Стражник стоял недалеко от дверей, спиной к ним. Обернувшись на шорох, он с беспокойством кинул взгляд на дверь. Она была цела, и даже здоровенный замок на месте. Окинув меня подозрительным взглядом, стражник что-то пробурчал. Испытывать его терпение я не стал и пошел по улице. Было уже темно, редкие прохожие спешили к своим домам. Легкий ветерок нес запахи моря, в ту сторону я и направился.
Чем ближе к порту, тем было оживленнее, несмотря на поздний вечер. Шатались полупьяные моряки, в подворотнях толкались подозрительные личности, приставали к прохожим проститутки. Вот и порт.
Я замедлил шаги. Где искать Петра? Я пошел вдоль причалов, разглядывая суда. От одного из складов, смутно сереющих в темноте, отделилась тень. Я насторожился.
– Юрий, ты?
Я вздохнул с облегчением. Петр протянул мне мой пояс с саблей в ножнах и ножом. Быстро опоясавшись, я спросил:
– Куда теперь? Из тюрьмы я сбежал, думаю – поутру могут начать искать. Надо уносить ноги из города.
– Я уже договорился с купцом – он должен выходить в Ладогу; наш купец, русский, ждет.
– Тогда что стоим, пошли.
Мы с Петром с трудом нашли в темноте судно, с вахтенным поднялись на борт. Купец проводил нас в трюм и, уложив на груз, накрыл холстиной.
– Лежите тихо, как мыши. Поутру, раненько отшвартуемся и выходим в море, там я вас выпущу.
Я с удовольствием растянулся на тюках ткани. Кораблик мягко покачивался на волнах, и я быстро провалился в сон.
Проснулись мы с Петром одновременно от сильной боковой качки, было слышно, как в левый борт бьется волна. Откинув дерюжку, мы открыли люк и по трапу вылезли на палубу. Вокруг, насколько видел глаз, была только вода, лишь на полдень еле видна узкая полоска земли. Слава богу, выбрались.
Купец стоял у штурвала, увидев нас, улыбнулся.
– Вышли хорошо, теперь бы до Ладоги добраться. Моряки в порту говорят – неспокойно на море – даны со свеями пошаливают. Есть хотите? Мы там оставили в котле – идите, подкрепитесь.
– Как звать-величать тебя, хозяин?
– Григорием отец нарек.
– А меня Юрием.
Мы скрепили знакомство рукопожатием и направились к мачте. Под нею лежала холстина, стояли две большие оловянные чашки с кулешом, нарезанный крупными кусками хлеб. Есть хотелось просто ужасно, и мы с Петром принялись скоро стучать ложками.
День прошел спокойно, мы дышали свежим морским воздухом, спали, снова ели. Благодать.